к тому же я опасался, что на пристрелку снайперского прицела уйдет куча патронов, а их и так нет. Вот и тренировался, пока была такая возможность. Левой рукой я направлял ствол, подтягивая приваренную к плечевому упору планку. Деревья ловились на мушку вполне приемлемо, и я решился шмальнуть.
Ты-дым! – вселенная содрогнулась вместе с моими мозгами, затвор рванулся назад, выбрасывая вниз воняющую кордитом гильзу.
– А-а-а, маза фака! – сказал я, повернувшись к Пухлому. Грохот ПТРД был убийственный. Казалось, что изо рта и ушей у меня валит дым.
Оглушенный Вова только потряс головой: мол, действительно, так и есть. Детище конструктора Дегтярева внушало ужас не только врагам, но и самому стрелку.
Мы пошли посмотреть, что получилось. Трофейная волына садила что надо. Я положил пулю точно в цель. Четырнадцатимиллиметровая болванка прошибла дерево насквозь и улетела неизвестно куда. Я улыбнулся.
– Дай-ка и мне стрельнуть, – завелся Вован.
– На, – протянул я ему патрон, которым и без ружья можно было убить человека. – У тебя дома маслята для пэтээра есть?
– Пара штук на даче найдется, – сказал Пухлый.
– Дашь? На кой они тебе?
Пухлый кивнул и пошел к ружью. Я подобрал щепку и воткнул в кору стоящей рядом сосны. Я решил, что дополнительная проверка прицелу не помешает. Пухлый тоже стрелял неплохо, и я его глазу мог вполне доверять.
Чачелов привычно занял позицию для стрельбы лежа. Щепка отчетливо выделялась на фоне коричневого ствола.
– Попади-ка в нее, – сказал я, присаживаясь рядом с Вованом на корточки.
– Яволь, – ответил Пухлый, подтыкая поудобнее куртку на подщечнике. – Айн момент…
Он замер, затаив дыхание. Я поспешил заткнуть уши, и вовремя. Пухлый долбанул, почти не целясь. Глаз у него был верный. Щепка исчезла.
– Видал? – сказал он. – Белку в глаз могу. Дай еще патрон.
Я секунду помялся, но вспомнил о лежащих на даче боеприпасах и отдал.
Пухлый выбрал дерево на краю поляны. До него было метров двести. ПТРД прогремел на весь лес, за мишенью попадали срезанные пулей молодые осинки, я поднялся, чтобы оценить успехи.
– Патрон! – скомандовал Пухлый, протягивая РУку.
– Да пошел ты! – возмутился я. – И так уже две штуки извел. Тоже мне, бронебойщик Денисов! Патрон ему подавай.
Недовольно бурча, я направился к дереву. Сосенка толщиной сантиметров пятнадцать была прострелена точно посередине. Очень хороший результат. Значит, точности прицела я вполне мог верить.
Мы заехали к Вовану на дачу. В доме после нашествия «светлых братьев» ничего не изменилось, разве что на полу тамбура появилось длинное кровяное пятно с неровными краями. Пухлый, естественно, не удосужился его замыть, и пятно исчезало естественным образом, стираясь подошвами. Я с удовлетворением припоминал подробности дачной бойни. Доспехи Чистоты, из-за которых она состоялась, снова были на мне. Отправляясь в город, я не забывал облачаться в латы. Однажды они спасли мне жизнь, не позволив раньше времени появиться на кухне…
…По прошествии недели я уже по-иному осмысливал обстоятельства того страшного вечера. Страшным он был из-за Маринки. Смерть чужого человека – это одно, но когда она касается близких, то воспринимается совершенно иначе. Я впервые видел жену в истерике. Вспоминать эту сцену не хочется.
Сам я тогда пребывал в некотором отупении. Почему-то до меня не сразу дошло, что выстрел был произведен по человеку, появившемуся в темной квартире, то есть – только что пришедшему домой. Так, по крайней мере, мог понять посторонний наблюдатель, когда на кухне зажегся свет и начал сновать чей-то силуэт, размытый тюлевыми занавесками. Снайпер сделал логический вывод и успешно справился с задачей. Только я сначала не мог понять, кому понадобилось валить тестя, и решил, что он таки доболтался по телефону об азано-кремниевой радивоцелпи.
Потом было малоприятное общение с операми, но это явилось лишь преддверием кошмара. К слову сказать, Валерия Львовна проявила небывалое, с моей точки зрения, мужество. Она не плакала даже на похоронах. Но замкнулась в себе, осунулась и заметно почернела лицом. Кажется, она резко начала седеть.
Мне она не сказала ни слова упрека. Общение между нами стало сухим и очень деловитым. С каждым днем я все больше и больше опасался срыва, по мере растущего напряжения. Вот и поехал в лес, надеясь своим отсутствием немного разрядить обстановку.
Кроме того, в Синяве мне было кое-что нужно. И я это добыл. Теперь рассчитывал применить по назначению.
Причиной послужил звонок Стаценко. Он раздался уже после прихода тещи с Маринкой, когда я хлебнул всего сполна.
– Как поживаете, Илья Игоревич? – осведомился Стаценко.
Проверил.
Он меня проверял, живой ли. Снайпер делал свою работу, стукач – свою. «Светлое братство» функционировало исправно.
– Нормально, – ответил я. Нормально для меня. – А вот тесть мой умер. Очень жаль.
– Примите мои соболезнования, – мгновенно сориентировавшись, скорбным тоном выдал Стаценко. Еще бы не скорбеть: ликвидация провалилась, а работа киллера небось денег стоила.
Я принял соболезнования. Я ничего не сказал. Но мысленно выразил ему свои.
– На, скупердяй, – сказал Пухлый, протягивая мне три целехоньких патрона БЗ-41 для противотанкового ружья.
– Я не скупердяй. – Я потряс патроны над ухом. В них отчетливо шебуршился порох. – Просто у меня их мало, а они мне нужны.
Пухлый понимающе усмехнулся. На его искарябанной роже это выглядело как зловещая гримаса.
Я тоже оскалился в ответ. Вова несколько скис. Ксения, с которой я последний раз виделся на поминках, сказала, что у меня «ожесточилось» лицо. Что было неудивительно – после гибели тестя я стал воспринимать мир весьма цинично. Я разуверился в людях. Любой мог предать меня.
И я решил начать отстрел предателей.
– Ты стал на черта похож, – заметил Пухлый, когда мы выезжали на Мурманское шоссе. На даче он переоделся в цивильное и теперь выглядел просто уродом, а не милитаризированным уебком непонятно какого рода войск.
– Какой есть, на то и похож, – ответил я. – Кажется, я при жизни переселился в ад. Друзья детства охотятся за мной в лесу, деловые партнеры после заверений в добром сотрудничестве стремятся меня убить – с чего благоденствовать?
– Рыжий в город приехал, – сообщил Чачелов.
– Видел его? – встрепенулся я. – А Диме сказал?
– Я его жене иногда позваниваю, она говорит, что приехал. Димону не стал звонить. Да и чисто по жизни, что он сейчас может?
– А ты что можешь? Зачем тогда звонишь Богунову?
– Я хочу с ним встретиться раньше, чем он встретит меня в темном парадняке, – глубокомысленно заявил Пухлый. – Вован сейчас не в себе после Синявы. Он будет валить нас по одному, чтобы не оставлять живыми свидетелей его неудачной охоты. Он так воспитан. Отец растил его как сверхчеловека, привыкшего добиваться результата любым путем. Он привык доводить дело до конца.
– Припоминаю, – вздохнул я. Подобная черта характера у Богунова действительно имелась. Он был очень требователен к себе. На раскопках пахал за троих: помимо того что силушкой его Бог не обидел, Вова еще и работал как ни с чем не считающаяся холодная машина. Он был фанатиком в достижении поставленной цели. Теперь это свойство личности обернулось против нас. – Боюсь, что Рыжего нам придется замочить.
– Я тоже так думаю, – неохотно признался Пухлый, помолчав. – Но мне этого очень не хочется. Он хотя и аморальный типус, но все-таки друг.
– Твой друг тебя же и грохнет, – проворчал я.
– Я попробую с ним договориться.
– Рискуй.
Тут я окончательно понял, кто был снайпером, застрелившим Анатолия Георгиевича, полагая, что убивает меня, – Вова Богунов! Это был его стиль – пуля в сердце. Так учат снайперов в армии. Так же он застрелил Акима и трех охотников. Остальных он зарезал. Но не из жестокости, а по необходимости. Вова был действительно холодной машиной. Военная служба сделала его профессионалом отвратительного труда. Лесника я в расчет не беру – так с ним поступил бы всякий трофейщик: синявинский шериф честно заслужил поганую смерть.
Я отвез Пухлого домой и поехал на свою квартиру. Не везти же, в самом деле, противотанковые ружья скорбящей родне! Да и без необходимости созерцать их кислые лица желания маловато, равно как обитать в душной атмосфере тещиного жилья.
Я позвонил в Борину дверь. Открыла его мама.
– Бори нет, – сказала она. – Он уехал.
– Давно? – спросил я.
– Дней пять назад.
– Не сказал куда?
– На какое-то озеро в Новгородскую область.
– Как жаль, – сказал я.
Боря выполнил обещание и слинял. Недурно было бы слинять и мне, но я не мог. Теперь, когда вместо безликого «Светлого братства» возникли вполне конкретные люди, желающие моей смерти, я должен был действовать. Глупо было идти на попятный, соглашаться продавать Доспехи и заключать мирный договор. Истинные арийцы имели характер нордический, твердый и прощать врагу великие прегрешения не собирались. Они в полной мере продемонстрировали свое вероломство, заставив Рыжего отрабатывать заплаченное грязное жалованье. Богунов, конечно, доведет дело до конца, он это умеет. Я не должен сидеть и гадать, что пронзит мое сердце: пуля или нож.
Рыжий оказался мастером устраивать засады – не зря воевал в Боснии на стороне мусульман. Сарацины известные головорезы. Чему он научился у них, я уже знал по Синяве: ничему хорошему.
Отмывшись под горячим душем от лесной грязи, я достал из серванта початую бутылку «Реми Мартина» и с ходу принял полтишок. Повторно наполнив бокал, уселся в кресло и погрузился в размышления. Думы были невеселыми – все больше о сарацинах и резне. Кресло я задвинул глубоко в угол, чтобы не светиться напротив окна. Снайпер на соседней крыше уже стал моим ночным кошмаром.
Впервые мне приходилось планировать покушение на убийство. Тщательно продумывать каждую деталь: выбор позиции, маршрут отхода, незаметный способ доставки оружия. Первым я решил ликвидировать Стаценко. Остап Прохорович был единственным звеном, связывающим со мной «Светлое братство». Без осведомителя воевать им станет сложнее, а мне – приятнее. Пан Стаценко прочно ассоциировался у меня с гибелью тестя, за которого я чувствовал вину перед Валерией Львовной, не говоря уж о Маринке. Я приговорил подлого стукача. За него на том свете мне семь тяжких грехов спишется.
* * *
Хмурое петербургское утро теплом не радовало. Из чердачного окошка доносилось сытое воркование голубей. Я подул на озябшие пальцы и засунул их под мышки. Тоже мне, лето! От ветра, постоянно дующего на этой высоте, тонкие кожаные перчатки не спасали. Начинался третий день наблюдения, от гибели тестя – четырнадцатый.
Я выпасал машину Стаценко, заняв позицию на крыше девятиэтажки. Отсюда хорошо просматривались ворота его особняка, находившегося метрах в четырехстах от моего поста. Чтобы разглядеть «мерседес», бинокля не требовалось. Я также был уверен, что с такого расстояния попаду куда нужно. Силки были расставлены должным образом, и оставалось дернуть за веревочку, чтобы добыча забилась в предсмертных судорогах.
Офис ЗАО «Ресурсы» находился в Купчино, на улице Влада Тепеша, – от Озерков не ближний свет. Чтобы добраться туда, нужен час. Остап Прохорович прибывал на службу к половине десятого. Соответственно, выезжал из дома в восемь тридцать или чуть раньше. За минувшие дни я получил некоторое представление о деловом распорядке функционера «Светлого братства» и выяснять дальнейшие подробности его жизни не собирался. Для реализации моего замысла мне было достаточно знать, во сколько он покидает усадьбу.
Противотанковое ружье Дегтярева, собранное и с патроном в казеннике, лежало рядом со мной. Остальные патроны разместились в карманах куртки. За пазухой, при каждом движении скользя рукояткой по Доспехам, елозил «стечкин». За спиною под курткой был пристегнут арийский меч. Выходя в засаду, я предпочел быть во всеоружии, чтобы какой-нибудь идиот не сорвал своим появлением на крыше тщательно подготовленную акцию. Любой незваный гость будет зарублен или, в крайнем случае, застрелен. Став засадным снайпером, я начал хорошо понимать Рыжего.
С крыши двор Стаценко был как на ладони. Остап Прохорович появился в зоне видимости, когда часы показывали четверть девятого. Он сошел с крыльца и сел на заднее сиденье «мерседеса», который ждал его с работающим мотором. Охранник поспешил к воротам, а я отомкнул сошки ПТРД, угнездил их на обитом жестью парапете крыши и вдавил в плечо дугу приклада. Оттянул крючок ударника, повернул, снимая курок с предохранительного взвода, и осторожно отпустил. Теперь противотанковое ружье было готово к бою. Я приник к прицелу, старательно дыша. От первого выстрела зависело очень многое. Ворота раскрылись. Я замер.
Когда «мерседес» выполз со двора и затормозил перед дорогой, я выстрелил. Мир содрогнулся. Сохи слетели с парапета, я едва удержался на коленях и судорожно зашарил в кармане, выцепляя следующий патрон, спеша перезарядить, пока машина не уехала. Когда я наконец захлопнул проклятый затвор и смог обозреть результат работы, то понял, что волновался напрасно. Транспорт был надежно выведен из строя. Бронебойно-зажигательная пуля попала в мотор. Из-под капота повалил черный дым.
– Лопнул подсвечник у пятой свечи! – злобно прошептал я и пальнул по салону, стараясь зацепить разместившегося на заднем сиденье пассажира. – Нету бензина, хоть хуем стучи!
Из «мерсюка» выскочил шофер и опрометью кинулся обратно к даче. Сам Стаценко почему-то не показывался. Мысль о том, что я его свалил, привела меня в бурный восторг, и я, уже не торопясь, влепил в черную крышу четыре бронебойные пули.
Вот и исполнилась детская мечта – расстрелять из ПТРД автомобиль представительского класса. Жаль, Крейзи нет рядом, он бы оценил.
Последний чачеловский БЗ-41 я использовал по задней части кузова, надеясь поджечь бензобак. Ничего почему-то не загорелось, но и того, что сделано, было вполне достаточно. Не знаю, кто бы смог уцелеть в насквозь пробитом пулями салоне. Дырок я отсюда, конечно, не видел, но целился в разные части крыши, чтобы Стаценко, даже если он упал между сиденьями, не оказался в зоне недосягаемости.
«Мерседес» понес изрядный урон. Передок был объят пламенем – горели бензин и масло. Я глянул на часы и понял, что времени на отступление у меня осталось в обрез. Восемнадцать минут девятого – минуло три минуты, немного, но хватит, чтобы вызвать милицию. Я ринулся к чердачной двери и покинул дом через самое дальнее парадное. На улице было тихо, однако следовало поспешать, пока кварталы не начал шерстить ОМОН. Я дошел до метро и, никем не замеченный, влился в поток пассажиров. Домой я вернулся в девять тридцать. У Остапа Прохоровича как раз должен был начаться рабочий день.
* * *
Теща завесила все зеркала черным крепом. От этого квартира приобрела некую величавость и стала напоминать задрапированные покои в готическом стиле. Кухня, где был убит тесть, зеркал не имела. Я сидел за столом и пил кофе в гордом одиночестве. На полу был линолеум. Пятно крови было замыто начисто, и поэтому ничто не портило мне аппетит.
Разделавшись со Стаценко, я почему-то не чувствовал страха. Просто стало легко на душе. Древний обычай мести, присущий всем народам Земли, это был варварский пережиток прошлого. Дух злодейски убитого родича действительно требовал возмездия. Он его получил и теперь отошел от меня. Я даже не задумывался о том, как отреагирует на эту акцию «Светлое братство». Мне было безразлично. «Они хотели войны – они получили войну». Все заверения в дружбе и сотрудничестве на поверку оказались ложью. Гумозный пидор мне наврал. Он был следующим в моем списке.
Во рту стояла кофейная горечь. Я смотрел в окно. Над крышей дома напротив, откуда стрелял засадный древолаз, плыли облака. Снайпера я не боялся. Теперь я знал, что значит выйти на тропу войны. Не бегать по городу, как загнанный партизан, а начать планомерное и продуманное уничтожение противника. Врага.
Я начинал мыслить ратными категориями.
Доспехи Чистоты быстро развили во мне способности, коих не смог выявить препод военной кафедры ЛГУ за весь период обучения. Несколько дней активной практики по эффективности превзошли годы нудной теории. По натуре я, наверное, практик. Поэтому и выбрал археологию, а не работу в архивах. Только вот практика эта дорого мне обходится, а еще дороже – моим близким. Какую же пользу я могу извлечь из этих знаний, купленных столь недешево? А ведь польза должна быть, иначе зачем мне эти уроки.
Так я размышлял, прихлебывая из чашечки горячий кофе без сахара и не обжигаясь.
Мягко шаркая шлепанцами, на кухню вошла Валерия Львовна. Она добрела до окна и сняла с батареи сушившуюся на ней кошелку.
– Пойду в магазин, – бесцветным голосом сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Ты-дым! – вселенная содрогнулась вместе с моими мозгами, затвор рванулся назад, выбрасывая вниз воняющую кордитом гильзу.
– А-а-а, маза фака! – сказал я, повернувшись к Пухлому. Грохот ПТРД был убийственный. Казалось, что изо рта и ушей у меня валит дым.
Оглушенный Вова только потряс головой: мол, действительно, так и есть. Детище конструктора Дегтярева внушало ужас не только врагам, но и самому стрелку.
Мы пошли посмотреть, что получилось. Трофейная волына садила что надо. Я положил пулю точно в цель. Четырнадцатимиллиметровая болванка прошибла дерево насквозь и улетела неизвестно куда. Я улыбнулся.
– Дай-ка и мне стрельнуть, – завелся Вован.
– На, – протянул я ему патрон, которым и без ружья можно было убить человека. – У тебя дома маслята для пэтээра есть?
– Пара штук на даче найдется, – сказал Пухлый.
– Дашь? На кой они тебе?
Пухлый кивнул и пошел к ружью. Я подобрал щепку и воткнул в кору стоящей рядом сосны. Я решил, что дополнительная проверка прицелу не помешает. Пухлый тоже стрелял неплохо, и я его глазу мог вполне доверять.
Чачелов привычно занял позицию для стрельбы лежа. Щепка отчетливо выделялась на фоне коричневого ствола.
– Попади-ка в нее, – сказал я, присаживаясь рядом с Вованом на корточки.
– Яволь, – ответил Пухлый, подтыкая поудобнее куртку на подщечнике. – Айн момент…
Он замер, затаив дыхание. Я поспешил заткнуть уши, и вовремя. Пухлый долбанул, почти не целясь. Глаз у него был верный. Щепка исчезла.
– Видал? – сказал он. – Белку в глаз могу. Дай еще патрон.
Я секунду помялся, но вспомнил о лежащих на даче боеприпасах и отдал.
Пухлый выбрал дерево на краю поляны. До него было метров двести. ПТРД прогремел на весь лес, за мишенью попадали срезанные пулей молодые осинки, я поднялся, чтобы оценить успехи.
– Патрон! – скомандовал Пухлый, протягивая РУку.
– Да пошел ты! – возмутился я. – И так уже две штуки извел. Тоже мне, бронебойщик Денисов! Патрон ему подавай.
Недовольно бурча, я направился к дереву. Сосенка толщиной сантиметров пятнадцать была прострелена точно посередине. Очень хороший результат. Значит, точности прицела я вполне мог верить.
Мы заехали к Вовану на дачу. В доме после нашествия «светлых братьев» ничего не изменилось, разве что на полу тамбура появилось длинное кровяное пятно с неровными краями. Пухлый, естественно, не удосужился его замыть, и пятно исчезало естественным образом, стираясь подошвами. Я с удовлетворением припоминал подробности дачной бойни. Доспехи Чистоты, из-за которых она состоялась, снова были на мне. Отправляясь в город, я не забывал облачаться в латы. Однажды они спасли мне жизнь, не позволив раньше времени появиться на кухне…
…По прошествии недели я уже по-иному осмысливал обстоятельства того страшного вечера. Страшным он был из-за Маринки. Смерть чужого человека – это одно, но когда она касается близких, то воспринимается совершенно иначе. Я впервые видел жену в истерике. Вспоминать эту сцену не хочется.
Сам я тогда пребывал в некотором отупении. Почему-то до меня не сразу дошло, что выстрел был произведен по человеку, появившемуся в темной квартире, то есть – только что пришедшему домой. Так, по крайней мере, мог понять посторонний наблюдатель, когда на кухне зажегся свет и начал сновать чей-то силуэт, размытый тюлевыми занавесками. Снайпер сделал логический вывод и успешно справился с задачей. Только я сначала не мог понять, кому понадобилось валить тестя, и решил, что он таки доболтался по телефону об азано-кремниевой радивоцелпи.
Потом было малоприятное общение с операми, но это явилось лишь преддверием кошмара. К слову сказать, Валерия Львовна проявила небывалое, с моей точки зрения, мужество. Она не плакала даже на похоронах. Но замкнулась в себе, осунулась и заметно почернела лицом. Кажется, она резко начала седеть.
Мне она не сказала ни слова упрека. Общение между нами стало сухим и очень деловитым. С каждым днем я все больше и больше опасался срыва, по мере растущего напряжения. Вот и поехал в лес, надеясь своим отсутствием немного разрядить обстановку.
Кроме того, в Синяве мне было кое-что нужно. И я это добыл. Теперь рассчитывал применить по назначению.
Причиной послужил звонок Стаценко. Он раздался уже после прихода тещи с Маринкой, когда я хлебнул всего сполна.
– Как поживаете, Илья Игоревич? – осведомился Стаценко.
Проверил.
Он меня проверял, живой ли. Снайпер делал свою работу, стукач – свою. «Светлое братство» функционировало исправно.
– Нормально, – ответил я. Нормально для меня. – А вот тесть мой умер. Очень жаль.
– Примите мои соболезнования, – мгновенно сориентировавшись, скорбным тоном выдал Стаценко. Еще бы не скорбеть: ликвидация провалилась, а работа киллера небось денег стоила.
Я принял соболезнования. Я ничего не сказал. Но мысленно выразил ему свои.
– На, скупердяй, – сказал Пухлый, протягивая мне три целехоньких патрона БЗ-41 для противотанкового ружья.
– Я не скупердяй. – Я потряс патроны над ухом. В них отчетливо шебуршился порох. – Просто у меня их мало, а они мне нужны.
Пухлый понимающе усмехнулся. На его искарябанной роже это выглядело как зловещая гримаса.
Я тоже оскалился в ответ. Вова несколько скис. Ксения, с которой я последний раз виделся на поминках, сказала, что у меня «ожесточилось» лицо. Что было неудивительно – после гибели тестя я стал воспринимать мир весьма цинично. Я разуверился в людях. Любой мог предать меня.
И я решил начать отстрел предателей.
– Ты стал на черта похож, – заметил Пухлый, когда мы выезжали на Мурманское шоссе. На даче он переоделся в цивильное и теперь выглядел просто уродом, а не милитаризированным уебком непонятно какого рода войск.
– Какой есть, на то и похож, – ответил я. – Кажется, я при жизни переселился в ад. Друзья детства охотятся за мной в лесу, деловые партнеры после заверений в добром сотрудничестве стремятся меня убить – с чего благоденствовать?
– Рыжий в город приехал, – сообщил Чачелов.
– Видел его? – встрепенулся я. – А Диме сказал?
– Я его жене иногда позваниваю, она говорит, что приехал. Димону не стал звонить. Да и чисто по жизни, что он сейчас может?
– А ты что можешь? Зачем тогда звонишь Богунову?
– Я хочу с ним встретиться раньше, чем он встретит меня в темном парадняке, – глубокомысленно заявил Пухлый. – Вован сейчас не в себе после Синявы. Он будет валить нас по одному, чтобы не оставлять живыми свидетелей его неудачной охоты. Он так воспитан. Отец растил его как сверхчеловека, привыкшего добиваться результата любым путем. Он привык доводить дело до конца.
– Припоминаю, – вздохнул я. Подобная черта характера у Богунова действительно имелась. Он был очень требователен к себе. На раскопках пахал за троих: помимо того что силушкой его Бог не обидел, Вова еще и работал как ни с чем не считающаяся холодная машина. Он был фанатиком в достижении поставленной цели. Теперь это свойство личности обернулось против нас. – Боюсь, что Рыжего нам придется замочить.
– Я тоже так думаю, – неохотно признался Пухлый, помолчав. – Но мне этого очень не хочется. Он хотя и аморальный типус, но все-таки друг.
– Твой друг тебя же и грохнет, – проворчал я.
– Я попробую с ним договориться.
– Рискуй.
Тут я окончательно понял, кто был снайпером, застрелившим Анатолия Георгиевича, полагая, что убивает меня, – Вова Богунов! Это был его стиль – пуля в сердце. Так учат снайперов в армии. Так же он застрелил Акима и трех охотников. Остальных он зарезал. Но не из жестокости, а по необходимости. Вова был действительно холодной машиной. Военная служба сделала его профессионалом отвратительного труда. Лесника я в расчет не беру – так с ним поступил бы всякий трофейщик: синявинский шериф честно заслужил поганую смерть.
Я отвез Пухлого домой и поехал на свою квартиру. Не везти же, в самом деле, противотанковые ружья скорбящей родне! Да и без необходимости созерцать их кислые лица желания маловато, равно как обитать в душной атмосфере тещиного жилья.
Я позвонил в Борину дверь. Открыла его мама.
– Бори нет, – сказала она. – Он уехал.
– Давно? – спросил я.
– Дней пять назад.
– Не сказал куда?
– На какое-то озеро в Новгородскую область.
– Как жаль, – сказал я.
Боря выполнил обещание и слинял. Недурно было бы слинять и мне, но я не мог. Теперь, когда вместо безликого «Светлого братства» возникли вполне конкретные люди, желающие моей смерти, я должен был действовать. Глупо было идти на попятный, соглашаться продавать Доспехи и заключать мирный договор. Истинные арийцы имели характер нордический, твердый и прощать врагу великие прегрешения не собирались. Они в полной мере продемонстрировали свое вероломство, заставив Рыжего отрабатывать заплаченное грязное жалованье. Богунов, конечно, доведет дело до конца, он это умеет. Я не должен сидеть и гадать, что пронзит мое сердце: пуля или нож.
Рыжий оказался мастером устраивать засады – не зря воевал в Боснии на стороне мусульман. Сарацины известные головорезы. Чему он научился у них, я уже знал по Синяве: ничему хорошему.
Отмывшись под горячим душем от лесной грязи, я достал из серванта початую бутылку «Реми Мартина» и с ходу принял полтишок. Повторно наполнив бокал, уселся в кресло и погрузился в размышления. Думы были невеселыми – все больше о сарацинах и резне. Кресло я задвинул глубоко в угол, чтобы не светиться напротив окна. Снайпер на соседней крыше уже стал моим ночным кошмаром.
Впервые мне приходилось планировать покушение на убийство. Тщательно продумывать каждую деталь: выбор позиции, маршрут отхода, незаметный способ доставки оружия. Первым я решил ликвидировать Стаценко. Остап Прохорович был единственным звеном, связывающим со мной «Светлое братство». Без осведомителя воевать им станет сложнее, а мне – приятнее. Пан Стаценко прочно ассоциировался у меня с гибелью тестя, за которого я чувствовал вину перед Валерией Львовной, не говоря уж о Маринке. Я приговорил подлого стукача. За него на том свете мне семь тяжких грехов спишется.
* * *
Хмурое петербургское утро теплом не радовало. Из чердачного окошка доносилось сытое воркование голубей. Я подул на озябшие пальцы и засунул их под мышки. Тоже мне, лето! От ветра, постоянно дующего на этой высоте, тонкие кожаные перчатки не спасали. Начинался третий день наблюдения, от гибели тестя – четырнадцатый.
Я выпасал машину Стаценко, заняв позицию на крыше девятиэтажки. Отсюда хорошо просматривались ворота его особняка, находившегося метрах в четырехстах от моего поста. Чтобы разглядеть «мерседес», бинокля не требовалось. Я также был уверен, что с такого расстояния попаду куда нужно. Силки были расставлены должным образом, и оставалось дернуть за веревочку, чтобы добыча забилась в предсмертных судорогах.
Офис ЗАО «Ресурсы» находился в Купчино, на улице Влада Тепеша, – от Озерков не ближний свет. Чтобы добраться туда, нужен час. Остап Прохорович прибывал на службу к половине десятого. Соответственно, выезжал из дома в восемь тридцать или чуть раньше. За минувшие дни я получил некоторое представление о деловом распорядке функционера «Светлого братства» и выяснять дальнейшие подробности его жизни не собирался. Для реализации моего замысла мне было достаточно знать, во сколько он покидает усадьбу.
Противотанковое ружье Дегтярева, собранное и с патроном в казеннике, лежало рядом со мной. Остальные патроны разместились в карманах куртки. За пазухой, при каждом движении скользя рукояткой по Доспехам, елозил «стечкин». За спиною под курткой был пристегнут арийский меч. Выходя в засаду, я предпочел быть во всеоружии, чтобы какой-нибудь идиот не сорвал своим появлением на крыше тщательно подготовленную акцию. Любой незваный гость будет зарублен или, в крайнем случае, застрелен. Став засадным снайпером, я начал хорошо понимать Рыжего.
С крыши двор Стаценко был как на ладони. Остап Прохорович появился в зоне видимости, когда часы показывали четверть девятого. Он сошел с крыльца и сел на заднее сиденье «мерседеса», который ждал его с работающим мотором. Охранник поспешил к воротам, а я отомкнул сошки ПТРД, угнездил их на обитом жестью парапете крыши и вдавил в плечо дугу приклада. Оттянул крючок ударника, повернул, снимая курок с предохранительного взвода, и осторожно отпустил. Теперь противотанковое ружье было готово к бою. Я приник к прицелу, старательно дыша. От первого выстрела зависело очень многое. Ворота раскрылись. Я замер.
Когда «мерседес» выполз со двора и затормозил перед дорогой, я выстрелил. Мир содрогнулся. Сохи слетели с парапета, я едва удержался на коленях и судорожно зашарил в кармане, выцепляя следующий патрон, спеша перезарядить, пока машина не уехала. Когда я наконец захлопнул проклятый затвор и смог обозреть результат работы, то понял, что волновался напрасно. Транспорт был надежно выведен из строя. Бронебойно-зажигательная пуля попала в мотор. Из-под капота повалил черный дым.
– Лопнул подсвечник у пятой свечи! – злобно прошептал я и пальнул по салону, стараясь зацепить разместившегося на заднем сиденье пассажира. – Нету бензина, хоть хуем стучи!
Из «мерсюка» выскочил шофер и опрометью кинулся обратно к даче. Сам Стаценко почему-то не показывался. Мысль о том, что я его свалил, привела меня в бурный восторг, и я, уже не торопясь, влепил в черную крышу четыре бронебойные пули.
Вот и исполнилась детская мечта – расстрелять из ПТРД автомобиль представительского класса. Жаль, Крейзи нет рядом, он бы оценил.
Последний чачеловский БЗ-41 я использовал по задней части кузова, надеясь поджечь бензобак. Ничего почему-то не загорелось, но и того, что сделано, было вполне достаточно. Не знаю, кто бы смог уцелеть в насквозь пробитом пулями салоне. Дырок я отсюда, конечно, не видел, но целился в разные части крыши, чтобы Стаценко, даже если он упал между сиденьями, не оказался в зоне недосягаемости.
«Мерседес» понес изрядный урон. Передок был объят пламенем – горели бензин и масло. Я глянул на часы и понял, что времени на отступление у меня осталось в обрез. Восемнадцать минут девятого – минуло три минуты, немного, но хватит, чтобы вызвать милицию. Я ринулся к чердачной двери и покинул дом через самое дальнее парадное. На улице было тихо, однако следовало поспешать, пока кварталы не начал шерстить ОМОН. Я дошел до метро и, никем не замеченный, влился в поток пассажиров. Домой я вернулся в девять тридцать. У Остапа Прохоровича как раз должен был начаться рабочий день.
* * *
Теща завесила все зеркала черным крепом. От этого квартира приобрела некую величавость и стала напоминать задрапированные покои в готическом стиле. Кухня, где был убит тесть, зеркал не имела. Я сидел за столом и пил кофе в гордом одиночестве. На полу был линолеум. Пятно крови было замыто начисто, и поэтому ничто не портило мне аппетит.
Разделавшись со Стаценко, я почему-то не чувствовал страха. Просто стало легко на душе. Древний обычай мести, присущий всем народам Земли, это был варварский пережиток прошлого. Дух злодейски убитого родича действительно требовал возмездия. Он его получил и теперь отошел от меня. Я даже не задумывался о том, как отреагирует на эту акцию «Светлое братство». Мне было безразлично. «Они хотели войны – они получили войну». Все заверения в дружбе и сотрудничестве на поверку оказались ложью. Гумозный пидор мне наврал. Он был следующим в моем списке.
Во рту стояла кофейная горечь. Я смотрел в окно. Над крышей дома напротив, откуда стрелял засадный древолаз, плыли облака. Снайпера я не боялся. Теперь я знал, что значит выйти на тропу войны. Не бегать по городу, как загнанный партизан, а начать планомерное и продуманное уничтожение противника. Врага.
Я начинал мыслить ратными категориями.
Доспехи Чистоты быстро развили во мне способности, коих не смог выявить препод военной кафедры ЛГУ за весь период обучения. Несколько дней активной практики по эффективности превзошли годы нудной теории. По натуре я, наверное, практик. Поэтому и выбрал археологию, а не работу в архивах. Только вот практика эта дорого мне обходится, а еще дороже – моим близким. Какую же пользу я могу извлечь из этих знаний, купленных столь недешево? А ведь польза должна быть, иначе зачем мне эти уроки.
Так я размышлял, прихлебывая из чашечки горячий кофе без сахара и не обжигаясь.
Мягко шаркая шлепанцами, на кухню вошла Валерия Львовна. Она добрела до окна и сняла с батареи сушившуюся на ней кошелку.
– Пойду в магазин, – бесцветным голосом сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38