А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

У храма Тор Скат он вспомнил страшную историю о том, как один старый рыцарь почувствовал, что его подстерегает зло. Потом Стивен припомнил легенды о Терновом короле, и от этих мыслей его едва не обуял дикий ужас.
У храма Святого Сьезела страх стал понемногу отступать, и с каждым шагом, приближавшим Стивена к монастырю, его волнение становилось все меньше и меньше. Вскоре он снова принялся насвистывать, напевая известные ему прежде песни и баллады, но даже тогда радость Стивена оставалась не полной, потому что у него начали ныть кости. Что-то вокруг было не так, что-то от него требовалось сделать, и для этого ему нужно было повернуть назад.
Он подошел к речке, которую пересекал на пути посвящения. Его путь подходил к концу, и к заходу солнца Стивен должен был добраться до монастыря. Поутру он начнет проверять свои новые способности на любимых книгах, древних рукописях и священных писаниях. Нет сомнения, что именно к этому призывал его святой Декманус, а никак не к тому, чтобы без дела гоняться по лесу за глупой мечтой.
С внутренним трепетом он взглянул на речку, но в самый последний момент по велению своего обновленного сердца повернул на восток и, сойдя с тропы, углубился в дикие заросли.

Голод стал для него вопросом жизни и смерти. Пищу, которую Стивен брал с собой в дорогу, должно быть, он давно потерял. Вряд ли ему удалось ее съесть за каких-то три-четыре дня. Под могучими деревьями не росло почти ничего съестного, а Стивен был совершенно не сведущ в вопросах охоты. Правда, заточив перочинным ножом палку, он сумел загарпунить рыбу. К тому же сущим оазисом для него оказались некогда выжженные молнией участки леса. В этих местах, не затененных густыми ветвями деревьев, ему удалось найти яблоню и хурму, низкорослую вишню и виноград. Тем не менее голод продолжал одолевать все сильнее и сильнее.
В конце дня он совершил привал на высоком месте, где из-под земли торчала поросшая лишайником скала. Развел костер и стал прислушиваться к нарастающему безумию ночи.
Что бы ни было тому причиной, но источник его безотчетного беспокойства находился совсем рядом. Слух у Стивена стал острее прежнего, поэтому он смог уловить даже почти беззвучные шаги в темноте, равно как легкое потрескивание веток или царапанье когтей по коре дерева. Время от времени лесную тишину прорезал лающий вой.
«Что я здесь делаю? – спросил себя Стивен, когда треск превратился в грохот. – Что бы там ни было, я с этим не справлюсь».
Стивен был далеко не Эспером Белым. И если в лесу, чего доброго, скрывался греффин, юноше грозила неминуемая смерть. Не говоря уже о Терновом короле…
Теперь шум раздавался совсем близко. Стивена охватил дикий страх: в отсветах пламени он был виден как на ладони. Держа в руке самодельный гарпун, Стивен отошел от костра, углубившись в темноту. Уж лучше б ему было взобраться на дерево, если бы только можно было найти такое, у которого низко росли ветки.
Но вместо этого он припал к земле у основания толстого ствола одного из деревьев, пытаясь утихомирить биение сердца, громко стучавшее у него в ушах.
А потом все стихло. Исчезли все звуки. Вплоть до последнего сверчка и лягушки. Лес превратился в безмолвную и беспросветную мглу. Твердя про себя молитвы, Стивен ждал, пытаясь не позволять поселившемуся у него в голове страху пробраться к ногам. Однажды он видел, как кошка подкралась к полевой мыши. Поначалу она просто играла с той, как с более мелким существом, не проявляя по отношению к ней никакой агрессии, но, едва ощутив мышиный страх, тотчас бросилась за ней вдогонку. И вовсе не потому, что не могла спокойно смотреть на свою жертву. А просто потому, что кошки, как и все прочие звери этого семейства, имеют повадки хищников. Стивен ощущал себя почти такой же трепещущей от страха мышью, хотя по своей сути был совсем другим. Потому что являлся существом разумным и мог обуздать свои инстинкты.
Но кто знает, может, именно в этом случае было бы лучше пуститься в бега…
Раньше Стивен был чересчур нерасторопен – и вряд ли услышал бы шорох влажной листвы, однако нынешний Стивен очень отличался от прежнего себя. Повинуясь инстинкту, он бросился бежать, но и это его не спасло – буквально тут же он ощутил удар по тыльной стороне коленей; ноги подсеклись, и юноша упал. Что-то темное вцепилось ему в лодыжки. Перевернувшись на спину и отбиваясь руками и ногами, Стивен пытался высвободиться из чужой хватки. Вдруг тот, кто на него напал, поднялся на ноги, так что его стало видно в отсветах костра. Силуэт был вполне человеческим, но черты лица были до невероятности обезображены, хотя Стивену они показались знакомыми.
– Эспер! – воскликнул он не слишком уверенным тоном.
Перед ним в самом деле стоял не кто иной, как лесничий, несмотря на то, что его почерневшее и распухшее лицо с безумным взором почти невозможно было узнать.
– Эспер, это я, Стивен Даридж.
– Сти… – лицо лесничего как будто смягчилось, и с выражением недоумения он внезапно рухнул наземь.
Открыв рот, Стивен отшатнулся назад и тотчас остолбенел, увидев то, что находилось за спиной его старого знакомого, вернее сказать, то, что скрывалось за ней, пока тот держался на ногах.
А на Стивена взирала пара мерцающих желтых глаз, которые бесшумно приближались к нему. Потом в отблесках огня он увидел нечто огромное и бесформенное с клювом, как у птицы. Чудище обнюхало Стивена, и желтые глаза медленно моргнули. Затем голова монстра поднялась и послышался звук, напоминавший тот, что издает пила мясника, расщепляющая толстую коровью кость.
Сделав еще один шаг в сторону Стивена, чудище гневно затрясло головой, после чего, моргнув еще раз, со всех ног бросилось прочь, оставив за собой безмолвие, Стивена и мертвого или потерявшего сознание Эспера Белого.

8. Учебный курс

Энни ощутила горечь во рту, когда плоть на груди мужчины разверзлась, словно створки буфета, обнажив нечто, напоминающее скопище червяков, что никак не вязалось с ее былым представлением об анатомии человека. Ей всегда представлялось, что внутреннее устройство людей не слишком отличается от внешнего, хотя является более красным из-за крови. То, что она увидела, казалось странным и неразумным.
Стоявшая справа от нее девушка, упав на колени, отдалась действию рвотного рефлекса, который оказал очень заразительное действие на остальных, – почти сразу шестеро из восьми воспитанниц дружно освободили желудки от принятой на завтрак пищи. Устоять удалось только Энни и девушке по имени Серевкис, той самой длинношеей особе, которая дала ей прозвище «принцесса Мул». Краем глаза Энни взглянула на Серевкис и с удивлением обнаружила на ее устах презрительную усмешку.
Препарирующая труп сестра Касита терпеливо ждала, пока извержение завтрака подойдет к концу. Делая безотчетные движения, чтобы сохранить в чистоте свою обувь, Энни ни на секунду не сводила глаз с трупа.
– Не волнуйтесь, это естественная реакция, – произнесла Касита, когда девушки немного пришли в себя. – Прошу заметить, этот человек был отъявленным негодяем и преступником. Посмертно сослужить службу церкви и нашему ордену – единственное доброе дело за всю его земную жизнь. К тому же найти останкам своего тела достойное применение для такого человека является сущим благом.
– А почему у него не течет кровь? – полюбопытствовала Энни.
Удивленно подняв бровь, сестра Касита слегка встрепенулась и устремила на нее внимательный взгляд.
– Сестра Ивекса задала интересный вопрос, – сказала она. – Не совсем по теме, но все равно интересный, – и, указав на какой-то серо-синий орган, величиной с кулак, находившийся почти посредине груди, пояснила: – Это сердце. Не слишком приглядное на вид, верно? Глядя на него, вряд ли захочется воспеть ему хвалу в стихах. Но на самом деле оно является очень важным органом. При жизни сердце сокращается и расширяется, и вы ощущаете его ритмичные удары у себя в груди. Во время своей работы оно заставляет кровь течь по кровеносным сосудам всего тела. Вы сейчас видите четыре крупные артерии, – она указала на четыре торчащие из сердца трубки. – Когда наступает смерть, сердечная деятельность прекращается и кровь перестает течь. Она задерживается и свертывается в теле. И, как заметила сестра Ивекса, даже столь серьезные операции почти не вызывают кровотечения.
– Позвольте вопрос, сестра, – воскликнула Серевкис.
– Пожалуйста.
– А если бы мы такой надрез совершили на живом человеке? Я имею в виду, продолжало бы биться у него сердце? И насколько сильно тогда текла бы кровь?
– Сердце у человека бьется до тех пор, пока он жив.
Энни положила руку себе на грудь, чтобы проверить, на самом ли деле ее сердце работает, как положено.
– И откуда же берется кровь?
– А вот она образуется за счет слияния основных «соков» в организме. Но обо всем этом вы узнаете в свое время. Сегодня же мы изучаем названия основных органов человеческого тела, а жидкостями, которыми они управляют, займемся позже. В последнюю очередь мы будем рассматривать, как тот или иной орган поражает болезнь или смерть – насильственная или естественная. Но сегодня я хотела бы, чтобы вы себе уяснили следующее. – Наставница медленно обвела глазами комнату. – Сестра Фасифела и сестра Аферум, – строго произнесла она. – Вы внимательно меня слушаете?
Фасифела, общительная девушка с острым подбородком, смиренно подняла глаза.
– На такое тяжело смотреть, сестра Касита, – произнесла она.
– Это только поначалу, – ответила Касита. – Однако смотреть вам все же придется. К концу дня вы должны правильно называть все эти органы. Но наш первый урок ознакомительный. Поэтому слушайте меня очень внимательно.
Она провела рукой по препарированному телу, которое при этом издало чавкающий звук.
– Вы, ваш отец, ваша мать, – продолжала она, – величайшие воины королевства, верховные священнослужители, короли, негодяи, убийцы, безупречные рыцари – все внутри устроены одинаково. Сила, здоровье, стойкость духа – все это мало значит, когда человек подходит к последней черте. Под доспехами, одеждой и кожей всегда скрываются мягкие, влажные и очень уязвимые внутренности. Вот здесь заключается наша жизнь. И здесь, подобно ждущей своего часа личинке, скрывается наша смерть. Мужчины сражаются при помощи каких-то нелепых мечей и стрел, пытаясь пронзить несколько слоев защиты, которыми мы себя окружаем снаружи. Но это внешняя жизнь. А истинная, настоящая жизнь заключается внутри нас. Есть тысяча разных путей, чтобы проникнуть внутрь тела. Глаза и уши, рот и многочисленные поры на коже, которая является нашей границей и за которой находятся все наши владения. Здесь каждое ваше прикосновение может привести к подъему и падению целых королевств.
Энни ощутила легкий трепет и на мгновение вспомнила тлетворный запах склепа, который они с Острой как-то давным-давно отыскали в хорце. Это был не страх, а волнение. Она чувствовала, будто сидит в маленькой лодке посреди большого моря и ей впервые в жизни объяснили, какое значение имеет вода.
Выйдя в коридор, она почти нос к носу столкнулась с сестрой Серевкис, которая уставилась на нее своими холодными серыми глазами.
– Тебя совсем не тошнило? – спросила Серевкис.
– Только самую малость, – призналась Энни. – Но мне было интересно. Насколько я заметила, тебе тоже не было дурно.
– Нет. Моя мать владела похоронным бюро в Формессо. Так что видеть человеческие внутренности мне привычно. А для тебя это в первый раз?
– Да.
Серевкис устремила взгляд куда-то мимо своей собеседницы.
– Твой вителлианский стал значительно лучше, – как бы между прочим заметила она.
– Спасибо. Я над ним усердно работаю.
– Вот и хорошо. – Уста Серевкис чуть тронула улыбка, и глаза девушек вновь встретились. – Мне пора идти на урок. Надеюсь, увидимся на вечерней трапезе, сестра Ивекса.

Остальные занятия, особенно арифметика, не произвели на Энни особого впечатления. Тем не менее она старательно внимала всем объяснениям и делала нужные вычисления. После арифметики начался урок травяного дела, однако он оказался хуже, чем Энни себе представляла. Девушке было давно известно, что некоторые сорняки и темно-фиолетовые соцветия бенабеллы используются в качестве ядов. Но вместо того, чтобы подробнее остановиться на этой теме, они перешли к тому, как правильно ухаживать за розами, как будто их обучали ремеслу садовников, а не убийц. В конце урока вошла сестра Касита и назвала имена трех девушек. Одной из них оказалась Энни. Два других были ей незнакомы. Их повели на задний двор монастыря, куда, как правило, пригоняли для дойки и стрижки овец. Пока сестра Касита что-то объясняла одной из девушек на языке, который очень смахивал на сафнийский, Энни в недоумении взирала на бессловесных созданий, бесцельно бродивших вокруг. Когда же та перешла на вителлианский, Энни обернулась к ней.
– Прошу прощения, – извинилась перед ней сестра Касита. – Эти две девушки еще не так хорошо овладели вителлианским, как ты. Надо сказать, тебе удалось достичь весьма больших успехов в его изучении за такой короткий срок.
– Брази, сор Касита, – ответила Энни. – Дома я изучала церковный вителлианский. Очевидно, мне удалось запомнить гораздо больше слов, чем я думала. К тому же многие из них очень похожи на современный вителлианский. – И, кивнув в сторону животных, Энни спросила: – А что мы будем делать с этими овцами, сестра?
– Вы должны будете научиться их доить.
– Разве овечье молоко каким-то образом применяется на уроках?
– Нет. Но в конце каждого месяца каждой сестре дается определенное задание. Твоя задача доить овец и делать сыр.
Вытаращив на нее глаза, Энни громко рассмеялась.

Когда хлыст оставил яркий след на голых плечах Энни, из глаз девушки хлынули слезы, но она не издала ни звука. Более того, одарила свою мучительницу взглядом, от которого любой придворный провалился бы сквозь землю.
Но сестра Секула была отнюдь не придворной, а потому даже глазом не повела.
Когда по спине девушке кнут прошелся во второй раз, с уст Энни сорвался легкий вопль.
– Итак, – сказала сестра Секула. – Достаточно тебе двух ударов, чтобы ты образумилась? Боюсь, тебе не хватит храбрости, чтобы продолжать усердствовать в своем упрямстве, маленькая Ивекса.
– Развлекайтесь столько, сколько хотите, – огрызнулась Энни. – Все равно, когда мой отец узнает…
– То ничего не сделает. Он сам прислал тебя сюда, моя дорогая. Твои коронованные родители уже согласились со всеми средствами воспитания, которые я применяю в нашей обители. Имей в виду, это мое последнее напоминание. Но пороть я тебя больше не буду. Я уже добилась того, что хотела. Знай, в следующий раз тремя ударами ты не отделаешься. А теперь – марш выполнять свое задание.
– Я никуда не пойду, – вновь ответила Энни.
– Что? Что ты сказала?
– Я сказала, что не буду доить овец, – выпрямившись, твердым тоном заявила Энни. – Я родилась принцессой дома Отважных и герцогиней дома Лири. И таковой останусь до последних дней своей жизни. И не собираюсь об этом забывать даже на миг. Сколько бы раз вы меня ни пороли и какие бы ни придумывали мне наказания, я всегда останусь той, кто я есть. И никогда не опущусь до холопской работы.
– Понимаю, – задумчиво кивнула ей сестра Секула. – Ты защищаешь достоинство своих титулов.
– Да.
– Но раз ты их защищаешь, тогда скажи, почему ты нарушала волю своей матери и, как дикая коза, скакала на лошади по всему Эслену? И о чем ты думала, когда раздвигала ноги перед первым самцом, едва тот отпустил в твой адрес красное словцо? Тебе не кажется, что ты слишком ловко манипулируешь своим достоинством и вспоминаешь о нем лишь тогда, когда дело касается чего-то не слишком для тебя приятного?
Энни снова опустила голову на стол наказаний.
– Бейте меня сколько угодно. Мне уже на все наплевать, – продолжала упорствовать она.
Сестра Секула рассмеялась.
– А вот это еще одна вещь, которой тебе придется научиться, маленькая Ивекса. Тебе нужно будет научиться проявлять интерес ко всем и вся. Возможно, кнут в данном деле не поможет. Уж не думаешь ли ты, что наши воспитанницы – безродные крестьянки? Все они представительницы лучших семейств. И прибыли сюда из самых разных мест. Если они пожелают вернуться в мир, то вновь обретут титулы, которые их там ждут. Здесь же мы члены одного ордена, ни больше и ни меньше. А ты, моя дорогая, самая отстающая среди остальных.
– Я не самая отстающая, – огрызнулась Энни. – И никогда не буду самой отстающей.
– Вздор. Ты хуже всех по каждому из предметов. Хуже всех по дисциплине. И меньше других заслуживаешь носить даже одежду послушницы. Посмотри на себя. Что ты за свою жизнь сделала? Все, что у тебя есть, дано тебе от рождения.
– Этого более чем достаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79