— Но из отпуска по ерунде не дергают, сам знаешь. Ты съезди, лучше будет. Неопределенность снимешь. Загадку разрешишь. Он уже три раза звонил мне на мобильник.
* * *
По дороге в округ Николай ломал себе голову над загадкой: зачем его вызывают? Однако ничего путного в голову не приходило.
Приехав и доложившись инструктору по спортработе, он тут же был представлен еще какому-то мужику — судя по всему, шишке — весьма интеллигентного вида, в штатском. Возраст — далеко за полтинник. Поражала ухоженная кожа, висящая на лице складками, как у шарпея.
Знакомя их, инструктор был немногословен:
— Вот капитан Аверьянов, а это — товарищ… Ну, словом, хотел с вами познакомиться…
— Прогуляемся, если вы не против? — предложил гость.
— С удовольствием.
Покинув территорию спорткомплекса, они долго шли по аллее, ведущей к танковым боксам. Наконец собеседник представился:
— Меня зовут Сергей Ильич Коптин. Я из Службы внешней разведки. Начальник Управления разведтелепортации.
— Очень приятно. А спортивная работа при чем?
— Конечно, ни при чем. Спортработа — это чтоб лишних разговоров не было. Разговор у нас состоится сейчас абсолютно конфиденциальный. В полку скажете, что сватали вам спортивную работу с местными трудными школьниками, учитывая ваши успехи борьбы один на один с татаро-монгольской Ордой… Все знают, что такое трудные школьники и кто такой был Батый, — вам легко поверят.
— Конечно, — кивнул Николай.
— Тогда вернемся к насущному. Я за последние дни был в ряде округов; у вас, в вашем округе, побеседовал со многими офицерами, вызывая их, как и вас, из линейных частей… Многие по своим личным качествам сильнее вас, не скрою, но… Но ваш опыт, приобретенный в тринадцатом веке, уникален. У нас нет специалистов со столь богатой и, что еще важнее, со столь удачной практикой. Сочетание навыков поведения в совершенно неожиданных ситуациях плюс реальное, практическое знакомство с относительно новыми возможностями телепортации и хронодинамики… В наших глазах вы являетесь, возможно, единственным пригодным исполнителем задания, я бы даже сказал — Задания с большой буквы, значение и степень секретности которого трудно переоценить…
— Спасибо. Кого ж это надо грохнуть в прошлом?
— Да нет, Николай Николаевич, — досадливо поморщился Коптин. — Совсем не так! Убийства — абсолютно не наша стезя. Да и прошлое, надо сказать, — тоже не наше дело. Наша область — настоящее и ближайшее будущее — завтра, послезавтра, в этом году… Прошлым мы, конечно, занимаемся, но лишь постольку-поскольку… Применительно к настоящему. Исключительно так. Нас интересует настоящее. Здесь. Сейчас. Сегодня.
— Ну, в этом случае выбор у вас огромный. Специалистов по нашему времени — сотни тысяч. Сегодня — жить, умереть — завтра. — Аверьянов заметил кислое выражение лица Коптина. — Что-то не так я сказал?
— Да нет, все верно вы сказали. Временщиков действительно слишком много развелось… Но я о другом. Вы, конечно, читали фантастику и знаете, что если переместиться в далекое прошлое и там раздавить бабочку, то в нашем времени все сразу изменится. Когда вы вернетесь сюда, в современность, вы можете и не узнать тот мир, из которого стартовали. Был такой рассказ давным-давно у Рэя Брэдбери. Суть именно в этом: мельчайшее, пустяковое изменение в прошлом может иной раз привести к мировой катастрофе.
— Но может и не привести? — поинтересовался Аверьянов.
— Бесспорно. Может и не привести. Может! А может и наоборот — привести к внезапному сдвигу в позитивном направлении! К прогрессу — в стране и мировом сообществе. И мы, в Управлении разведтелепортации Службы внешней разведки, идем по этому пути.
— Я рад за вас.
— Ну да, ну да… Спасибо. Так вот. Продолжу. Тут есть тонкости. При путешествиях в прошлое могут возникать парадоксы… Ну, типа того, что вы отправитесь в прошлое, чтобы убить в нем своих же собственных родителей еще до того, как они успели вас родить. Что случится, если ваша затея удастся? Ваши предки погибли еще до вашего рождения, значит, вы не появитесь на свет Божий… Но они погибли от вашей руки, так? Кто же в этом случае убил их, если вас вообще на свете не было и не будет? — Коптин пытливо взглянул Николаю в лицо, ожидая реакции.
— Это, наверное, можно было бы без особого риска попробовать.
Коптин усмехнулся:
— Да, некоторые попробовали. Но не скажу, что без всякого риска.
— А чем тут рискуешь? Ведь не получится.
— Вы уверены?
— Конечно. Этого получиться не может… Не может быть, потому что…
— … Потому что не может быть никогда! — подхватил Коптин, кивнув с пониманием.
— И никак! — добавил Аверьянов.
Коптин глубоко вздохнул, словно решился броситься в омут.
— А знаете, что интересно? — Сергей Ильич почесал подбородок. — Интересно то, что получается, — вот же в чем штука! Причем без всяких проблем. Просто берешь и убиваешь своего папу — раз и квас! А потом, как вы уже догадались, тут же, не отходя от кассы, как говорится, пришиваете маму! Задо-о-о-олго до своего рождения!
— Задолго?
— Да вот на свадьбе еще, например. Я полагаю, что вы родились в нормальном регламенте, после свадьбы, а не за семь лет до нее, на уроке ботаники в средней школе… Так вот. Прекрасно такие штуки получаются, доложу я вам. Вот представьте: свадебный стол, все налили, «тост, тост!» — орут. И тут какой-то приблудный из соседнего зала ресторана подходит к молодым — а это, представьте себе, вы, — вы стучите ножиком по бокалу, призывая всех к тишине, а как только все замолчали, вы этим же ножом… Хвать жениха по горлу! Невесту за волосы — хвать! Кровь — пузырями! У обоих горло — до позвоночника. Все! Получайте, господин теоретик! От нашего стола — вашему столу, как говорится.
— Да как такое может произойти?
— А по-разному, доложу вам. Вы их убили, своих родителей. На свадьбе! До своего зачатия…
— Я своих родителей не убивал!
— Это — к примеру…
— Примеры лучше — на себе.
— Не проблема: на мне так на мне. Я, допустим, убил своих родителей. Я! Что из этого следует? Следует только то, что меня самого тоже не будет. Но не будет теперь, с момента убийства. Как только родители убиты, так только теперь, после этого, мне становится неоткуда взяться. Ну, значит, я тоже мгновенно исчезну. Но только в этот момент. Не раньше. Раньше все было нормально. А вот именно в момент наступления их смерти я тоже исчезаю. Без следа. Тут вам и риск: убивая, я тем самым вычеркнул из жизни себя. Без всяких парадоксов!
— Понятно. А кто же тогда их убил — ваших родителей-то?
— Убил я. До того, как они умерли, я существовал. Поэтому я мог — топором там, ножом… И тут же, с наступлением летального исхода, исчез. Поэтому когда родители уже трупы, то кто их все же убил — неизвестно. Словом, до их смерти — я убийца, а как только погибли, то кто убийца — неизвестно.
— То есть как так — неизвестно?
— Так! Да разве нам с вами вот в этом, в окружающем нас мире все известно? Нет, далеко не все! Кто, например, президента Кеннеди убил? Неизвестно! Да что там Кеннеди — в России ежегодно совершаются сотни, тысячи нераскрытых убийств. А что значит «нераскрытое убийство»? Это значит, что обнаружен труп со следами насильственной смерти, — значит, убийство, значит, жертву кто-то убил, но неизвестно — кто!
— Да, но при каждом нераскрытом убийстве мог быть очевидец. Его не было, допустим, но он мог быть, присутствовать, видеть убийцу!
— Да и тут то же самое! Это многократно проверялось, кстати. Первый опыт лет двадцать назад поставили. Еще в Советском Союзе, при коммунистах.
— У нас?! — отшатнулся Аверьянов, пораженный. — В Советском Союзе? На людях опыт ставили?!
— Да не на людях, на комсомольцах!
— На комсомольцах? А комсомольцы что, не люди, что ли, были?
— Да ведь на кошках же такой опыт не поставишь… — уклонился от прямого ответа Коптин.
— Я сам был в комсомоле… — несколько растерянно заявил Коля.
— И я был! — улыбнулся Сергей Ильич. — Но дело-то не в этом! Дело в том, что мы с вами от темы отошли, а время поджимает! Ну, в общем, смысл такой: для очевидцев и свидетелей убийство родителей убийцы выглядит простецки: подходит к жениху с невестой молодой оболтус с пистолетом в руке. Бах! Ба-бах! И вот, пожалуйста: жених убит, а невеста… Ну, этой сразу — контрольный в голову…
— Послушайте, вы, часом, не «того»? — перебил Коля. — Уж очень образно повествуете…
— А это так принято сейчас: смакуя подробности, вдаваясь в детали. Быстрее и прочнее материал схватывается. Проблема должна цеплять учащегося, завораживать… Сейчас в школе знаете, как арифметику учат? Задача: «Шесть семиклассников и семь шестиклассников разорвали пять завучей на двадцать три неравные половины…»
— Вы опять отвлеклись, по-моему, Сергей Ильич.
— Ну да, ну да… Вернемся на свадьбу. Убийца бесследно исчезает. Около свадебного стола остается только его одежда, оружие, документы…
— Не понял, — поморщившись, покачал головой Аверьянов. — Оружие и одежда остались; так как убитые их не рожали, их наличие не нарушает причинно-следственную связь. Но документы убийцы?! Его паспорт?
— Да. Паспорт вот он, лежит! Военный билет, права, диплом, удостоверение — все, что хотите, осталось на месте преступления. Причем документы, понятное дело, подлинные — хоть покупку в кредит оформляй на владельца.
— Отлично. Но документы выписаны-то на чье имя?
— Как — «на чье»? На имя убийцы. На имя сына убитой парочки.
— Но он же теперь не родится!
— А ну и что? Он не родится — причинность нарушена, а паспорту ему-то почему не «родиться»?
— То есть? — Николай ошарашенно мотнул головой. — Откуда взяться паспорту на имя человека, которого и не было?
— Как откуда? Откуда все паспорта-то берутся? Из паспортного отдела милиции, разумеется. В чем тут проблема-то? Хотите, вам менты на Буцефала паспорт выпишут, не хотите — на Александра Македонского… Только платите. — Коптин помолчал. — На самом деле тут бывает по-разному: иногда документы-оружие остаются на месте преступления, а иногда действительно исчезают. Но это уже пошли тонкости. Моя цель была — показать, что никакого парадокса нет, и объяснить вам, что человек, убивающий собственных родителей, крепко рискует, потому что, стреляя в них, он вычеркивает из жизни и себя. Автоматически и неизбежно. Они утянут его с собой из этого мира именно для того, грубо говоря, чтобы не допустить парадокс. Это, я надеюсь, понятно?
— Это понятно.
— Прекрасно. Вот и все.
— Да нет, не все. А кто же все-таки был убийца? И куда он делся после убийства?
Коптин развел руками:
— Это еще проще. Представьте себе на секундочку, что любая смерть — это результат убийства. Потому что человек — создание бессмертное, божественное… Кто является убийцей, если смерть наступила от инфаркта, инсульта, воспаления легких? Мы не знаем кто. Нас всех, поголовно всех, кто-то убивает. В редчайших случаях убийцу удается идентифицировать, если он такой же человек, как все мы, смертные. Но в большинстве случаев убийца не бывает опознан. Сердечная недостаточность, паралич дыхательного цента, токсикоз, как следствие инфекции, микробы, вирусы — это не убийцы. Это орудие убийства. Способ казни. Не более. А вот убийца — тот, кто направил на вас это оружие и нажал на кнопку, — убийца, как правило, остается неизвестным. Куда он девается после убийства? Неизвестно. Но что здесь странного? Что нового для нас? Да вы задумайтесь, где вы, вот лично вы, были до своего рождения? Не помните! А вы ведь были, существовали! Помните байку: «Пришел на танцы с папой, ушел с мамой»? Куда отлетит ваша бессмертная душа после того, как бренное тело испустит дух? Не знаете? Не знаете! И никто этого не знает. Так вот, ваши вопросы: «Кто был убийца?» и «Куда он потом делся?» — имеют простейший ответ: это две новые загадки, не имеющие ответа точно так же, как и старые. Мы узнаем все больше и больше, но неизвестного тоже становится больше: новые горизонты познания открывают и новые черные дыры непознаваемого, недоступного пока что науке. Естественно! Но главное, подчеркну снова…
— Что никакого парадокса нет?
— Именно! Парадокса имени Рэя Брэдбери нет. Но если парадокса нет, то можно попытаться его создать.
— Не понял?
— Собственно, именно об этом я и хотел рассказать вам. Тут-то и начинается самое интересное. Как показали исследования, проведенные в наших закрытых научно-исследовательских центрах, существует и практически легко осуществим вариант, при котором я могу убить своих родителей еще до своего рождения и при этом сам уцелею!
— Поразительно!
— Я тоже так сначала думал. А потом даже удивился, насколько ж это просто. Дело в том, что при путешествии в прошлое можно установить режим раздваивания мира при нарушении причинно-следственных связей. Что это значит? Это означает то, что в тот момент, в который я убиваю своих родителей, рождается второй мир, параллельный нашему, так сказать. В нем, в этом новом мире, ваши родители убиты, и, значит, в этом новом мире не будет уже вас, их ребенка. Но тем не менее вы, их убийца, можете присутствовать в том мире в качестве пришельца из нашего мира, основного. А в основном мире вы своих родителей не трогали, они и сейчас живы-здоровы. Поняли?
— Не совсем.
— Что ж тут непонятного? Один мир — наш, основной. В нем ваших родителей никто не убивал. В нем родились вы. А есть, представьте, еще один мир, параллельный. Этот самый параллельный мир точь-в-точь совпадает с нашим. Мир-близнец. Неотличим. В него вы перескочили из нашего мира, из основного, и убили в нем своих предков. С этого момента основной мир и параллельный стали заметно отличаться: в одном есть и ваши родители, и вы сами, а во втором нет ни их, ни вас. Но никто не мешает вам совершить путешествие в этот параллельный мир в качестве гостя из мира основного. Вот так и получается ситуация, при которой умерщвление моих родителей в нежном возрасте не мешает моему появлению на их похоронах.
— Понятно. Но как это делается? Откуда мне знать заранее, что после моего выстрела мир разветвится? Что в момент попадания пули в цель миры раздвоятся и я уцелею в одном экземпляре?
— Да, это обязательно нужно знать заранее… — Взгляд Коптина затуманился воспоминаниями. — Потому что если режим удвоения миров не работает, то даже рядовой поступок, совершенный в прошлом, может иметь ужасные последствия — как лично для вас, так и для окружающих.
Коптин замолк, вспоминая работу без удвоения миров, работу рискованную, на грани. В его памяти всплыли события тех давно ушедших лет, о подробных обстоятельствах которых капитану Аверьянову совершенно ни к чему было знать…
* * *
Валечка вопросительно взглянула на подполковника Коптина, только что распечатавшего конверт, содержащий регламент дальнейших действий их диверсионно-изыскательской группы МЧС — Межпространственно-Чрезвычайного Спецполка при Совмине СССР. Это был последний конверт успешно завершенной экспедиции, короткий письменный приказ-эпилог, предписывавший порядок ухода их группы из зоны действия — в данном случае из Москвы. На конверте имелась надпись: 800 0209 1812. Она означала, что распечатать его надлежало в 8.00 местного времени 2 сентября 1812 года — ни раньше ни позже. Допустимая погрешность времени вскрытия конверта составляла пять минут. Опоздание или преждевременное вскрытие — трибунал.
— Ну что? — не выдержала Валечка Дроздова. — Дали время расслабиться?
«Дать расслабиться» в те годы на их профессиональном сленге означало санкционированное Управлением свободное пребывание в зоне действия с собственными, личными, целями. Возможность отдохнуть, посмотреть, оттянуться. «Расслабиться» очень любили новички — молодые лейтенанты, попадавшие на задания в зоны рабовладельческого строя или гаремно-крепостного права. Офицеров прекрасного пола тянуло, конечно, либо в Вену штраусовских вальсов, либо в далекий и дикий матриархат Амазонии.
Они блестяще выполнили задание — ларец с бриллиантами графа Растопчина был ими надежно укрыт и от вступающих в Москву французов, и от грядущих огненных смерчей. Они заслужили «воздуха» по всем неписаным законам. По гамбургскому счету. Безусловно.
— Нет, — ответил Коптин, пробежав глазами приказ. — Срочное возвращение.
— А я так надеялась повидать юного Пушкина! — капризно скривила губы Валечка и, поймав на себе его испытывающий взгляд, покраснела.
«Определенно врет, — подумал Коптин, бывший в ту пору уже довольно опытным, поседевшим на службе подполковником. — Наполеоновских маршалов ждет, офицерье, гвардию изголодавшуюся… Пушкин ей понадобился… Расскажи это Пушкину».
Бросив взгляд на часы, он прикинул: Наполеон как раз входит сейчас в Москву, авангард его уже где-то у Дорогомиловки…
— А что тебе Пушкин? — Коптин хлопнул Валечку по плечу, подбадривая. — Пушкину сейчас тринадцать лет и почти три месяца.
1 2 3 4 5 6
* * *
По дороге в округ Николай ломал себе голову над загадкой: зачем его вызывают? Однако ничего путного в голову не приходило.
Приехав и доложившись инструктору по спортработе, он тут же был представлен еще какому-то мужику — судя по всему, шишке — весьма интеллигентного вида, в штатском. Возраст — далеко за полтинник. Поражала ухоженная кожа, висящая на лице складками, как у шарпея.
Знакомя их, инструктор был немногословен:
— Вот капитан Аверьянов, а это — товарищ… Ну, словом, хотел с вами познакомиться…
— Прогуляемся, если вы не против? — предложил гость.
— С удовольствием.
Покинув территорию спорткомплекса, они долго шли по аллее, ведущей к танковым боксам. Наконец собеседник представился:
— Меня зовут Сергей Ильич Коптин. Я из Службы внешней разведки. Начальник Управления разведтелепортации.
— Очень приятно. А спортивная работа при чем?
— Конечно, ни при чем. Спортработа — это чтоб лишних разговоров не было. Разговор у нас состоится сейчас абсолютно конфиденциальный. В полку скажете, что сватали вам спортивную работу с местными трудными школьниками, учитывая ваши успехи борьбы один на один с татаро-монгольской Ордой… Все знают, что такое трудные школьники и кто такой был Батый, — вам легко поверят.
— Конечно, — кивнул Николай.
— Тогда вернемся к насущному. Я за последние дни был в ряде округов; у вас, в вашем округе, побеседовал со многими офицерами, вызывая их, как и вас, из линейных частей… Многие по своим личным качествам сильнее вас, не скрою, но… Но ваш опыт, приобретенный в тринадцатом веке, уникален. У нас нет специалистов со столь богатой и, что еще важнее, со столь удачной практикой. Сочетание навыков поведения в совершенно неожиданных ситуациях плюс реальное, практическое знакомство с относительно новыми возможностями телепортации и хронодинамики… В наших глазах вы являетесь, возможно, единственным пригодным исполнителем задания, я бы даже сказал — Задания с большой буквы, значение и степень секретности которого трудно переоценить…
— Спасибо. Кого ж это надо грохнуть в прошлом?
— Да нет, Николай Николаевич, — досадливо поморщился Коптин. — Совсем не так! Убийства — абсолютно не наша стезя. Да и прошлое, надо сказать, — тоже не наше дело. Наша область — настоящее и ближайшее будущее — завтра, послезавтра, в этом году… Прошлым мы, конечно, занимаемся, но лишь постольку-поскольку… Применительно к настоящему. Исключительно так. Нас интересует настоящее. Здесь. Сейчас. Сегодня.
— Ну, в этом случае выбор у вас огромный. Специалистов по нашему времени — сотни тысяч. Сегодня — жить, умереть — завтра. — Аверьянов заметил кислое выражение лица Коптина. — Что-то не так я сказал?
— Да нет, все верно вы сказали. Временщиков действительно слишком много развелось… Но я о другом. Вы, конечно, читали фантастику и знаете, что если переместиться в далекое прошлое и там раздавить бабочку, то в нашем времени все сразу изменится. Когда вы вернетесь сюда, в современность, вы можете и не узнать тот мир, из которого стартовали. Был такой рассказ давным-давно у Рэя Брэдбери. Суть именно в этом: мельчайшее, пустяковое изменение в прошлом может иной раз привести к мировой катастрофе.
— Но может и не привести? — поинтересовался Аверьянов.
— Бесспорно. Может и не привести. Может! А может и наоборот — привести к внезапному сдвигу в позитивном направлении! К прогрессу — в стране и мировом сообществе. И мы, в Управлении разведтелепортации Службы внешней разведки, идем по этому пути.
— Я рад за вас.
— Ну да, ну да… Спасибо. Так вот. Продолжу. Тут есть тонкости. При путешествиях в прошлое могут возникать парадоксы… Ну, типа того, что вы отправитесь в прошлое, чтобы убить в нем своих же собственных родителей еще до того, как они успели вас родить. Что случится, если ваша затея удастся? Ваши предки погибли еще до вашего рождения, значит, вы не появитесь на свет Божий… Но они погибли от вашей руки, так? Кто же в этом случае убил их, если вас вообще на свете не было и не будет? — Коптин пытливо взглянул Николаю в лицо, ожидая реакции.
— Это, наверное, можно было бы без особого риска попробовать.
Коптин усмехнулся:
— Да, некоторые попробовали. Но не скажу, что без всякого риска.
— А чем тут рискуешь? Ведь не получится.
— Вы уверены?
— Конечно. Этого получиться не может… Не может быть, потому что…
— … Потому что не может быть никогда! — подхватил Коптин, кивнув с пониманием.
— И никак! — добавил Аверьянов.
Коптин глубоко вздохнул, словно решился броситься в омут.
— А знаете, что интересно? — Сергей Ильич почесал подбородок. — Интересно то, что получается, — вот же в чем штука! Причем без всяких проблем. Просто берешь и убиваешь своего папу — раз и квас! А потом, как вы уже догадались, тут же, не отходя от кассы, как говорится, пришиваете маму! Задо-о-о-олго до своего рождения!
— Задолго?
— Да вот на свадьбе еще, например. Я полагаю, что вы родились в нормальном регламенте, после свадьбы, а не за семь лет до нее, на уроке ботаники в средней школе… Так вот. Прекрасно такие штуки получаются, доложу я вам. Вот представьте: свадебный стол, все налили, «тост, тост!» — орут. И тут какой-то приблудный из соседнего зала ресторана подходит к молодым — а это, представьте себе, вы, — вы стучите ножиком по бокалу, призывая всех к тишине, а как только все замолчали, вы этим же ножом… Хвать жениха по горлу! Невесту за волосы — хвать! Кровь — пузырями! У обоих горло — до позвоночника. Все! Получайте, господин теоретик! От нашего стола — вашему столу, как говорится.
— Да как такое может произойти?
— А по-разному, доложу вам. Вы их убили, своих родителей. На свадьбе! До своего зачатия…
— Я своих родителей не убивал!
— Это — к примеру…
— Примеры лучше — на себе.
— Не проблема: на мне так на мне. Я, допустим, убил своих родителей. Я! Что из этого следует? Следует только то, что меня самого тоже не будет. Но не будет теперь, с момента убийства. Как только родители убиты, так только теперь, после этого, мне становится неоткуда взяться. Ну, значит, я тоже мгновенно исчезну. Но только в этот момент. Не раньше. Раньше все было нормально. А вот именно в момент наступления их смерти я тоже исчезаю. Без следа. Тут вам и риск: убивая, я тем самым вычеркнул из жизни себя. Без всяких парадоксов!
— Понятно. А кто же тогда их убил — ваших родителей-то?
— Убил я. До того, как они умерли, я существовал. Поэтому я мог — топором там, ножом… И тут же, с наступлением летального исхода, исчез. Поэтому когда родители уже трупы, то кто их все же убил — неизвестно. Словом, до их смерти — я убийца, а как только погибли, то кто убийца — неизвестно.
— То есть как так — неизвестно?
— Так! Да разве нам с вами вот в этом, в окружающем нас мире все известно? Нет, далеко не все! Кто, например, президента Кеннеди убил? Неизвестно! Да что там Кеннеди — в России ежегодно совершаются сотни, тысячи нераскрытых убийств. А что значит «нераскрытое убийство»? Это значит, что обнаружен труп со следами насильственной смерти, — значит, убийство, значит, жертву кто-то убил, но неизвестно — кто!
— Да, но при каждом нераскрытом убийстве мог быть очевидец. Его не было, допустим, но он мог быть, присутствовать, видеть убийцу!
— Да и тут то же самое! Это многократно проверялось, кстати. Первый опыт лет двадцать назад поставили. Еще в Советском Союзе, при коммунистах.
— У нас?! — отшатнулся Аверьянов, пораженный. — В Советском Союзе? На людях опыт ставили?!
— Да не на людях, на комсомольцах!
— На комсомольцах? А комсомольцы что, не люди, что ли, были?
— Да ведь на кошках же такой опыт не поставишь… — уклонился от прямого ответа Коптин.
— Я сам был в комсомоле… — несколько растерянно заявил Коля.
— И я был! — улыбнулся Сергей Ильич. — Но дело-то не в этом! Дело в том, что мы с вами от темы отошли, а время поджимает! Ну, в общем, смысл такой: для очевидцев и свидетелей убийство родителей убийцы выглядит простецки: подходит к жениху с невестой молодой оболтус с пистолетом в руке. Бах! Ба-бах! И вот, пожалуйста: жених убит, а невеста… Ну, этой сразу — контрольный в голову…
— Послушайте, вы, часом, не «того»? — перебил Коля. — Уж очень образно повествуете…
— А это так принято сейчас: смакуя подробности, вдаваясь в детали. Быстрее и прочнее материал схватывается. Проблема должна цеплять учащегося, завораживать… Сейчас в школе знаете, как арифметику учат? Задача: «Шесть семиклассников и семь шестиклассников разорвали пять завучей на двадцать три неравные половины…»
— Вы опять отвлеклись, по-моему, Сергей Ильич.
— Ну да, ну да… Вернемся на свадьбу. Убийца бесследно исчезает. Около свадебного стола остается только его одежда, оружие, документы…
— Не понял, — поморщившись, покачал головой Аверьянов. — Оружие и одежда остались; так как убитые их не рожали, их наличие не нарушает причинно-следственную связь. Но документы убийцы?! Его паспорт?
— Да. Паспорт вот он, лежит! Военный билет, права, диплом, удостоверение — все, что хотите, осталось на месте преступления. Причем документы, понятное дело, подлинные — хоть покупку в кредит оформляй на владельца.
— Отлично. Но документы выписаны-то на чье имя?
— Как — «на чье»? На имя убийцы. На имя сына убитой парочки.
— Но он же теперь не родится!
— А ну и что? Он не родится — причинность нарушена, а паспорту ему-то почему не «родиться»?
— То есть? — Николай ошарашенно мотнул головой. — Откуда взяться паспорту на имя человека, которого и не было?
— Как откуда? Откуда все паспорта-то берутся? Из паспортного отдела милиции, разумеется. В чем тут проблема-то? Хотите, вам менты на Буцефала паспорт выпишут, не хотите — на Александра Македонского… Только платите. — Коптин помолчал. — На самом деле тут бывает по-разному: иногда документы-оружие остаются на месте преступления, а иногда действительно исчезают. Но это уже пошли тонкости. Моя цель была — показать, что никакого парадокса нет, и объяснить вам, что человек, убивающий собственных родителей, крепко рискует, потому что, стреляя в них, он вычеркивает из жизни и себя. Автоматически и неизбежно. Они утянут его с собой из этого мира именно для того, грубо говоря, чтобы не допустить парадокс. Это, я надеюсь, понятно?
— Это понятно.
— Прекрасно. Вот и все.
— Да нет, не все. А кто же все-таки был убийца? И куда он делся после убийства?
Коптин развел руками:
— Это еще проще. Представьте себе на секундочку, что любая смерть — это результат убийства. Потому что человек — создание бессмертное, божественное… Кто является убийцей, если смерть наступила от инфаркта, инсульта, воспаления легких? Мы не знаем кто. Нас всех, поголовно всех, кто-то убивает. В редчайших случаях убийцу удается идентифицировать, если он такой же человек, как все мы, смертные. Но в большинстве случаев убийца не бывает опознан. Сердечная недостаточность, паралич дыхательного цента, токсикоз, как следствие инфекции, микробы, вирусы — это не убийцы. Это орудие убийства. Способ казни. Не более. А вот убийца — тот, кто направил на вас это оружие и нажал на кнопку, — убийца, как правило, остается неизвестным. Куда он девается после убийства? Неизвестно. Но что здесь странного? Что нового для нас? Да вы задумайтесь, где вы, вот лично вы, были до своего рождения? Не помните! А вы ведь были, существовали! Помните байку: «Пришел на танцы с папой, ушел с мамой»? Куда отлетит ваша бессмертная душа после того, как бренное тело испустит дух? Не знаете? Не знаете! И никто этого не знает. Так вот, ваши вопросы: «Кто был убийца?» и «Куда он потом делся?» — имеют простейший ответ: это две новые загадки, не имеющие ответа точно так же, как и старые. Мы узнаем все больше и больше, но неизвестного тоже становится больше: новые горизонты познания открывают и новые черные дыры непознаваемого, недоступного пока что науке. Естественно! Но главное, подчеркну снова…
— Что никакого парадокса нет?
— Именно! Парадокса имени Рэя Брэдбери нет. Но если парадокса нет, то можно попытаться его создать.
— Не понял?
— Собственно, именно об этом я и хотел рассказать вам. Тут-то и начинается самое интересное. Как показали исследования, проведенные в наших закрытых научно-исследовательских центрах, существует и практически легко осуществим вариант, при котором я могу убить своих родителей еще до своего рождения и при этом сам уцелею!
— Поразительно!
— Я тоже так сначала думал. А потом даже удивился, насколько ж это просто. Дело в том, что при путешествии в прошлое можно установить режим раздваивания мира при нарушении причинно-следственных связей. Что это значит? Это означает то, что в тот момент, в который я убиваю своих родителей, рождается второй мир, параллельный нашему, так сказать. В нем, в этом новом мире, ваши родители убиты, и, значит, в этом новом мире не будет уже вас, их ребенка. Но тем не менее вы, их убийца, можете присутствовать в том мире в качестве пришельца из нашего мира, основного. А в основном мире вы своих родителей не трогали, они и сейчас живы-здоровы. Поняли?
— Не совсем.
— Что ж тут непонятного? Один мир — наш, основной. В нем ваших родителей никто не убивал. В нем родились вы. А есть, представьте, еще один мир, параллельный. Этот самый параллельный мир точь-в-точь совпадает с нашим. Мир-близнец. Неотличим. В него вы перескочили из нашего мира, из основного, и убили в нем своих предков. С этого момента основной мир и параллельный стали заметно отличаться: в одном есть и ваши родители, и вы сами, а во втором нет ни их, ни вас. Но никто не мешает вам совершить путешествие в этот параллельный мир в качестве гостя из мира основного. Вот так и получается ситуация, при которой умерщвление моих родителей в нежном возрасте не мешает моему появлению на их похоронах.
— Понятно. Но как это делается? Откуда мне знать заранее, что после моего выстрела мир разветвится? Что в момент попадания пули в цель миры раздвоятся и я уцелею в одном экземпляре?
— Да, это обязательно нужно знать заранее… — Взгляд Коптина затуманился воспоминаниями. — Потому что если режим удвоения миров не работает, то даже рядовой поступок, совершенный в прошлом, может иметь ужасные последствия — как лично для вас, так и для окружающих.
Коптин замолк, вспоминая работу без удвоения миров, работу рискованную, на грани. В его памяти всплыли события тех давно ушедших лет, о подробных обстоятельствах которых капитану Аверьянову совершенно ни к чему было знать…
* * *
Валечка вопросительно взглянула на подполковника Коптина, только что распечатавшего конверт, содержащий регламент дальнейших действий их диверсионно-изыскательской группы МЧС — Межпространственно-Чрезвычайного Спецполка при Совмине СССР. Это был последний конверт успешно завершенной экспедиции, короткий письменный приказ-эпилог, предписывавший порядок ухода их группы из зоны действия — в данном случае из Москвы. На конверте имелась надпись: 800 0209 1812. Она означала, что распечатать его надлежало в 8.00 местного времени 2 сентября 1812 года — ни раньше ни позже. Допустимая погрешность времени вскрытия конверта составляла пять минут. Опоздание или преждевременное вскрытие — трибунал.
— Ну что? — не выдержала Валечка Дроздова. — Дали время расслабиться?
«Дать расслабиться» в те годы на их профессиональном сленге означало санкционированное Управлением свободное пребывание в зоне действия с собственными, личными, целями. Возможность отдохнуть, посмотреть, оттянуться. «Расслабиться» очень любили новички — молодые лейтенанты, попадавшие на задания в зоны рабовладельческого строя или гаремно-крепостного права. Офицеров прекрасного пола тянуло, конечно, либо в Вену штраусовских вальсов, либо в далекий и дикий матриархат Амазонии.
Они блестяще выполнили задание — ларец с бриллиантами графа Растопчина был ими надежно укрыт и от вступающих в Москву французов, и от грядущих огненных смерчей. Они заслужили «воздуха» по всем неписаным законам. По гамбургскому счету. Безусловно.
— Нет, — ответил Коптин, пробежав глазами приказ. — Срочное возвращение.
— А я так надеялась повидать юного Пушкина! — капризно скривила губы Валечка и, поймав на себе его испытывающий взгляд, покраснела.
«Определенно врет, — подумал Коптин, бывший в ту пору уже довольно опытным, поседевшим на службе подполковником. — Наполеоновских маршалов ждет, офицерье, гвардию изголодавшуюся… Пушкин ей понадобился… Расскажи это Пушкину».
Бросив взгляд на часы, он прикинул: Наполеон как раз входит сейчас в Москву, авангард его уже где-то у Дорогомиловки…
— А что тебе Пушкин? — Коптин хлопнул Валечку по плечу, подбадривая. — Пушкину сейчас тринадцать лет и почти три месяца.
1 2 3 4 5 6