Да и лет тебе, поди, многовато для барышни!.. Вот что я отличаю!
И он грязно выругался. Старухи тут же принялись дружно креститься.
У калитки в каменной келейке сидела привратница. Увидев Елизавету Яковлевну, молча выставила в окошко большую жестяную кружку.
– Это ещё что? – спросила Елизавета Яковлевна.
– На нужды монастыря извольте, – ответила монашенка.
«Господи… И тут деньги дерут!» – подумала Макова, роясь в ридикюле. Нашла кошелёк, вынула несколько медных монет, опустила в кружку.
– Ежели требуется могилку указать… – начала было привратница, но Елизавета Яковлевна перебила:
– Не требуется. Похороны неделю назад были, я помню.
Монашенка почему-то тяжело вздохнула.
– А за помин души помолиться не требуется? – с какой-то тайной надеждой в голосе спросила она.
– Сколько? – прямо спросила Елизавета Яковлевна.
– Пятьдесят копеек за ежедневную поминальную молитву в течение сорока дней, да на свечи пятнадцать копеек…
Елизавета Яковлевна закусила губу:
– Я сама молюсь, в храм хожу… – соврала она и вошла в калитку.
* * *
Могила находилась в дальнем углу кладбища, неподалёку от каменной ограды. Елизавета Яковлевна хорошо запомнила это место. Но вот прошла по дорожке раз, другой… Где же могила? Рядом – хорошо запомнила – стоял высокий чугунный крест, а с другой стороны – красивое надгробье со скорбящим ангелом на каменной арочке. Под арочкой висел самый настоящий колокол, хотя и маленький.
Вот он, ангел с колоколом. Вот и крест. А где же могила Льва Саввича?
Елизавета Яковлевна остановилась, в недоумении оглядываясь по сторонам… И вдруг ахнула: она просто не узнала могилу! Временный деревянный крест (в министерстве, во время похорон, обещали в самом скором времени чугунный отлить) почти по перекладину ушёл в землю. Края могилы обвалились внутрь, и даже дыры появились – должно быть, до самого гроба. И венки лежали в могиле бесформенной грудой.
Елизавета Яковлевна вдруг вспомнила, что могильщик на похоронах сказал, что полатей из досок не требуется: дескать, земля тут хорошая, сама держаться будет. Разве что глины с песком добавить.
Елизавета Яковлевна без сил опустилась на скамеечку перед могилой, и – разрыдалась. Плакала беззвучно, только носом хлюпала.
Ах, Господи, всё не так, всё не по-людски… Умер Лев Саввич, – и вся жизнь под откос пошла. Умер – и забыт: будто только того и ждали. А ведь крест отлить обещали в несколько дней! И могильщик сказал, что за могилой будет приглядывать: если земля всё же осядет, – поправит, что можно… Ещё, помнится, сказал: первое время приглядывать будет бесплатно, а после – за особую плату. Даже какую-то сумму называл, и снова про песок с глиной толковал…
Врут! Все врут.
«Так вот почему позапрошлую ночь Лев Саввич мне всё мерещился! – поняла вдруг Елизавета Яковлевна, громко, по-деревенски сморкаясь в чёрный платочек. – Могилка обвалилась, он и звал – поправить…»
Слёзы полились из глаз с новой силой. Надо же: а ведь раньше никогда не плакала, всё легко казалось, и переживалось само собой.
Что же теперь делать? На помощь звать? Да и кого? Привратницу? Так она, обиженная, либо снова денег попросит, либо скажет, что работники уже ушли…
Она вытерла глаза, посмотрела по сторонам. Ни единого человека не было в этом маленьком скорбном городе мёртвых. Кладбище было чистое, ухоженное. Даже самые старые могилы поддерживались в полном порядке…
За что же Льву Саввичу такая немилость?..
В кустах сирени вдоль ограды что-то шуршало: мыши, должно быть, или крот. Пронеслась с криком чайка и уселась на голову ангела. Смотрела на Макову нагло, одним глазом.
Елизавете Яковлевне стало не по себе.
Она порывисто поднялась, оглаживая машинально платье; надо к привратнице идти, больше не к кому… И вдруг – оцепенела: над оградой кладбища торчала страшная бородатая рожа, в криво сидящих на носу очках. И ухмылялась.
Елизавета Яковлевна вскрикнула, спугнув чайку. И вдруг ноги сами собой понесли её прочь от ограды. Она бежала по дорожкам, не ведая, куда. Но вот раздался треск: платье зацепилось за витую решётку могильной оградки. Елизавета Яковлевна едва успела выставить вперёд руки и с размаху упала на утоптанную песчаную дорожку, больно ушибив подбородок. Она тут же порывалась вскочить – и не могла. В ушах стоял какой-то гул, и ей казалось, что тот, страшный, уже перелез через ограду и теперь, прячась за памятниками и склепами, приближается к ней.
Елизавета Яковлевна уже хотела закричать, как вдруг над нею раздался спокойный голос:
– Господи, Елизавета Яковлевна! Что это с вами?
До неё не сразу дошло, что тот, бородатый, никак не мог говорить с ней таким участливым голосом. Приподняла голову, вытянула из-под себя сломанный зонтик и на всякий случай выставила его перед собой.
– Упали? – продолжал тот же голос. – Вот беда-то какая. Позвольте, я вам помогу.
Елена Яковлевна повернула голову, скосила глаза.
– А вы кто? – спросила низким, каким-то чужим голосом.
– Я давний знакомец Льва Саввича. Служил под его началом в уланах, а потом в Царстве Польском, при канцелярии министерства внутренних дел… Да позвольте же, наконец!
Он уверенно подхватил Елизавету Яковлевну под обе руки. Помог сесть, снял распоротый подол траурного платья с решётки.
– Поднимайтесь, Елизавета Яковлевна, – сказал он. – Нехорошо на земле сидеть…
– Да вы кто? – устало повторила Елизавета Яковлевна и с тоской стала озираться. Но на кладбище никого больше не было.
– Сослуживец Льва Саввича, бывший, – терпеливо пояснил господин.
Снял шляпу, обнажив большую лысину, присел на корточки.
– Меня зовут Фёдор Михайлович. Я, как и вы, намеревался посетить могилу Льва Саввича… Думал – припозднился. А оказалось – вовремя.
Он снова подхватил Макову под руки, помог встать. Поднял с дорожки зонтик и ридикюль.
– Вы идти можете? Тогда пойдёмте. Мне кажется, вам надо показаться врачу…
Елизавета Яковлевна покачала головой, сморщилась от боли.
– Нет. Не надо врача… А вот до выхода меня проводите…
Она оглянулась на ограду. Страшной рожи не было.
– Вас, верно, напугало что-то, – проницательно заметил Фёдор Михайлович. – Что ж. На кладбище всякое примерещиться может. Не стоит сюда ходить в такое время, да ещё и одной… Но не бойтесь: сейчас здесь никого нет.
Слегка прихрамывая, но не позволяя Фёдору Михайловичу себя поддерживать, Макова двинулась в сторону входной калитки.
За калиткой Фёдор Михайлович остановил извозчика, помог Елизавете Яковлевне забраться в пролётку.
– Проводить вас? – спросил всё тем же участливым голосом.
– Нет, – твёрдо ответила Макова. – Я сама. Благодарю.
– Если разрешите, я зайду к вам вечером… – начал Фёдор Михайлович, но Елизавета Яковлевна, не ответив, с силой захлопнула дверцу.
Пролётка тронулась.
Фёдор Михайлович, надев шляпу, долго стоял, провожая её глазами.
* * *
В проулке за кладбищем стояла наглухо закрытая, со шторками на окнах, карета.
– Не вышло, значит… – уныло пробормотал Комаров, когда Петруша, кряхтя, влез в карету и уселся на противоположном сиденье.
Приоткрыл переднее окошко и приказал кучеру:
– Назад, в Сестрорецк!
Карета бодро тронулась. Зацокали копыта.
– Не вышло, – убитым голосом подтвердил Петруша. – Кабы не появился этот лысый… А двоих кончать на кладбище – риск. Мужичонку-то лысого я бы сразу придушил. А вот баба…
– А что баба? – насторожился Комаров.
– Да, сдаётся мне, она не из тех барышень, которые от испуга помереть могут. Кусаться будет, царапаться. А главное – визжать так, что монахини сбегутся…
Комаров покосился на Петрушу. Ай да Убивец… Психолог! И как тонко всё рассчитывает.
– Ладно, – буркнул Комаров. – С бабой пока повременим. Не так уж она опасна, как кажется… Впрочем, это тебя не касается…
И, втянув голову в поднятый воротник шинели, – знобило отчего-то, уж не продуло ли где? – замолчал, задумался о чём-то о своём.
* * *
Фёдор Михайлович действительно пришёл вечером, как и обещал. Елизавета Яковлевна лежала в гостиной с мокрым полотенцем на голове. Голова раскалывалась, видимо, от удара о землю. Саднил разбитый подбородок, ныла челюсть, даже зубы болели.
Вернувшись с кладбища, Елизавета Яковлевна твёрдо решила, что Фёдор Михайлович – проходимец: хочет зачем-то втереться в доверие… С другой стороны, если бы не он – кто знает, что там, на кладбище, случиться могло? Откуда эта страшная рожа над оградой взялась? Что ей надо?
Елизавета Яковлевна догадывалась, в чём тут дело, но боялась этой догадки, и гнала её от себя. А догадка была простой: убили Льва Саввича, а теперь решили и её убить. На всякий случай, чтобы не болтала лишнего…
Но к вечеру догадка превратилась в уверенность. Она вспомнила до последней мелочи всё, что происходило на похоронах. Вспомнила слова этого очкастого профессора, и даже его взгляды. Особенно – последний: в нём ясно читалась ненависть.
Господи, и поделиться не с кем, совета спросить! Есть знакомые дамы в столице, да они по дачам разъехались, по заграницам. Только и осталось, что с дворецким говорить.
Но Елизавета Яковлевна теперь и дворецкого опасалась, хотя знала его с детства: дворецкого, чтобы сделать молодой жене приятное, Лев Саввич взял из местных крестьян. Правда, дворецкий не хлебопашествовал; зная грамоту, занимался в основном составлением официальных бумаг и писем для неграмотных односельчан.
А вдруг – и он с НИМИ?.. Подкупили, запугали… Сейчас она уже во что угодно могла поверить.
Так и мучилась сомнениями до вечера, а потом ей вдруг мучительно захотелось высказаться, спросить совета.
Поэтому, когда раздался звонок, и дворецкий доложил, что пришёл некий Фёдор Михайлович, Елизавета Яковлевна решительно закусила губу, натянула на себя плед, поправила полотенце и велела: впустить.
* * *
Фёдор Михайлович вошёл быстрой, слегка неровной походкой. Поглядел на Елизавету Яковлевну с участием, хотя и сам выглядел больным: лицо осунулось, щёки приобрели какой-то землистый оттенок.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он. – Касательно врача – не передумали? У меня есть знакомый врач – доктор Кошлаков. Очень хороший доктор. И очень известный в Петербурге…
– Не надо врача, – едва ворочая языком, выговорила Елизавета Яковлевна.
Фёдор Михайлович ещё больше нахмурился. Не спрашивая позволения, взял стул, присел возле кушетки.
Помолчал.
– Я вижу, вы мне не доверяете…
– Не доверяю, – отозвалась Елизавета Яковлевна, приподняв голову. – А кому сейчас в Петербурге доверять-то можно?
Фёдор Михайлович хмыкнул, сцепил руки в замок и обхватил колено.
– Д-да… Замечание удивительно верное, – согласился он. – Что ж, придётся вам поверить мне на слово. Я знаю, что Лев Саввич не покончил с собой. Его убили наёмные убийцы. И я даже знаю, кто их нанял.
Елена Яковлевна так удивилась, что забыла про боль.
– Кто же это? – спросила она дрогнувшим от волнения голосом.
Фёдор Михайлович покачал головой.
– Думаю, вам не нужно этого знать… А вот скажите, Лев Саввич рассказывал вам что-нибудь о своих делах? Может быть, делился какими-то государственными секретами?
– Никаких секретов я не знаю… Лев Саввич о работе никогда не говорил. Он вообще мало со мной говорил…
Она хотела что-то добавить, но передумала. Только вздохнула. Потом подозрительно взглянула на Фёдора Михайловича:
– А вам-то что? Вам это зачем? Вы ведь не в министерстве теперь служите?
– Нет, не в министерстве… Я сейчас вообще не служу. Я книжки пишу. С разными людьми общаюсь, и кое-что знаю.
– От жандармов, поди? – почти насмешливо спросила Елизавета Яковлевна и тут же застонала от боли, пронзившей голову от затылка до подбородка.
Фёдор Михайлович внимательно поглядел на неё.
– Нет, не от жандармов… Мы виделись с вашим мужем незадолго до его гибели. И кое-что он мне рассказал. Видите ли, он напал на след тех, кто покушается на государя… Постойте! Вам плохо?
Елизавета Яковлевна лежала с закрытыми глазами. Слегка кивнула и снова застонала.
– Ну, воля ваша, а без доктора, вижу, не обойтись… Лежите. Сейчас я распоряжусь.
Он выбежал из гостиной. Подозвал дворецкого, попросил бумаги и чернил. Дворецкий провёл его в приёмную Льва Саввича: там, на столе, были бумага и чернильница. Фёдор Михайлович быстро нацарапал что-то на бумажке.
– Как вас зовут? – спросил он дворецкого.
Тот слегка опешил.
– Иван Парфёнов…
– Иван, а по батюшке?
Дворецкий ещё более удивился, но ответил:
– Иван Иванович я, стало быть…
– Вот что, Иван Иванович, – строго сказал Фёдор Михайлович. – Елизавета Яковлевна очень больна. Расшиблась, когда на кладбище была: платье за решётку зацепилось…
Дворецкий молча, без улыбки, смотрел на Фёдора Михайловича.
– Я хочу позвать врача…
– Это хорошо, – сказал Иван Иванович.
– Ну, хорошего пока мало… Вы знаете доктора Кошлакова?
– Нет. Фамилия мне известна, об нём часто в газетах пишут…
– Ага! – обрадовался Фёдор Михайлович. – Значит, вы и газеты читаете?
– Читаем-с, – поджав губы, ответил дворецкий, и посмотрел на собеседника сверху вниз.
– Ну, так вот что, любезный Иван Иванович… Вот вам записка для доктора Кошлакова. Он живёт на Невском, в доме Голланда.
– Знаем-с мы этот дом, – кивнул дворецкий.
– Очень хорошо. Вот, возьмите записку и деньги на извозчика. Слуге доктора, Василию, скажете, что вы от Фёдора Михайловича. Только поторопитесь, ради Бога.
Иван Иванович молча взял записку и деньги, развернулся и вышел.
Хлопнула дверь.
Фёдор Михайлович вернулся в гостиную.
Елизавета Яковлевна, бледная, как полотно, лежала, глядя в потолок.
– Я посижу пока возле вас, – сказал Фёдор Михайлович. – Вам сейчас нельзя быть одной.
* * *
Приехал Кошлаков, осмотрел Елизавету Яковлевну, поводил медицинским молоточком перед её глазами.
– Ничего опасного не нахожу, Фёдор Михайлович, – сказал он устало. – Сильные ушибы. Есть лёгкая степень сотрясения мозговой оболочки. Челюсть не повреждена. Я пропишу примочки. И, разумеется, строгий постельный режим.
Фёдор Михайлович кивнул. Елизавета Яковлевна по-прежнему молчала. Глядела в потолок. Под глазами у неё натекали громадные синяки.
Когда Кошлаков уехал, Фёдор Михайлович поднялся:
– Я, с вашего позволения, приду завтра. Примочки ваш дворецкий доставит вам с утра. А вы уж, пожалуйста, лежите. Пусть и кушанья вам подают прямо в постель.
Елизавета Яковлевна прикрыла глаза, отвернулась.
– Ах, уходите. Не хочу я кушать. И вообще ничего не хочу.
Фёдор Михайлович слегка поклонился и вышел. Подозвал Ивана Ивановича, вручил ему рецепт:
– Сходите утром в аптеку. И, прошу вас, последите, чтобы Елизавета Яковлевна не вставала – так доктор велел.
Потом, уже надевая пальто, спросил:
– А что, прислуги женского полу у вас нет? Горничной, например?
– Горничную Елизавета Яковлевна рассчитала, – сообщил дворецкий. – В целях экономии. Но есть кухарка: она сейчас спит в своей комнате.
– Понятно, – кивнул Фёдор Михайлович. – Значит, с утра переговорите с кухаркой, – пусть посидит возле Елизаветы Яковлевны, поможет. Если будет необходимость, я пришлю сиделку; не беспокойтесь, из своих средств.
Иван Иванович с угрюмым видом кашлянул в кулак.
– Как вам будет угодно.
* * *
Елизавета Яковлевна поправлялась медленно. Несколько дней прошло, пока она не почувствовала себя более-менее сносно. Фёдор Михайлович, пришедший её навестить, решил воспользоваться этим моментом.
– Вот что, Елизавета Яковлевна, – сказал он серьёзным тоном, присаживаясь, по обыкновению, на стул у кушетки. – Думаю, вам нужно сменить квартиру. А ещё лучше – совсем уехать из Петербурга… У вас есть родня?
Елизавета Яковлевна, отвернув лицо – стеснялась зелёных кругов вокруг глаз, – глухо ответила:
– Нету. Родители давно преставились, а с другими я никаких связей не поддерживала.
– Гм… – Фёдор Михайлович задумался. – В таком случае, можно купить домик где-нибудь в Эстляндии…
– Купить! – с горечью повторила Елизавета Яковлевна. – На что же я куплю? У меня нет средств!
– Ну, средства найдутся, если вы решитесь. Я могу пригласить знакомого оценщика. Он купит оптом мебель и всё, что вы захотите продать…
Елизавета Яковлевна помолчала.
– А как же бумаги Льва Саввича? Тут за ними уже приходили из министерства и из Особого присутствия. Да я их выгнала…
– Ага… – пробормотал Фёдор Михайлович. – Так я и думал. Значит, бумаги нужно перепрятать.
– Куда? – с тоской воскликнула Елизавета Яковлевна, забыв про синяки. – Там, в кабинете, такой несгораемый шкап стоит, – его с места не сдвинешь! А шкап заперт, и ключа у меня нет.
– Где же ключ? – заинтересовался Фёдор Михайлович.
Елизавета Яковлевна как-то странно скосила глаза и ответила:
– Да Бог его знает! То ли спрятан где-то в столе, то ли в министерстве остался…
Фёдор Михайлович задумался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
И он грязно выругался. Старухи тут же принялись дружно креститься.
У калитки в каменной келейке сидела привратница. Увидев Елизавету Яковлевну, молча выставила в окошко большую жестяную кружку.
– Это ещё что? – спросила Елизавета Яковлевна.
– На нужды монастыря извольте, – ответила монашенка.
«Господи… И тут деньги дерут!» – подумала Макова, роясь в ридикюле. Нашла кошелёк, вынула несколько медных монет, опустила в кружку.
– Ежели требуется могилку указать… – начала было привратница, но Елизавета Яковлевна перебила:
– Не требуется. Похороны неделю назад были, я помню.
Монашенка почему-то тяжело вздохнула.
– А за помин души помолиться не требуется? – с какой-то тайной надеждой в голосе спросила она.
– Сколько? – прямо спросила Елизавета Яковлевна.
– Пятьдесят копеек за ежедневную поминальную молитву в течение сорока дней, да на свечи пятнадцать копеек…
Елизавета Яковлевна закусила губу:
– Я сама молюсь, в храм хожу… – соврала она и вошла в калитку.
* * *
Могила находилась в дальнем углу кладбища, неподалёку от каменной ограды. Елизавета Яковлевна хорошо запомнила это место. Но вот прошла по дорожке раз, другой… Где же могила? Рядом – хорошо запомнила – стоял высокий чугунный крест, а с другой стороны – красивое надгробье со скорбящим ангелом на каменной арочке. Под арочкой висел самый настоящий колокол, хотя и маленький.
Вот он, ангел с колоколом. Вот и крест. А где же могила Льва Саввича?
Елизавета Яковлевна остановилась, в недоумении оглядываясь по сторонам… И вдруг ахнула: она просто не узнала могилу! Временный деревянный крест (в министерстве, во время похорон, обещали в самом скором времени чугунный отлить) почти по перекладину ушёл в землю. Края могилы обвалились внутрь, и даже дыры появились – должно быть, до самого гроба. И венки лежали в могиле бесформенной грудой.
Елизавета Яковлевна вдруг вспомнила, что могильщик на похоронах сказал, что полатей из досок не требуется: дескать, земля тут хорошая, сама держаться будет. Разве что глины с песком добавить.
Елизавета Яковлевна без сил опустилась на скамеечку перед могилой, и – разрыдалась. Плакала беззвучно, только носом хлюпала.
Ах, Господи, всё не так, всё не по-людски… Умер Лев Саввич, – и вся жизнь под откос пошла. Умер – и забыт: будто только того и ждали. А ведь крест отлить обещали в несколько дней! И могильщик сказал, что за могилой будет приглядывать: если земля всё же осядет, – поправит, что можно… Ещё, помнится, сказал: первое время приглядывать будет бесплатно, а после – за особую плату. Даже какую-то сумму называл, и снова про песок с глиной толковал…
Врут! Все врут.
«Так вот почему позапрошлую ночь Лев Саввич мне всё мерещился! – поняла вдруг Елизавета Яковлевна, громко, по-деревенски сморкаясь в чёрный платочек. – Могилка обвалилась, он и звал – поправить…»
Слёзы полились из глаз с новой силой. Надо же: а ведь раньше никогда не плакала, всё легко казалось, и переживалось само собой.
Что же теперь делать? На помощь звать? Да и кого? Привратницу? Так она, обиженная, либо снова денег попросит, либо скажет, что работники уже ушли…
Она вытерла глаза, посмотрела по сторонам. Ни единого человека не было в этом маленьком скорбном городе мёртвых. Кладбище было чистое, ухоженное. Даже самые старые могилы поддерживались в полном порядке…
За что же Льву Саввичу такая немилость?..
В кустах сирени вдоль ограды что-то шуршало: мыши, должно быть, или крот. Пронеслась с криком чайка и уселась на голову ангела. Смотрела на Макову нагло, одним глазом.
Елизавете Яковлевне стало не по себе.
Она порывисто поднялась, оглаживая машинально платье; надо к привратнице идти, больше не к кому… И вдруг – оцепенела: над оградой кладбища торчала страшная бородатая рожа, в криво сидящих на носу очках. И ухмылялась.
Елизавета Яковлевна вскрикнула, спугнув чайку. И вдруг ноги сами собой понесли её прочь от ограды. Она бежала по дорожкам, не ведая, куда. Но вот раздался треск: платье зацепилось за витую решётку могильной оградки. Елизавета Яковлевна едва успела выставить вперёд руки и с размаху упала на утоптанную песчаную дорожку, больно ушибив подбородок. Она тут же порывалась вскочить – и не могла. В ушах стоял какой-то гул, и ей казалось, что тот, страшный, уже перелез через ограду и теперь, прячась за памятниками и склепами, приближается к ней.
Елизавета Яковлевна уже хотела закричать, как вдруг над нею раздался спокойный голос:
– Господи, Елизавета Яковлевна! Что это с вами?
До неё не сразу дошло, что тот, бородатый, никак не мог говорить с ней таким участливым голосом. Приподняла голову, вытянула из-под себя сломанный зонтик и на всякий случай выставила его перед собой.
– Упали? – продолжал тот же голос. – Вот беда-то какая. Позвольте, я вам помогу.
Елена Яковлевна повернула голову, скосила глаза.
– А вы кто? – спросила низким, каким-то чужим голосом.
– Я давний знакомец Льва Саввича. Служил под его началом в уланах, а потом в Царстве Польском, при канцелярии министерства внутренних дел… Да позвольте же, наконец!
Он уверенно подхватил Елизавету Яковлевну под обе руки. Помог сесть, снял распоротый подол траурного платья с решётки.
– Поднимайтесь, Елизавета Яковлевна, – сказал он. – Нехорошо на земле сидеть…
– Да вы кто? – устало повторила Елизавета Яковлевна и с тоской стала озираться. Но на кладбище никого больше не было.
– Сослуживец Льва Саввича, бывший, – терпеливо пояснил господин.
Снял шляпу, обнажив большую лысину, присел на корточки.
– Меня зовут Фёдор Михайлович. Я, как и вы, намеревался посетить могилу Льва Саввича… Думал – припозднился. А оказалось – вовремя.
Он снова подхватил Макову под руки, помог встать. Поднял с дорожки зонтик и ридикюль.
– Вы идти можете? Тогда пойдёмте. Мне кажется, вам надо показаться врачу…
Елизавета Яковлевна покачала головой, сморщилась от боли.
– Нет. Не надо врача… А вот до выхода меня проводите…
Она оглянулась на ограду. Страшной рожи не было.
– Вас, верно, напугало что-то, – проницательно заметил Фёдор Михайлович. – Что ж. На кладбище всякое примерещиться может. Не стоит сюда ходить в такое время, да ещё и одной… Но не бойтесь: сейчас здесь никого нет.
Слегка прихрамывая, но не позволяя Фёдору Михайловичу себя поддерживать, Макова двинулась в сторону входной калитки.
За калиткой Фёдор Михайлович остановил извозчика, помог Елизавете Яковлевне забраться в пролётку.
– Проводить вас? – спросил всё тем же участливым голосом.
– Нет, – твёрдо ответила Макова. – Я сама. Благодарю.
– Если разрешите, я зайду к вам вечером… – начал Фёдор Михайлович, но Елизавета Яковлевна, не ответив, с силой захлопнула дверцу.
Пролётка тронулась.
Фёдор Михайлович, надев шляпу, долго стоял, провожая её глазами.
* * *
В проулке за кладбищем стояла наглухо закрытая, со шторками на окнах, карета.
– Не вышло, значит… – уныло пробормотал Комаров, когда Петруша, кряхтя, влез в карету и уселся на противоположном сиденье.
Приоткрыл переднее окошко и приказал кучеру:
– Назад, в Сестрорецк!
Карета бодро тронулась. Зацокали копыта.
– Не вышло, – убитым голосом подтвердил Петруша. – Кабы не появился этот лысый… А двоих кончать на кладбище – риск. Мужичонку-то лысого я бы сразу придушил. А вот баба…
– А что баба? – насторожился Комаров.
– Да, сдаётся мне, она не из тех барышень, которые от испуга помереть могут. Кусаться будет, царапаться. А главное – визжать так, что монахини сбегутся…
Комаров покосился на Петрушу. Ай да Убивец… Психолог! И как тонко всё рассчитывает.
– Ладно, – буркнул Комаров. – С бабой пока повременим. Не так уж она опасна, как кажется… Впрочем, это тебя не касается…
И, втянув голову в поднятый воротник шинели, – знобило отчего-то, уж не продуло ли где? – замолчал, задумался о чём-то о своём.
* * *
Фёдор Михайлович действительно пришёл вечером, как и обещал. Елизавета Яковлевна лежала в гостиной с мокрым полотенцем на голове. Голова раскалывалась, видимо, от удара о землю. Саднил разбитый подбородок, ныла челюсть, даже зубы болели.
Вернувшись с кладбища, Елизавета Яковлевна твёрдо решила, что Фёдор Михайлович – проходимец: хочет зачем-то втереться в доверие… С другой стороны, если бы не он – кто знает, что там, на кладбище, случиться могло? Откуда эта страшная рожа над оградой взялась? Что ей надо?
Елизавета Яковлевна догадывалась, в чём тут дело, но боялась этой догадки, и гнала её от себя. А догадка была простой: убили Льва Саввича, а теперь решили и её убить. На всякий случай, чтобы не болтала лишнего…
Но к вечеру догадка превратилась в уверенность. Она вспомнила до последней мелочи всё, что происходило на похоронах. Вспомнила слова этого очкастого профессора, и даже его взгляды. Особенно – последний: в нём ясно читалась ненависть.
Господи, и поделиться не с кем, совета спросить! Есть знакомые дамы в столице, да они по дачам разъехались, по заграницам. Только и осталось, что с дворецким говорить.
Но Елизавета Яковлевна теперь и дворецкого опасалась, хотя знала его с детства: дворецкого, чтобы сделать молодой жене приятное, Лев Саввич взял из местных крестьян. Правда, дворецкий не хлебопашествовал; зная грамоту, занимался в основном составлением официальных бумаг и писем для неграмотных односельчан.
А вдруг – и он с НИМИ?.. Подкупили, запугали… Сейчас она уже во что угодно могла поверить.
Так и мучилась сомнениями до вечера, а потом ей вдруг мучительно захотелось высказаться, спросить совета.
Поэтому, когда раздался звонок, и дворецкий доложил, что пришёл некий Фёдор Михайлович, Елизавета Яковлевна решительно закусила губу, натянула на себя плед, поправила полотенце и велела: впустить.
* * *
Фёдор Михайлович вошёл быстрой, слегка неровной походкой. Поглядел на Елизавету Яковлевну с участием, хотя и сам выглядел больным: лицо осунулось, щёки приобрели какой-то землистый оттенок.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он. – Касательно врача – не передумали? У меня есть знакомый врач – доктор Кошлаков. Очень хороший доктор. И очень известный в Петербурге…
– Не надо врача, – едва ворочая языком, выговорила Елизавета Яковлевна.
Фёдор Михайлович ещё больше нахмурился. Не спрашивая позволения, взял стул, присел возле кушетки.
Помолчал.
– Я вижу, вы мне не доверяете…
– Не доверяю, – отозвалась Елизавета Яковлевна, приподняв голову. – А кому сейчас в Петербурге доверять-то можно?
Фёдор Михайлович хмыкнул, сцепил руки в замок и обхватил колено.
– Д-да… Замечание удивительно верное, – согласился он. – Что ж, придётся вам поверить мне на слово. Я знаю, что Лев Саввич не покончил с собой. Его убили наёмные убийцы. И я даже знаю, кто их нанял.
Елена Яковлевна так удивилась, что забыла про боль.
– Кто же это? – спросила она дрогнувшим от волнения голосом.
Фёдор Михайлович покачал головой.
– Думаю, вам не нужно этого знать… А вот скажите, Лев Саввич рассказывал вам что-нибудь о своих делах? Может быть, делился какими-то государственными секретами?
– Никаких секретов я не знаю… Лев Саввич о работе никогда не говорил. Он вообще мало со мной говорил…
Она хотела что-то добавить, но передумала. Только вздохнула. Потом подозрительно взглянула на Фёдора Михайловича:
– А вам-то что? Вам это зачем? Вы ведь не в министерстве теперь служите?
– Нет, не в министерстве… Я сейчас вообще не служу. Я книжки пишу. С разными людьми общаюсь, и кое-что знаю.
– От жандармов, поди? – почти насмешливо спросила Елизавета Яковлевна и тут же застонала от боли, пронзившей голову от затылка до подбородка.
Фёдор Михайлович внимательно поглядел на неё.
– Нет, не от жандармов… Мы виделись с вашим мужем незадолго до его гибели. И кое-что он мне рассказал. Видите ли, он напал на след тех, кто покушается на государя… Постойте! Вам плохо?
Елизавета Яковлевна лежала с закрытыми глазами. Слегка кивнула и снова застонала.
– Ну, воля ваша, а без доктора, вижу, не обойтись… Лежите. Сейчас я распоряжусь.
Он выбежал из гостиной. Подозвал дворецкого, попросил бумаги и чернил. Дворецкий провёл его в приёмную Льва Саввича: там, на столе, были бумага и чернильница. Фёдор Михайлович быстро нацарапал что-то на бумажке.
– Как вас зовут? – спросил он дворецкого.
Тот слегка опешил.
– Иван Парфёнов…
– Иван, а по батюшке?
Дворецкий ещё более удивился, но ответил:
– Иван Иванович я, стало быть…
– Вот что, Иван Иванович, – строго сказал Фёдор Михайлович. – Елизавета Яковлевна очень больна. Расшиблась, когда на кладбище была: платье за решётку зацепилось…
Дворецкий молча, без улыбки, смотрел на Фёдора Михайловича.
– Я хочу позвать врача…
– Это хорошо, – сказал Иван Иванович.
– Ну, хорошего пока мало… Вы знаете доктора Кошлакова?
– Нет. Фамилия мне известна, об нём часто в газетах пишут…
– Ага! – обрадовался Фёдор Михайлович. – Значит, вы и газеты читаете?
– Читаем-с, – поджав губы, ответил дворецкий, и посмотрел на собеседника сверху вниз.
– Ну, так вот что, любезный Иван Иванович… Вот вам записка для доктора Кошлакова. Он живёт на Невском, в доме Голланда.
– Знаем-с мы этот дом, – кивнул дворецкий.
– Очень хорошо. Вот, возьмите записку и деньги на извозчика. Слуге доктора, Василию, скажете, что вы от Фёдора Михайловича. Только поторопитесь, ради Бога.
Иван Иванович молча взял записку и деньги, развернулся и вышел.
Хлопнула дверь.
Фёдор Михайлович вернулся в гостиную.
Елизавета Яковлевна, бледная, как полотно, лежала, глядя в потолок.
– Я посижу пока возле вас, – сказал Фёдор Михайлович. – Вам сейчас нельзя быть одной.
* * *
Приехал Кошлаков, осмотрел Елизавету Яковлевну, поводил медицинским молоточком перед её глазами.
– Ничего опасного не нахожу, Фёдор Михайлович, – сказал он устало. – Сильные ушибы. Есть лёгкая степень сотрясения мозговой оболочки. Челюсть не повреждена. Я пропишу примочки. И, разумеется, строгий постельный режим.
Фёдор Михайлович кивнул. Елизавета Яковлевна по-прежнему молчала. Глядела в потолок. Под глазами у неё натекали громадные синяки.
Когда Кошлаков уехал, Фёдор Михайлович поднялся:
– Я, с вашего позволения, приду завтра. Примочки ваш дворецкий доставит вам с утра. А вы уж, пожалуйста, лежите. Пусть и кушанья вам подают прямо в постель.
Елизавета Яковлевна прикрыла глаза, отвернулась.
– Ах, уходите. Не хочу я кушать. И вообще ничего не хочу.
Фёдор Михайлович слегка поклонился и вышел. Подозвал Ивана Ивановича, вручил ему рецепт:
– Сходите утром в аптеку. И, прошу вас, последите, чтобы Елизавета Яковлевна не вставала – так доктор велел.
Потом, уже надевая пальто, спросил:
– А что, прислуги женского полу у вас нет? Горничной, например?
– Горничную Елизавета Яковлевна рассчитала, – сообщил дворецкий. – В целях экономии. Но есть кухарка: она сейчас спит в своей комнате.
– Понятно, – кивнул Фёдор Михайлович. – Значит, с утра переговорите с кухаркой, – пусть посидит возле Елизаветы Яковлевны, поможет. Если будет необходимость, я пришлю сиделку; не беспокойтесь, из своих средств.
Иван Иванович с угрюмым видом кашлянул в кулак.
– Как вам будет угодно.
* * *
Елизавета Яковлевна поправлялась медленно. Несколько дней прошло, пока она не почувствовала себя более-менее сносно. Фёдор Михайлович, пришедший её навестить, решил воспользоваться этим моментом.
– Вот что, Елизавета Яковлевна, – сказал он серьёзным тоном, присаживаясь, по обыкновению, на стул у кушетки. – Думаю, вам нужно сменить квартиру. А ещё лучше – совсем уехать из Петербурга… У вас есть родня?
Елизавета Яковлевна, отвернув лицо – стеснялась зелёных кругов вокруг глаз, – глухо ответила:
– Нету. Родители давно преставились, а с другими я никаких связей не поддерживала.
– Гм… – Фёдор Михайлович задумался. – В таком случае, можно купить домик где-нибудь в Эстляндии…
– Купить! – с горечью повторила Елизавета Яковлевна. – На что же я куплю? У меня нет средств!
– Ну, средства найдутся, если вы решитесь. Я могу пригласить знакомого оценщика. Он купит оптом мебель и всё, что вы захотите продать…
Елизавета Яковлевна помолчала.
– А как же бумаги Льва Саввича? Тут за ними уже приходили из министерства и из Особого присутствия. Да я их выгнала…
– Ага… – пробормотал Фёдор Михайлович. – Так я и думал. Значит, бумаги нужно перепрятать.
– Куда? – с тоской воскликнула Елизавета Яковлевна, забыв про синяки. – Там, в кабинете, такой несгораемый шкап стоит, – его с места не сдвинешь! А шкап заперт, и ключа у меня нет.
– Где же ключ? – заинтересовался Фёдор Михайлович.
Елизавета Яковлевна как-то странно скосила глаза и ответила:
– Да Бог его знает! То ли спрятан где-то в столе, то ли в министерстве остался…
Фёдор Михайлович задумался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38