..
И грохотом в скалах разнеслось: люблю, люблю...
Глава двадцать шестая
--===Северный ветер с юга===--
Глава двадцать шестая
- Садись, старый, хватит крутить, - позвал меня Егор Болотников. - Сейчас Ирка
придет. Егор да Ирка, сучок да дырка...
Я сел рядом с ним на скамейку:
- Ты чего, Егор, такой скучный?
- Надоело... - медленно отозвался Егор. - Вс°. И все. Даже ты, не
обижайся, старый... Вот я еще холостой был, заработал как-то кучку де-
нег. Такую...
Егор прищурился, пальцами прикидывая толщину пачки денег.
- Не... поменьше. Вот такую. И ладно, а тут Новый Год, как по заказу.
Эдакое рождество Дед Морозовое, снег белый, белый, аж синий, тихо так
падает и идти не к кому... Взял я по бутылочке шампанского и коньячка,
пирожных набрал, сел в электричку и поехал. Куда не знаю и знать не же-
лаю. Станция понравилась - вышел, по дороге - до деревни, иду в окна
заглядываю. Праздник, елки стоят,и в том доме тоже была. И иконы с лам-
падами в переднем углу. И она одна ходит. Красивая. Я взошел на крыльцо.
Постучал. До земли поклонился. Так и так, уж не знаю как, а судьба меня
прямо сюда привела, здравствуйте. Улыбнулась она светло, проходите, от-
вечает с уважением. К столу вышла, платок на плечи накинула, белый с
красными цветами по полю, сама вышивала, а цветы извиваются, ластятся,
будто кошка спину дугой гнет, когда ее гладишь. На столе и капустка ква-
шеная, и огурчики соленый, и грибочки маринованные, и сало розовое, и
картошечка рассыпчатая, все в мисках деревянных, расписных. Выпили мы,
отведали все по порядку и всю жизнь свою она мне рассказала... Про лю-
бовь свою девичью и про мужа-пьяницу, и про дочку, от простуды умершую.
Спать постелила вместе, прижалась ко мне горячая, но не тронул я ее...
- Егор терпел и нам велел, - улыбнулся я.
- Она поняла. На следующий день я в магазин пошел. В углу мужики тол-
кутся, рожи опухшие, руки дрожат, а на полках только шампанское и ликер
иностранный в маленьких бутылочках, в целлофан завернут. Я к мужикам:
-"Ну, чего?" -"Да ничего," - говорят, - "только здоровье поправить тре-
буется." -"Так, вон шампанское," - говорю, - "оно так очень ничего, а на
старые дрожжи тем более." -"Газировка," - один с презрением отвечает, -
"у меня в сенях бочка с квасом, от нее дух еще пошибчее будет." -
"А-а-а, была не была," - вдруг завелся другой, -"хрен с ней..." Деньги
достал, считал долго, потом тоном барина говорит небрежно продавщице:
-"Ну-ка, Клавдия, подай." Взял он ликер этот иностранный, бумажку целло-
фановую аккуратно сложил, в карман внутренний спрятал, детям, говорит,
откупорил, раскрутил и в горло вставил. Мужики стоят, слюну глотают, а
он оторвался, сморщился весь и говорит: -"Варенье!.." Купил я шампанско-
го, мужикам одну поставил, возвращаюсь, а она уже баньку истопила, с
бельем чистым ждет...
- Как же звали ее? - не выдержал я.
- А никак. Вон Ирка топает.
Я хотел встать.
- Сиди, - лениво прищурился Егор. - Идет ко мне, а смотрит на тебя.
- День добрый, Валерий, - Ирина присела на скамейку рядом с Егором. -
Какие новости, Егорка?
- Старые. Тяга в пространство, как у Хлебникова. Уйду я отсюда. Весну
чую, невмоготу мне.
- Валерий, а вы не знаете Губова, поэта? - Ирина порозовела до пунцо-
вости, но глаза свои черные, блестящие не отвела.
- Не слышал.
- Есть такой модернист, - пробурчал Егор. - Общество организовал.
СМОГ называется. Самое Молодое Общество Гениев. Губов, конечно, гений
номер раз. Желаете приобщиться?
- "Серый конь твоих глаз..." - начала читать Ирина.
- Он не пишет стихи, - перебил Ирину Егор, - вот ты пишешь, а он блю-
ет стихами.
- Мне ваши стихи тоже нравятся, - сказала мне Ирина и повернулась к
Егору. - Ну, что ты понимаешь в поэзии, чучело?
- Поэтов, как и художников, рассыпано по Руси... Не меряны те талан-
ты, позаброшены, жизнью задавлены. Ты пойди в любое заведение, где порт-
вейн за полтинник разливают, автопоилки в народе зовутся, там тебе за
стакан такие стихи прочитают - Губов твой от зависти лопнет.
Егор подбоченился:
- Меня из соседней комнаты звали носком сапога в изгиб стены, Но я
был занят! Из белой стали я выковывал герб страны...
Егор аж головой закрутил от восторга:
- Или вот, лирическое... Заповедный развал размагниченных ног...
- Белая горячка от портвейна, фу! - усмехнулась Ирина.
- А я не люблю модернистов, хотя сам от них недалеко ушел, - почесал
в бороде Егор, - но что-то в них есть. Помню на дне рождения у одного
был, комната пустая, только рояль, на нем таз с капустой и водки ведро.
Напились до северного сияния в глазах... На люстре качались... Утром
один на лешего похожий по комнате бегает, по щекам себя бьет, идиот,
кричит, посчитал - семнадцать человек дрыхло вповалку, а я газ открыть
не догадался, сразу бы семнадцать душ отмучились, когда мне теперь такая
возможность представится... Может, устроим праздничек с газом, а жена?..
Губова пригласим, старого, а?
- Егор, а правда, чем же ты займешься, когда уйдешь отсюда? - спросил
я.
- Есть одна идея, - он хитро улыбнулся. - Социальный заказ. Ты на
кладбище давно не был?.. Ну, и слава богу. Понимаешь, старый, не хотят
будущие покойнички лежать под каким-то фанерным обелиском или цветником
из мраморной крошки, хочется чего-то... Есть идея - сделать эдакое уни-
фицированное надгробие, но чтобы за душу брало... Раньше ангелов стави-
ли, кресты, теперь же звездочки, как на елках... Ты придумай, ты же го-
лова. А я делать буду. Фирму откроем, деньги потекут, поедем куда хочет-
ся, а? Или вот брелоки можно делать в виде черепа...
- Валерий, а вы не хотите напечатать свои стихи? - спросила Ирина.
- Где?
- Ну, это не совсем официально. Губов собирает желающих, печатает на
машинке, потом переплетает, дает другим читать. Вы дайте мне ваш теле-
фон, я позвоню.
Егор встал.
- Ты далеко? - спросил я.
- Выписываться.
Он, не обернувшись. ушел.
Я тоже хотел встать.
- Сиди, - удержала меня Ирина. - Это он от ревности. Пойду за бороду
его подергаю - он тогда сразу злиться перестает.
Глава двадцать седьмая
--===Северный ветер с юга===--
Глава двадцать седьмая
После обеда гуляющих во дворе диспансера было немного -заносило снегом деревья
и центральную клумбу, укрывало белым скамейки. Я сидел на одной из них с краю,
а на другом конце Костя Веселовский разговаривал с навестившей его женой. Снег
совсем забелил и без того седые виски и брови Кости и тем ярче пылал румянец
его лица, тем темнее синели его по-детски удивленные глаза. Жена в коричневом
пуховом платке, худая, черноглазая, негромко рассказывала:
- Петька совсем от рук отбился, безобразничает, не слушается, к тебе
рвется, да разве можно его сюда? Все грозится, вот папка вернется, он
всем вам покажет. А чего покажет? Зато Танюшка - выручалочка, вот моло-
дец, мамина дочка, уж исполнительная такая, и прилежная, и помощница -
не нарадуюсь. А тут на днях и смех и грех - ушла в школу, вдруг звонок,
стоит в дверях зареванная, мимо меня бегом в туалет, на ходу рейтузики
стягивает, плачет, заливается, ой, мамочка, я же совсем забыла, нам ве-
лели анализ сдать, иначе на урок не пустят, я же еще вчера спичечную ко-
робку приготовила и забыла. И бегом обратно. Смешная такая, рыбонька...
- Ты Петьку не тронь, скажи, папка вернется, всем покажет, и ему в
том числе, если баловаться будет. Анализами да уколами нас здесь тоже
замучили. Да, ты деньги по бюллетням получила?
- Ага, Костик.
- Ты вот что, дай мне рублей пять, надо мне.
- Это еще зачем?
- Мужики, что здесь давно лежат, хронические, говорят, что нам здесь
столько лекарств дают, что это даже вредно, поэтому время от времени на-
до водки стакан или два даже лучше, чтобы действие лекарств снять, поня-
ла?
- Господи, опомнись, Костик, ты что плетешь, глупость какая, зачем же
тогда лечиться?
- Во, ей сразу глупость, дураком тут же сделала.
- Да и нет у меня денег, все на Петьку с Танюшкой трачу.
- Ну дай хотя бы три, черт с тобой.
- И трех не дам, и рубля не дам. Может, и не жалко, только на водку
ты их у меня не получишь, не надейся.
- Что же это, я на свои деньги и прав не имею? - Константин повысил
голос.
- Так ведь у тебя семья, Костик, подумай. Чего тебе здесь не хватает?
И кормят, и одевают, если чего надо, так я принесу. Ты же пьяный дурной,
дерешься, не дай бог, выгонят, а куда ж ты домой придешь заразный к Та-
нюшке да Петьке? Учти, к детям я тебя не допущу.
- Выходит, стал не нужен я тебе? И к детям не подойди? - чувствова-
лось, что Константин взъярился.
Проходящие мимо Надя и Екатерина Павловна, с которыми я встречал Но-
вый год, невольно замедлили шаг, прислушиваясь к разговору.
- Не боись, Константин, один не останешься, слава богу, чахоткой не
только мужики болеют, есть и женщины с понятием, не то что некоторые, -
Надежда стрельнула глазенками на жену Константина.
Та не осталась в долгу:
- Тоже мне нашлась сердобольная, чужих мужиков отбивать. Своего заве-
ди, его и спаивай, с ним и воюй.
Удар пришелся в цель.
- И заведу. И уж своему-то его же рубля никогда не пожалею. Что он
тебя, этот рупь, спасет? Или есть другой какой, которому Костин рупь
нужнее? - Надежда расхохоталась.
Жена Константина задохнулась от ярости:
- Ах ты, дрянь подзаборная, подстилка вонючая, видно недаром Бог тебя
наказал, чахоточная, чтоб ты сдохла раньше времени, чтоб...
- Сама ты, стерва, заткнись! - криком закричала Надя, заревела в го-
лос, вырвалась от удерживающей ее Екатерины Павловны и побежала к дверям
диспансера.
- Ты вот что, слышь, сюда больше не ходи, - сказал Константин спокой-
но и, набычившись, пошел за Надей.
- Как же так? - растерялась его жена. - Сидели, говорили и вот.
Все... разом... На что же мы жить-то будем?
Она не могла сообразить, что ей делать, машинально поправила волосы,
стряхнула снег с колен, замерла и тихо заплакала.
- Да что же это за напасти такие? - Екатерина Павловна присела рядом
с женой Константина. - Вы уж посдержанней будьте, зачем же на людях
скандалить, грязь друг на друга лить. Костя-то, как ребенок, он все
всерьез принимает, его и обидеть очень легко, может, он потому и забо-
лел, что доверчивый такой, а жизнь жестокая, ох, какая жестокая. Вот и
Надежда никак не может понять, за что ей судьба такая выпала, почему как
меченая она. А вы их своими же руками друг к другу толкнули. Успокой-
тесь-ка лучше, приходите завтра и детей приводите, утро вечера мудренее,
опомнятся они, вот мой-то опомнился, все-таки пришел, выздоравливай ско-
рей говорит, без тебя жить тоскливо, даже дача не в радость, пусто в до-
ме, а ведь три месяца не ходил, не навещал, что же мне теперь в петлю
из-за этого? Нет, только время лечит, время оно все залечит.
Глава двадцать восьмая
--===Северный ветер с юга===--
Глава двадцать восьмая
Не знаю, время или лекарства вылечили меня, но через два дня на обходе Роман
Борисович сказал мне, что получена путевка в санаторий, что уже готова выписка
из истории моей болезни и закрыт бюллетень и что я должен в течение трех дней
прибыть в санаторий. После обхода я получил у Романа Борисовича документы и
напутствие не болеть, то есть питаться вовремя, не курить, не пить, не
волноваться, не перенапрягаться, иначе говоря посвятить свою жизнь уходу за
собой. Я поблагодарил его, забежал в палату, где загрузил свои книжки,
дневники и записи в сетку, оставшиеся продукты завещал Степану Груздеву,
переоделся в отвыкшую от моего тела одежду и вышел за ворота диспансера.
Я вернулся в мир здоровых через четыре месяца, шел по улице, никто из
окружающих не знал о происшедшем со мной и я даже с любопытством погля-
дывал на прохожих - вдруг среди них такой же. Разница между стерильным
покоем больницы и резвым ритмом спешащей толпы сказалась тут же - город
окружил меня своей суетой, окутал шумным потоком машин и духотой в метро
и переполненном троллейбусе.
Дома мало что изменилось. Та же неубранная постель, разбросанные ве-
щи. Долго не мог отыскать свою куртку - все мое барахло, оказывается,
было свалено кучей в углу шкафа. С трудом дозвонился до Тамары - сначала
было долго занято, потом сказали, что ее сегодня не будет, она на ка-
ком-то семинаре.
В редакцию явился, как с того света. Ян Паулс радостно заблестел сво-
им пенсне:
- Ну что, старик, заштопали тебя? Как здоровье? Все члены и органы
фунциклируют?
- Все стало гораздо более лучше, но крепить здоровье надо регулярно.
Поэтому еду в санаторий. А кто у нас сейчас профсоюзный босс? Мне бы
взносы заплатить.
- Витя Горобец. С тех пор как выбрали его председателем месткома поп-
равился еще килограмм на десять. Теперь в нем верных сто двадцать, не
меньше. Как же это я раньше не сообразил выдвинуть тебя на эту долж-
ность, когда ты был худой и бледный? Ты заметил, что у нас, как правило,
все начальство в теле?
- Допрыгаешься ты со своим язычком, Янчик. Отправят тебя отдыхать в
места не столь отдаленные за государственный счет. Ладно, я сейчас к Ли-
ке забегу, потом покурим.
Лика сидела в своем микрокабинетике, обложенная очередными верстками.
- Валерий! Как самочувствие? Ты насовсем?
- Еще нет, но надеюсь месяца через три вернусь окончательно.
- Жалко. Сам видишь, какой завал, никогда такого не было, честное
слово. Впрочем, суета это все, расскажи лучше, что с тобой?
- Отлежал, отходил сто двадцать дней, съел полтора кило таблеток, по-
лучил девяносто уколов, признают годным к жизни, вот только закрепить
здоровье требуют. чтобы не возвращаться в ближайшие лет сорок.
- Ты уж обязательно доведи лечение до конца, нельзя тут быть небреж-
ным. Вот мой Гриша не уберегся, сам знаешь.
Мгновенно всплыл сон на смерть Григория Борзова: война, солдаты, мо-
гилы, я - женщина...
- Да, Лика, знаю...
Она как-то сразу сникла, постарела, глаза покраснели.
- Ты, наверное, тоже там насмотрелся, - сказала она, - не приведи,
господи, испытать такое кому-то. Да и мне тут досталось.
- Представляю себе.
- Нет, ты далеко не все знаешь. Борзов был, как комок энергии, руба-
ха-парень во всеобщем представлении, веселый, язва, но никто не знал,
что с родителями у него было все шиворот навыворот. Какие-то мрачные,
замкнутые люди, особенно мать. Ты пойми меня правильно, здесь не имеет
никакого значения, что я - узбечка, мы познакомились во время его служ-
бы, занесло же матроса в Ташкент, но мать безумно ревновала Григория ко
мне и на поминках обвинила меня в его смерти, так и сказала за столом,
что я специально достала ему это сильное лекарство, чтобы сжить его со
света. Теперь и на работе косятся, шепчутся за спиной.
- Перестань, Лика, что за чушь.
- Я-то знаю, что чушь, но разве людей исправишь?
- А Гарик как?
- Второй Борзов. И по выходке и непоседа, сил никаких нет. Каждый
день что-нибудь откалывает. Вот смотрю я на него, на его друзей - стран-
ное какое-то поколение. Равнодушное. Себе на уме, что ли? Не знаю, но
мы, по-моему совсем другие были.
Впрочем, что я тебя спрашиваю, ты же сам еще мальчишка.
- Ничего, Лика, перемелется - мука будет. И не бурчи, тоже мне стару-
ха нашлась. Знаешь, сколько терпения нужно, чтобы вырастить из балбеса
человека? Спроси у моих предков.
- Знаешь, теперь он у меня один остался, все для него - и джинсы, и
майки, вот магнитофон недавно купила.
- Он хоть ценит это?
- Похоже, что да. Если что-то ему надо, то сразу превращается в тако-
го разумного, любящего сына, что сердце не нарадуется, а как только по-
лучит свое - мать ему уже не нужна. Правда, он на моей стороне - бабку с
дедом, как и покойный Григорий, не переносит, но ненормально это, согла-
сись? И что за жизнь такая...
Мы помолчали.
- Лика, ты извини, - поднялся я, - я к тебе еще обязательно зайду.
Понимаешь, мне еще надо успеть деньги получить.
Я обежал все пять этажей издательства, побывал в редакциях, распла-
тился с профсоюзом, за чей счет я так долго болел и еще собирался отды-
хать.
Яна Паулса я попросил получить деньги по доверенности за бюллетень,
который я пришлю из санатория, и передать их Тамаре.
- Сделаем, старик, не беспокойся. Значит, дышать свежим воздухом
средней полосы России едешь?
- Полной грудью. Кстати, Ян, а полная грудь, это сколько, как ты ду-
маешь?
Ян помедлил с ответом.
- Я думаю, начиная с четвертого номера, не меньше... - авторитетно
начал он, потом спросил. - Ты знаешь, что у Гришки Борзова нашли донжуа-
новский список? Он оказывается вел бухгалтерию на всех своих знакомых
дам. Да-с. Одна из них даже приехала из Горького на похороны. Не могу
только понять, как она узнала о его смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
И грохотом в скалах разнеслось: люблю, люблю...
Глава двадцать шестая
--===Северный ветер с юга===--
Глава двадцать шестая
- Садись, старый, хватит крутить, - позвал меня Егор Болотников. - Сейчас Ирка
придет. Егор да Ирка, сучок да дырка...
Я сел рядом с ним на скамейку:
- Ты чего, Егор, такой скучный?
- Надоело... - медленно отозвался Егор. - Вс°. И все. Даже ты, не
обижайся, старый... Вот я еще холостой был, заработал как-то кучку де-
нег. Такую...
Егор прищурился, пальцами прикидывая толщину пачки денег.
- Не... поменьше. Вот такую. И ладно, а тут Новый Год, как по заказу.
Эдакое рождество Дед Морозовое, снег белый, белый, аж синий, тихо так
падает и идти не к кому... Взял я по бутылочке шампанского и коньячка,
пирожных набрал, сел в электричку и поехал. Куда не знаю и знать не же-
лаю. Станция понравилась - вышел, по дороге - до деревни, иду в окна
заглядываю. Праздник, елки стоят,и в том доме тоже была. И иконы с лам-
падами в переднем углу. И она одна ходит. Красивая. Я взошел на крыльцо.
Постучал. До земли поклонился. Так и так, уж не знаю как, а судьба меня
прямо сюда привела, здравствуйте. Улыбнулась она светло, проходите, от-
вечает с уважением. К столу вышла, платок на плечи накинула, белый с
красными цветами по полю, сама вышивала, а цветы извиваются, ластятся,
будто кошка спину дугой гнет, когда ее гладишь. На столе и капустка ква-
шеная, и огурчики соленый, и грибочки маринованные, и сало розовое, и
картошечка рассыпчатая, все в мисках деревянных, расписных. Выпили мы,
отведали все по порядку и всю жизнь свою она мне рассказала... Про лю-
бовь свою девичью и про мужа-пьяницу, и про дочку, от простуды умершую.
Спать постелила вместе, прижалась ко мне горячая, но не тронул я ее...
- Егор терпел и нам велел, - улыбнулся я.
- Она поняла. На следующий день я в магазин пошел. В углу мужики тол-
кутся, рожи опухшие, руки дрожат, а на полках только шампанское и ликер
иностранный в маленьких бутылочках, в целлофан завернут. Я к мужикам:
-"Ну, чего?" -"Да ничего," - говорят, - "только здоровье поправить тре-
буется." -"Так, вон шампанское," - говорю, - "оно так очень ничего, а на
старые дрожжи тем более." -"Газировка," - один с презрением отвечает, -
"у меня в сенях бочка с квасом, от нее дух еще пошибчее будет." -
"А-а-а, была не была," - вдруг завелся другой, -"хрен с ней..." Деньги
достал, считал долго, потом тоном барина говорит небрежно продавщице:
-"Ну-ка, Клавдия, подай." Взял он ликер этот иностранный, бумажку целло-
фановую аккуратно сложил, в карман внутренний спрятал, детям, говорит,
откупорил, раскрутил и в горло вставил. Мужики стоят, слюну глотают, а
он оторвался, сморщился весь и говорит: -"Варенье!.." Купил я шампанско-
го, мужикам одну поставил, возвращаюсь, а она уже баньку истопила, с
бельем чистым ждет...
- Как же звали ее? - не выдержал я.
- А никак. Вон Ирка топает.
Я хотел встать.
- Сиди, - лениво прищурился Егор. - Идет ко мне, а смотрит на тебя.
- День добрый, Валерий, - Ирина присела на скамейку рядом с Егором. -
Какие новости, Егорка?
- Старые. Тяга в пространство, как у Хлебникова. Уйду я отсюда. Весну
чую, невмоготу мне.
- Валерий, а вы не знаете Губова, поэта? - Ирина порозовела до пунцо-
вости, но глаза свои черные, блестящие не отвела.
- Не слышал.
- Есть такой модернист, - пробурчал Егор. - Общество организовал.
СМОГ называется. Самое Молодое Общество Гениев. Губов, конечно, гений
номер раз. Желаете приобщиться?
- "Серый конь твоих глаз..." - начала читать Ирина.
- Он не пишет стихи, - перебил Ирину Егор, - вот ты пишешь, а он блю-
ет стихами.
- Мне ваши стихи тоже нравятся, - сказала мне Ирина и повернулась к
Егору. - Ну, что ты понимаешь в поэзии, чучело?
- Поэтов, как и художников, рассыпано по Руси... Не меряны те талан-
ты, позаброшены, жизнью задавлены. Ты пойди в любое заведение, где порт-
вейн за полтинник разливают, автопоилки в народе зовутся, там тебе за
стакан такие стихи прочитают - Губов твой от зависти лопнет.
Егор подбоченился:
- Меня из соседней комнаты звали носком сапога в изгиб стены, Но я
был занят! Из белой стали я выковывал герб страны...
Егор аж головой закрутил от восторга:
- Или вот, лирическое... Заповедный развал размагниченных ног...
- Белая горячка от портвейна, фу! - усмехнулась Ирина.
- А я не люблю модернистов, хотя сам от них недалеко ушел, - почесал
в бороде Егор, - но что-то в них есть. Помню на дне рождения у одного
был, комната пустая, только рояль, на нем таз с капустой и водки ведро.
Напились до северного сияния в глазах... На люстре качались... Утром
один на лешего похожий по комнате бегает, по щекам себя бьет, идиот,
кричит, посчитал - семнадцать человек дрыхло вповалку, а я газ открыть
не догадался, сразу бы семнадцать душ отмучились, когда мне теперь такая
возможность представится... Может, устроим праздничек с газом, а жена?..
Губова пригласим, старого, а?
- Егор, а правда, чем же ты займешься, когда уйдешь отсюда? - спросил
я.
- Есть одна идея, - он хитро улыбнулся. - Социальный заказ. Ты на
кладбище давно не был?.. Ну, и слава богу. Понимаешь, старый, не хотят
будущие покойнички лежать под каким-то фанерным обелиском или цветником
из мраморной крошки, хочется чего-то... Есть идея - сделать эдакое уни-
фицированное надгробие, но чтобы за душу брало... Раньше ангелов стави-
ли, кресты, теперь же звездочки, как на елках... Ты придумай, ты же го-
лова. А я делать буду. Фирму откроем, деньги потекут, поедем куда хочет-
ся, а? Или вот брелоки можно делать в виде черепа...
- Валерий, а вы не хотите напечатать свои стихи? - спросила Ирина.
- Где?
- Ну, это не совсем официально. Губов собирает желающих, печатает на
машинке, потом переплетает, дает другим читать. Вы дайте мне ваш теле-
фон, я позвоню.
Егор встал.
- Ты далеко? - спросил я.
- Выписываться.
Он, не обернувшись. ушел.
Я тоже хотел встать.
- Сиди, - удержала меня Ирина. - Это он от ревности. Пойду за бороду
его подергаю - он тогда сразу злиться перестает.
Глава двадцать седьмая
--===Северный ветер с юга===--
Глава двадцать седьмая
После обеда гуляющих во дворе диспансера было немного -заносило снегом деревья
и центральную клумбу, укрывало белым скамейки. Я сидел на одной из них с краю,
а на другом конце Костя Веселовский разговаривал с навестившей его женой. Снег
совсем забелил и без того седые виски и брови Кости и тем ярче пылал румянец
его лица, тем темнее синели его по-детски удивленные глаза. Жена в коричневом
пуховом платке, худая, черноглазая, негромко рассказывала:
- Петька совсем от рук отбился, безобразничает, не слушается, к тебе
рвется, да разве можно его сюда? Все грозится, вот папка вернется, он
всем вам покажет. А чего покажет? Зато Танюшка - выручалочка, вот моло-
дец, мамина дочка, уж исполнительная такая, и прилежная, и помощница -
не нарадуюсь. А тут на днях и смех и грех - ушла в школу, вдруг звонок,
стоит в дверях зареванная, мимо меня бегом в туалет, на ходу рейтузики
стягивает, плачет, заливается, ой, мамочка, я же совсем забыла, нам ве-
лели анализ сдать, иначе на урок не пустят, я же еще вчера спичечную ко-
робку приготовила и забыла. И бегом обратно. Смешная такая, рыбонька...
- Ты Петьку не тронь, скажи, папка вернется, всем покажет, и ему в
том числе, если баловаться будет. Анализами да уколами нас здесь тоже
замучили. Да, ты деньги по бюллетням получила?
- Ага, Костик.
- Ты вот что, дай мне рублей пять, надо мне.
- Это еще зачем?
- Мужики, что здесь давно лежат, хронические, говорят, что нам здесь
столько лекарств дают, что это даже вредно, поэтому время от времени на-
до водки стакан или два даже лучше, чтобы действие лекарств снять, поня-
ла?
- Господи, опомнись, Костик, ты что плетешь, глупость какая, зачем же
тогда лечиться?
- Во, ей сразу глупость, дураком тут же сделала.
- Да и нет у меня денег, все на Петьку с Танюшкой трачу.
- Ну дай хотя бы три, черт с тобой.
- И трех не дам, и рубля не дам. Может, и не жалко, только на водку
ты их у меня не получишь, не надейся.
- Что же это, я на свои деньги и прав не имею? - Константин повысил
голос.
- Так ведь у тебя семья, Костик, подумай. Чего тебе здесь не хватает?
И кормят, и одевают, если чего надо, так я принесу. Ты же пьяный дурной,
дерешься, не дай бог, выгонят, а куда ж ты домой придешь заразный к Та-
нюшке да Петьке? Учти, к детям я тебя не допущу.
- Выходит, стал не нужен я тебе? И к детям не подойди? - чувствова-
лось, что Константин взъярился.
Проходящие мимо Надя и Екатерина Павловна, с которыми я встречал Но-
вый год, невольно замедлили шаг, прислушиваясь к разговору.
- Не боись, Константин, один не останешься, слава богу, чахоткой не
только мужики болеют, есть и женщины с понятием, не то что некоторые, -
Надежда стрельнула глазенками на жену Константина.
Та не осталась в долгу:
- Тоже мне нашлась сердобольная, чужих мужиков отбивать. Своего заве-
ди, его и спаивай, с ним и воюй.
Удар пришелся в цель.
- И заведу. И уж своему-то его же рубля никогда не пожалею. Что он
тебя, этот рупь, спасет? Или есть другой какой, которому Костин рупь
нужнее? - Надежда расхохоталась.
Жена Константина задохнулась от ярости:
- Ах ты, дрянь подзаборная, подстилка вонючая, видно недаром Бог тебя
наказал, чахоточная, чтоб ты сдохла раньше времени, чтоб...
- Сама ты, стерва, заткнись! - криком закричала Надя, заревела в го-
лос, вырвалась от удерживающей ее Екатерины Павловны и побежала к дверям
диспансера.
- Ты вот что, слышь, сюда больше не ходи, - сказал Константин спокой-
но и, набычившись, пошел за Надей.
- Как же так? - растерялась его жена. - Сидели, говорили и вот.
Все... разом... На что же мы жить-то будем?
Она не могла сообразить, что ей делать, машинально поправила волосы,
стряхнула снег с колен, замерла и тихо заплакала.
- Да что же это за напасти такие? - Екатерина Павловна присела рядом
с женой Константина. - Вы уж посдержанней будьте, зачем же на людях
скандалить, грязь друг на друга лить. Костя-то, как ребенок, он все
всерьез принимает, его и обидеть очень легко, может, он потому и забо-
лел, что доверчивый такой, а жизнь жестокая, ох, какая жестокая. Вот и
Надежда никак не может понять, за что ей судьба такая выпала, почему как
меченая она. А вы их своими же руками друг к другу толкнули. Успокой-
тесь-ка лучше, приходите завтра и детей приводите, утро вечера мудренее,
опомнятся они, вот мой-то опомнился, все-таки пришел, выздоравливай ско-
рей говорит, без тебя жить тоскливо, даже дача не в радость, пусто в до-
ме, а ведь три месяца не ходил, не навещал, что же мне теперь в петлю
из-за этого? Нет, только время лечит, время оно все залечит.
Глава двадцать восьмая
--===Северный ветер с юга===--
Глава двадцать восьмая
Не знаю, время или лекарства вылечили меня, но через два дня на обходе Роман
Борисович сказал мне, что получена путевка в санаторий, что уже готова выписка
из истории моей болезни и закрыт бюллетень и что я должен в течение трех дней
прибыть в санаторий. После обхода я получил у Романа Борисовича документы и
напутствие не болеть, то есть питаться вовремя, не курить, не пить, не
волноваться, не перенапрягаться, иначе говоря посвятить свою жизнь уходу за
собой. Я поблагодарил его, забежал в палату, где загрузил свои книжки,
дневники и записи в сетку, оставшиеся продукты завещал Степану Груздеву,
переоделся в отвыкшую от моего тела одежду и вышел за ворота диспансера.
Я вернулся в мир здоровых через четыре месяца, шел по улице, никто из
окружающих не знал о происшедшем со мной и я даже с любопытством погля-
дывал на прохожих - вдруг среди них такой же. Разница между стерильным
покоем больницы и резвым ритмом спешащей толпы сказалась тут же - город
окружил меня своей суетой, окутал шумным потоком машин и духотой в метро
и переполненном троллейбусе.
Дома мало что изменилось. Та же неубранная постель, разбросанные ве-
щи. Долго не мог отыскать свою куртку - все мое барахло, оказывается,
было свалено кучей в углу шкафа. С трудом дозвонился до Тамары - сначала
было долго занято, потом сказали, что ее сегодня не будет, она на ка-
ком-то семинаре.
В редакцию явился, как с того света. Ян Паулс радостно заблестел сво-
им пенсне:
- Ну что, старик, заштопали тебя? Как здоровье? Все члены и органы
фунциклируют?
- Все стало гораздо более лучше, но крепить здоровье надо регулярно.
Поэтому еду в санаторий. А кто у нас сейчас профсоюзный босс? Мне бы
взносы заплатить.
- Витя Горобец. С тех пор как выбрали его председателем месткома поп-
равился еще килограмм на десять. Теперь в нем верных сто двадцать, не
меньше. Как же это я раньше не сообразил выдвинуть тебя на эту долж-
ность, когда ты был худой и бледный? Ты заметил, что у нас, как правило,
все начальство в теле?
- Допрыгаешься ты со своим язычком, Янчик. Отправят тебя отдыхать в
места не столь отдаленные за государственный счет. Ладно, я сейчас к Ли-
ке забегу, потом покурим.
Лика сидела в своем микрокабинетике, обложенная очередными верстками.
- Валерий! Как самочувствие? Ты насовсем?
- Еще нет, но надеюсь месяца через три вернусь окончательно.
- Жалко. Сам видишь, какой завал, никогда такого не было, честное
слово. Впрочем, суета это все, расскажи лучше, что с тобой?
- Отлежал, отходил сто двадцать дней, съел полтора кило таблеток, по-
лучил девяносто уколов, признают годным к жизни, вот только закрепить
здоровье требуют. чтобы не возвращаться в ближайшие лет сорок.
- Ты уж обязательно доведи лечение до конца, нельзя тут быть небреж-
ным. Вот мой Гриша не уберегся, сам знаешь.
Мгновенно всплыл сон на смерть Григория Борзова: война, солдаты, мо-
гилы, я - женщина...
- Да, Лика, знаю...
Она как-то сразу сникла, постарела, глаза покраснели.
- Ты, наверное, тоже там насмотрелся, - сказала она, - не приведи,
господи, испытать такое кому-то. Да и мне тут досталось.
- Представляю себе.
- Нет, ты далеко не все знаешь. Борзов был, как комок энергии, руба-
ха-парень во всеобщем представлении, веселый, язва, но никто не знал,
что с родителями у него было все шиворот навыворот. Какие-то мрачные,
замкнутые люди, особенно мать. Ты пойми меня правильно, здесь не имеет
никакого значения, что я - узбечка, мы познакомились во время его служ-
бы, занесло же матроса в Ташкент, но мать безумно ревновала Григория ко
мне и на поминках обвинила меня в его смерти, так и сказала за столом,
что я специально достала ему это сильное лекарство, чтобы сжить его со
света. Теперь и на работе косятся, шепчутся за спиной.
- Перестань, Лика, что за чушь.
- Я-то знаю, что чушь, но разве людей исправишь?
- А Гарик как?
- Второй Борзов. И по выходке и непоседа, сил никаких нет. Каждый
день что-нибудь откалывает. Вот смотрю я на него, на его друзей - стран-
ное какое-то поколение. Равнодушное. Себе на уме, что ли? Не знаю, но
мы, по-моему совсем другие были.
Впрочем, что я тебя спрашиваю, ты же сам еще мальчишка.
- Ничего, Лика, перемелется - мука будет. И не бурчи, тоже мне стару-
ха нашлась. Знаешь, сколько терпения нужно, чтобы вырастить из балбеса
человека? Спроси у моих предков.
- Знаешь, теперь он у меня один остался, все для него - и джинсы, и
майки, вот магнитофон недавно купила.
- Он хоть ценит это?
- Похоже, что да. Если что-то ему надо, то сразу превращается в тако-
го разумного, любящего сына, что сердце не нарадуется, а как только по-
лучит свое - мать ему уже не нужна. Правда, он на моей стороне - бабку с
дедом, как и покойный Григорий, не переносит, но ненормально это, согла-
сись? И что за жизнь такая...
Мы помолчали.
- Лика, ты извини, - поднялся я, - я к тебе еще обязательно зайду.
Понимаешь, мне еще надо успеть деньги получить.
Я обежал все пять этажей издательства, побывал в редакциях, распла-
тился с профсоюзом, за чей счет я так долго болел и еще собирался отды-
хать.
Яна Паулса я попросил получить деньги по доверенности за бюллетень,
который я пришлю из санатория, и передать их Тамаре.
- Сделаем, старик, не беспокойся. Значит, дышать свежим воздухом
средней полосы России едешь?
- Полной грудью. Кстати, Ян, а полная грудь, это сколько, как ты ду-
маешь?
Ян помедлил с ответом.
- Я думаю, начиная с четвертого номера, не меньше... - авторитетно
начал он, потом спросил. - Ты знаешь, что у Гришки Борзова нашли донжуа-
новский список? Он оказывается вел бухгалтерию на всех своих знакомых
дам. Да-с. Одна из них даже приехала из Горького на похороны. Не могу
только понять, как она узнала о его смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19