В тот вечер, казалось, вечернее солнце тоскливо запело медной трубой
духового оркестра. Удары в большой барабан бились, словно свая входила в
землю, и неверным, съехавшим набок аккордом звучала музыка похорон. Гроб
стоял на грузовике с открытым бортом. Шофера не было видно за ослепшим
от закатного солнца бесшумной машины и нечто единое уже стало в бездуш-
ном механизме и неподвижном покойнике.
Я шел за семенящей толпой.
- Кого хоронят, не скажете?
- Рыбака.
- Что же эта женщина так убивается?
- Еще бы - сын. Мать, а пережила сына-то.
- От чего же он?
- Болел.
Около ямы гроб сняли и поставили на землю. Мать, причитая, несколько
раз поцеловала покойника в лоб, обернутый в ленту церковного свойства.
Потом на белом саване рыжим песком из щепоти насыпали крест. Опять за-
велся оркестр, под его то разбухающий, то сморщивающийся звук прибили
гвоздями крышку. Гроб взяли на веревки, опустили в яму, веревки, резко
продернув, вытащили. Мать набрала горсть сухой земли и выплеснула ее в
яму.
За ней торопливо стали бросать землю в могилу окружающие, пока за де-
ло не взялся могильщик с лопатой.
Я тоже бросил свою горсть и отошел от могилы. Словно отдал обяза-
тельный долг, словно откупился, но страх смерти овладел мной и ее при-
косновение ощущалось шелковой от пыли кожей между пальцами правой руки.
Тропинка, выбранная людьми по наклонному пласту ракушечника, свела
меня с высоты обрыва на галечный пляж. Я сидел на камне, смотрел на мок-
рую от теплой морской воды руку, а прибой, равномерно вздыхая, перебирал
гальку у моих ног, как четки вечности.
Сзади послышался сдерживаемый смех. В тени обрыва, поджав ноги под
юбку и опершись на одну руку, сидела женщина. Перед ней в черных шарова-
рах и цветной тюбетейке на четвереньках стоял уже немолодой мужчина и
целовал ее в шею, в плечи, стараясь одной рукой расстегнуть на ней блуз-
ку.
Женщина не ответила на мой взгляд, но отвела его руку, легко подня-
лась и прямой походкой царицы, принимающей послов, направилась по берегу
в контражур багрового расплава уходящего солнца. Он двинулся за ней с
зашедшимся в счастливой улыбке лицом, слепо шарящий впереди руками и ви-
дя только ее, только ее...
...Вспыхнул в зале свет и зашумел водопад аплодисментов после небольшой паузы,
потому непривычно аплодировать белому пустому экрану, но тут Костя Гашетников
стал вытаскивать на сцену ребят из студии, а мы смущенно и неумело
раскланивались.
Верно говорят, что восторг человека, впервые увидевшего себя на экра-
не подобен восторгу первых зрителей синематографа. В тот вечер наши то-
варищи, студенты, увидели себя в наших фильмах. Это был первый творчес-
кий отчет киностудии Технологического института.
Мы высыпали на улицу веселой гурьбой.
На Москву тихо спустилась кисея майской ночи. Расставаться так не хо-
телось, что решили прогуляться по Садовому кольцу. На Крымском мосту я
задрал голову вверх и увидел небо. Словно в первый раз.
- Звезды смеются, как дети, посмотри, - сказал я Коле Осинникову, по-
вернулся и увидел глаза, но не Коли Осинникова, а чьи-то, в которых мер-
цал звездный свет восхищения.
- Ты кто? - спросил я.
- Том, - сказала она.
- Тогда я - Вал, - подхватил я ее шутку и показал ей на набережную в
цепочках фонарей, - а Москва-то-река совсем офонарела.
- Я тоже, - призналась Том. - Все-таки наши парни из Технологического
- самые талантливые и вы еще наделаете шума в Каннах.
- Ну, почему же, в институте инженеров инженеров транспорта тоже неп-
лохие фильмы делают, - заскромничал я.
- Кто-о-о? - с протяжной усмешкой переспросила она. - Эти стрелочники
и будочники?
- Стрелочники всегда виноваты, такая у них судьба, Том.
- Послушай, Вал, а может, смоемся?
И мы, схватившись за руки, сначала на цыпочках, потом перейдя на гро-
хочущий аллюр, хохоча , скатились по каменной лестнице.
Река томно и маслянисто перемигивалась с огнями набережной и чем
дальше мы шли, тем становилось тише, будто город остался далеко за спи-
ной, мы перешли по железнодорожному мосту пока нас совсем не скрыла тем-
нота Нескучного сада.
- Ты - не Вал, я знаю, ты - Валерий Истомин и ты самый талантливый в
студии.
- А еще что ты знаешь?
- Все, что мне надо, я про тебя знаю.
- Значит, ты знаешь, с кем связалась, что времени в моей жизни на лю-
бовь нет, зачем я буду морочить голову красивым девушкам, как ты, если я
уже женат... на кино?
- Я - не та девушка, которой требуется морочить голову. Я - Том. И
можешь на мне не жениться. Это совсем необязательно. А с тобой я все
равно буду. Всегда, когда ты этого захочешь.
Так мне никто прежде не говорил...
...звезды - сияющие дети, улыбнитесь нам с высоты, вы знаете, что мы вместе,
что мы любим, что мы, разорвав пелену предрассудка, рассудили силой любви, что
нет тяжелее проступка БЫТЬ ВРОЗЬ...
...помнишь старуху, твою бабку, оживший камень, сухая плоть, что ей чудится в
ночи, она стоит косматая, белая у нашего дивана, пытается что-то различить в
полумраке, ты прячешь меня под одеяло, она стоит, долго качаясь, исчезает,
тихо качаясь, а я тону лицом в твоем горячем теле...
...перед рассветом ты плакала, помнишь? горячо плечам от твоих слез, я
растерян и глажу тебя неумелой рукой, я иду по рассветным улицам, мне
навстречу майские солнечные влюбленные, забывшие про сон, а плечам горячо от
слез, горячо от твоих слез, горячо...
...ты видишь сны о том, чего нет?.. как я тебе изменяю?.. это сон о
том, чего нет... и не будет...
...ау, ты просила меня найти слово, волшебное слово, которое произнесешь, и
прекратится нечаянная ссора и ссорка между нами, я скажу тебе брлм-брлм, а ты
засмеешься, как сейчас, и будет звучать слово, как колокол, и звенеть, как
колокольчик...
...психологический практикум: запомни следующие шестнадцать слов и говори их
мне в любом порядке:
я люблю тебя я
люблю тебя я люблю
тебя я люблю тебя
я люблю тебя я
...если бы ты была моей мамой, а я ходил бы в школу, то приносил бы тебе
только пятерки...
...с добрым утром, Том! я когда-нибудь сниму фильм "С добрым утром, Том!", а
потом фильм "Я люблю тебя, Том!"...
...если я попаду в ад, то дьяволу будет легко придумать самую страшную пытку
для меня - это разлука с тобой...
...только тронулся поезд, как наши сердца, связанные единой нитью,
почувствовали, как она натягивается и чем дальше, тем сильнее и если эта
ниточка оборвется у твоего сердца, то мое не выдержит удара...
...чувство
упрямо
вступает
в броженье,
в усладу,
в мороз
по к-о-ж-е -
стреножено гривой вздымает.
Нужен... СТАРТ!
как стон беременной женщины,
раненной в живот,
пытка ждать,
как синхронный топот ломающий мосты,
пытка ждать,
как любовный шепот среди листвы,
пытка ждать,
как стихийный ропот толпы,
пытка ждать,
тяжелее удава на горле крика
пытка ждать -
одним многолика -
пыткой ждать
...без тебя одиноко, а кто виноват?! ты! уехал и стало тоскливо, хочешь
искупить вину? приезжай...
...и снимет кольца свои удав одиночества...
...осталось три дня, раз, два, три, раз... два... три...
раз - день, два - день, три - день! динь-бом-день! о, день! динь -
бом - день! шибче, жарче, шибче, жарче па-ро-воз - только искры с-под
колес! и вновь хмелем любовь...
...кому ясна твоя сила, женщина? острота твоих грудей смята грудью моей, но
они острые в сердце моем, я сдаюсь, победив тебя, женщина...
...Звонок Аллы застал меня врасплох.
- Кисуля, роднуля, золотуля, дрянь ты эдакая, где пропадал, поматро-
сил и бросил? - как всегда пулеметно выдала она.
- Жизнь бьет ключом, Алусь. Разводным.
- Есть проблемы?
- Да так... Слушай, я тут антирелигиозный фильм затеял.
Снять просто. Все на крупных планах. Вот незадача - икону классную
нужно, где взять?
- У Ляльки, где же еще?
- Точно?
- Как в сберкассе. Я ей позвоню. Заодно и встретимся. Идет?
- Ты моя Алочка-выручалочка.
- А от нее можно завалиться ко мне.
Мои взаимоотношения с Аллой были свободны от каких-либо обязательств
- таково было ее условие наших встреч. "Ты - не мой принц, - рассуждала
она, - а я никогда не заменю тебе кино, делить же тебя с кем-то или с
чем-то не желаю. Ну, встретились на жизненном пути двое, ну, порадовали
друг друга, и разлетелись..." Поэтому я решил не скрывать про Тамару -
все равно рано или поздно придется сказать. Тем не менее я замялся:
- Ты знаешь... Я, наверное, буду не один.
- Не поняла.
- Есть... человек.
- Ясно... Я ведь тоже приду не одна... Я замуж выхожу.
- Поздравляю, - повеселел я.
Лялька - армянка. Ее родители заграницей работали. Жила она одна в
однокомнатной квартире, потому что не сотворил ей Бог половинки в мужс-
ком обличье, вроде и глаза красивые и волосы, а вот не тянет назвать ее
любимой - и вот с годами отяжелела понемногу фигура, налился второй под-
бородок, а нежный пушок на верхней губе превратился в черные усики.
Лялька давно смирилась с одиночеством и всю силу своей нерастраченной
любви вкладывала в застолье для своих подруг, в том числе и Аллы, кото-
рая, надо сказать с удовольствием этим пользовалась. В тот раз Лялька
удивила нас супом из кефира.
Нас было пятеро: Лялька, Алла со своим женихом Алексеем и я с Тама-
рой.
Лялька достала из шкафа иконы - вешать на стену она их не хотела,
чтобы совсем в монашку не превратиться, да не было принято это в те вре-
мена. Мы стали разглядывать лики святых, я рассказал житие святого Нико-
лая-угодника и о том, как недавно нашел в своем почтовом ящике лист из
ученической тетради, свернутый треугольником, где без знаков препинания
писалось детским почерком о чуде с калекой, которая верой своей исцели-
лась и ходит теперь по земле и несет людям освобождение от забот и тя-
гот, только ждите ее прихода, для этого надо переписать письмо и разос-
лать верным людям в пять адресов, чем и заслужишь ее явление, и как я
задумал снять фильм про чудо. Сказано в писании, что Бог - есть любовь,
это верно еще и потому, что если дарована человеку Любовь, я посмотрел
при этом на Тома, то она - чудо и героиня моего будущего фильма исцеля-
ется высоким чувством Любви, как у Ромео и Джульетты. Но тот, кого полю-
била героиня, в Бога не верует и тогда мать, фанатично исповедующая, что
ис целение произошло только благодаря обрядам, своими же руками разруша-
ет счастье дочери, уничтожает Чудо Любви. В финале после титра "конец
фильма" пойдут документальные кадры, снятые в церквях: иконы, свечи,
свечи, свечи и бесконечный поток женских лиц, истовых, скорбных, ищущих
исцеления, ждущих чуда, чуда любви...
- А ведь верно, давно я в церкви не была, - задумчиво сказала Лялька.
- А как вы будете снимать в церквях? Скрытой камерой? -заблестел оч-
ками Алексей.
Ответить я не успел. Алла стояла в дверях комнаты с пылающим лицом и,
сузив глаза, смотрела на Тамару.
- Тоже за чудом любви явилась? - Алла мотнула головой в мою сторону.
- Думаешь, что он на тебе женится? Да ни в жизнь!
Для него кинокамера - нареченая, ему же никто не нужен, а если он и
сделает эту глупость, женится на тебе, дурочка, все равно будет бегать
ко мне, понятно сказано?
- Алусь, ты что от кефира взбесилась? - ошалел я, - у тебя жених тут,
Алексей.
- Кто-о-о? Этот? Да ты только посмотри на него...
- Да, Алла, я люблю Валерия, - спокойно сказала Тамара, - и если он
мне будет изменять, значит, я плоха для него, и тогда нечего на зеркало
пенять, коли... Но если уж он со мной, то он мной, неделимый.
В лифте Тамара, наконец, посмотрела на меня.
- И много у тебя таких Аллочек-выручалочек?
- Будь моей женой, Том.
- Как скажешь, любимый.
... Тамара осторожно переступала по дну и, нагибаясь, пропускала через
растопыренные пальцы поток воды, как бы ерошила ей гриву, а река ластилась
струями, тихо шумела в прибрежном ивняке, урчала пузырчатыми водоворотами у
нее под коленками. Щедрый, не затуманенный тучами свет солнца согревал воздух,
блестел, кувыркаясь, в ряби реки и отраженно сливался с улыбкой Тамары. Она,
радуясь, шла вверх по течению, а река бежала ей навстречу, казалось, они
болтали о чем-то своем, секретничали, пересмеивались, тихо охали и изумлялись
тому, что только им ведомо. И уже казалось, что не только река - закадычная
подружка Тамары, но и само солнце взяло ее в свои ласковые ладони и деревья
кивали ей кронами, так ей было слитно с этим ясным днем от переполнявшей ее
ликующей жизни.
Для всех у Тамары был свой привет , она улыбалась солнцу, смеялась с
рекой и подмигивала деревьям - только мне, мне не было ни одного взгля-
да, ни единого знака, хотя я сидел недалеко на маленьком песчаном пляже,
откуда Тамара, не отряхнувшись от налипшего песка, ушла в воду. Только
что мы лежали рядом, касаясь мизинцами друг друга и этого малого касания
было достаточно для убежденности, что мгновение счастья будет вечным и
наше будущее также безоблачно, как это небо, и нас никто и ничто не раз-
лучит, тем более что мы уже прожили неразлучно первую неделю нашего ме-
дового месяца.
Но она встала и ушла.
В сиянии ее радостного бытия я перестал существовать, меня с собой не
взяли, порвавшийся контакт уколол меня в сердце, я смотрел на нее и
вдруг, нет, не ржавчина ревности тронула мою любовь к Тамаре, просто
явилось ощущение холодка от приоткрывшейся бездны одиночества и возникла
неясная боль слева под лопаткой.
Может, именно в этот момент болезнь в первый раз коснулась своей ядо-
витой рукой моего легкого?
...Было очень жарко в тот день, когда я отвозил жену в первый раз делать
аборт. От душного солнечного марева, от нудного звона жары того дня до сих пор
сохнет во рту и невольно прищуриваются глаза. Все слова, все поступки и
события в тот день были двойными, как тени во время солнечного затмения.
Я отпросился и приехал домой рано, к часу дня. Тамара сидела в белом
стеганом халате перед зеркалом и снимала перед зеркалом поролоновые би-
гуди, похожие на катушки, только вместо ниток намотаны черные волосы. Во
всем мне виделась больница, операция - белый халат, бигуди топорщились
тампонами, шпильки-невидимки зажимали сосуды волос, металлическая рас-
ческа сверкала хирургическим инструментом в быстрых изогнутых руках над
покорно склоненной шеей.
Из еды, как всегда, в доме ничего не было, решили пообедать в ресто-
ране "Парус", где днем кормили комплексными обедами.
Троллейбусы ходили редко и были переполнены, мы прошли по длинной
пыльной улице две остановки.
В ресторане стояла небольшая, но медленно двигающаяся очередь.
В зале мы подошли к столику, за которым уже сидели двое. Один толс-
тый, розовый, с залитым потом бесцветными глазами, другой худой, черный,
небритый, в такой же, как у меня, трикотажной полосатой рубашке, только
жеваной и грязной. На столе стоял захватанный потными руками графинчик с
водкой. На вопрос, свободны ли другие два места, они не ответили. Толс-
тый бессмысленно моргал белесыми ресницами, черный что-то пробормотал и
уставился в окно.
Сели. Долго ждали официантку, а когда она пришла, то на нас не обра-
тила никакого внимания, а стала отрывочно, намеками что-то говорить тем
двоим.
- Нас покормят, как думаешь? - спросил я Тамару.
- Ты что, не видишь, они ждут каких-то баб, с официанткой договарива-
ются, - громко, с усмешкой сказала Тамара.
Мне было физически неприятно, что у меня такая же рубашка, как у чер-
ного.
Официантка принесла нам комплексный обед, мы механически и невкусно
поели, расплатились и вышли.
Я все время боялся, что она сорвется и мучился, не зная о чем гово-
рить, но вроде бы все шло нормально, у меня постепенно отлегло от сердца
и даже стало бы совсем скучно, если бы не небольшая настороженность.
От станции метро до больницы мы долго шли улицей, составленной из
одинаковых, как невзрачные близнецы, домов пока не остановились перед
большим пустырем, за которым желтел лес.
- А ведь больница была здесь... - удивленно сказала Тамара.
"Откуда она знает, что именно здесь, была уже в ней?" - обожгло меня.
Мы постояли молча, потом она достала из сумки все документы и нашла
название улицы, которую мы давно прошли.
Больница оказалась родильным домом, его из-за ремонта полностью пере-
вели на гинекологию.
В день пропускали по шестьдесят женщин.
В приемной висело объявление:
"При приеме на аборт иметь:
1. Паспорт.
2. Справку о зарплате.
3. Халат.
4. Тапочки.
Все остальные вещи возвращаются, а также часы, кольца, браслеты и
серьги."
И тут выяснилось, что квитанции об уплате за аборт потеряна и без-
возвратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19