Звучит музыка Шостаковича.
Возникает мощное "ура". Иностранцы, каждый на своем языке, приветствуют Сталина. Гремит песня: "За Вами к светлым временам идем путем побед".
Апофеоз.
На этих планах появляются титры: "Конец".
На экране замелькали кресты и точки, какие-то монтажные знаки. Пленка кончилась. В просмотровом зале зажегся свет.
Сталин поднялся из кресла и прошелся перед экраном, разминаясь. Для всех это был всегда знак его раздумий. Так оно и было. Он любил думать прохаживаясь. Но последнее время вставал и начинал ходить не только потому, что хотел подумать. Кости болели, не мог долго сидеть. Даже на Пленумах ЦК вынужден был вставать и медленно ходить взад-вперед позади трибун. Знал, что за каждым его движением напряженно следят сотни глаз. Поэтому старался приурочить свои разминки к наиболее важным выступлениям. Не всегда получалось. Кости начинали ныть и не к месту. В этих случаях даже рутинные процедуры заседаний обретали в глазах присутствующих особый, потаенный смысл.
Правильно театральные деятели говорят: движение сильнее слова. Сталин давно это сам заметил. Намного раньше, чем где-то случайно прочитал. У Немировича-Данченко? Или у этого непререкаемого авторитета Крэга? Ну, неважно. Там хорошо было сказано: если во время монолога Гамлета у задника появится и начнет ходить пожарник, все будут смотреть не на Гамлета, а на него. И еще там было про другой театральный закон: жест должен быть минимальным. И до этого Сталин тоже сам додумался.
Но сейчас это не имело значения. В уютном кинозале Ближней дачи с двумя десятками удобных кресел перед просторным экраном был, кроме него самого, только один человек. И это был не тот человек, перед которым нужно выверять движения и жесты. Это был председатель Комитета по кинематографии Большаков.
Можно сказать, министр.
Сталин преобразовал наркоматы в министерства. Хватит народных комиссаров. Что-то в этом названии было уже архаичное, пыльное. Кожанки, тачанки. И иностранцам непонятно. Кто такой нарком? Кто такой предсовнаркома? Председатель Совета Министров. Все ясно. Все точно. И вполне в духе российской традиции. Еще раньше со всеми комдивами, комбригами и командармами покончил. Лейтенант. Генерал. Маршал. Главный маршал. И погоны с соответствующими звездами вместо петлиц с кубарями, шпалами и ромбами. Как в царской армии? А кто сказал, что в царской армии все было плохо?
Товарищи, правда, разогнались: присвоили ему звание генералиссимуса. Заставь дурака Богу молиться. В хорошенькую компанию его сунули: Франко, Чан Кайши, петровский шут князь Алексашка Меньшиков. Ну, хоть Суворов еще. Ладно, согласился. Генералиссимус так генералиссимус. Так еще дальше пошли. Как-то в приемной увидел начальника тыла Хрулева. В каком-то павлиньем одеянии. "Что это?" - "Новая форма, товарищ Сталин". - "Для кого?" - "Для вас, товарищ Сталин". Мундир генералиссимуса. Изобрели, твою мать. Делать нечего. Ничего не сказал, молча прошел в кабинет. Больше этой формы никогда не видел. Так и ходил, когда нужно было, в маршальском мундире.
В нем прилетел и в Берлин.
Не буквально, конечно. А вот так, как в этом кино. Образно.
Фигурально.
Министр Большаков стоял в углу просмотрового зала. Словно умяв себя. Чтобы быть меньше, ничтожней. Ждал, что Сталин скажет.
Cталин спросил:
- А вам самому, товарищ Большаков, нравится этот фильм?
- Это еще не фильм, товарищ Сталин. Это самый первый, черновой вариант, над ним предстоит еще много работать. Это, можно так сказать, только половина работы. Материал.
- Я знаю, что это черновой вариант. Вам нравится этот материал?
- Режиссер Чиаурели снял все в полном соответствии со сценарием. Сценарий был одобрен вами, товарищ Сталин.
Сталин лишь головой покачал:
- Наверное, товарищ Большаков, я так и не смогу получить ответ на свой вопрос. Или смогу? Вам самому этот черновой материал нравится? Или не нравится?
- Товарищ Сталин! Это не просто художественный фильм. Кинофильм "Падение Берлина" имеет огромное политическое значение. Поэтому я не считаю себя вправе давать ему оценку. Эту оценку можете дать только вы.
- Большой вы дипломат, большой. Отправлю я вас, пожалуй, послом. Куда-нибудь в Африку. Потом в Европу переведу. Если не съедят. Нравится или не нравится?!
- Так точно, товарищ Сталин!
- Что - так точно?!
Большаков шумно вздохнул и обреченно сказал:
- Нравится.
- Наконец-то!.. Мне тоже нравится. Что с вами, товарищ Большаков? Да вы сядьте, сядьте.
- Спасибо, товарищ Сталин.
Большаков кулем свалился в кресло.
- Нервные какие-то министры пошли!.. Вот какая мысль меня беспокоит. Не скажут ли наши недоброжелатели, что этот фильм - чистая пропаганда, потому что товарищ Сталин не был в Берлине?
- Откуда им знать? Вы могли быть в Берлине секретно.
- Секретно? - переспросил Сталин. - Но ведь в финале - иностранцы. Как там в сценарии сказано?
- "Иностранцы, каждый на своем языке, приветствуют Сталина", - наизусть процитировал Большаков.
- Видите? Иностранцы.
- Снять иностранцев? Пусть приветствуют только наши?
- А правильно ли это? Разве мировая прогрессивная общественность не приветствовала в лице товарища Сталина весь советский народ, победивший гидру фашизма?
- Можно сделать по-другому, - предложил Большаков. - Пусть финал будет - словно бы сон героя. Или героев. Они мечтали увидеть вас в Берлине. Они мечтали приветствовать вас в сердце побежденной фашистской Германии. И эта мечта сбылась!
- Остроумно, - подумав, заметил Сталин. - Но... Пропаганда должна быть абсолютной. Это еще доктор Геббельс сказал. А он был очень неглупый человек. Очень. Жаль, что он покончил с собой и лишил нас удовольствия увидеть его на Нюрнбергском процессе. И услышать его. Он бы наверняка высказал там немало интересных мыслей. И удовольствия увидеть его болтающимся в петле он нас лишил. И это тоже досадно. Так вот. Пропаганда должна быть цельной. Без полутонов. Без всяких "словно бы". Товарищ Сталин был в Берлине. Руины фашистской столицы лежали у его ног. Воины-освободители приветствовали его в Берлине. А что скажут наши недоброжелатели - так на это нам с высокой точки насрать! Правильно, товарищ Большаков?
- Так точно, товарищ Сталин! Насрать и растереть!
- А вот растирать не надо. Скажите, чтобы прокрутили еще раз финал. С кадров "огромная серебристая птица".
Свет погас. Пошла пленка.
"Огромная стальная птица проплывает над головами..."
- Два замечания, - проговорил Сталин, когда свет в просмотровом зале снова зажегся. - Обращение "товарищи" снять.
- А как? "Братья и сестры?" "Дорогие соотечественники?"
- Никак. Вообще без обращения. Он начинает говорить, и все. И в конце речи: "Пусть и в мирной жизни..."
- "Пусть и в мирной жизни вашими лозунгами будут слова: "Ни шагу назад! Наше дело правое, победа будет за нами!" Эти?
- Да. Тоже снять. Это военные лозунги. А у нас пока еще мир.
- Значит, заключительными словами будут: "Мира и счастья вам всем, друзья мои"?
- Правильно, - кивнул Сталин. - И еще. Последняя точка. У вас там написано "конец".
- Да. Так принято во всем мире. "Конец". "Энд". "Фин".
- Вот пусть во всем мире и пишут "конец". А мы напишем "конец фильма". Это у них конец. А у нас еще далеко не конец. У нас еще, можно сказать, только начало.
- Все будет сделано, товарищ Сталин. Разрешите идти?
- Идите, товарищ Большаков. Работайте. Я уверен, что это будет очень хороший и нужный фильм.
Большаков вышел. Задом. Выпятился. Как японская гейша.
Сталин не добавил: "И очень своевременный". Но подумал об этом.
Да, своевременный. Очень удачно, что он выйдет на экраны страны и всего мира сейчас, а не вышел сразу после войны. После войны вышел другой фильм "Встреча на Эльбе". Очень кстати. Простые русские парни. Простые американские парни. Братья по оружию. Президенту Трумэну он был, надо полагать, как серпом по яйцам. На "ура" прошел. И у нас, понятное дело. И главное - в Америке. Поди-ка повысь голос на СССР, когда в кинотеатрах на Бродвее выстраиваются очереди в два квартала на "Встречу на Эльбе", а по всей Америке распевают "Катюшу". Да хоть десять у тебя атомных бомб. Сиди на них и скрипи зубами. А мы тебе еще и Уланову подсунем. И советский цирк, самый веселый цирк в мире. Михаила Ботвинника, который вот-вот станет чемпионом мира. А для интеллигентов - Прокофьева и Шостаковича. А сверху еще - движение сторонников мира.
Досадно, конечно, что Рузвельт умер. Всего месяц, бедняга, не дожил до победы. И не сказать, что старый был. Только шестьдесят четыре. А поди ж ты. Сталин ничуть не покривил душой, когда написал Черчиллю: "Я особенно чувствую тяжесть утраты этого великого человека, нашего общего друга". Если бы Рузвельт не умер, все было бы проще. Вряд ли американцы сбросили бы свои бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Там уже все было на мази, уже ушло в Белый дом письмо за подписью Эйнштейна, Оппенгеймера, Бора, Ферми, Сцилларда и других всемирно известных физиков-ядерщиков с призывом к президенту США прекратить работы над созданием атомного оружия. Оно может ввергнуть мир в апокалипсис. Рузвельт бы внял. Но он не успел прочитать этого письма. Прочитал Трумэн. Этот не внял. На Потсдамской конференции в июле 45-го он только что ногами не сучил от нетерпения, ожидая сообщения о первом испытании атомной бомбы. А когда получил шифровку "Бэби родился", чуть не лопнул от самодовольства. Подумал, наверное: теперь с дядюшкой Джо легко будет разговаривать. Как легко бандиту, вооруженному кольтом, разговаривать с безоружным прохожим. Сообщил об испытании, даже не слишком стараясь скрыть свое торжество. Чего он, интересно, ждал? Что Сталин побледнеет, коленки у него задрожат?
Сталин не побледнел. И коленки у него не задрожали. Потому что он знал, о чем президент Трумэн намерен ему сообщить. Еще в марте 45-го, за четыре месяца до Потсдама, Берия представил Сталину обобщенный доклад о состоянии работ в США по реализации "Манхэттенского проекта". Уже через двенадцать дней после сборки первой атомной бомбы в Лос-Аламосе описание ее устройства было передано Курчатову и Кикоину. Сто тридцать тысяч человек было занято в "Манхэттенском проекте", он обошелся американцам в два миллиарда долларов. Понятно, что президент Трумэн хотел получить политические проценты с этих миллиардов. А что он получил? Ничего он не получил. Сталин никак не отреагировал на его сообщение. Просто никак. Будто и не услышал. Американцы подумали: не понял. Попытались разъяснить. А он все равно не понял.
Это было единственно верное решение. Никакого другого решения в этой ситуации быть не могло. Прохожий не увидел заряженного кольта в руках бандита. Не понял, чем это он так размахивает, что за хреновину сует ему под нос. Что делать бандиту? Стрелять? Но как стрелять, когда вокруг люди? А прохожий идет себе своей дорогой.
Чтобы так себя вести, нужно, конечно, иметь крепкие нервы. У Сталина были крепкие нервы. Пока суд да дело, прибрал к своим рукам Болгарию, Румынию, Чехословакию, Венгрию, Польшу. В Югославии Тито был. Про Прибалтику и говорить нечего. К Финляндии подбирался. Его танки одним броском могли дойти до Парижа. В считанные дни - до Рима, Мадрида и берегов Ла-Манша. В Европе стояла его пятимиллионная армия, равной которой не было ни у кого никогда во всем мире.
У Трумэна сдали нервы. Ахнул своими "бэби" по Хиросиме и Нагасаки. Чтобы Сталин понял, что у него в руках. А он снова сделал вид, что не понял. Ноль вниманья, фунт презренья. По танкам атомной бомбой не ахнешь. На Москву замахнуться? А мировое общественное мнение для чего? Поднять руку на союзника, простого русского парня, брата по оружию? Шутить изволите, мистер Трумэн. Диалектика. Сила есть, ума не надо? Надо. Даже атомной бомбе можно противопоставить несколько сотен метров целлулоидной пленки. С той же "Встречей на Эльбе". Только нужно уметь это сделать.
Да, с Рузвельтом не повезло. Зато с Черчиллем повезло. Если бы он остался до конца Потсдамской конференции, Сталину пришлось бы, конечно, трудней. Сталин насквозь видел этого неукротимого английского бульдога. Но и тот насквозь видел Сталина. Но посередине конференции Черчилль улетел в Лондон, а вместо него в Потсдаме появился новый премьер-министр Великобритании мистер Клемент Ричард Эттли, лидер лейбористской партии, победившей на парламентских выборах. Хорошо подыграли английские избиратели, в масть. Пока Эттли осваивался, пока находил общий язык с Трумэном, поезд ушел.
Но Черчилль не успокоился. Умный все-таки, сукин сын. Он раньше других понял, что Сталин сумел обесценить американского козырного туза - атомную "бэби", что сейчас нужно играть другими картами. И он включился в игру. Его речь 5 марта 46-го года в американском городе Фултоне - это был сильный ход. "Советы контролируют уже не только всю Восточную, но и Центральную Европу". "Пора стукнуть кулаком". Сталин понимает только язык силы. Запад должен осознать, что в мае 1945 года война не закончилась, из "горячей" она превратилась в "холодную". "Холодная война". Слово было сказано. Но поздно.
Да, Черчилль сделал в Фултоне сильный ход. Но мировое общественное мнение - это не автомобиль, который можно остановить, резко нажав на тормоз, и круто развернуть в другую сторону. Это, скорее, океанский лайнер с огромной инерцией движения вперед. Нужно время, чтобы изменить его ход. И Сталин не расположен был безучастно наблюдать за действиями команды.
Опытный политик и силу противника может обратить в его слабость. Мистер Черчилль призывает к "холодной войне" против вчерашнего своего союзника? Зачем? Совершенно ясно: чтобы превратить эту войну в "горячую", разжечь новый мировой пожар. Значит, кто такой мистер Черчилль? Мистер Черчилль поджигатель войны. А мистер Трумэн и мистер Эттли - его подручные.
Может ли мировая прогрессивная общественность мириться с этим? Нет, не может. А кто вдохновляет и возглавляет мощное, день ото дня набирающее силу движение сторонников мира? Советский Союз. Советский народ, победивший фашистского зверя. Советский народ, на которого пало основное бремя войны и который поэтому умеет ценить мир.
Вот тут и самое время напомнить, кто победил фашистскую Германию. Вот тут и самое время выпустить на мировые экраны кинофильм "Падение Берлина".
"Будем же беречь мир во имя будущего. Мира и счастья вам всем, друзья мои!"
Сталин вышел из кинозала. Через боковое крыльцо спустился в сад. На клумбах пылали маки. Цвела липа.
Июнь. Молодое лето.
В хорошем месте Ближняя. Русская природа. В очень хорошем.
И все-таки сознание вторично. Как ты ни крути. А первична материя. Атомная бомба - это материя. А вся эта борьба за мир, все эти фильмы - это вторично. Долго на этом не протянуть. Вернее, можно протянуть достаточно долго. Но это будет именно "протянуть". Ни о какой активной политике не может идти и речи. Любой резкий шаг, любое неосторожное движение - и Черчилль не упустит возможности им воспользоваться.
На Западе времени не теряют. Вовсю раскручивается идеологическая машина. Пугало коммунизма. Охота за ведьмами. Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Понятно, что это мракобесие. Но это нам понятно.
Кардинальный выход тут только один - как можно скорей сделать свою бомбу. Сразу после возвращения из Потсдама Сталин приказал Берии лично возглавить все работы по советскому атомному проекту. Был создан Спецкомитет правительства с чрезвычайными полномочиями. Берия был назначен председателем комитета. В комитет вошли Маленков, Вознесенский, академики Курчатов и Капица, нарком боеприпасов Ванников, зам. наркома внутренних дел Завенягин. Подписывая постановление, Сталин сказал Берии:
- Все, что потребуешь, получишь немедленно. Все дела - в сторону. У тебя сейчас только одно дело - бомба. Срок не назначаю. Но он есть. Когда он кончится, мы об этом узнаем. В этот день они сбросят нам на головы свою бомбу.
Вот этот день и нужно было отодвинуть как можно дальше.
Всеми способами.
Противостоять - там, где можно противостоять.
Там, где нельзя, - идти на сотрудничество. Или делать вид, что готовы к сотрудничеству.
Переговоры по Берлину? Давайте вести переговоры по Берлину. (Но будем иметь в виду, что Берлин находится в советской оккупационной зоне, и только по своей доброй воле СССР допускает бесперебойную связь Западного Берлина с оккупационными зонами наших уважаемых союзников.)
Переговоры по Китаю? Но в Китае народно-освободительная армия Мао Цзэдуна ведет войну с прогнившим режимом Чан Кайши. Это гражданская война, внутреннее дело Китая. Если Запад считает возможным сделать положение в Китае предметом переговоров, то Советский Союз с таким же правом может потребовать международного вмешательства во внутренние дела Великобритании. В частности - в ее отношения с Индией и Бирмой, где идет народно-освободительная борьба против английских колонизаторов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Возникает мощное "ура". Иностранцы, каждый на своем языке, приветствуют Сталина. Гремит песня: "За Вами к светлым временам идем путем побед".
Апофеоз.
На этих планах появляются титры: "Конец".
На экране замелькали кресты и точки, какие-то монтажные знаки. Пленка кончилась. В просмотровом зале зажегся свет.
Сталин поднялся из кресла и прошелся перед экраном, разминаясь. Для всех это был всегда знак его раздумий. Так оно и было. Он любил думать прохаживаясь. Но последнее время вставал и начинал ходить не только потому, что хотел подумать. Кости болели, не мог долго сидеть. Даже на Пленумах ЦК вынужден был вставать и медленно ходить взад-вперед позади трибун. Знал, что за каждым его движением напряженно следят сотни глаз. Поэтому старался приурочить свои разминки к наиболее важным выступлениям. Не всегда получалось. Кости начинали ныть и не к месту. В этих случаях даже рутинные процедуры заседаний обретали в глазах присутствующих особый, потаенный смысл.
Правильно театральные деятели говорят: движение сильнее слова. Сталин давно это сам заметил. Намного раньше, чем где-то случайно прочитал. У Немировича-Данченко? Или у этого непререкаемого авторитета Крэга? Ну, неважно. Там хорошо было сказано: если во время монолога Гамлета у задника появится и начнет ходить пожарник, все будут смотреть не на Гамлета, а на него. И еще там было про другой театральный закон: жест должен быть минимальным. И до этого Сталин тоже сам додумался.
Но сейчас это не имело значения. В уютном кинозале Ближней дачи с двумя десятками удобных кресел перед просторным экраном был, кроме него самого, только один человек. И это был не тот человек, перед которым нужно выверять движения и жесты. Это был председатель Комитета по кинематографии Большаков.
Можно сказать, министр.
Сталин преобразовал наркоматы в министерства. Хватит народных комиссаров. Что-то в этом названии было уже архаичное, пыльное. Кожанки, тачанки. И иностранцам непонятно. Кто такой нарком? Кто такой предсовнаркома? Председатель Совета Министров. Все ясно. Все точно. И вполне в духе российской традиции. Еще раньше со всеми комдивами, комбригами и командармами покончил. Лейтенант. Генерал. Маршал. Главный маршал. И погоны с соответствующими звездами вместо петлиц с кубарями, шпалами и ромбами. Как в царской армии? А кто сказал, что в царской армии все было плохо?
Товарищи, правда, разогнались: присвоили ему звание генералиссимуса. Заставь дурака Богу молиться. В хорошенькую компанию его сунули: Франко, Чан Кайши, петровский шут князь Алексашка Меньшиков. Ну, хоть Суворов еще. Ладно, согласился. Генералиссимус так генералиссимус. Так еще дальше пошли. Как-то в приемной увидел начальника тыла Хрулева. В каком-то павлиньем одеянии. "Что это?" - "Новая форма, товарищ Сталин". - "Для кого?" - "Для вас, товарищ Сталин". Мундир генералиссимуса. Изобрели, твою мать. Делать нечего. Ничего не сказал, молча прошел в кабинет. Больше этой формы никогда не видел. Так и ходил, когда нужно было, в маршальском мундире.
В нем прилетел и в Берлин.
Не буквально, конечно. А вот так, как в этом кино. Образно.
Фигурально.
Министр Большаков стоял в углу просмотрового зала. Словно умяв себя. Чтобы быть меньше, ничтожней. Ждал, что Сталин скажет.
Cталин спросил:
- А вам самому, товарищ Большаков, нравится этот фильм?
- Это еще не фильм, товарищ Сталин. Это самый первый, черновой вариант, над ним предстоит еще много работать. Это, можно так сказать, только половина работы. Материал.
- Я знаю, что это черновой вариант. Вам нравится этот материал?
- Режиссер Чиаурели снял все в полном соответствии со сценарием. Сценарий был одобрен вами, товарищ Сталин.
Сталин лишь головой покачал:
- Наверное, товарищ Большаков, я так и не смогу получить ответ на свой вопрос. Или смогу? Вам самому этот черновой материал нравится? Или не нравится?
- Товарищ Сталин! Это не просто художественный фильм. Кинофильм "Падение Берлина" имеет огромное политическое значение. Поэтому я не считаю себя вправе давать ему оценку. Эту оценку можете дать только вы.
- Большой вы дипломат, большой. Отправлю я вас, пожалуй, послом. Куда-нибудь в Африку. Потом в Европу переведу. Если не съедят. Нравится или не нравится?!
- Так точно, товарищ Сталин!
- Что - так точно?!
Большаков шумно вздохнул и обреченно сказал:
- Нравится.
- Наконец-то!.. Мне тоже нравится. Что с вами, товарищ Большаков? Да вы сядьте, сядьте.
- Спасибо, товарищ Сталин.
Большаков кулем свалился в кресло.
- Нервные какие-то министры пошли!.. Вот какая мысль меня беспокоит. Не скажут ли наши недоброжелатели, что этот фильм - чистая пропаганда, потому что товарищ Сталин не был в Берлине?
- Откуда им знать? Вы могли быть в Берлине секретно.
- Секретно? - переспросил Сталин. - Но ведь в финале - иностранцы. Как там в сценарии сказано?
- "Иностранцы, каждый на своем языке, приветствуют Сталина", - наизусть процитировал Большаков.
- Видите? Иностранцы.
- Снять иностранцев? Пусть приветствуют только наши?
- А правильно ли это? Разве мировая прогрессивная общественность не приветствовала в лице товарища Сталина весь советский народ, победивший гидру фашизма?
- Можно сделать по-другому, - предложил Большаков. - Пусть финал будет - словно бы сон героя. Или героев. Они мечтали увидеть вас в Берлине. Они мечтали приветствовать вас в сердце побежденной фашистской Германии. И эта мечта сбылась!
- Остроумно, - подумав, заметил Сталин. - Но... Пропаганда должна быть абсолютной. Это еще доктор Геббельс сказал. А он был очень неглупый человек. Очень. Жаль, что он покончил с собой и лишил нас удовольствия увидеть его на Нюрнбергском процессе. И услышать его. Он бы наверняка высказал там немало интересных мыслей. И удовольствия увидеть его болтающимся в петле он нас лишил. И это тоже досадно. Так вот. Пропаганда должна быть цельной. Без полутонов. Без всяких "словно бы". Товарищ Сталин был в Берлине. Руины фашистской столицы лежали у его ног. Воины-освободители приветствовали его в Берлине. А что скажут наши недоброжелатели - так на это нам с высокой точки насрать! Правильно, товарищ Большаков?
- Так точно, товарищ Сталин! Насрать и растереть!
- А вот растирать не надо. Скажите, чтобы прокрутили еще раз финал. С кадров "огромная серебристая птица".
Свет погас. Пошла пленка.
"Огромная стальная птица проплывает над головами..."
- Два замечания, - проговорил Сталин, когда свет в просмотровом зале снова зажегся. - Обращение "товарищи" снять.
- А как? "Братья и сестры?" "Дорогие соотечественники?"
- Никак. Вообще без обращения. Он начинает говорить, и все. И в конце речи: "Пусть и в мирной жизни..."
- "Пусть и в мирной жизни вашими лозунгами будут слова: "Ни шагу назад! Наше дело правое, победа будет за нами!" Эти?
- Да. Тоже снять. Это военные лозунги. А у нас пока еще мир.
- Значит, заключительными словами будут: "Мира и счастья вам всем, друзья мои"?
- Правильно, - кивнул Сталин. - И еще. Последняя точка. У вас там написано "конец".
- Да. Так принято во всем мире. "Конец". "Энд". "Фин".
- Вот пусть во всем мире и пишут "конец". А мы напишем "конец фильма". Это у них конец. А у нас еще далеко не конец. У нас еще, можно сказать, только начало.
- Все будет сделано, товарищ Сталин. Разрешите идти?
- Идите, товарищ Большаков. Работайте. Я уверен, что это будет очень хороший и нужный фильм.
Большаков вышел. Задом. Выпятился. Как японская гейша.
Сталин не добавил: "И очень своевременный". Но подумал об этом.
Да, своевременный. Очень удачно, что он выйдет на экраны страны и всего мира сейчас, а не вышел сразу после войны. После войны вышел другой фильм "Встреча на Эльбе". Очень кстати. Простые русские парни. Простые американские парни. Братья по оружию. Президенту Трумэну он был, надо полагать, как серпом по яйцам. На "ура" прошел. И у нас, понятное дело. И главное - в Америке. Поди-ка повысь голос на СССР, когда в кинотеатрах на Бродвее выстраиваются очереди в два квартала на "Встречу на Эльбе", а по всей Америке распевают "Катюшу". Да хоть десять у тебя атомных бомб. Сиди на них и скрипи зубами. А мы тебе еще и Уланову подсунем. И советский цирк, самый веселый цирк в мире. Михаила Ботвинника, который вот-вот станет чемпионом мира. А для интеллигентов - Прокофьева и Шостаковича. А сверху еще - движение сторонников мира.
Досадно, конечно, что Рузвельт умер. Всего месяц, бедняга, не дожил до победы. И не сказать, что старый был. Только шестьдесят четыре. А поди ж ты. Сталин ничуть не покривил душой, когда написал Черчиллю: "Я особенно чувствую тяжесть утраты этого великого человека, нашего общего друга". Если бы Рузвельт не умер, все было бы проще. Вряд ли американцы сбросили бы свои бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Там уже все было на мази, уже ушло в Белый дом письмо за подписью Эйнштейна, Оппенгеймера, Бора, Ферми, Сцилларда и других всемирно известных физиков-ядерщиков с призывом к президенту США прекратить работы над созданием атомного оружия. Оно может ввергнуть мир в апокалипсис. Рузвельт бы внял. Но он не успел прочитать этого письма. Прочитал Трумэн. Этот не внял. На Потсдамской конференции в июле 45-го он только что ногами не сучил от нетерпения, ожидая сообщения о первом испытании атомной бомбы. А когда получил шифровку "Бэби родился", чуть не лопнул от самодовольства. Подумал, наверное: теперь с дядюшкой Джо легко будет разговаривать. Как легко бандиту, вооруженному кольтом, разговаривать с безоружным прохожим. Сообщил об испытании, даже не слишком стараясь скрыть свое торжество. Чего он, интересно, ждал? Что Сталин побледнеет, коленки у него задрожат?
Сталин не побледнел. И коленки у него не задрожали. Потому что он знал, о чем президент Трумэн намерен ему сообщить. Еще в марте 45-го, за четыре месяца до Потсдама, Берия представил Сталину обобщенный доклад о состоянии работ в США по реализации "Манхэттенского проекта". Уже через двенадцать дней после сборки первой атомной бомбы в Лос-Аламосе описание ее устройства было передано Курчатову и Кикоину. Сто тридцать тысяч человек было занято в "Манхэттенском проекте", он обошелся американцам в два миллиарда долларов. Понятно, что президент Трумэн хотел получить политические проценты с этих миллиардов. А что он получил? Ничего он не получил. Сталин никак не отреагировал на его сообщение. Просто никак. Будто и не услышал. Американцы подумали: не понял. Попытались разъяснить. А он все равно не понял.
Это было единственно верное решение. Никакого другого решения в этой ситуации быть не могло. Прохожий не увидел заряженного кольта в руках бандита. Не понял, чем это он так размахивает, что за хреновину сует ему под нос. Что делать бандиту? Стрелять? Но как стрелять, когда вокруг люди? А прохожий идет себе своей дорогой.
Чтобы так себя вести, нужно, конечно, иметь крепкие нервы. У Сталина были крепкие нервы. Пока суд да дело, прибрал к своим рукам Болгарию, Румынию, Чехословакию, Венгрию, Польшу. В Югославии Тито был. Про Прибалтику и говорить нечего. К Финляндии подбирался. Его танки одним броском могли дойти до Парижа. В считанные дни - до Рима, Мадрида и берегов Ла-Манша. В Европе стояла его пятимиллионная армия, равной которой не было ни у кого никогда во всем мире.
У Трумэна сдали нервы. Ахнул своими "бэби" по Хиросиме и Нагасаки. Чтобы Сталин понял, что у него в руках. А он снова сделал вид, что не понял. Ноль вниманья, фунт презренья. По танкам атомной бомбой не ахнешь. На Москву замахнуться? А мировое общественное мнение для чего? Поднять руку на союзника, простого русского парня, брата по оружию? Шутить изволите, мистер Трумэн. Диалектика. Сила есть, ума не надо? Надо. Даже атомной бомбе можно противопоставить несколько сотен метров целлулоидной пленки. С той же "Встречей на Эльбе". Только нужно уметь это сделать.
Да, с Рузвельтом не повезло. Зато с Черчиллем повезло. Если бы он остался до конца Потсдамской конференции, Сталину пришлось бы, конечно, трудней. Сталин насквозь видел этого неукротимого английского бульдога. Но и тот насквозь видел Сталина. Но посередине конференции Черчилль улетел в Лондон, а вместо него в Потсдаме появился новый премьер-министр Великобритании мистер Клемент Ричард Эттли, лидер лейбористской партии, победившей на парламентских выборах. Хорошо подыграли английские избиратели, в масть. Пока Эттли осваивался, пока находил общий язык с Трумэном, поезд ушел.
Но Черчилль не успокоился. Умный все-таки, сукин сын. Он раньше других понял, что Сталин сумел обесценить американского козырного туза - атомную "бэби", что сейчас нужно играть другими картами. И он включился в игру. Его речь 5 марта 46-го года в американском городе Фултоне - это был сильный ход. "Советы контролируют уже не только всю Восточную, но и Центральную Европу". "Пора стукнуть кулаком". Сталин понимает только язык силы. Запад должен осознать, что в мае 1945 года война не закончилась, из "горячей" она превратилась в "холодную". "Холодная война". Слово было сказано. Но поздно.
Да, Черчилль сделал в Фултоне сильный ход. Но мировое общественное мнение - это не автомобиль, который можно остановить, резко нажав на тормоз, и круто развернуть в другую сторону. Это, скорее, океанский лайнер с огромной инерцией движения вперед. Нужно время, чтобы изменить его ход. И Сталин не расположен был безучастно наблюдать за действиями команды.
Опытный политик и силу противника может обратить в его слабость. Мистер Черчилль призывает к "холодной войне" против вчерашнего своего союзника? Зачем? Совершенно ясно: чтобы превратить эту войну в "горячую", разжечь новый мировой пожар. Значит, кто такой мистер Черчилль? Мистер Черчилль поджигатель войны. А мистер Трумэн и мистер Эттли - его подручные.
Может ли мировая прогрессивная общественность мириться с этим? Нет, не может. А кто вдохновляет и возглавляет мощное, день ото дня набирающее силу движение сторонников мира? Советский Союз. Советский народ, победивший фашистского зверя. Советский народ, на которого пало основное бремя войны и который поэтому умеет ценить мир.
Вот тут и самое время напомнить, кто победил фашистскую Германию. Вот тут и самое время выпустить на мировые экраны кинофильм "Падение Берлина".
"Будем же беречь мир во имя будущего. Мира и счастья вам всем, друзья мои!"
Сталин вышел из кинозала. Через боковое крыльцо спустился в сад. На клумбах пылали маки. Цвела липа.
Июнь. Молодое лето.
В хорошем месте Ближняя. Русская природа. В очень хорошем.
И все-таки сознание вторично. Как ты ни крути. А первична материя. Атомная бомба - это материя. А вся эта борьба за мир, все эти фильмы - это вторично. Долго на этом не протянуть. Вернее, можно протянуть достаточно долго. Но это будет именно "протянуть". Ни о какой активной политике не может идти и речи. Любой резкий шаг, любое неосторожное движение - и Черчилль не упустит возможности им воспользоваться.
На Западе времени не теряют. Вовсю раскручивается идеологическая машина. Пугало коммунизма. Охота за ведьмами. Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Понятно, что это мракобесие. Но это нам понятно.
Кардинальный выход тут только один - как можно скорей сделать свою бомбу. Сразу после возвращения из Потсдама Сталин приказал Берии лично возглавить все работы по советскому атомному проекту. Был создан Спецкомитет правительства с чрезвычайными полномочиями. Берия был назначен председателем комитета. В комитет вошли Маленков, Вознесенский, академики Курчатов и Капица, нарком боеприпасов Ванников, зам. наркома внутренних дел Завенягин. Подписывая постановление, Сталин сказал Берии:
- Все, что потребуешь, получишь немедленно. Все дела - в сторону. У тебя сейчас только одно дело - бомба. Срок не назначаю. Но он есть. Когда он кончится, мы об этом узнаем. В этот день они сбросят нам на головы свою бомбу.
Вот этот день и нужно было отодвинуть как можно дальше.
Всеми способами.
Противостоять - там, где можно противостоять.
Там, где нельзя, - идти на сотрудничество. Или делать вид, что готовы к сотрудничеству.
Переговоры по Берлину? Давайте вести переговоры по Берлину. (Но будем иметь в виду, что Берлин находится в советской оккупационной зоне, и только по своей доброй воле СССР допускает бесперебойную связь Западного Берлина с оккупационными зонами наших уважаемых союзников.)
Переговоры по Китаю? Но в Китае народно-освободительная армия Мао Цзэдуна ведет войну с прогнившим режимом Чан Кайши. Это гражданская война, внутреннее дело Китая. Если Запад считает возможным сделать положение в Китае предметом переговоров, то Советский Союз с таким же правом может потребовать международного вмешательства во внутренние дела Великобритании. В частности - в ее отношения с Индией и Бирмой, где идет народно-освободительная борьба против английских колонизаторов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43