е. философией
областей культуры и их единства в теоретической транскрипции изнутри самих
объектов культурного творчества и имманентного закона их развития. Зато эта
теоретическая философия не может претендовать быть первой философией, т.е.
учением не о едином культурном творчестве, но о едином и единственном
бытии-событии. Такой первой философии нет, и как бы забыты пути ее создания.
Отсюда и глубокая неудовлетворенность участно мыслящих современной философией,
заставляющая их обратиться, одних к такой концепции, как исторический
материализм25<, при всех своих недостатках и недочетах> привлекательный для
участного сознания тем, что пытается строить свой мир так, чтобы дать в нем
место определенному, конкретно-исторически действительному поступку, в его мире
можно ориентироваться стремящемуся и поступающему сознанию. (96) <Мы здесь можем
оставить в стороне вопрос о том, путем [1нрзб] и
________
25 Текст в угловых скобках цитируется по: В.Л.Махлин. Михаил Бахтин: философия
поступка. М., 1990. - С.40-41.
69
методических несообразностей совершает исторический материализм свой выход из
самого отвлеченного теоретического мира в живой мир ответственного исторического
свершения-поступка, для нас важно, однако, что этот выход им совершается, и в
этом его сила, причина его успеха. Другие ищут философского [1нрзб] в теософии,
антропософии и под. учениях, впитавших в себя много действительной мудрости
участного мышления средних веков и Востока, но как единая концепция, а не просто
сводка отдельных прозрений участного мышления веков, совершенно
неудовлетворительных и грешащих тем же методологическим пороком, что и
исторический материализм: методологическим [?] неразличением данного и
заданного, бытия и долженствования.>
Весь этот как бы уступительный философии период остается несколько темным по
стилю и противоречивым. Но тут впервые появляется идея взаимного разграничения и
единства областей культуры, идея принципиально важная именно для построения
риторики единого ответственного поступка, который по определению должен включать
в себя и другие в некоторых отношениях равновеликие области человеческой
культуры, очевидно в первую очередь - познания и искусства, о которых говорилось
выше. Поступок тут первый среди равных, он обымает все другие области, но
одновременно может и сам обыматься ими (прежде всего искусством, но и наукой
тоже). Риторика ответственности есть риторика, построенная на балансе и взаимной
последовательности этих областей, обеспечивающих поступку архитектоническую
гармонию, а значит, социально-действенную устойчивость.
Другой интересный сюжет, связанный с темой Бахтин под маской, сюжет с
историческим материализмом, ранее осложненный для понимания купюрами, теперь в
первом приближении демонстрирует возможность использования теоретического
аппарата марксизма для формулирования теории Бахтина.
70
Более того, можно сказать, что при определенных исторических обстоятельствах не
исключен вариант, что теория М.М.Бахтина могла бы быть развитием марксизма.
Марксистская маска стала маской явной после окончательной дискредитации
марксистской идеи. Особенно с фейербаховским крылом теории Маркса у Бахтина было
немало общего и если бы в реальной истории России не победило, грубо говоря,
гегелевское, явно монологическое начало, то...
Участному и требовательному сознанию ясно, что мир современной философии,
теоретический и теоретизированный мир культуры, в известном смысле действителен,
имеет значимость, но ему ясно и то, что этот мир не есть тот единственный мир, в
котором он живет и в котором ответственно свершается его поступок, и эти миры
несообщаемы, нет принципа для включения и приобщения значимого мира теории и
теоретизированной культуры единственному бытию-событию жизни. Современный
человек чувствует себя уверенно, богато и ясно там, где его принципиально нет в
автономном мире культурной области и его имманентного закона творчества, но не
уверенно, скудно и неясно, где он имеет с собою дело, где он центр исхождения
поступка, в действительной единственной жизни, т.е. мы уверенно поступаем тогда,
когда поступаем не от себя, а как одержимые имманентной необходимостью смысла
той или иной культурной области, путь от посылки к выводу совершается свято и
безгрешно, ибо на этом пути меня самого нет; но как и куда включить этот процесс
моего мышления, внутри святой и чистый, сплошь оправданный в его целом? В
психологию сознания? Может быть, в историю соответствующей науки? Может быть, в
мой материальный бюджет, как оплаченный по количеству воплотивших его строк?
Может быть, в хронологический порядок моего дня,
71
как мое занятие от 5 до б? В мои научные обязанности? Но все эти возможности
осмысления и контексты сами блуждают в каком-то безвоздушном пространстве и ни в
чем не укоренены, ни только едином, ни - единственном. И современная философия
не дает принципа для этого приобщения, в этом ее кризис. Поступок расколот на
объективное смысловое содержание и субъективный процесс свершения. Из первого
осколка создается единое и действительно великолепное в своей строгой ясности
системное единство культуры, из второго, если он не выбрасывается за совершенной
негодностью (за вычетом смыслового содержания - чисто и полностью субъективный),
можно в лучшем случае выжать и принять некое эстетическое и теоретическое нечто
вроде Бергсонова duree, единого elan vital [12нрзб]. Но ни в том ни в другом
мире нет места для действительного ответственного свершения-поступка. (96-97)
Это одно из ударных мест всей работы, формулы поступок расколот, а также святой
и безгрешный путь от посылки к выводу говорят о многом. Тут может быть или
большой развернутый комментарий или просто несколько восклицательных знаков.
Но ведь современная философия знает этику и практический разум. Даже кантовский
примат практического разума свято блюдется современным неокантианством. Говоря о
теоретическом мире и противопоставляя ему ответственный поступок, мы ничего не
сказали о современных этических построениях, которые как раз ведь и имеют дело с
поступком. Однако наличность этического смысла в современной философии нисколько
не прибавляет [1нрзб], вся почти критика теоретизма всецело распространима и на
этические системы. Поэтому в
72
подробный анализ существующих этических учений мы здесь входить не будем; об
отдельных этических концепциях (альтруизм, утилитаризм, этика Когена и пр.) и
связанных с ними специальных вопросах мы будем говорить в соответствующих местах
нашей работы. Здесь нам остается лишь показать, что практическая философия в ее
основных направлениях отличается от теоретической лишь по предмету, но не по
методу, не по способу мышления, т.е. что и она сплошь проникнута теоретизмом, а
для решения этой задачи различия между отдельными направлениями не существует.
(97-98)
Здесь четко поставлен вопрос о разграничении предмета и метода или может быть об
их объединении. Главное - теоретизм - основной метод, поглощающий различия
предметов изучения, потому что все равно изучения-познания вместо
приобщения-изобретения.
Все этические системы обычно и совершенно правильно подразделяются на
материальные и формальные. Против материальной (содержательной) этики мы имеем
два принципиальных возражения, против формальной - одно. Материальная этика
пытается найти и обосновать специальные нравственные содержательные нормы,
иногда общезначимые, иногда изначально релятивные, но во всяком случае общие
нормы для каждого. Этичен поступок тогда, когда он сплошь нормируется только
соответственной нравственной нормой, имеющей определенно общий содержательный
характер. Первое принципиальное возражение, уже затронутое нами в предыдущем,
сводится к следующему: нет специально этических норм, каждая содержательная
норма должна быть специально обоснована в своей значимости соответствующей
наукой: логикой, эсте-
73
такой, биологией, медициной, одной из социальных наук. Конечно, в этике, за
вычетом всех норм, нашедших специальное обоснование в соответствующей
дисциплине, окажется некоторое количество норм (причем обыкновенно выдаваемых за
основные), которые нигде не обоснованы, и даже трудно бывает сказать, в какой
дисциплине они вообще могли быть обоснованы, и тем не менее звучащих
убедительно. Однако по своей структуре эти нормы ничем не отличаются от научных,
и придаваемый эпитет "этический" не понижает необходимости все же доказать
научно их истинность, эта задача остается по отношению к таким нормам, будет ли
она когда-нибудь решена или нет - каждая содержательная норма должна быть
возведена на степень специального научного положения; до этого она остается
только практически полезным обобщением и догадкой. Будущие философски
обоснованные социальные науки (теперь они находятся в весьма печальном
положении) значительно уменьшат число таких блуждающих, не укорененных ни в
каком научном единстве норм (этика же не может быть таким научным единством, а
просто сводкой практически нужных положений, иногда не доказанных). В
большинстве случаев такие этические нормы представляют из себя методически не
расчлененный конгломерат различных принципов и оценок. Так, высшее положение
утилитаризма подлежит ведению и критике со стороны своей научной значимости
тремя специальными дисциплинами: психологией, философией права и социологией.
Собственно долженствование, превращение теоретического положения в норму, в
материальной этике остается совершенно не обоснованным, у материальной этики нет
даже к нему подхода:
74
утверждая существование специальных этических норм, она только слепо допускает,
что нравственное долженствование присуще некоторым содержательным положениям как
таковым, непосредственно следует из их смыслового содержания, т.е. что некоторое
теоретическое положение (высший принцип этики) по самому своему смыслу может
быть должным, предпослав, конечно, существование субъекта, человека. Этическое
долженствование извне пристегивается. Материальная этика не способна даже
уразуметь кроющейся здесь проблемы. Попытки биологически обосновать
долженствование суть недомыслия, не стоящие рассмотрения. Ясно отсюда, что все
содержательные нормы, даже [1нрзб] доказанные наукой, будут относительны по
отношению к долженствованию, ибо оно пристегнуто к ним извне. Я могу согласиться
с тем или иным положением как психолог, социолог, юрист ех cathedra, но
утверждать, что тем самым оно становится нормирующей мой поступок нормой -
значит перепрыгнуть через основную проблему. Даже для самого факта моего
действительного согласия со значимостью данного положения ex cathedra - как
моего поступка - мало еще одной в себе значимости положения и моей
психологической способности соображения, нужно еще нечто из меня исходящее,
именно нравственно должная установка моего сознания по отношению к теоретически
в себе значимому положению; эту-то нравственную установку сознания и не знает
материальная этика, точно перепрыгивая через кроющуюся здесь проблему, не видя
ее. Ни одно теоретическое положение не может непосредственно обосновать
поступка, даже поступка-мысли, в ее действительной совершенности. Вообще никаких
норм не должно знать теоретическое
75
мышление. Норма - специальная форма волеизъявления одного по отношению к другим,
и как таковая, существенно свойственная только праву (закон) и религии
(заповеди), и здесь ее действительная обязанность - как нормы - оценивается не
со стороны ее смыслового содержания, но со стороны действительной авторитетности
ее источника (волеизволение) или подлинности и точности передачи (ссылки на
закон, на писание, признанные тексты, интерпретации, проверки подлинности или -
более принципиально - основы жизни, основы законодательной власти, доказанная
боговдохновенность писания). Ее содержательно-смысловая значимость обоснована
только волеизволением (законодателем, Богом), но в сознании создающего норму в
процессе ее создания - обсуждения ее теоретической, практической значимости -
она является еще не нормой, а теоретическим установлением (форма процесса
обсуждения: правильно или полезно ли будет то-то, т.е. тому-то на пользу). Во
всех остальных областях норма является словесной формой простой передачи
условного приспособления неких теоретических положений к определенной цели: если
ты хочешь или тебе нужно то-то и то-то, то ввиду того, что... (теоретически
значимое положение), ты должен поступить так-то и так-то. Здесь именно нет
волеизволения, а следовательно, и авторитета: вся система открыта: если ты
хочешь. Проблема авторитетного волеизволения (создающего норму) есть проблема
философии права, философии религии и одна из проблем действительной нравственной
философии как основной науки, первой философии (проблема законодателя). (98-100)
76
Второй грех материальной этики - ее общность -- предположение, что
долженствование может быть распространено, относиться к каждому. Эта ошибка,
конечно, вытекает из предшествующего. Раз содержание норм взято из научно
значимого суждения, а форма [1нрзб] усвоена от права или заповеди, совершенно
неизбежна общность норм. Общность долженствования - недостаток, свойственный
также и формальной этике, к которой мы поэтому и перейдем теперь. (100)
Формальной этике чужд (конечно, в ее принципе, как формальной, а не в ее
действительном конкретном осуществлении, где обычно происходит [3нрзб] и
привнесение содержательных норм, также у Канта) разобранный нами коренной
недостаток материальной. Она исходит из существенно правильного усмотрения, что
долженствование есть категория сознания, форма, не могущая быть выведенной из
какого-нибудь определенного материального содержания. Но формальная этика,
развившаяся исключительно на почве кантианства, далее мыслит категорию
долженствования как категорию теоретического сознания, т.е. теоретизирует ее, и
вследствие этого теряет индивидуальный поступок. Но долженствование есть именно
категория индивидуального поступка, даже более, категория самой
индивидуальности, единственности поступка, его незаменимости и незаместимости,
единственной нудительности, его историчности. Категоричность императива
подменяется его общезначимостью, мыслима подобно теоретической истине. (100)
Категорический императив определяет поступок как общезначимый закон, но лишенный
определен-
77
ного положительного содержания, это сам закон как таковой, идея чистой
законности, т.е. содержанием закона является сама законность, поступок должен
быть законосообразен. Здесь есть верные моменты:
1)поступок должен быть абсолютно не случаен,
2)долженствование действительно абсолютно нудительно, категорично для меня. Но
понятие законности несравненно шире и, кроме указанных моментов, содержит такие,
которые абсолютно несовместимы с долженствованием: юридическая общность и
перенос сюда ее мира теоретической общезначимости; эти стороны законности
предают поступок чистой теории, только теоретической справедливости суждения и
именно в этой своей теоретической оправданности [2нрзб] категорический императив
как общий и общезначимый. Кант и требует этого; закон, нормирующий мой поступок,
должен быть оправдан, как могущий стать нормой всеобщего поведения, но как
произойдет это оправдание? Очевидно, лишь путем. чисто теоретических
установлении: социологических, экономических, эстетических, научных. Поступок
отброшен в теоретический мир с пустым требованием законности. (100-101)
Второй недостаток следующий: закон предписан себе самой волей, она сама
автономно делает своим законом чистую законосообразность - это имманентный закон
воли. Здесь мы видим полную аналогию с построением автономного мира культуры.
Воля-поступок создает закон, которому подчиняется, т.е. как индивидуальная
умирает в своем продукте. Воля описывает круг, замыкает себя, исключая
индивидуальную и историческую действительную активность поступка. Мы имеем здесь
ту же иллюзию, что и в теоретической философии: там активность разума, с
78
которой ничего общего не имеет моя историческая, индивидуально-ответственная
активность, для которой эта категориальная активность разума
пассивно-обязательна, здесь то же оказывается с волей. Все это в корне искажает
действительное нравственное долженствование и совершенно не дает подхода к
действительности поступка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
областей культуры и их единства в теоретической транскрипции изнутри самих
объектов культурного творчества и имманентного закона их развития. Зато эта
теоретическая философия не может претендовать быть первой философией, т.е.
учением не о едином культурном творчестве, но о едином и единственном
бытии-событии. Такой первой философии нет, и как бы забыты пути ее создания.
Отсюда и глубокая неудовлетворенность участно мыслящих современной философией,
заставляющая их обратиться, одних к такой концепции, как исторический
материализм25<, при всех своих недостатках и недочетах> привлекательный для
участного сознания тем, что пытается строить свой мир так, чтобы дать в нем
место определенному, конкретно-исторически действительному поступку, в его мире
можно ориентироваться стремящемуся и поступающему сознанию. (96) <Мы здесь можем
оставить в стороне вопрос о том, путем [1нрзб] и
________
25 Текст в угловых скобках цитируется по: В.Л.Махлин. Михаил Бахтин: философия
поступка. М., 1990. - С.40-41.
69
методических несообразностей совершает исторический материализм свой выход из
самого отвлеченного теоретического мира в живой мир ответственного исторического
свершения-поступка, для нас важно, однако, что этот выход им совершается, и в
этом его сила, причина его успеха. Другие ищут философского [1нрзб] в теософии,
антропософии и под. учениях, впитавших в себя много действительной мудрости
участного мышления средних веков и Востока, но как единая концепция, а не просто
сводка отдельных прозрений участного мышления веков, совершенно
неудовлетворительных и грешащих тем же методологическим пороком, что и
исторический материализм: методологическим [?] неразличением данного и
заданного, бытия и долженствования.>
Весь этот как бы уступительный философии период остается несколько темным по
стилю и противоречивым. Но тут впервые появляется идея взаимного разграничения и
единства областей культуры, идея принципиально важная именно для построения
риторики единого ответственного поступка, который по определению должен включать
в себя и другие в некоторых отношениях равновеликие области человеческой
культуры, очевидно в первую очередь - познания и искусства, о которых говорилось
выше. Поступок тут первый среди равных, он обымает все другие области, но
одновременно может и сам обыматься ими (прежде всего искусством, но и наукой
тоже). Риторика ответственности есть риторика, построенная на балансе и взаимной
последовательности этих областей, обеспечивающих поступку архитектоническую
гармонию, а значит, социально-действенную устойчивость.
Другой интересный сюжет, связанный с темой Бахтин под маской, сюжет с
историческим материализмом, ранее осложненный для понимания купюрами, теперь в
первом приближении демонстрирует возможность использования теоретического
аппарата марксизма для формулирования теории Бахтина.
70
Более того, можно сказать, что при определенных исторических обстоятельствах не
исключен вариант, что теория М.М.Бахтина могла бы быть развитием марксизма.
Марксистская маска стала маской явной после окончательной дискредитации
марксистской идеи. Особенно с фейербаховским крылом теории Маркса у Бахтина было
немало общего и если бы в реальной истории России не победило, грубо говоря,
гегелевское, явно монологическое начало, то...
Участному и требовательному сознанию ясно, что мир современной философии,
теоретический и теоретизированный мир культуры, в известном смысле действителен,
имеет значимость, но ему ясно и то, что этот мир не есть тот единственный мир, в
котором он живет и в котором ответственно свершается его поступок, и эти миры
несообщаемы, нет принципа для включения и приобщения значимого мира теории и
теоретизированной культуры единственному бытию-событию жизни. Современный
человек чувствует себя уверенно, богато и ясно там, где его принципиально нет в
автономном мире культурной области и его имманентного закона творчества, но не
уверенно, скудно и неясно, где он имеет с собою дело, где он центр исхождения
поступка, в действительной единственной жизни, т.е. мы уверенно поступаем тогда,
когда поступаем не от себя, а как одержимые имманентной необходимостью смысла
той или иной культурной области, путь от посылки к выводу совершается свято и
безгрешно, ибо на этом пути меня самого нет; но как и куда включить этот процесс
моего мышления, внутри святой и чистый, сплошь оправданный в его целом? В
психологию сознания? Может быть, в историю соответствующей науки? Может быть, в
мой материальный бюджет, как оплаченный по количеству воплотивших его строк?
Может быть, в хронологический порядок моего дня,
71
как мое занятие от 5 до б? В мои научные обязанности? Но все эти возможности
осмысления и контексты сами блуждают в каком-то безвоздушном пространстве и ни в
чем не укоренены, ни только едином, ни - единственном. И современная философия
не дает принципа для этого приобщения, в этом ее кризис. Поступок расколот на
объективное смысловое содержание и субъективный процесс свершения. Из первого
осколка создается единое и действительно великолепное в своей строгой ясности
системное единство культуры, из второго, если он не выбрасывается за совершенной
негодностью (за вычетом смыслового содержания - чисто и полностью субъективный),
можно в лучшем случае выжать и принять некое эстетическое и теоретическое нечто
вроде Бергсонова duree, единого elan vital [12нрзб]. Но ни в том ни в другом
мире нет места для действительного ответственного свершения-поступка. (96-97)
Это одно из ударных мест всей работы, формулы поступок расколот, а также святой
и безгрешный путь от посылки к выводу говорят о многом. Тут может быть или
большой развернутый комментарий или просто несколько восклицательных знаков.
Но ведь современная философия знает этику и практический разум. Даже кантовский
примат практического разума свято блюдется современным неокантианством. Говоря о
теоретическом мире и противопоставляя ему ответственный поступок, мы ничего не
сказали о современных этических построениях, которые как раз ведь и имеют дело с
поступком. Однако наличность этического смысла в современной философии нисколько
не прибавляет [1нрзб], вся почти критика теоретизма всецело распространима и на
этические системы. Поэтому в
72
подробный анализ существующих этических учений мы здесь входить не будем; об
отдельных этических концепциях (альтруизм, утилитаризм, этика Когена и пр.) и
связанных с ними специальных вопросах мы будем говорить в соответствующих местах
нашей работы. Здесь нам остается лишь показать, что практическая философия в ее
основных направлениях отличается от теоретической лишь по предмету, но не по
методу, не по способу мышления, т.е. что и она сплошь проникнута теоретизмом, а
для решения этой задачи различия между отдельными направлениями не существует.
(97-98)
Здесь четко поставлен вопрос о разграничении предмета и метода или может быть об
их объединении. Главное - теоретизм - основной метод, поглощающий различия
предметов изучения, потому что все равно изучения-познания вместо
приобщения-изобретения.
Все этические системы обычно и совершенно правильно подразделяются на
материальные и формальные. Против материальной (содержательной) этики мы имеем
два принципиальных возражения, против формальной - одно. Материальная этика
пытается найти и обосновать специальные нравственные содержательные нормы,
иногда общезначимые, иногда изначально релятивные, но во всяком случае общие
нормы для каждого. Этичен поступок тогда, когда он сплошь нормируется только
соответственной нравственной нормой, имеющей определенно общий содержательный
характер. Первое принципиальное возражение, уже затронутое нами в предыдущем,
сводится к следующему: нет специально этических норм, каждая содержательная
норма должна быть специально обоснована в своей значимости соответствующей
наукой: логикой, эсте-
73
такой, биологией, медициной, одной из социальных наук. Конечно, в этике, за
вычетом всех норм, нашедших специальное обоснование в соответствующей
дисциплине, окажется некоторое количество норм (причем обыкновенно выдаваемых за
основные), которые нигде не обоснованы, и даже трудно бывает сказать, в какой
дисциплине они вообще могли быть обоснованы, и тем не менее звучащих
убедительно. Однако по своей структуре эти нормы ничем не отличаются от научных,
и придаваемый эпитет "этический" не понижает необходимости все же доказать
научно их истинность, эта задача остается по отношению к таким нормам, будет ли
она когда-нибудь решена или нет - каждая содержательная норма должна быть
возведена на степень специального научного положения; до этого она остается
только практически полезным обобщением и догадкой. Будущие философски
обоснованные социальные науки (теперь они находятся в весьма печальном
положении) значительно уменьшат число таких блуждающих, не укорененных ни в
каком научном единстве норм (этика же не может быть таким научным единством, а
просто сводкой практически нужных положений, иногда не доказанных). В
большинстве случаев такие этические нормы представляют из себя методически не
расчлененный конгломерат различных принципов и оценок. Так, высшее положение
утилитаризма подлежит ведению и критике со стороны своей научной значимости
тремя специальными дисциплинами: психологией, философией права и социологией.
Собственно долженствование, превращение теоретического положения в норму, в
материальной этике остается совершенно не обоснованным, у материальной этики нет
даже к нему подхода:
74
утверждая существование специальных этических норм, она только слепо допускает,
что нравственное долженствование присуще некоторым содержательным положениям как
таковым, непосредственно следует из их смыслового содержания, т.е. что некоторое
теоретическое положение (высший принцип этики) по самому своему смыслу может
быть должным, предпослав, конечно, существование субъекта, человека. Этическое
долженствование извне пристегивается. Материальная этика не способна даже
уразуметь кроющейся здесь проблемы. Попытки биологически обосновать
долженствование суть недомыслия, не стоящие рассмотрения. Ясно отсюда, что все
содержательные нормы, даже [1нрзб] доказанные наукой, будут относительны по
отношению к долженствованию, ибо оно пристегнуто к ним извне. Я могу согласиться
с тем или иным положением как психолог, социолог, юрист ех cathedra, но
утверждать, что тем самым оно становится нормирующей мой поступок нормой -
значит перепрыгнуть через основную проблему. Даже для самого факта моего
действительного согласия со значимостью данного положения ex cathedra - как
моего поступка - мало еще одной в себе значимости положения и моей
психологической способности соображения, нужно еще нечто из меня исходящее,
именно нравственно должная установка моего сознания по отношению к теоретически
в себе значимому положению; эту-то нравственную установку сознания и не знает
материальная этика, точно перепрыгивая через кроющуюся здесь проблему, не видя
ее. Ни одно теоретическое положение не может непосредственно обосновать
поступка, даже поступка-мысли, в ее действительной совершенности. Вообще никаких
норм не должно знать теоретическое
75
мышление. Норма - специальная форма волеизъявления одного по отношению к другим,
и как таковая, существенно свойственная только праву (закон) и религии
(заповеди), и здесь ее действительная обязанность - как нормы - оценивается не
со стороны ее смыслового содержания, но со стороны действительной авторитетности
ее источника (волеизволение) или подлинности и точности передачи (ссылки на
закон, на писание, признанные тексты, интерпретации, проверки подлинности или -
более принципиально - основы жизни, основы законодательной власти, доказанная
боговдохновенность писания). Ее содержательно-смысловая значимость обоснована
только волеизволением (законодателем, Богом), но в сознании создающего норму в
процессе ее создания - обсуждения ее теоретической, практической значимости -
она является еще не нормой, а теоретическим установлением (форма процесса
обсуждения: правильно или полезно ли будет то-то, т.е. тому-то на пользу). Во
всех остальных областях норма является словесной формой простой передачи
условного приспособления неких теоретических положений к определенной цели: если
ты хочешь или тебе нужно то-то и то-то, то ввиду того, что... (теоретически
значимое положение), ты должен поступить так-то и так-то. Здесь именно нет
волеизволения, а следовательно, и авторитета: вся система открыта: если ты
хочешь. Проблема авторитетного волеизволения (создающего норму) есть проблема
философии права, философии религии и одна из проблем действительной нравственной
философии как основной науки, первой философии (проблема законодателя). (98-100)
76
Второй грех материальной этики - ее общность -- предположение, что
долженствование может быть распространено, относиться к каждому. Эта ошибка,
конечно, вытекает из предшествующего. Раз содержание норм взято из научно
значимого суждения, а форма [1нрзб] усвоена от права или заповеди, совершенно
неизбежна общность норм. Общность долженствования - недостаток, свойственный
также и формальной этике, к которой мы поэтому и перейдем теперь. (100)
Формальной этике чужд (конечно, в ее принципе, как формальной, а не в ее
действительном конкретном осуществлении, где обычно происходит [3нрзб] и
привнесение содержательных норм, также у Канта) разобранный нами коренной
недостаток материальной. Она исходит из существенно правильного усмотрения, что
долженствование есть категория сознания, форма, не могущая быть выведенной из
какого-нибудь определенного материального содержания. Но формальная этика,
развившаяся исключительно на почве кантианства, далее мыслит категорию
долженствования как категорию теоретического сознания, т.е. теоретизирует ее, и
вследствие этого теряет индивидуальный поступок. Но долженствование есть именно
категория индивидуального поступка, даже более, категория самой
индивидуальности, единственности поступка, его незаменимости и незаместимости,
единственной нудительности, его историчности. Категоричность императива
подменяется его общезначимостью, мыслима подобно теоретической истине. (100)
Категорический императив определяет поступок как общезначимый закон, но лишенный
определен-
77
ного положительного содержания, это сам закон как таковой, идея чистой
законности, т.е. содержанием закона является сама законность, поступок должен
быть законосообразен. Здесь есть верные моменты:
1)поступок должен быть абсолютно не случаен,
2)долженствование действительно абсолютно нудительно, категорично для меня. Но
понятие законности несравненно шире и, кроме указанных моментов, содержит такие,
которые абсолютно несовместимы с долженствованием: юридическая общность и
перенос сюда ее мира теоретической общезначимости; эти стороны законности
предают поступок чистой теории, только теоретической справедливости суждения и
именно в этой своей теоретической оправданности [2нрзб] категорический императив
как общий и общезначимый. Кант и требует этого; закон, нормирующий мой поступок,
должен быть оправдан, как могущий стать нормой всеобщего поведения, но как
произойдет это оправдание? Очевидно, лишь путем. чисто теоретических
установлении: социологических, экономических, эстетических, научных. Поступок
отброшен в теоретический мир с пустым требованием законности. (100-101)
Второй недостаток следующий: закон предписан себе самой волей, она сама
автономно делает своим законом чистую законосообразность - это имманентный закон
воли. Здесь мы видим полную аналогию с построением автономного мира культуры.
Воля-поступок создает закон, которому подчиняется, т.е. как индивидуальная
умирает в своем продукте. Воля описывает круг, замыкает себя, исключая
индивидуальную и историческую действительную активность поступка. Мы имеем здесь
ту же иллюзию, что и в теоретической философии: там активность разума, с
78
которой ничего общего не имеет моя историческая, индивидуально-ответственная
активность, для которой эта категориальная активность разума
пассивно-обязательна, здесь то же оказывается с волей. Все это в корне искажает
действительное нравственное долженствование и совершенно не дает подхода к
действительности поступка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18