И еще – убитые. Трое мертвых крестьян при въезде в деревню – их застрелили из луков. Еще один повис на частоколе, что опоясывал село, – из его спины торчал дротик, и кровь залила черные бревна загороди. Дальше попалась женщина с разрубленной головой – она лежала поперек улицы, раскинув руки, а рядом сидел, скрючившись на корточках, ребенок лет пяти. Он не плакал – уже выплакался – и пустыми, широко открытыми глазами посмотрел на Фредерика. У Короля зашевелились волосы на затылке от этого взгляда. Откуда-то появилась чумазая девочка-подросток, стрельнула в молодого человека испуганными глазами, схватила малыша и исчезла вместе с ним среди развалин.
Он услышал крики, поспешил туда – у одного из обвалившихся домов бесновался человек. Он пытался кинуться в избу, над обгорелыми бревнами которой еще курился дым, но его удерживали односельчане.
– Дети! – кричал он с надрывом. – Дети мои! Женушка моя!
Завидев Фредерика, двое мужчин выскочили вперед с вилами, намереваясь напасть на него. Фредерик показал им свою Судейскую печатку, и они опустили оружие. Король спешился, подошел к крестьянам.
– Что с ним?
– Его жена и дети не успели выскочить, – отвечали на его вопрос. – Крыша обрушилась – их завалило. А он, похоже, помешался.
– Достаньте их, достаньте, – уже тихо скулил крестьянин, повиснув в руках тех, кто его сдерживал.
Фредерик пожал плечами и ступил на черное от копоти крыльцо:
– Не дело оставлять их под обломками. Может, кто выжил.
Он легко разворотил груду покрытых пеплом обломков, пробрался в то помещение, что когда-то было просторной горницей. Искал недолго: отвалив в сторону обрушившиеся доски потолка, увидел крестьянскую кровать. На ней, на лоскутном прожженном покрывале – полусгоревший женский труп. Она лежала на животе, обугленные руки закрывали голову. Она что-то прятала, что-то укрывала собой...
У Фредерика комок подступил к горлу. Собрав все свое хладнокровие, он осторожно переложил тело женщины на пол и откинул покрывало... И подумал, что умирает...
Два малыша-близнеца клубком скрючились на кровати, обхватив друг друга пухлыми ручонками. Светлые головки были похожи на золотистые луковки. Огонь не тронул их – мама уберегла. Казалось, они уснули, приоткрыв маленькие ротики. Только белые губы и лица указывали на то, что им уже не проснуться – малыши задохнулись.
Подкосились ноги – пришлось ухватиться за спинку кровати. Перед глазами все закружилось, а в ушах противно зазвенела слабость: он видел много смертей, он сам убивал, но смерть детей – это было то самое, что он считал недопустимым и самым ужасным на свете.
– Просто надо отдохнуть, – уговаривал Фредерик свое тело, которое было готово рухнуть в обморок. – Еще немного – и я отдохну... Кровать и сон – скоро все это будет...
Он справился с приступом слабости, взял близнецов на руки. Головки-луковки бессильно стукнули его в ключицы, а мягкие детские волосы защекотали шею – и вновь заболело где-то в груди. Фредерик почувствовал, что плачет: глаза защипало, и по щекам скатились слезы. Он не плакал уже лет двадцать...
Сдерживая прерывистый вздох, он вынес малышей на улицу, где его встретили скорбным воем крестьянки. Кто-то постелил грубый шерстяной плащ на снег, и Фредерик опустил на него детей, вытер со лба капли холодного пота.
– Там осталось тело матери, – сказал он глухим голосом. – Кто-нибудь заберите ее...
Сам без сил опустился прямо в сугроб – ноги совсем не держали.
Где-то за деревней послышался его собственный рожок, и в село на горячих серых лошадях влетели добрых три десятка королевских гвардейцев. Впереди несся Элиас на взмыленном коне, за ним – капитан Барт.
– Мне повезло! – крикнул Элиас еще издали. – Мой отец и солдаты патрулировали в пригороде и услыхали мой рог.
Кроме солдат прискакали мастер Линар и Марк. Доктор тут же кинулся к сидевшему в сугробе Королю и внезапно остановился, тихо спросил:
– Сэр, как вы?
– Я в порядке, просто устал, – отмахнулся Фредерик. – Займитесь лучше поселянами – здесь, судя по всему, есть раненые.
Мастер Линар нерешительно переступил с ноги на ногу, странно глядя на Короля-Судью. Фредерик вопросительно поднял брови, кинул взгляд на Элиаса и остальных – те смотрели точно так же.
– Я просто устал, – уже с раздражением произнес молодой человек. – Все, что мне нужно – это добраться до постели и поспать... Эй, кто тут староста на деревне?
Из небольшой толпы собравшихся крестьян выступил коренастый веснушчатый парень с угрюмым широким лицом.
– Староста убитый. Я его сын.
– Я приказываю вам собрать все самое необходимое и перебираться в Белый Город. Детей и женщин отправим сейчас же – каждый гвардеец может взять кого-нибудь к себе на седло. – Потом Фредерик оборотился к спешившемуся сэру Барту и тихо, чтоб не слышали поселяне, зашипел: – Как получилось, что отряды бунтовщиков оказались в восточном лесу?! Мы ведь ждали их с севера.
– Они, видимо, решили взять город в кольцо, – отвечал капитан.
– Что значит «видимо»?! – еще яростней зашипел Король. – Почему в мое отсутствие все вышло из-под контроля?! А может, вы того и хотите, чтоб северяне обложили столицу?! Да, меня не было пять дней... Но разве это значит, что за пять дней ничего не должно произойти?! Черт побери! Где ваша инициатива?! – В сердцах пнул ногой сугроб, вновь подошел к крестьянам, бросил им под ноги штандарт барона Хоклера. – Вот знамя того, кто разорил вашу деревню. И это моя, лично моя заслуга! – Он вдруг пошатнулся, прижал ладонь ко лбу. – Коня мне – едем в город!
Марк подвел ему своего скакуна, придержал стремя.
– Если позволите, сэр, я сяду сзади, – сказал он.
– Я в состоянии держаться в седле самостоятельно! – огрызнулся Фредерик и дал коню шпоры.
В Королевском дворце он без промедления отправился в свои покои. Шагал по коридорам быстро, чтобы вновь не пошатнуться. Элиас и Линар едва поспевали за ним. Капитана и Марка он отослал следить за построением укреплений у городских стен.
Его встретил Манф, который открыл было рот для приветствия, но так ничего и не сказал, уставившись на Фредерика тем же непонятным взглядом.
– Да что с вами такое, – сердито буркнул молодой человек, но тут увидел свое отражение в высоком зеркале и все понял.
Выглядел он, конечно, так, как выглядит не спавший примерно шесть дней, скакавший все это время на лошади, мало евший и пивший, то есть ужасно: небритый с темными кругами под красными глазами, с посеревшим исхудавшим лицом. Но было еще кое-что. В его коротких взъерошенных темных волосах была щедрая проседь. И сам себе теперь Фредерик казался постаревшим лет на двадцать. Теперь он понял, почему взвыли крестьянки, когда он вышел с мертвыми детьми из сгоревшего дома, почему Линар и остальные так смотрели... Его вновь повело в сторону, и Манф вовремя обхватил Короля рукой за плечи.
– Вам нужно умыться и поесть, сэр.
Фредерик мотнул поседевшей головой:
– Постель, Манф, вот что мне нужнее.
Камердинер без лишних слов провел его в спальню, уложил на кровать прямо в одежде.
Как только голова Фредерика коснулась прохладной шелковой подушки, он тут же провалился в тяжелый беспробудный сон.
Манф же аккуратно расстегнул ему пояс, развязал шнурки куртки и рубашки, открыв горло и грудь, снял боевые браслеты и арбалеты с рук, потом достал свой тонкий кинжал. Линар, вошедший в спальню, стал свидетелем того, как Манф невозмутимо распорол сапоги Короля и таким образом снял их. Дыхание Фредерика тем временем стало ровнее, нахмуренный лоб разгладился, и лицо посветлело.
– Элиас говорит: он пять дней как в седле, без сна и отдыха, – заметил доктор.
– Поседел он явно не от этого, – буркнул Манф.
Линар пощупал пульс у спящего, приложил ухо его груди.
– Сердце колотится, что заячий хвост, – пробормотал он. – Удивительно, что оно вообще столько выдержало... Не отходите от постели, Манф, следите за его дыханием. Король крайне истощен как телом, так и духом.
Камердинер кивнул. Линар вышел в гостиную и »смотрелся в поисках Элиаса – тот как сквозь землю провалился. Негромкое посапывание указало на его местонахождение – юноша спал, откинувшись в кресле у камина. «Тоже умаялся», – подумал доктор, подойдя и щупая его лоб. Гвардеец выглядел не в пример лучше Фредерика: румяный, глубоко и спокойно дышавший.
– Тут мне волноваться нечего, – буркнул Линар.
22
Лодочник помог Коре уложить и увязать вещи на небольшие санки, принял из ее рук монеты, хитро глянул и сказал:
– Могу перевести обратно. Вас там вроде дожидаются, – и он указал на другой берег Лилины, где мигал огонек костра.
Девушка покачала головой. Лодочник продолжил:
– Эх, дама, когда мужчина кидается за вами в ледяную воду, это что-нибудь да значит.
– Я тебя нанимала для того, чтоб переплыть реку, а не за тем, чтоб слушать твои уговоры, – оборвала она его. – Скажи лучше, где тут поблизости деревня.
– Пройдете немного вниз по течению, наткнетесь на тропу, что ведет в лес. По ней до деревни и дойдете. Вот вам снегоступы – сугробы нынче богато наметало... Может, все-таки чего передать на тот берег?
Кора лишь нахмурилась, и перевозчик, пожав плечами, толкнул свою лодку от берега, запрыгнул в нее и сел на весла. Девушка же плотнее замотала шарф на лице и шее, оставив открытыми лишь глаза, нацепила на ноги снегоступы, впряглась в санки и потопала вдоль реки вниз по течению.
Как и говорил лодочник, скоро ее путь пересекла хорошо утоптанная тропинка. Видимо, по ней часто ходили к реке. Дорожка через каких-то полчаса привела Кору к небольшой деревушке за покосившимся частоколом.
– Отлично, – сказала девушка сама себе. – Каким бы захудалым ни было это селение, за звонкую монету я найду здесь все, что мне нужно.
А денег она взяла с собой предостаточно. Тем более что вчера еще и своего коня продала – переправить его через Лилину было невозможно. Теперь в этой деревушке она планировала переночевать, приобрести какую-никакую лошадь и ехать дальше...
«Дальше, – думала она, уже сидя у печки в доме местного старосты. – Что дальше? Куда мне деваться?»
Хозяйка бегала от печи к столу, выставляя на него разную деревенскую снедь: яичницу, кашу в горшке, пузырящиеся шкварки на огромной сковородке. Из подполья выудила два оплетенных кувшина с вином.
– Далеко ль до Брокии? – спросила Кора старосту, что деловито набивал табачком свою вишневую трубку.
– День пути, если пешком. Верхом, конечно, быстрее.
– А лошадь у кого купить можно?
– У меня и можно. – Староста улыбнулся в густую пшеничную бороду – день обещал быть удачным.
Кора приуныла, когда хозяин показал ей ее будущего скакуна: мохнатую низкорослую темно-коричневую лошадку-толстушку. Звали ее Пава.
– Она бегать хоть умеет? – поинтересовалась девушка.
– Не так быстро, как длинноногие знатные скакуны, но зато она неутомима, – нахваливал староста, похлопывая Паву по широкому крупу. – А смирная какая! Просто ангел, а не лошадь.
То, что смирная, он не врал – Пава меланхолично сжевала свой овес и ухом не вела. За неимением ничего другого Кора, тяжко вздохнув, заплатила за мохноногую лошадку три золотых. Цена была назначена довольно высокая, но выбора не было. Либо Пава – либо топать пешком до границы, а там неизвестно, удастся ли купить коня.
Хозяйка позвала их ужинать. Кроме нее, ее мужа Коры за стол сели и дети хозяев: двое старших сыновей (рослые парни восемнадцати и пятнадцати лет) и две младших девочки (десяти и восьми лет), все были румяными, белесыми и широколицыми – старосту. Семейство выглядело счастливым. Младшая с тугими косичками и круглыми голубыми глазами, видимо, являлась любимицей отца. Он усадил девочку к себе на колени и подкладывал лучшие куски на ее тарелку. Кора невольно вспомнила своего отца, и ей взгрустнулось.
– Ешьте, ешьте, – приговаривала хозяйка. – Постелим вам на печке – там тепло и сенник мягкий. А утром после завтрака и ехать дальше можно.
Кора согласно закивала. Ей было приятно, что ей уделяют столько внимания, хоть она и заплатила за это деньги.
Лежа вечером на мягком душистом сеннике и слыша, как посапывают хозяйские дети, которым постелили на полу, она вдруг остро почувствовала, насколько одинока. Будет ли у нее когда-нибудь уютный и просторный дом? И муж, и дети...
«Как все странно получилось... Может, даже глупо», – думала девушка.
Ее вновь понесло в воспоминания...
Их первый танец, первый поцелуй, первая ночь... Он ошарашил ее, постучав далеко за полночь в окно, тем более что это был третий этаж. Когда она открыла, легко спрыгнул на паркет с охапкой белых сонных роз. Ошеломленная девушка не знала, что делать. Он же закружил ее по комнате, напевая что-то нежное, усадил на кровать и положил цветы на ее колени. Сам наклонился и шепнул в ухо «я люблю тебя», поцеловал и так же быстро взлетел на подоконник, намереваясь оттуда прыгнуть на ветви раскидистого клена, что рос под окном.
– Постой! – обрела она наконец голос. – Ты ничего больше не скажешь?
Фредерик обернулся, чуть наклонив голову, подошел и сел рядом. Кора почувствовала, как его руки обвились вокруг ее талии, а губы коснулись волос. Он зашептал:
– Скажу, многое... Ты как восходящее солнце, твои волосы – шелковое пламя, что греет душу, а глаза – притягательней морских глубин... Я никогда ни к кому ничего подобного не испытывал. Но разве имеет значение то, что было раньше. Я теперь весь лишь в этом миге, рядом с тобой. – Он нашел ее губы и поцеловал. – А ты? Ты что скажешь?
– Что мне сказать, кроме того, что я сама тебя выбрала, – улыбнулась Кора и доверчиво прижалась к нему.
– И ты не пожалеешь. – Фредерик крепко обнял ее.
Он был нежен и ласков в эту первую ночь. Да и в последующие тоже. Приходя тем же путем, обязательно приносил какие-нибудь цветы и изящные подарки, а лицо его светилось счастьем. И Кора была на вершине блаженства: она любила, ее любили – казалось, больше ничего не было нужно. А потом все резко изменилось...
Кора уткнулась лицом в подушку, набитую чабрецом. До сих пор воспоминание о той последней ночи причиняло ей сильную боль...
– Что ты еще скрываешь? Что скрываешь, кроме того, что ты дочь убийцы моего отца?! – Эти слова ножами вонзались в нее.
Откуда он узнал? Какое это имело значение? Он – Судья, ему положено все знать.
– Зачем ты здесь? Все это смахивает на заговор против меня! Говори! Я заставлю тебя говорить!
Она не оправдывалась – просто сидела, зажав уши ладонями. Он грубо оторвал ее руки от головы и затряс за плечи, цедя сквозь зубы «говори!» Их глаза на какое-то мгновение встретились, и он отшатнулся, отпустил ее, отвернулся к окну.
– Все, что я могла сказать, уже сказано. Теми ночами, что мы провели вместе. И ни слова лжи не было. С моим отцом я не имею ничего общего... Если тебе мало моей любви... – Тут она вздохнула и не стала больше ничего говорить.
– С твоим отцом у тебя есть общее – кровь, а со мной отныне не может быть ничего. Прощай... Я тебя не знаю...
И он надолго пропал. Изредка Кора видела его на королевских приемах и то мельком: он переговаривал с нужными ему людьми и исчезал, не удостаивая ее даже взглядом. И так два года. Они были для девушки сплошной зимой. Много красавцев-придворных пытались за ней ухаживать. Но Кора ни к кому не была благосклонна. Даже ее подруги указывали ей на это, говоря, что самое главное – удачно выйти замуж.
– А как ты можешь выйти замуж, когда с первого же слова отшиваешь потенциального жениха.
– Просто я не хочу замуж, – отмахивалась Кора.
Нет, конечно же, она лгала. Просто каждую ночь видела во сне улыбку Фредерика, его серые глаза, которые становились бархатными и теплыми при взгляде на нее, и губы Коры вспоминали его жаркие поцелуи. Сколько слез пролилось в эти ночи...
И вот наконец-то мосты восстановлены. Два зимних года позади, она мечтала о нем, она доказала Фредерику, что любит его и ради него готова на все. Ах, как же это было трудно. Но он оценил, он вдруг признался, что ни на миг не переставал ее любить, что думал лишь о ней и что его ночи и дни в эти два года были такими же печальными... И вот уже один шаг до того, чтобы стать его женой, его единственной навечно...
Но теперь Фредерик казался ей стоящим на вершине высочайшей горы в мире, а она сама – у ее подножия. И не было возможности, чтобы подняться к нему. А он, разве мог он спуститься к ней, бросив на произвол судьбы целое государство?
«Я сама, сама отказалась, – прошептала девушка в душистую подушку. – И всегда надо об этом помнить. И надо постараться забыть о нем и обо всем, что было, и побыстрей».
С такими мыслями Кора задремала лишь под утро. Вскоре проснулись хозяева; зашумел, зашевелился дом старосты. К девушке на печь заглянула старшая девочка:
– Завтракать пожалуйте.
Завтрак был не менее сытным, чем ужин. После староста проводил ее на конюшню, где ждала накормленная, оседланная и навьюченная Пава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Он услышал крики, поспешил туда – у одного из обвалившихся домов бесновался человек. Он пытался кинуться в избу, над обгорелыми бревнами которой еще курился дым, но его удерживали односельчане.
– Дети! – кричал он с надрывом. – Дети мои! Женушка моя!
Завидев Фредерика, двое мужчин выскочили вперед с вилами, намереваясь напасть на него. Фредерик показал им свою Судейскую печатку, и они опустили оружие. Король спешился, подошел к крестьянам.
– Что с ним?
– Его жена и дети не успели выскочить, – отвечали на его вопрос. – Крыша обрушилась – их завалило. А он, похоже, помешался.
– Достаньте их, достаньте, – уже тихо скулил крестьянин, повиснув в руках тех, кто его сдерживал.
Фредерик пожал плечами и ступил на черное от копоти крыльцо:
– Не дело оставлять их под обломками. Может, кто выжил.
Он легко разворотил груду покрытых пеплом обломков, пробрался в то помещение, что когда-то было просторной горницей. Искал недолго: отвалив в сторону обрушившиеся доски потолка, увидел крестьянскую кровать. На ней, на лоскутном прожженном покрывале – полусгоревший женский труп. Она лежала на животе, обугленные руки закрывали голову. Она что-то прятала, что-то укрывала собой...
У Фредерика комок подступил к горлу. Собрав все свое хладнокровие, он осторожно переложил тело женщины на пол и откинул покрывало... И подумал, что умирает...
Два малыша-близнеца клубком скрючились на кровати, обхватив друг друга пухлыми ручонками. Светлые головки были похожи на золотистые луковки. Огонь не тронул их – мама уберегла. Казалось, они уснули, приоткрыв маленькие ротики. Только белые губы и лица указывали на то, что им уже не проснуться – малыши задохнулись.
Подкосились ноги – пришлось ухватиться за спинку кровати. Перед глазами все закружилось, а в ушах противно зазвенела слабость: он видел много смертей, он сам убивал, но смерть детей – это было то самое, что он считал недопустимым и самым ужасным на свете.
– Просто надо отдохнуть, – уговаривал Фредерик свое тело, которое было готово рухнуть в обморок. – Еще немного – и я отдохну... Кровать и сон – скоро все это будет...
Он справился с приступом слабости, взял близнецов на руки. Головки-луковки бессильно стукнули его в ключицы, а мягкие детские волосы защекотали шею – и вновь заболело где-то в груди. Фредерик почувствовал, что плачет: глаза защипало, и по щекам скатились слезы. Он не плакал уже лет двадцать...
Сдерживая прерывистый вздох, он вынес малышей на улицу, где его встретили скорбным воем крестьянки. Кто-то постелил грубый шерстяной плащ на снег, и Фредерик опустил на него детей, вытер со лба капли холодного пота.
– Там осталось тело матери, – сказал он глухим голосом. – Кто-нибудь заберите ее...
Сам без сил опустился прямо в сугроб – ноги совсем не держали.
Где-то за деревней послышался его собственный рожок, и в село на горячих серых лошадях влетели добрых три десятка королевских гвардейцев. Впереди несся Элиас на взмыленном коне, за ним – капитан Барт.
– Мне повезло! – крикнул Элиас еще издали. – Мой отец и солдаты патрулировали в пригороде и услыхали мой рог.
Кроме солдат прискакали мастер Линар и Марк. Доктор тут же кинулся к сидевшему в сугробе Королю и внезапно остановился, тихо спросил:
– Сэр, как вы?
– Я в порядке, просто устал, – отмахнулся Фредерик. – Займитесь лучше поселянами – здесь, судя по всему, есть раненые.
Мастер Линар нерешительно переступил с ноги на ногу, странно глядя на Короля-Судью. Фредерик вопросительно поднял брови, кинул взгляд на Элиаса и остальных – те смотрели точно так же.
– Я просто устал, – уже с раздражением произнес молодой человек. – Все, что мне нужно – это добраться до постели и поспать... Эй, кто тут староста на деревне?
Из небольшой толпы собравшихся крестьян выступил коренастый веснушчатый парень с угрюмым широким лицом.
– Староста убитый. Я его сын.
– Я приказываю вам собрать все самое необходимое и перебираться в Белый Город. Детей и женщин отправим сейчас же – каждый гвардеец может взять кого-нибудь к себе на седло. – Потом Фредерик оборотился к спешившемуся сэру Барту и тихо, чтоб не слышали поселяне, зашипел: – Как получилось, что отряды бунтовщиков оказались в восточном лесу?! Мы ведь ждали их с севера.
– Они, видимо, решили взять город в кольцо, – отвечал капитан.
– Что значит «видимо»?! – еще яростней зашипел Король. – Почему в мое отсутствие все вышло из-под контроля?! А может, вы того и хотите, чтоб северяне обложили столицу?! Да, меня не было пять дней... Но разве это значит, что за пять дней ничего не должно произойти?! Черт побери! Где ваша инициатива?! – В сердцах пнул ногой сугроб, вновь подошел к крестьянам, бросил им под ноги штандарт барона Хоклера. – Вот знамя того, кто разорил вашу деревню. И это моя, лично моя заслуга! – Он вдруг пошатнулся, прижал ладонь ко лбу. – Коня мне – едем в город!
Марк подвел ему своего скакуна, придержал стремя.
– Если позволите, сэр, я сяду сзади, – сказал он.
– Я в состоянии держаться в седле самостоятельно! – огрызнулся Фредерик и дал коню шпоры.
В Королевском дворце он без промедления отправился в свои покои. Шагал по коридорам быстро, чтобы вновь не пошатнуться. Элиас и Линар едва поспевали за ним. Капитана и Марка он отослал следить за построением укреплений у городских стен.
Его встретил Манф, который открыл было рот для приветствия, но так ничего и не сказал, уставившись на Фредерика тем же непонятным взглядом.
– Да что с вами такое, – сердито буркнул молодой человек, но тут увидел свое отражение в высоком зеркале и все понял.
Выглядел он, конечно, так, как выглядит не спавший примерно шесть дней, скакавший все это время на лошади, мало евший и пивший, то есть ужасно: небритый с темными кругами под красными глазами, с посеревшим исхудавшим лицом. Но было еще кое-что. В его коротких взъерошенных темных волосах была щедрая проседь. И сам себе теперь Фредерик казался постаревшим лет на двадцать. Теперь он понял, почему взвыли крестьянки, когда он вышел с мертвыми детьми из сгоревшего дома, почему Линар и остальные так смотрели... Его вновь повело в сторону, и Манф вовремя обхватил Короля рукой за плечи.
– Вам нужно умыться и поесть, сэр.
Фредерик мотнул поседевшей головой:
– Постель, Манф, вот что мне нужнее.
Камердинер без лишних слов провел его в спальню, уложил на кровать прямо в одежде.
Как только голова Фредерика коснулась прохладной шелковой подушки, он тут же провалился в тяжелый беспробудный сон.
Манф же аккуратно расстегнул ему пояс, развязал шнурки куртки и рубашки, открыв горло и грудь, снял боевые браслеты и арбалеты с рук, потом достал свой тонкий кинжал. Линар, вошедший в спальню, стал свидетелем того, как Манф невозмутимо распорол сапоги Короля и таким образом снял их. Дыхание Фредерика тем временем стало ровнее, нахмуренный лоб разгладился, и лицо посветлело.
– Элиас говорит: он пять дней как в седле, без сна и отдыха, – заметил доктор.
– Поседел он явно не от этого, – буркнул Манф.
Линар пощупал пульс у спящего, приложил ухо его груди.
– Сердце колотится, что заячий хвост, – пробормотал он. – Удивительно, что оно вообще столько выдержало... Не отходите от постели, Манф, следите за его дыханием. Король крайне истощен как телом, так и духом.
Камердинер кивнул. Линар вышел в гостиную и »смотрелся в поисках Элиаса – тот как сквозь землю провалился. Негромкое посапывание указало на его местонахождение – юноша спал, откинувшись в кресле у камина. «Тоже умаялся», – подумал доктор, подойдя и щупая его лоб. Гвардеец выглядел не в пример лучше Фредерика: румяный, глубоко и спокойно дышавший.
– Тут мне волноваться нечего, – буркнул Линар.
22
Лодочник помог Коре уложить и увязать вещи на небольшие санки, принял из ее рук монеты, хитро глянул и сказал:
– Могу перевести обратно. Вас там вроде дожидаются, – и он указал на другой берег Лилины, где мигал огонек костра.
Девушка покачала головой. Лодочник продолжил:
– Эх, дама, когда мужчина кидается за вами в ледяную воду, это что-нибудь да значит.
– Я тебя нанимала для того, чтоб переплыть реку, а не за тем, чтоб слушать твои уговоры, – оборвала она его. – Скажи лучше, где тут поблизости деревня.
– Пройдете немного вниз по течению, наткнетесь на тропу, что ведет в лес. По ней до деревни и дойдете. Вот вам снегоступы – сугробы нынче богато наметало... Может, все-таки чего передать на тот берег?
Кора лишь нахмурилась, и перевозчик, пожав плечами, толкнул свою лодку от берега, запрыгнул в нее и сел на весла. Девушка же плотнее замотала шарф на лице и шее, оставив открытыми лишь глаза, нацепила на ноги снегоступы, впряглась в санки и потопала вдоль реки вниз по течению.
Как и говорил лодочник, скоро ее путь пересекла хорошо утоптанная тропинка. Видимо, по ней часто ходили к реке. Дорожка через каких-то полчаса привела Кору к небольшой деревушке за покосившимся частоколом.
– Отлично, – сказала девушка сама себе. – Каким бы захудалым ни было это селение, за звонкую монету я найду здесь все, что мне нужно.
А денег она взяла с собой предостаточно. Тем более что вчера еще и своего коня продала – переправить его через Лилину было невозможно. Теперь в этой деревушке она планировала переночевать, приобрести какую-никакую лошадь и ехать дальше...
«Дальше, – думала она, уже сидя у печки в доме местного старосты. – Что дальше? Куда мне деваться?»
Хозяйка бегала от печи к столу, выставляя на него разную деревенскую снедь: яичницу, кашу в горшке, пузырящиеся шкварки на огромной сковородке. Из подполья выудила два оплетенных кувшина с вином.
– Далеко ль до Брокии? – спросила Кора старосту, что деловито набивал табачком свою вишневую трубку.
– День пути, если пешком. Верхом, конечно, быстрее.
– А лошадь у кого купить можно?
– У меня и можно. – Староста улыбнулся в густую пшеничную бороду – день обещал быть удачным.
Кора приуныла, когда хозяин показал ей ее будущего скакуна: мохнатую низкорослую темно-коричневую лошадку-толстушку. Звали ее Пава.
– Она бегать хоть умеет? – поинтересовалась девушка.
– Не так быстро, как длинноногие знатные скакуны, но зато она неутомима, – нахваливал староста, похлопывая Паву по широкому крупу. – А смирная какая! Просто ангел, а не лошадь.
То, что смирная, он не врал – Пава меланхолично сжевала свой овес и ухом не вела. За неимением ничего другого Кора, тяжко вздохнув, заплатила за мохноногую лошадку три золотых. Цена была назначена довольно высокая, но выбора не было. Либо Пава – либо топать пешком до границы, а там неизвестно, удастся ли купить коня.
Хозяйка позвала их ужинать. Кроме нее, ее мужа Коры за стол сели и дети хозяев: двое старших сыновей (рослые парни восемнадцати и пятнадцати лет) и две младших девочки (десяти и восьми лет), все были румяными, белесыми и широколицыми – старосту. Семейство выглядело счастливым. Младшая с тугими косичками и круглыми голубыми глазами, видимо, являлась любимицей отца. Он усадил девочку к себе на колени и подкладывал лучшие куски на ее тарелку. Кора невольно вспомнила своего отца, и ей взгрустнулось.
– Ешьте, ешьте, – приговаривала хозяйка. – Постелим вам на печке – там тепло и сенник мягкий. А утром после завтрака и ехать дальше можно.
Кора согласно закивала. Ей было приятно, что ей уделяют столько внимания, хоть она и заплатила за это деньги.
Лежа вечером на мягком душистом сеннике и слыша, как посапывают хозяйские дети, которым постелили на полу, она вдруг остро почувствовала, насколько одинока. Будет ли у нее когда-нибудь уютный и просторный дом? И муж, и дети...
«Как все странно получилось... Может, даже глупо», – думала девушка.
Ее вновь понесло в воспоминания...
Их первый танец, первый поцелуй, первая ночь... Он ошарашил ее, постучав далеко за полночь в окно, тем более что это был третий этаж. Когда она открыла, легко спрыгнул на паркет с охапкой белых сонных роз. Ошеломленная девушка не знала, что делать. Он же закружил ее по комнате, напевая что-то нежное, усадил на кровать и положил цветы на ее колени. Сам наклонился и шепнул в ухо «я люблю тебя», поцеловал и так же быстро взлетел на подоконник, намереваясь оттуда прыгнуть на ветви раскидистого клена, что рос под окном.
– Постой! – обрела она наконец голос. – Ты ничего больше не скажешь?
Фредерик обернулся, чуть наклонив голову, подошел и сел рядом. Кора почувствовала, как его руки обвились вокруг ее талии, а губы коснулись волос. Он зашептал:
– Скажу, многое... Ты как восходящее солнце, твои волосы – шелковое пламя, что греет душу, а глаза – притягательней морских глубин... Я никогда ни к кому ничего подобного не испытывал. Но разве имеет значение то, что было раньше. Я теперь весь лишь в этом миге, рядом с тобой. – Он нашел ее губы и поцеловал. – А ты? Ты что скажешь?
– Что мне сказать, кроме того, что я сама тебя выбрала, – улыбнулась Кора и доверчиво прижалась к нему.
– И ты не пожалеешь. – Фредерик крепко обнял ее.
Он был нежен и ласков в эту первую ночь. Да и в последующие тоже. Приходя тем же путем, обязательно приносил какие-нибудь цветы и изящные подарки, а лицо его светилось счастьем. И Кора была на вершине блаженства: она любила, ее любили – казалось, больше ничего не было нужно. А потом все резко изменилось...
Кора уткнулась лицом в подушку, набитую чабрецом. До сих пор воспоминание о той последней ночи причиняло ей сильную боль...
– Что ты еще скрываешь? Что скрываешь, кроме того, что ты дочь убийцы моего отца?! – Эти слова ножами вонзались в нее.
Откуда он узнал? Какое это имело значение? Он – Судья, ему положено все знать.
– Зачем ты здесь? Все это смахивает на заговор против меня! Говори! Я заставлю тебя говорить!
Она не оправдывалась – просто сидела, зажав уши ладонями. Он грубо оторвал ее руки от головы и затряс за плечи, цедя сквозь зубы «говори!» Их глаза на какое-то мгновение встретились, и он отшатнулся, отпустил ее, отвернулся к окну.
– Все, что я могла сказать, уже сказано. Теми ночами, что мы провели вместе. И ни слова лжи не было. С моим отцом я не имею ничего общего... Если тебе мало моей любви... – Тут она вздохнула и не стала больше ничего говорить.
– С твоим отцом у тебя есть общее – кровь, а со мной отныне не может быть ничего. Прощай... Я тебя не знаю...
И он надолго пропал. Изредка Кора видела его на королевских приемах и то мельком: он переговаривал с нужными ему людьми и исчезал, не удостаивая ее даже взглядом. И так два года. Они были для девушки сплошной зимой. Много красавцев-придворных пытались за ней ухаживать. Но Кора ни к кому не была благосклонна. Даже ее подруги указывали ей на это, говоря, что самое главное – удачно выйти замуж.
– А как ты можешь выйти замуж, когда с первого же слова отшиваешь потенциального жениха.
– Просто я не хочу замуж, – отмахивалась Кора.
Нет, конечно же, она лгала. Просто каждую ночь видела во сне улыбку Фредерика, его серые глаза, которые становились бархатными и теплыми при взгляде на нее, и губы Коры вспоминали его жаркие поцелуи. Сколько слез пролилось в эти ночи...
И вот наконец-то мосты восстановлены. Два зимних года позади, она мечтала о нем, она доказала Фредерику, что любит его и ради него готова на все. Ах, как же это было трудно. Но он оценил, он вдруг признался, что ни на миг не переставал ее любить, что думал лишь о ней и что его ночи и дни в эти два года были такими же печальными... И вот уже один шаг до того, чтобы стать его женой, его единственной навечно...
Но теперь Фредерик казался ей стоящим на вершине высочайшей горы в мире, а она сама – у ее подножия. И не было возможности, чтобы подняться к нему. А он, разве мог он спуститься к ней, бросив на произвол судьбы целое государство?
«Я сама, сама отказалась, – прошептала девушка в душистую подушку. – И всегда надо об этом помнить. И надо постараться забыть о нем и обо всем, что было, и побыстрей».
С такими мыслями Кора задремала лишь под утро. Вскоре проснулись хозяева; зашумел, зашевелился дом старосты. К девушке на печь заглянула старшая девочка:
– Завтракать пожалуйте.
Завтрак был не менее сытным, чем ужин. После староста проводил ее на конюшню, где ждала накормленная, оседланная и навьюченная Пава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48