Подобные действия по поддержанию чистоты, более напоминавшие военные во время длительной осады крепости, крайне возмутили грубую Жануарию. Ключница недолго наблюдала за совершенно не обращавшими внимания на ее прелести мужчинами и, не выдержав, закричала:
– А ну прекратите рубить мою жимолость!
Видя, что и после такого демарша фамильяры, более походившие на солдат регулярной армии, только с более строгой выправкою и дисциплиной, даже не посмотрели в ее сторону, Жануария ринулась отнимать у одного из них топор. И тут совершено неожиданно, так как ключница считала, что она – монашка, а посему лицо неприкосновенное, к ней подошел лысый гигант, ухватил поперек пояса, взвалил к себе на широченное плечо и понес. У Жануарии так перехватило дыхание, что она даже запищать не смогла. Она только сдавленно хрипела, колотя кулаками крепкую, словно высеченную из камня спину знаменитого севильского палача Санчеса, пока он не отнес ключницу в подвал и не запер там. Наблюдавшая за этой сценой Анна поняла: все, ее играм в монастырь, в беату, в святость пришел конец. Аббатиса надеялась лишь, что ее отец, высокородный герцог Инфантадский, близкий друг короля Фердинанда, приехавший вместе с ним из Арагона, заступится за свою дочь и не даст в обиду. Анна еще лелеяла надежду, что ей удастся сохранить за собой высокий пост. Она ни разу до сего дня не сталкивалась с инквизицией, бедняжка.
Между тем более осведомленная в делах и действенных методах очищения католической веры Святой службы Маргарита Лабе, памятуя о том, что у нее за дорогой под валуном припрятана одежда, в которой она частенько шлялась лунными ночами с местными шалопаями по сеновалам, подбежала к задней стене монастыря. Она ловко перекинула узелок и стала карабкаться вверх. Каждая выемка, каждый выступ были ей знакомы, потому первая помощница настоятельницы быстро забралась на стену. Она уже было перегнулась, чтобы спуститься и убежать, как сзади раздалось мерное цоканье копыт.
– Не думаю, сестра, что это хорошая идея, – заметил дон Хуан, подъезжая на вороном коне к стене и пристально глядя на Маргариту.
Послушница, если и испугалась, то виду не подала. Она деловито оглядела всадника, чье черное одеяние навевало окружающим ужас, оглядела пустынный задний двор и спросила:
– Это почему это? Кто меня остановит? Ты? А ну, попробуй дотянуться. Еще минута, и я спущусь. И никто уже тогда меня не поймает.
Сказав это, Маргарита оправилась от страха, тем более что черный всадник совершенно не делал никаких – движений, чтобы остановить ее. Инквизитор со спокойным видом взирал на послушницу.
– Что ж, согласен. Положение твое, как говорят военные стратеги, чрезвычайно выгодное. Но только на первый взгляд, – сказал он и неожиданно достал из седельного кожаного мешка, притороченного с правого боку, пистолет. – Теперь ты не успеешь спокойно слезть, а стало быть, нужно прыгать. Готова ли ты, сестра, к такому повороту событий? – все тем же спокойным, ровным голосом спросил дон Хуан, выставляя пистолет на вытянутой руке и целясь в оторопевшую Маргариту. – Определенно при такой высоте ты либо вывихнешь, либо сломаешь себе ноги. А кроме того, побег у нас означает признание вины, так что никто не будет тебя лечить. Даже если тебе удастся доказать свою невиновность, ты на всю жизнь останешься калекой.
Дон Хуан с интересом смотрел на жестокую борьбу, происходившую внутри француженки и отражавшуюся на ее смазливом лице. Наконец тяжкий вздох вырвался из груди послушницы. Этот вздох, полный отчаяния и злобы, заставил инквизитора опустить пистолет. Маргарита Лабе медленно и нехотя слезла со стены. Дон Хуан тут же громко свистнул. На свист прибежали двое фамильяров.
– Заключите сестру под стражу, – приказал инквизитор и, более не глядя на Маргариту, направил коня в сторону ворот.
Бывший маркиз, а ныне представитель доминиканского ордена, Великий инквизитор Кастилии намеренно оттягивал встречу с Анной. Вместо того чтобы пойти самому к аббатисе, в волнении ожидавшей его, он отправил к ней своего компаньона и советника, брата Бернара. Сам же дон Хуан в сопровождении четырех фамильяров-телохранителей, неотрывно следовавших за ним по пятам, направился осматривать родное селение. Доехав до самого конца оного, то есть до места, где начинался участок земли, когда-то давно проданный юным Хуанито герцогу, на котором теперь возвышалась усадьба, он остановился. Инквизитор долго глядел на потрескавшуюся и рассыпавшуюся уже кое-где кладку стены, окружавшей усадьбу престарелого дона Октавио, который своей нелепой затеей с монастырем привел Карабас в упадок, а затем повернул коня обратно и неспешно вернулся в монастырь.
Пока дон Хуан изволил осматривать Карабас, брат Бернар вошел в зал, где с нетерпением ожидала Анна. Увидев совершенно не того, кто, как ей казалось, всей душою должен был стремиться к встрече, аббатиса, сидящая в кресле, скорее напоминающем трон, не смогла скрыть своего разочарования.
Брат Бернар без всякого приглашения уселся на маленький табурет напротив. Еще в пути дон Хуан поведал ему, что за особа сидит сейчас перед ним и какие давние отношения связывают их. Поэтому компаньон без труда разгадал безмолвное разочарование, охватившее при его появлении настоятельницу «босых кармелиток».
– Прошу покорно принять и прочесть письмо, адресованное вам епископом, – сказал брат Бернар, подавая Анне запечатанный красным сургучом пакет.
– Прежде всего я хотела бы услышать, на каком основании толпа вооруженных мужланов ворвалась в мой монастырь, в обитель невест Господа, и распоряжается здесь, как в захваченной крепости? – грозным тоном произнесла аббатиса. – Сей же час выведите своих мужиков из монастыря! Прочь отсюда все!
Брат Бернар, которому частенько приходилось слышать и более грозные речи, и бровью не повел.
– И также прошу вас прочесть вот это указание. – Он протянул Анне свернутый в трубочку лист, перевязанный черной лентой.
Все, кто хотя бы раз подозревался в ереси и имел дело с инквизицией, никогда не забудут, как сильно трепетало у них сердце, когда им подавали такой же свернутый в трубочку лист со свешивавшейся траурной лентой.
Видя, что грозные слова не производят на противника никакого впечатления, настоятельница, хоть и против воли, взяла лист. Рука ее мелко дрожала, а потому траурная ленточка предательски затряслась. Чтобы советник Великого инквизитора не догадался о ее страхе, Анна быстро развернула лист и прочла:
«Сим определяется в проведении расследования в монастыре Босых кармелиток, что в Карабасе, Великий инквизитор Кастилии… »
Сердце застыло на секунду, а затем чуть не выпрыгнуло из груди Анны. Брат Бернар не без удовольствия наблюдал, как кровь отхлынула от лица высокомерной гордячки.
«Все обязаны по первому же требованию всеми силами помогать в проведении расследования подателю сего документа… »
Анна отстранила документ, не веря своим глазам. Мысли ее мешались. Брат Бернар, решивший, что хватит ломать перед настоятельницей комедию, суровым тоном сказал:
– Монастырь закрыт. Никто не имеет права покидать его без разрешения Великого инквизитора. Мы не станем мешать проведению молебнов, а также внутреннему распорядку жизни вашей и ваших сестер, посему займем только гостевое крыло. Кроме того, мы займем подвал, а также тайные кельи. Есть ли в монастыре потайной подземный ход? – неожиданно спросил он, строго глядя на Анну.
– Нет, – машинально ответила та.
Внезапно, заморгав глазами, настоятельница вспомнила, чья она дочь, и воскликнула:
– Да как вы со мной разговариваете? Пошли прочь отсюда!
Брат Бернар резко встал, оттолкнув от себя низенький табуретик, который со стуком упал на каменный пол.
– Советую вам, прежде чем сажать гостей, что выше вас, ниже себя, прочитать письмо епископа, – сказал он и вышел прочь из зала, оставив Анну наедине со своими смятенными мыслями.
А во дворе перед воротами фамильяры под руководством Санчеса уже разгружали крытую повозку, вынося из нее и затаскивая в подвал страшные предметы пыток, изготовленные в основном из металла. Тут было и усыпанное шипами кресло, и дыба, и жуткого вида железная колодка под игривым названием «испанский сапожок». Сии предметы проносились мимо с ужасом глядевших на них Маргариты, викария и ключницы, которые выглядывали из дверных окошек. Палач и большой знаток пыток Санчес перед этим весьма придирчиво осмотрел подвал и нашел его вполне пригодным для своей «работы». Он самолично расставил по заранее облюбованным местам инструменты, а в самом центре установил огромную жаровню на треноге. Небольшое подвальное помещение, находившееся, судя по плану монастыря, прямо под библиотечной залой, с могучими сводами потолка, и без того мрачное, приобрело зловещий вид. Санчес прошелся по своим новым апартаментам, вызывая эхо звуками шагов с подкованными сапожищами, которые были сделаны в Севилье по особому заказу, так как ни у кого более не было такого огромного размера ноги. Это был мастер своего дела. Для эффекта имел значение даже резонанс криков в стенах подвала. Иной крикнет и сам же испугается своего крика.
Тут в подвал с шумом вошли двое фамильяров, тащивших небольшое складное бюро секретаря. Просперо с важным видом следовал за ними, неся стопки чистых листов бумаги, чернильницу, связку перьев и корзину свечей.
– Обживаешься, – довольно констатировал он, указывая, куда следует поставить бюро.
Санчес угрюмо кивнул головой. У них с секретарем уже давно велась маленькая подковерная борьба за право именоваться правой рукой инквизитора взамен уходящего после этого следствия брата Бернара. Палач и пыточных дел мастер считал, что его работа является не только самой заметной и эффектной, но и основной, в отличие от крючкотворства секретаря. В свою очередь Просперо, итальянец по происхождению, присланный Великому инквизитору Кастилии из Рима в помощь, считал, что главное – это ведение протокола, который доказывал, что следствие ведется в рамках законов католической веры. Церковь крайне щепетильно относилась к ведению делопроизводства, а также к полной доказанности вины, боясь суда потомков. Поэтому-то дон Хуан де Карабас и принял постриг, став членом ордена доминиканцев, как и брат Бернар, который также вел допросы, а палач и секретарь были лицами светскими, что позволяло им вести судопроизводство и пытать подозреваемых.
Просперо уселся за бюро и стал раскладывать бумаги, сургуч и перья по небольшим внутренним отделениям. Санчес же натаскал в подвал угля и разогрел, как он выразился, «подготовительно» свою жаровню.
– Думаешь, многие из этой богадельни запылают? – неожиданно спросил его палач, подходя к бюро и, словно великан, нависая над низкорослым секретарем.
Просперо задумчиво почесал лохматую голову. Если бы он не знал уже столько лет Санчеса, то мог бы предположить, что тот провоцирует его на богохульство, однако недалекий палач был на подобное просто неспособен. Подумав немного, секретарь сделал знак Санчесу пригнуться.
– Ты слышал, почему наш Черный так рвался проводить это дело? – оглядевшись из осторожности, шепотом спросил он.
Палач отрицательно замотал головою. Глаза его заблестели в свете зажженных секретарем свечей в предвкушении занимательной истории. Дело в том, что Санчес был в прошлом пиратом. Однажды корабль, на котором он плыл, был захвачен испанской военной галерой. Галерой той управлял нынешний Великий инквизитор Кастилии, прозываемый всеми за глаза Черным. Санчес сразу почувствовал в доне Хуане бывшего собрата, а потому быстренько покаялся в надежде на прощение и более достойное занятие. Он не обманулся в ожиданиях. Дон Хуан не только не повесил Санчеса, но даже сделал его своим приближенным. Вскоре у бывшего пирата обнаружился «талант». Он с такой ловкостью и умением причинял боль, с таким азартом пытал, а затем убивал, что инквизитор назначил его главным палачом и пыточных дел мастером.
– Когда-то давным-давно Черный был помолвлен с местной аббатисой, но вскоре им пришлось расстаться, – шепотом поделился сплетней, невесть где услышанной, Просперо. – То ли невеста отвергла жениха, то ли родители ее нашли для дочери лучшую партию, но только свадьба у них не сладилась, и Черный стал инквизитором и ходит только в черных одеждах, потому что носит траур по своей загубленной любви. Он приехал сюда отомстить своей невесте.
Санчес слушал, раскрыв рот.
– Вот это да! – громко воскликнул он. – У Черного была невеста? А я думал, что он вообще никого никогда не любил. Постой-ка, а как же невеста его бросила ради другого, если она стала аббатисой?
Секретарь снова почесал лохматую голову.
– Ну, видимо, у нее и там что-то не срослось, – предположил он.
Санчес со смехом отмахнулся огромной ладонью, волна воздуха от которой чуть не задула стоящие на бюро свечи.
– Да ну тебя!
В то время как секретарь и палач сплетничали в подвале, Великий инквизитор Кастилии тайком наблюдал за аббатисой. Анна, прочитав послание епископа, который требовал от нее беспрекословного подчинения следствию, вышла из залы и направилась вдоль галереи, что выходила на маленький внутренний дворик со статуей Девы Марии посередине. Обычно внутренний дворик всегда был полон послушниц, но нынче Анне, чьи чувства были в крайнем смятении от резко написанного письма, он показался особенно пустынным. «Босые кармелитки», напуганные заточением под стражу Маргариты и Жануарии, попрятались в свои кельи и сидели там, боясь высунуться даже в коридор.
Дон Хуан медленно шел по балкону, что находился на противоположной стороне галереи, устремив на Анну пронзительный взгляд. Он видел, в каком состоянии находится сейчас аббатиса, но ни словом, ни жестом не собирался поддержать свою бывшую возлюбленную. Инквизитор упивался собственной властью, которую Анна еще не ощутила в полной мере, но обязательно ощутит, в этом дон Хуан дал себе слово. Его гордыня возносилась к небесам, трубя о себе во все трубы.
Аббатиса монастыря Босых кармелиток дошла до конца галереи и вошла в библиотеку. Ранее она ни разу не соизволила входить сюда. Дон Октавио, и сам не читавший книг, однако, счел должным наполнить библиотеку самыми лучшими и роскошными трудами теософского содержания. Войдя в прохладную библиотечную залу, Анна уселась в удобное кресло и принялась неторопливо перебирать по памяти наиболее неприятные строки письма епископа. Таким образом она возбуждала в себе смелость в отношении инквизитора и желание отомстить. Ее гордыня не хотела смириться с подчинением в своем же монастыре, выстроенном на месте жалкой кучи нагроможденных друг на друга построек. Да если бы не монастырь, про Карабас бы вообще никто не знал. Селение-призрак, а не окружение монастыря – вот что сталось бы с Карабасом, не реши она, Анна, божественная беата, собеседница Богородицы, устроить здесь свое временное мирское пристанище!
Стукнув кулачком по столику с весьма искусно вырезанной на столешнице сценкой исхода Святого семейства в Египет, аббатиса решительно зашагала обратно в зал. Проходя мимо трапезной, она не преминула зайти туда, пройти на кухню и крикнуть запуганной келарше, что обед следует готовить в то же самое время, как всегда. Келарша, которую только что посетил брат Бернар и объяснил, что она обязана за все время проведения следствия кормить еще и Великого инквизитора Кастилии со всею свитой, дрожа, сказала, что советник инквизитора лично распорядится, когда начать готовить обед.
– Брат Бернар так и сказал, – добавила она, хлопая заплывшими жирком глазками, которые уже с трудом пробивались из огромных щек.
– Значит, так и сказал? – надменно переспросила Анна.
– Да, – затрясла головой келарша.
– Так вот, слушай. Если не желаешь сей же час получить двадцать розог, а потом еще и полдня простоять на горохе, читая «Отче наш» сто раз подряд, немедленно приступай к готовке. Да, – добавила аббатиса, отойдя к двери и поворачиваясь к оторопевшей послушнице. – Запомни раз и навсегда. Это мой монастырь. И здесь правит мой устав. Знаешь пословицу, что со своим уставом в чужой монастырь лучше не соваться?
– Простите меня, ваше высокопреподобие, – в голос заревела келарша.
Анна с высоко поднятой головою вышла из кухни, миновала сквозь длинные столы трапезную и направилась в залу капитула, в которой обычно проводила время. Однако при подходе к зале ее раздутая гордость столкнулась с реальной преградой. Прямо у закрытых дверей залы стояли двое фамильяров, облаченных в красивые кирасы, и они преградили ей путь.
– Позвольте! – с вызовом воскликнула Анна.
– Сюда нельзя, – басом заявили ей телохранители инквизитора.
– Это еще почему? Как вы смеете…
– Там Великий инквизитор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– А ну прекратите рубить мою жимолость!
Видя, что и после такого демарша фамильяры, более походившие на солдат регулярной армии, только с более строгой выправкою и дисциплиной, даже не посмотрели в ее сторону, Жануария ринулась отнимать у одного из них топор. И тут совершено неожиданно, так как ключница считала, что она – монашка, а посему лицо неприкосновенное, к ней подошел лысый гигант, ухватил поперек пояса, взвалил к себе на широченное плечо и понес. У Жануарии так перехватило дыхание, что она даже запищать не смогла. Она только сдавленно хрипела, колотя кулаками крепкую, словно высеченную из камня спину знаменитого севильского палача Санчеса, пока он не отнес ключницу в подвал и не запер там. Наблюдавшая за этой сценой Анна поняла: все, ее играм в монастырь, в беату, в святость пришел конец. Аббатиса надеялась лишь, что ее отец, высокородный герцог Инфантадский, близкий друг короля Фердинанда, приехавший вместе с ним из Арагона, заступится за свою дочь и не даст в обиду. Анна еще лелеяла надежду, что ей удастся сохранить за собой высокий пост. Она ни разу до сего дня не сталкивалась с инквизицией, бедняжка.
Между тем более осведомленная в делах и действенных методах очищения католической веры Святой службы Маргарита Лабе, памятуя о том, что у нее за дорогой под валуном припрятана одежда, в которой она частенько шлялась лунными ночами с местными шалопаями по сеновалам, подбежала к задней стене монастыря. Она ловко перекинула узелок и стала карабкаться вверх. Каждая выемка, каждый выступ были ей знакомы, потому первая помощница настоятельницы быстро забралась на стену. Она уже было перегнулась, чтобы спуститься и убежать, как сзади раздалось мерное цоканье копыт.
– Не думаю, сестра, что это хорошая идея, – заметил дон Хуан, подъезжая на вороном коне к стене и пристально глядя на Маргариту.
Послушница, если и испугалась, то виду не подала. Она деловито оглядела всадника, чье черное одеяние навевало окружающим ужас, оглядела пустынный задний двор и спросила:
– Это почему это? Кто меня остановит? Ты? А ну, попробуй дотянуться. Еще минута, и я спущусь. И никто уже тогда меня не поймает.
Сказав это, Маргарита оправилась от страха, тем более что черный всадник совершенно не делал никаких – движений, чтобы остановить ее. Инквизитор со спокойным видом взирал на послушницу.
– Что ж, согласен. Положение твое, как говорят военные стратеги, чрезвычайно выгодное. Но только на первый взгляд, – сказал он и неожиданно достал из седельного кожаного мешка, притороченного с правого боку, пистолет. – Теперь ты не успеешь спокойно слезть, а стало быть, нужно прыгать. Готова ли ты, сестра, к такому повороту событий? – все тем же спокойным, ровным голосом спросил дон Хуан, выставляя пистолет на вытянутой руке и целясь в оторопевшую Маргариту. – Определенно при такой высоте ты либо вывихнешь, либо сломаешь себе ноги. А кроме того, побег у нас означает признание вины, так что никто не будет тебя лечить. Даже если тебе удастся доказать свою невиновность, ты на всю жизнь останешься калекой.
Дон Хуан с интересом смотрел на жестокую борьбу, происходившую внутри француженки и отражавшуюся на ее смазливом лице. Наконец тяжкий вздох вырвался из груди послушницы. Этот вздох, полный отчаяния и злобы, заставил инквизитора опустить пистолет. Маргарита Лабе медленно и нехотя слезла со стены. Дон Хуан тут же громко свистнул. На свист прибежали двое фамильяров.
– Заключите сестру под стражу, – приказал инквизитор и, более не глядя на Маргариту, направил коня в сторону ворот.
Бывший маркиз, а ныне представитель доминиканского ордена, Великий инквизитор Кастилии намеренно оттягивал встречу с Анной. Вместо того чтобы пойти самому к аббатисе, в волнении ожидавшей его, он отправил к ней своего компаньона и советника, брата Бернара. Сам же дон Хуан в сопровождении четырех фамильяров-телохранителей, неотрывно следовавших за ним по пятам, направился осматривать родное селение. Доехав до самого конца оного, то есть до места, где начинался участок земли, когда-то давно проданный юным Хуанито герцогу, на котором теперь возвышалась усадьба, он остановился. Инквизитор долго глядел на потрескавшуюся и рассыпавшуюся уже кое-где кладку стены, окружавшей усадьбу престарелого дона Октавио, который своей нелепой затеей с монастырем привел Карабас в упадок, а затем повернул коня обратно и неспешно вернулся в монастырь.
Пока дон Хуан изволил осматривать Карабас, брат Бернар вошел в зал, где с нетерпением ожидала Анна. Увидев совершенно не того, кто, как ей казалось, всей душою должен был стремиться к встрече, аббатиса, сидящая в кресле, скорее напоминающем трон, не смогла скрыть своего разочарования.
Брат Бернар без всякого приглашения уселся на маленький табурет напротив. Еще в пути дон Хуан поведал ему, что за особа сидит сейчас перед ним и какие давние отношения связывают их. Поэтому компаньон без труда разгадал безмолвное разочарование, охватившее при его появлении настоятельницу «босых кармелиток».
– Прошу покорно принять и прочесть письмо, адресованное вам епископом, – сказал брат Бернар, подавая Анне запечатанный красным сургучом пакет.
– Прежде всего я хотела бы услышать, на каком основании толпа вооруженных мужланов ворвалась в мой монастырь, в обитель невест Господа, и распоряжается здесь, как в захваченной крепости? – грозным тоном произнесла аббатиса. – Сей же час выведите своих мужиков из монастыря! Прочь отсюда все!
Брат Бернар, которому частенько приходилось слышать и более грозные речи, и бровью не повел.
– И также прошу вас прочесть вот это указание. – Он протянул Анне свернутый в трубочку лист, перевязанный черной лентой.
Все, кто хотя бы раз подозревался в ереси и имел дело с инквизицией, никогда не забудут, как сильно трепетало у них сердце, когда им подавали такой же свернутый в трубочку лист со свешивавшейся траурной лентой.
Видя, что грозные слова не производят на противника никакого впечатления, настоятельница, хоть и против воли, взяла лист. Рука ее мелко дрожала, а потому траурная ленточка предательски затряслась. Чтобы советник Великого инквизитора не догадался о ее страхе, Анна быстро развернула лист и прочла:
«Сим определяется в проведении расследования в монастыре Босых кармелиток, что в Карабасе, Великий инквизитор Кастилии… »
Сердце застыло на секунду, а затем чуть не выпрыгнуло из груди Анны. Брат Бернар не без удовольствия наблюдал, как кровь отхлынула от лица высокомерной гордячки.
«Все обязаны по первому же требованию всеми силами помогать в проведении расследования подателю сего документа… »
Анна отстранила документ, не веря своим глазам. Мысли ее мешались. Брат Бернар, решивший, что хватит ломать перед настоятельницей комедию, суровым тоном сказал:
– Монастырь закрыт. Никто не имеет права покидать его без разрешения Великого инквизитора. Мы не станем мешать проведению молебнов, а также внутреннему распорядку жизни вашей и ваших сестер, посему займем только гостевое крыло. Кроме того, мы займем подвал, а также тайные кельи. Есть ли в монастыре потайной подземный ход? – неожиданно спросил он, строго глядя на Анну.
– Нет, – машинально ответила та.
Внезапно, заморгав глазами, настоятельница вспомнила, чья она дочь, и воскликнула:
– Да как вы со мной разговариваете? Пошли прочь отсюда!
Брат Бернар резко встал, оттолкнув от себя низенький табуретик, который со стуком упал на каменный пол.
– Советую вам, прежде чем сажать гостей, что выше вас, ниже себя, прочитать письмо епископа, – сказал он и вышел прочь из зала, оставив Анну наедине со своими смятенными мыслями.
А во дворе перед воротами фамильяры под руководством Санчеса уже разгружали крытую повозку, вынося из нее и затаскивая в подвал страшные предметы пыток, изготовленные в основном из металла. Тут было и усыпанное шипами кресло, и дыба, и жуткого вида железная колодка под игривым названием «испанский сапожок». Сии предметы проносились мимо с ужасом глядевших на них Маргариты, викария и ключницы, которые выглядывали из дверных окошек. Палач и большой знаток пыток Санчес перед этим весьма придирчиво осмотрел подвал и нашел его вполне пригодным для своей «работы». Он самолично расставил по заранее облюбованным местам инструменты, а в самом центре установил огромную жаровню на треноге. Небольшое подвальное помещение, находившееся, судя по плану монастыря, прямо под библиотечной залой, с могучими сводами потолка, и без того мрачное, приобрело зловещий вид. Санчес прошелся по своим новым апартаментам, вызывая эхо звуками шагов с подкованными сапожищами, которые были сделаны в Севилье по особому заказу, так как ни у кого более не было такого огромного размера ноги. Это был мастер своего дела. Для эффекта имел значение даже резонанс криков в стенах подвала. Иной крикнет и сам же испугается своего крика.
Тут в подвал с шумом вошли двое фамильяров, тащивших небольшое складное бюро секретаря. Просперо с важным видом следовал за ними, неся стопки чистых листов бумаги, чернильницу, связку перьев и корзину свечей.
– Обживаешься, – довольно констатировал он, указывая, куда следует поставить бюро.
Санчес угрюмо кивнул головой. У них с секретарем уже давно велась маленькая подковерная борьба за право именоваться правой рукой инквизитора взамен уходящего после этого следствия брата Бернара. Палач и пыточных дел мастер считал, что его работа является не только самой заметной и эффектной, но и основной, в отличие от крючкотворства секретаря. В свою очередь Просперо, итальянец по происхождению, присланный Великому инквизитору Кастилии из Рима в помощь, считал, что главное – это ведение протокола, который доказывал, что следствие ведется в рамках законов католической веры. Церковь крайне щепетильно относилась к ведению делопроизводства, а также к полной доказанности вины, боясь суда потомков. Поэтому-то дон Хуан де Карабас и принял постриг, став членом ордена доминиканцев, как и брат Бернар, который также вел допросы, а палач и секретарь были лицами светскими, что позволяло им вести судопроизводство и пытать подозреваемых.
Просперо уселся за бюро и стал раскладывать бумаги, сургуч и перья по небольшим внутренним отделениям. Санчес же натаскал в подвал угля и разогрел, как он выразился, «подготовительно» свою жаровню.
– Думаешь, многие из этой богадельни запылают? – неожиданно спросил его палач, подходя к бюро и, словно великан, нависая над низкорослым секретарем.
Просперо задумчиво почесал лохматую голову. Если бы он не знал уже столько лет Санчеса, то мог бы предположить, что тот провоцирует его на богохульство, однако недалекий палач был на подобное просто неспособен. Подумав немного, секретарь сделал знак Санчесу пригнуться.
– Ты слышал, почему наш Черный так рвался проводить это дело? – оглядевшись из осторожности, шепотом спросил он.
Палач отрицательно замотал головою. Глаза его заблестели в свете зажженных секретарем свечей в предвкушении занимательной истории. Дело в том, что Санчес был в прошлом пиратом. Однажды корабль, на котором он плыл, был захвачен испанской военной галерой. Галерой той управлял нынешний Великий инквизитор Кастилии, прозываемый всеми за глаза Черным. Санчес сразу почувствовал в доне Хуане бывшего собрата, а потому быстренько покаялся в надежде на прощение и более достойное занятие. Он не обманулся в ожиданиях. Дон Хуан не только не повесил Санчеса, но даже сделал его своим приближенным. Вскоре у бывшего пирата обнаружился «талант». Он с такой ловкостью и умением причинял боль, с таким азартом пытал, а затем убивал, что инквизитор назначил его главным палачом и пыточных дел мастером.
– Когда-то давным-давно Черный был помолвлен с местной аббатисой, но вскоре им пришлось расстаться, – шепотом поделился сплетней, невесть где услышанной, Просперо. – То ли невеста отвергла жениха, то ли родители ее нашли для дочери лучшую партию, но только свадьба у них не сладилась, и Черный стал инквизитором и ходит только в черных одеждах, потому что носит траур по своей загубленной любви. Он приехал сюда отомстить своей невесте.
Санчес слушал, раскрыв рот.
– Вот это да! – громко воскликнул он. – У Черного была невеста? А я думал, что он вообще никого никогда не любил. Постой-ка, а как же невеста его бросила ради другого, если она стала аббатисой?
Секретарь снова почесал лохматую голову.
– Ну, видимо, у нее и там что-то не срослось, – предположил он.
Санчес со смехом отмахнулся огромной ладонью, волна воздуха от которой чуть не задула стоящие на бюро свечи.
– Да ну тебя!
В то время как секретарь и палач сплетничали в подвале, Великий инквизитор Кастилии тайком наблюдал за аббатисой. Анна, прочитав послание епископа, который требовал от нее беспрекословного подчинения следствию, вышла из залы и направилась вдоль галереи, что выходила на маленький внутренний дворик со статуей Девы Марии посередине. Обычно внутренний дворик всегда был полон послушниц, но нынче Анне, чьи чувства были в крайнем смятении от резко написанного письма, он показался особенно пустынным. «Босые кармелитки», напуганные заточением под стражу Маргариты и Жануарии, попрятались в свои кельи и сидели там, боясь высунуться даже в коридор.
Дон Хуан медленно шел по балкону, что находился на противоположной стороне галереи, устремив на Анну пронзительный взгляд. Он видел, в каком состоянии находится сейчас аббатиса, но ни словом, ни жестом не собирался поддержать свою бывшую возлюбленную. Инквизитор упивался собственной властью, которую Анна еще не ощутила в полной мере, но обязательно ощутит, в этом дон Хуан дал себе слово. Его гордыня возносилась к небесам, трубя о себе во все трубы.
Аббатиса монастыря Босых кармелиток дошла до конца галереи и вошла в библиотеку. Ранее она ни разу не соизволила входить сюда. Дон Октавио, и сам не читавший книг, однако, счел должным наполнить библиотеку самыми лучшими и роскошными трудами теософского содержания. Войдя в прохладную библиотечную залу, Анна уселась в удобное кресло и принялась неторопливо перебирать по памяти наиболее неприятные строки письма епископа. Таким образом она возбуждала в себе смелость в отношении инквизитора и желание отомстить. Ее гордыня не хотела смириться с подчинением в своем же монастыре, выстроенном на месте жалкой кучи нагроможденных друг на друга построек. Да если бы не монастырь, про Карабас бы вообще никто не знал. Селение-призрак, а не окружение монастыря – вот что сталось бы с Карабасом, не реши она, Анна, божественная беата, собеседница Богородицы, устроить здесь свое временное мирское пристанище!
Стукнув кулачком по столику с весьма искусно вырезанной на столешнице сценкой исхода Святого семейства в Египет, аббатиса решительно зашагала обратно в зал. Проходя мимо трапезной, она не преминула зайти туда, пройти на кухню и крикнуть запуганной келарше, что обед следует готовить в то же самое время, как всегда. Келарша, которую только что посетил брат Бернар и объяснил, что она обязана за все время проведения следствия кормить еще и Великого инквизитора Кастилии со всею свитой, дрожа, сказала, что советник инквизитора лично распорядится, когда начать готовить обед.
– Брат Бернар так и сказал, – добавила она, хлопая заплывшими жирком глазками, которые уже с трудом пробивались из огромных щек.
– Значит, так и сказал? – надменно переспросила Анна.
– Да, – затрясла головой келарша.
– Так вот, слушай. Если не желаешь сей же час получить двадцать розог, а потом еще и полдня простоять на горохе, читая «Отче наш» сто раз подряд, немедленно приступай к готовке. Да, – добавила аббатиса, отойдя к двери и поворачиваясь к оторопевшей послушнице. – Запомни раз и навсегда. Это мой монастырь. И здесь правит мой устав. Знаешь пословицу, что со своим уставом в чужой монастырь лучше не соваться?
– Простите меня, ваше высокопреподобие, – в голос заревела келарша.
Анна с высоко поднятой головою вышла из кухни, миновала сквозь длинные столы трапезную и направилась в залу капитула, в которой обычно проводила время. Однако при подходе к зале ее раздутая гордость столкнулась с реальной преградой. Прямо у закрытых дверей залы стояли двое фамильяров, облаченных в красивые кирасы, и они преградили ей путь.
– Позвольте! – с вызовом воскликнула Анна.
– Сюда нельзя, – басом заявили ей телохранители инквизитора.
– Это еще почему? Как вы смеете…
– Там Великий инквизитор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22