– Это самые мощные процессоры, имеющиеся на сегодняшний день, – продолжал Торрес. – Абсолютно новая технология, в которой я, признаться, мало что понимаю. Для работы им вполне достаточно токов, вырабатываемых человеческим организмом. Мне говорили, что они потребляют меньше энергии, чем сам мозг.
Вертя в пальцах двухдюймовый кусочек пластика, Марш спрашивал себя – неужели он начинает верить в то, что говорит ему этот безумец? Но он уже понимал, что это именно так – и когда наконец он поднял голову, в глазах его стояли слезы.
– Значит, Алекс был прав, – Марш изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал. – Вчера вечером он сказал мне, что, возможно, умер еще до операции... я подумал тогда невесть что, а... значит, это правда...
После долгой паузы Торрес нехотя кивнул.
– Да. По крайней мере, с одной точки зрения. Организм Алекса жив, его интеллект стремительно развивается, но как личность он, к сожалению, умер.
– Нет! – снова вскочив на ноги, Эллен шагнула к столу, за которым сидел Торрес. – Ты же сам сказал, что он поправляется! Что он скоро станет совсем здоровым!
– Он и так здоров – большая его часть, – ответил Торрес. – Его физическое состояние и интеллект можно назвать почти совершенными.
– Но мало того, – возразила сквозь слезы Эллен. – Ты ведь сам знаешь, он начинает многое вспоминать...
– Именно поэтому я и хотел, чтобы вы привезли его ко мне, – тихо произнес Торрес. Он знал – до этого момента он мог говорить только правду, но теперь... Теперь придется солгать.
– Он вспоминает то, что на самом деле не может помнить. Многое из того, что он вспомнил, произошло – если произошло – задолго до его рождения...
– Но он вспоминает, – настаивала Эллен.
Торрес устало покачал головой.
– Нет. Он не может, – просто ответил он. – Прошу тебя, выслушай меня, Эллен. Мне очень важно, чтобы именно ты правильно поняла то, что я говорю.
Неуверенно посмотрев на Торреса, затем на мужа, Эллен шагнула назад и присела на край стула.
– Ты до сих пор не можешь принять многое из того, что случилось – но, как бы ни было трудно, тебе придется сделать это, поверь. Алекс не помнит ничего о своей жизни до катастрофы. Все его так называемые воспоминания – это данные, содержащиеся в банках памяти, которые я вживил в его мозг. Например, когда он в первый раз очнулся после операции, в его мозгу уже содержались сведения, необходимые ему на первых порах. Язык, кое-какие образы – например, вы с Маршем... С того момента он начал усваивать информацию и обрабатывать ее со скоростью мощной вычислительной машины. Именно поэтому, – продолжал он, повернувшись к Маршу, – его интеллект кажется превосходящим обычные человеческие возможности. Гениальный ребенок... Реально же он располагает способностью хранить в памяти все, что он видел и слышал после операции, способностью обрабатывать информацию с нечеловеческой скоростью и точностью, а также – вполне человеческой способностью думать. Становится ли он от этого гением – судить не мне. Но, приобретя все это, Алекс многое и потерял. – Достав – в первый раз за все это время – из ящика трубку, Торрес принялся набивать ее табаком. – И самая серьезная из этих потерь – эмоции. Знаем мы о них немало – известно даже, в каких участках мозга рождаются те или иные эмоции. Можно даже вызывать их искусственно, стимулируя те или иные участки. Однако запрограммировать их я так и не сумел – и поэтому Алекс полностью лишен каких бы то ни было эмоций. Что, – добавил он словно бы невзначай, – и подводит нас к тому, почему, собственно, я говорю вам все это. – Набив трубку, Торрес зажег ее и – тоже впервые за это время – в упор посмотрел на Марша. – Если вы до сих пор принимали все, что я говорил, то, думаю, согласитесь и с тем, что Алекс просто неспособен на убийство.
– Боюсь, что не совсем понимаю вас, – возразил Марш холодно. – Наоборот, судя по тому, что мы здесь услышали, Алекс – идеальный убийца. Ведь он лишен каких бы то ни было чувств.
– Был бы таковым, – согласился Торрес. – Но дело в том, что никаких сведений об убийстве в его программах не содержится, а делать он может только то, что в них есть. Плюс к тому убийство в большинстве случаев – продукт все тех же самых эмоций. Гнева, зависти, страха – и многих других. Но обо всех этих чувствах Алекс не имеет даже абстрактного понятия. Вернее, он знает, что люди испытывают различные чувства, но сам полностью их лишен. В том числе и жажды убийства.
– Если только, – вставил Марш, – его на это не запрограммировать.
– Верно, – согласился Торрес. – Но все равно он проанализирует команду – и если она покажется ему лишенной смысла, он откажется ее выполнять.
Марш поймал себя на том, что с трудом усваивает слова Торреса. Его собственный мозг словно превратился в клубок противоречивых возражений и доводов... Чувства же словно отключились, машинально он определил свое состояние как шоковое. Что удивительного, подумал он тускло. Он мертв. Мой сын мертв – и в то же время его нельзя назвать мертвым. Сейчас он что-то делает, думает о чем-то... а меня, сидящего здесь, убеждают в том, что его вовсе не существует, что он – не более чем... Слово, пришедшее на ум, заставило его вздрогнуть, но, поразмыслив, Марш повторил его про себя сознательно: он – не более чем автомат. Обернувшись к Эллен, он понял – она переживает сейчас то же самое. Поднявшись, он подошел к жене и опустился рядом с ней на колени.
– Он умер, Эллен, – прошептал он.
– Н-е-ет! – застонав, Эллен закрыла руками лицо, тело ее начали сотрясать рыдания. – Нет, Марш, он не должен, не может он умереть... Он не...
Присев рядом, Марш молча обнял жену и прижал к себе, нежно поглаживая ее волосы. Когда он заговорил снова, то обращался уже к Раймонду Торресу – и в голосе его не было слышно ничего, кроме печали и гнева.
– Для чего? – спросил он. – Зачем вы все это с нами сделали?
– Потому что вы сами попросили меня, – в упор глядя на Марша, ответил Торрес. – Вы просили меня спасти ему жизнь – любым доступным мне способом, и я со своей стороны сделал все, что мог. – Тяжело вздохнув, он положил на стол потухшую трубку. – Но делал это я не только для вас. И для себя тоже. Отрицать это глупо – мне нужно было проверить результаты моих трудов. – Он подался вперед, по-прежнему глядя на Марша. – Позвольте мне задать вам один вопрос. Если бы вы оказались на моем месте – что бы вы тогда сделали?
Целую минуту Марш молчал – он знал, что на вопрос Торреса у него сейчас нет ответа. Заговорив, он сам удивился тону своего голоса – в нем звучала одна лишь огромная, накопившаяся усталость.
– Не знаю. Было бы чудесно, если бы я мог сказать – «отказался бы», но я правда не знаю, доктор. – С трудом встав на ноги, он положил руку на плечо Эллен. – Ну, и что же нам делать теперь?
– Прежде всего – найти Алекса. И привезти его сюда. Вчера произошло кое-что, и я еще не знаю, как это может на нем отразиться. В лаборатории... в общем, техник ошибся и перед тестами Алексу не был дан наркоз. – Торрес кратко описал сущность тестов и возможные реакции Алекса. – Непосредственно после этого никаких перемен в нем я не обнаружил, и, в принципе, это говорит о том, что повреждений нанесено не было, но... я хочу в этом убедиться сам. Плюс еще остается нерешенной проблема этих якобы воспоминаний, которые его мучают.
Марш застыл на месте – он почувствовал, что Торрес сумел что-то утаить от него.
– Да, но их же не было в программе, – с вызовом обратился он к Торресу. – Откуда же, по-вашему, они взялись?
– Вот этого я до сих пор и не знаю, – признался Торрес. – Поэтому прошу – привезите его ко мне. Где-то в банках памяти допущена, как видно, ошибка. И эта ошибка должна быть исправлена. Сейчас же Алекс сам пытается найти источник этих воспоминаний. Но этого источника нет и не может быть. – Торрес замолчал, надеясь в душе, что Лонсдейлы запомнят последнюю фразу. – И если Алекс поймет это, не знаю, что может случиться с ним.
Марш не сводил недоверчивого взгляда с Торреса.
– Иными словами, доктор, подразумевается, что Алекс может сойти с ума. Если это возможно – стало быть, ваши выводы неправильны и в конечном итоге Алекс способен на убийство?
– Нет, – Торрес покачал головой. – Сойдет с ума – это выражение здесь неупотребимо. Компьютер не может сойти с ума. Он может просто перестать работать.
– Зависание – так, кажется, это называют? – холодно спросил Марш.
Торрес кивнул.
– А в случае с Алексом итог такого зависания, очевидно, будет фатальным?
Торрес снова кивнул, на этот раз с видимым облегчением.
– Не могу с вами спорить – это вполне возможно, вполне. – Заметив выражение ужаса на лице Эллен, он, однако, поспешил успокоить ее: – Поверь мне, Эллен, Алекс не способен ни на что дурное. И что бы ни случилось – я помогу ему. Он поправится.
– Вы же знаете, что этого не случится, – тихо произнес Марш, помогая Эллен подняться со стула. – Доктор Торрес, я попрошу вас больше не мучить мою жену бесполезными иллюзиями. Самое лучшее сейчас для нее – понять, что наш сын, Алекс, умер в начале мая. Кем является... м-м... существо, похожее на Алекса и живущее в нашем доме – я не знаю пока, но это не Алекс. – Эллен тихо всхлипывала, и Марш, обняв жену за плечи, повел ее к двери. На ходу он обернулся. – Я не знаю, что нам делать теперь, доктор Торрес, но в одном могу вас уверить – если... Алекс вернется домой, я немедленно вызову полицию и сообщу им, что он находится под вашей законной опекой. И все их вопросы поэтому должны быть адресованы вам. Он не сын нам более, доктор Торрес. Он перестал быть им в тот самый день, когда я привез его в вашу лабораторию. – Отвернувшись, он распахнул дверь. Они вышли.
* * *
До Ла-Паломы оставалась примерно половина пути, когда Эллен нарушила молчание.
– Он... действительно мертв, Марш? – спросила она. – Он говорил нам правду?
– Не знаю, – вздохнул Марш. – Да, он сказал нам правду. Я верю, что он сделал именно то, о чем только что говорил. Но насчет Алекса... хотел бы я хоть что-нибудь тебе сейчас ответить. Что вообще считать смертью... По закону Алекса можно было объявить мертвым еще до того, как мы повезли его в Пало Альто. Энцефалограмма не регистрировала никакой деятельности мозга – это и есть официальный критерий, по которому констатируется смерть.
– Но он же еще дышал.
– Нет. Не он сам, за него уже работал дыхательный аппарат, респиратор. А потом Раймонд Торрес придумал новый аппарат, и Алекс начал ходить и разговаривать. Вернее, это уже не Алекс, он говорит, действует, реагирует, но делает это все не так, как делал наш сын. Все это время меня не покидало странное чувство – что Алекса больше нет с нами, и оказалось, что я был прав. Его нет. Нам осталось только мертвое тело с дьявольской машинкой Раймонда Торреса.
– Но ведь это тело Алекса, – всхлипнула Эллен.
– Но разве этого нам достаточно? – голос Марша надломился от боли. – Разве тело не хоронят, когда отлетает душа? А душа Алекса уже давно отлетела, Эллен. Если даже нет, то она похоронена так глубоко в его изуродованном мозгу, что никто не сможет ее оттуда извлечь.
Эллен долго молчала, глядя в окно, за которым сгущались сумерки.
– Тогда почему... я все же люблю его? – спросила она едва слышно. – Почему до сих пор считаю, что он мой сын?
– Этого я тоже не знаю, – ответил Марш так же тихо. – Но... я, наверное, соврал тебе. Я здорово разозлился, мне было больно, я не мог поверить в то, что он нам рассказал... и какое-то время я, наверное, действительно хотел, чтобы Алекс оказался мертвым. Какой-то голос во мне и сейчас уверяет, что так и есть. – Он помолчал. – Но другой голос говорит совершенно определенно – пока он дышит и двигается, он жив и он мой сын. Я ведь тоже его люблю, Эллен.
– Боже мой, Марш, – сквозь слезы прошептала она. – Что же нам с тобой теперь делать?
– Пока не знаю, – признался он. – Сейчас, по крайней мере, мы мало что можем сделать – кроме как дождаться Алекса.
Он не стал говорить Эллен о своих подозрениях. Сам же Марш отнюдь не был уверен, что Алекс когда-либо вернется домой.
Глава 24
Дом оказался небольшим, но удачно расположенным – в глубине квартала, далеко от проезжей части. Номера видно не было – но Алекс знал, что не ошибся. Найти дом оказалось совсем нетрудно. Когда он приехал в Пало Альто, он просто выключил из памяти все воспоминания, связанные с Ла-Паломой, и сосредоточился на одной задаче – попасть домой. После этого ему оставалось только повиноваться тем импульсам, которые мозг посылал ему на каждом отрезке пути, пока наконец он не оказался перед небольшим, в мавританском стиле, особняком, который – Алекс был совершенно уверен в этом – принадлежал доктору Раймонду Торресу. Несколько минут он пристально разглядывал дом, затем въехал под бетонный козырек, шедший по всей длине ограды, и заглушил мотор.
С улицы его машину не было видно. Алекс вышел из нее, захлопнул дверцу, открыл крышку багажника.
Достав ружье, он перехватил его в правую руку, левой захлопнул багажник, и, почти небрежно неся тяжелое стальное тело оружия, обогнул дом, подошел к заднему крыльцу и подергал ручку двери черного хода. Дверь была заперта.
Алекс внимательно оглядел внутренний дворик за домом. Не зная в точности, что именно он ищет. Алекс был уверен, что сразу узнает это, если оно попадется ему на глаза.
Всю середину двора занимала большая клумба, пестревшая сейчас радужным ковром из цветущих астр. В центре клумбы, под камнем, он обнаружил тщательно завернутый в алюминиевую фольгу ключ от входной двери. Войдя в дом, Алекс уверенно прошел через кухню и столовую и, свернув, поднялся по лестнице в кабинет.
Именно здесь – он знал – доктор Торрес проводил большую часть свободного времени. В углу располагался камин, неподалеку – потрепанное бюро, так не похожее на сверкавшее полировкой и никелем сооружение в кабинете Торреса в Институте. Вообще домашнее пристанище Торреса разительно отличалось от его рабочего кабинета – прежде всего своей захламленностью. Повсюду валялись книги и множество журналов. Алекс бегло окинул журналы взглядом – в основном медицинские, но были и по электронике, психологии и психиатрии. Поставив ружье в угол у двери, он подошел к книжным полкам – на этот раз он точно знал, что ищет, и помнил, где это находится.
Да, она была именно там – между двумя толстыми томами по истории юго-восточных штатов, с детальным описанием последствий американо-мексиканской войны. Небольшая, переплетенная в кожу тетрадь с золотым тиснением на переплете. Осторожно сняв ее с полки, Алекс присел на стоявший рядом стул и, открыв тетрадь на первой странице, пристально вгляделся в нарисованную там схему, с трудом разбирая вычурный старинный шрифт и непривычные сокращения.
Перед ним было фамильное древо семьи дона Роберто де Мелендес-и-Руис – его предков, его потомков, его родни. Водя пальцем по переплетению родственных линий, Алекс вскоре добрался до последнего квадратика с именем.
Последним в роду значился Раймонд Торрес, сын Марии и Карлоса Торресов.
Его мать, Мария Руис, приходилась дону Роберто правнучкой через его единственного сына, Алехандро. Под именем Раймонда Торреса стоял еще один квадратик, но он был пуст.
Захлопнув тетрадь, Алекс положил ее на каминную полку и подошел к бюро. Не колеблясь, он выдвинул нижний правый ящик и, порывшись в нем, извлек на свет потрепанный блокнот в порыжелом коленкоровом переплете.
В блокноте аккуратным мелким почерком Раймонда Торреса излагался главный план его жизни. Раймонд Торрес хотел иметь сына – не родив, а создав его.
* * *
На улице быстро темнело, неожиданно Алекс услышал шорох автомобильных шин. Встав, он шагнул к ружью, стоявшему в углу у двери. Когда минуту спустя в кабинет вошел Торрес, первым, что он увидел, было дуло, нацеленное ему прямо в лоб, палец правой руки Алекса лежал на спусковом крючке. Замерев на пороге, Торрес нахмурился, затем улыбнулся Алексу.
– Не думаю, что ты хочешь убить меня, – произнес он. – Также не думаю, что ты уже успел причинить кому-нибудь вред. Поэтому – почему бы тебе не положить эту штуковину и не рассказать мне спокойно, что же все-таки приключилось с тобой.
– Разговаривать больше незачем, – ровным тоном ответил Алекс. – Что со мной – я теперь знаю сам. Вы вставили в мой мозг процессоры. Я машина, и вы программировали меня.
– Ты нашел мой дневник.
– Я не искал его. Я просто знал, где вы его храните. Я знал, где ваш дом, где ваша комната... мне все здесь знакомо.
Улыбка Торреса превратилась в досадливую гримасу.
– Ну, положим, сам ты этого знать не мог...
– Именно мог, – возразил Алекс. – Вы, похоже, и сами не понимаете, что придумали.
Торрес закрыл дверь и, не обращая внимания на ружье, прошел через комнату и устроился поудобнее в кресле. С минуту он изучающе смотрел на Алекса, может быть, что-то действительно не сработало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36