А вечерами, направляясь в свою хижину для сна, он частенько жалел, что нет у него ручной гранаты.
Витторио предлагал мужьями наиболее рьяных охотниц за удовольствиями, быть внимательнее к чаяниям и нуждам своих жен, но те лишь посмеивались...
– Через три-четыре луны все будет в порядке... – успокоил его старшина островитян.
– Что будет в порядке? – не понял Витторио.
– Они не будут за тобой ухлестывать.
– Почему? – удивился Витторио.
– А ты, что, не знаешь, из-за чего женщины теряет интерес к мужчинам?
Действительно, через некоторое время все образовалось. И вовсе не из-за того, что Витторио Десклянка обессилел. Просто несколько самых отъявленных островитянок после серии жестоких потасовок объявили его своим мужем, и остальные были вынуждены смириться. Правда, раз или два в год, все же происходил "передел собственности", то есть случались перемены в личном составе контингента жен (как правило, после жесткой потасовки), но Витторио этих перемен уже не замечал.
* * *
…Он лежал в виду океана и смотрел, как волны катают по пляжу бесхозный кокосовый орех. Лежал и вспоминал, как десять лет назад душа его вдруг раздвоилась и образовавшаяся половинка заявила, что прибыла из ХХ века и зовут ее Бочкаренко Борис Иванович. И что прибыла она с целью нахождения и последующего изничтожения души форменного негодяя Леонида Худосокова... Много чудесного она ему рассказала и о страшном ХХI веке и о Мишеле Нострадамусе, и о козле Борьке, и о своих друзьях Черном и Баламуте.
До этого душевного раздвоения Витторио Десклянка был преуспевающим врачом в славном городе Триесте. И если бы ему в те времена сказали, что он забросит свою прибыльную практику и наймется костоправом на трехмачтовый бриг Эксельсиор, беспрестанно курсировавший меж портами Европы, Азии и Нового Света, он, конечно же, не поверил бы. И даже, наверное, перекрестился бы на образа.
Но так оно и случилось – Витторио вступил на вечно живую палубу. А перед тем, будучи медиком, хорошо знакомым с психиатрией, довольно долго сопротивлялся своей, как он считал, шизофрении, но, в конечном счете, последняя победила. И не только победила, но и привила ему вкус к женской красоте, научила драться ногами и, жульничая, играть в азартные игры. С течением времени Витторио поверил в существование Бориса Бочкаренко (как тут не поверишь?) и не мог более равнодушно думать о том, что где-то там, через сотни лет он, его супруга Вероника и близкие товарищи Баламут и София, Черный и Ольга будут дожидаются в природном застенке мучительной казни...
И Витторио Десклянка добросовестно обшарил в поисках души Худосокова все портовые города, в которых швартовался Эксельсиор. И не только портовые – в дни длительных стоянок он обыскал и все континентальные столицы. Но напрасно.
Будучи неглупым человеком, он понимал, что вероятность встречи с искомым весьма и весьма мала. Но, тем не менее, не оставлял поисков, может быть, и потому, что продутый всеми ветрами судовой врач Витторио уже не представлял себя живущим тихой, спокойной жизнью домашнего эскулапа, жизнью, вся ширь которой очерчена границами одного городка. И он искал и искал.
Иногда его терзали сомнения. "Ведь это моя жизнь! – думал он в минуты слабости. – Почему я должен потратить ее на спасение какого-то человека с такой трудно выговариваемой фамилией Боч-ка-рен-ко? Он прожил свою жизнь в собственное удовольствие, у него есть, то есть будут, симпатичная жена и дети. И вот, он попадет по собственной глупости в руки какого-то Худосокова и я должен забыть о себе, и я должен носится по свету в поисках души этого негодяя".
Однажды, это было в Константинополе, он решил оставить поиски, вернуться в родной Триест и жениться на толстушке, и родить сына, и назвать его чешским именем, и родить девочку, и назвать ее по-итальянски. Но, когда он собрал уже немногочисленные пожитки, уложил инструмент и уселся на дорожку, ему пришло в голову, – может быть, просто выпил лишку? – ему пришло в голову, что жизнь Витторио Десклянка и жизнь Бориса Бочкаренко, и жизнь Мишеля Нострадамуса – это не отдельные жизни, не отдельные черточки на несуществующей линейке времени, а неотрывные части чего-то очень большого и абсолютно значимого... Чего-то всепроницающего, всесущего, для которого разделение времени на прошлое, настоящее и будущее не имеет никакого реального смысла... А если так (а что это именно так, Витторио уже не сомневался – такого волшебного откровения, как то, что снизошло на него только что, он никогда не испытывал), а если это так, то неизвестно, кто кого спасает. Может быть, это Борис Бочкаренко спасает от чего-то его, Витторио, может быть, сам Мишель Нострадамус спасает Витторио, может быть, козел Борис уже спас его от чего-то чрезвычайно опасного... И еще спасет.
А может быть, никто никого не спасает... Как кровь человеческая не спасает своего сердца, как сердце не спасает своей крови, они – кровь и сердце – просто живут своей простой жизнью и не знают, что служат тому, кто во всех отношениях несоизмеримо выше их – служат человеку...
И Витторио остался на море... В начале прошлого года он нанялся на английский военный корвет, направлявшийся на острова Туамоту в южной части Тихого океана. Что-то толкнуло его на этот нелепый шаг... Толкнуло, и он очутился на этом коралловом острове.
* * *
– Может быть, судьба назначила мне жребий окончить неспокойную жизнь на этом затерянном островке... – думал он, сквозь прикрытые веки, наблюдая за непритязательной игрой прибоя с разлохматившимся орехом. – Нет... не верю... Что-то должно случится... Непременно должно...
Но в следующие два года ничего не случилось. Если не считать того, что все мужчины острова один за другим умерли от истощения. Витторио Десклянка остался один. Без мужчин стало совсем тоскливо. К тому же женщины вовсе перестали рожать, и поэтому времени у них было, хоть отбавляй. И они настойчиво отравляли каждую его минуту, от них невозможно было никуда спрятаться...
И однажды ночью, когда женщины опять перессорились, Витторио сбежал на утлой лодчонке. Он знал, что идти надо на юго-запад, в сторону островов Туамоту.
И он греб и греб с вечера до утра, а днем, когда жара становилась невыносимой, отлеживался под циновкой из пальмовых листьев. Питался исключительно сырой рыбой, которую ловил с помощью крючка, сделанного из булавки. Через две недели он начал терять счет дням, а еще через неделю – перестал бороться за жизнь.
– Видимо, тому существу, частью которого я был, – Витторио уже думал о себе в прошедшем времени, – необходимо сменить оболочку моей души. Наверное, ей, душе, надо делать уже другие вещи – плыть рыбой в море, варить пиво или изобретать электрическую лампочку. А Витторио Десклянка, видимо, сделал свое дело... Но коли он часть этого вневременного существа, значит, он не умрет, он потечет по его жилам живою кровью.
Приходя в себя прохладными ночами, Витторио замечал по звездам, что, несмотря на северо-западные течения и на южный, хоть и легкий, но ветерок, его лодку несет точно на восток. И он успокоился, и перестал хотеть, и перестал видеть, и перестал чувствовать, потому, что понял: лодку несет туда, куда надо. А если лодку в конце жизни несет туда, куда надо, то значит, жизнь он прожил в правильном направлении...
Потом появилась акула. Глупая – не сообразила, что вытряхнуть добычу из лодки можно одним ударом спинного плавника. Борис никогда не встречался с акулами, и его место занял еще не умерший Витторио. В полнейшей прострации он нацепил на якорный крюк высохшую рыбину и выбросил его за борт. Акула схватила приманку и потащила лодку на запад.
* * *
Очнулся Витторио в просторной хижине. Все говорило о том, что живет в ней женщина-туземка. Одна.
Когда в хижину кто-то вошел, он поднял голову. И увидел Худосокова. Нет, глаза Худосокова. Перед ним стояла юная полинезийка с душой Худосокова. Спокойные, умные ее глаза изучали Витторио. И тот вспомнил восточную притчу.
* * *
…Всемогущий визирь бухарского эмира прогуливался в саду после обильного обеда и в розарии увидел Смерть. Та сердито погрозила ему пальцем.
Визирь, охваченный страхом, бросился вон из сада, вскочил на самого быстрого своего коня и поскакал в родной Самарканд. И только он обнял детей, жену, явилась Смерть и приказала собираться.
–Что ж, ничего не поделаешь… – вздохнул визирь. – Но объясни, почему ты грозила мне пальцем в Бухаре?
– Видишь ли, в Книге написано, что конец тебя ждет в Самарканде на этой неделе, а ты в Бухаре застрял.
* * *
...Полинезийку, спасшую Витторио, звали Гия, Умом Подобная Полной Луне. Но не Гию, Умом Подобную Полной Луне увидел Витторио, впервые открыв глаза в пальмовой хижине. Стоявшая перед ним на коленях семнадцатилетняя девушка с душой Худосокова была ее внучкой по имени Морская Роса и хозяйкой хижины. А сколько лет было Гие, никто не знал. Одни люди с улыбкой говорили, что она "с приветом", и многие соглашались с ними, другие – что она была всегда и не только в прошлом, но и в будущем. Нельзя сказать, что Гия была колдуньей – он никого не заколдовывала и не расколдовывала, прошлого не угадывала и будущего не предсказывала. Но люди любили посидеть рядом с ней.
– Если сядешь с ней бок об бок и почувствуешь стук ее сердца, и будешь смотреть туда, куда она смотрит, то увидишь то, что никогда не видел, – говорили знавшие ее островитяне.
И действительно, сидя рядом с Гией, Умом Подобной Полной Луне на повсеместном, мелко искрошенном временем коралловом песке, можно было увидеть прах всего того, что снедало, останавливало, пленило и делало несчастным каждого человека... А в бирюзовых, блистающих на солнце морских водах, можно было увидеть все оттенки надежд и радостей всех некогда живших людей... А в синем небе можно было увидеть искрящиеся голубые облачка. Они появлялись из-за горизонта, скрывавшего невиданные многоэтажные хижины, населенные странными с ног до головы одетыми людьми, людьми, сновавшими туда-сюда и вверх-вниз, сновавшими, сновавшими, а потом вдруг обращавшимися в голубые облачка...
* * *
...Гия все на свете знала, и потому не могла ни с кем общаться – ее никто не понимал, да и она мало, что уразумевала. Когда знаешь все, то мир выглядит как простая вещь. Как глиняная кружка, к примеру...
Общалась она только с дочерью, особенно если та наседала, а та наседала, особенно последние дни.
Когда Витторио узнал, что старуха Гия знает все, в том числе и будущее, он задал ей вопрос. Вернее, это Борис задал этот вопрос, потому как звучал он следующим образом:
– А вот мой друг Баламут общался с Господом Богом и Он сказал ему, что совсем еще не знает, чем все созданное им кончится, то есть, что Он еще не решил ничего насчет нас и мироздания... Как в таком случае ты можешь знать будущее?
– То, что создал Бог, не может исчезнуть, – ответила старуха. – Вот не исчезло же твое прошлое, не исчезли твои прожитые жизни...
– Бог назвал все это своей фантазией... Море, небо, облака, человека... И то, что человек придумает, тоже назвал своей фантазией...
– Ты не понимаешь... Для Бога мысль и действие – одно и тоже.
– А как же будущее? Оно существует?
– А Борис Бочкаренко? – старуха выговорила эти слова с затруднением. – Он существует?
– Значит, все же будущее нельзя изменить... – задумался Витторио. – Значит, я зря гонялся за душой Худосокова все эти годы...
– Будущее бессмертный души нельзя изменить... – проговорила старуха, рассматривая мелко искрошенный временем коралловый песок. – Но можно изменить будущее тленной оболочки.
– И что же мне теперь делать? Возвращаться домой? – спросил Витторио скорее сам себя.
– А как же душа Худосокова? Она же в Морской Розе... И если ты ее не укротишь, эта девочка, в сердце которой много зла, погубит много людей. Я знаю, только ты можешь спасти их.
– Каким образом? Убить ее, твою дочь?
– Если ты ее убьешь, ее душа вселится в другое тело, и будет продолжать творить зло... Ты женись на ней и стань ее господином. И оберегай ее от зла...
Витторио так и сделал. Он женился на Морской Росе, первенца своего назвал Карелом, а девочку, появившуюся второй – Стефанией. Второй мальчик, Борис, родился уже в Триесте.
Нельзя сказать, чтобы неукротимый, а иногда и откровенно злостный характер супруги доставлял Витторио много хлопот. Во многом ему помогало знание, что он не только живет с этой женщиной, но и спасает от нее человечество. И продолжал ее любить и после того, как во время очередной ссоры Морская Роса бросила ему в лицо, что Гия, Умом Подобная Полной Луне убедила Витторио жениться на своей дочери только из-за того, что других более-менее сносных женихов на острове не было.
Вот так вот. Любая философия преследует практические цели. Если нет низменных.
1 2 3 4 5
Витторио предлагал мужьями наиболее рьяных охотниц за удовольствиями, быть внимательнее к чаяниям и нуждам своих жен, но те лишь посмеивались...
– Через три-четыре луны все будет в порядке... – успокоил его старшина островитян.
– Что будет в порядке? – не понял Витторио.
– Они не будут за тобой ухлестывать.
– Почему? – удивился Витторио.
– А ты, что, не знаешь, из-за чего женщины теряет интерес к мужчинам?
Действительно, через некоторое время все образовалось. И вовсе не из-за того, что Витторио Десклянка обессилел. Просто несколько самых отъявленных островитянок после серии жестоких потасовок объявили его своим мужем, и остальные были вынуждены смириться. Правда, раз или два в год, все же происходил "передел собственности", то есть случались перемены в личном составе контингента жен (как правило, после жесткой потасовки), но Витторио этих перемен уже не замечал.
* * *
…Он лежал в виду океана и смотрел, как волны катают по пляжу бесхозный кокосовый орех. Лежал и вспоминал, как десять лет назад душа его вдруг раздвоилась и образовавшаяся половинка заявила, что прибыла из ХХ века и зовут ее Бочкаренко Борис Иванович. И что прибыла она с целью нахождения и последующего изничтожения души форменного негодяя Леонида Худосокова... Много чудесного она ему рассказала и о страшном ХХI веке и о Мишеле Нострадамусе, и о козле Борьке, и о своих друзьях Черном и Баламуте.
До этого душевного раздвоения Витторио Десклянка был преуспевающим врачом в славном городе Триесте. И если бы ему в те времена сказали, что он забросит свою прибыльную практику и наймется костоправом на трехмачтовый бриг Эксельсиор, беспрестанно курсировавший меж портами Европы, Азии и Нового Света, он, конечно же, не поверил бы. И даже, наверное, перекрестился бы на образа.
Но так оно и случилось – Витторио вступил на вечно живую палубу. А перед тем, будучи медиком, хорошо знакомым с психиатрией, довольно долго сопротивлялся своей, как он считал, шизофрении, но, в конечном счете, последняя победила. И не только победила, но и привила ему вкус к женской красоте, научила драться ногами и, жульничая, играть в азартные игры. С течением времени Витторио поверил в существование Бориса Бочкаренко (как тут не поверишь?) и не мог более равнодушно думать о том, что где-то там, через сотни лет он, его супруга Вероника и близкие товарищи Баламут и София, Черный и Ольга будут дожидаются в природном застенке мучительной казни...
И Витторио Десклянка добросовестно обшарил в поисках души Худосокова все портовые города, в которых швартовался Эксельсиор. И не только портовые – в дни длительных стоянок он обыскал и все континентальные столицы. Но напрасно.
Будучи неглупым человеком, он понимал, что вероятность встречи с искомым весьма и весьма мала. Но, тем не менее, не оставлял поисков, может быть, и потому, что продутый всеми ветрами судовой врач Витторио уже не представлял себя живущим тихой, спокойной жизнью домашнего эскулапа, жизнью, вся ширь которой очерчена границами одного городка. И он искал и искал.
Иногда его терзали сомнения. "Ведь это моя жизнь! – думал он в минуты слабости. – Почему я должен потратить ее на спасение какого-то человека с такой трудно выговариваемой фамилией Боч-ка-рен-ко? Он прожил свою жизнь в собственное удовольствие, у него есть, то есть будут, симпатичная жена и дети. И вот, он попадет по собственной глупости в руки какого-то Худосокова и я должен забыть о себе, и я должен носится по свету в поисках души этого негодяя".
Однажды, это было в Константинополе, он решил оставить поиски, вернуться в родной Триест и жениться на толстушке, и родить сына, и назвать его чешским именем, и родить девочку, и назвать ее по-итальянски. Но, когда он собрал уже немногочисленные пожитки, уложил инструмент и уселся на дорожку, ему пришло в голову, – может быть, просто выпил лишку? – ему пришло в голову, что жизнь Витторио Десклянка и жизнь Бориса Бочкаренко, и жизнь Мишеля Нострадамуса – это не отдельные жизни, не отдельные черточки на несуществующей линейке времени, а неотрывные части чего-то очень большого и абсолютно значимого... Чего-то всепроницающего, всесущего, для которого разделение времени на прошлое, настоящее и будущее не имеет никакого реального смысла... А если так (а что это именно так, Витторио уже не сомневался – такого волшебного откровения, как то, что снизошло на него только что, он никогда не испытывал), а если это так, то неизвестно, кто кого спасает. Может быть, это Борис Бочкаренко спасает от чего-то его, Витторио, может быть, сам Мишель Нострадамус спасает Витторио, может быть, козел Борис уже спас его от чего-то чрезвычайно опасного... И еще спасет.
А может быть, никто никого не спасает... Как кровь человеческая не спасает своего сердца, как сердце не спасает своей крови, они – кровь и сердце – просто живут своей простой жизнью и не знают, что служат тому, кто во всех отношениях несоизмеримо выше их – служат человеку...
И Витторио остался на море... В начале прошлого года он нанялся на английский военный корвет, направлявшийся на острова Туамоту в южной части Тихого океана. Что-то толкнуло его на этот нелепый шаг... Толкнуло, и он очутился на этом коралловом острове.
* * *
– Может быть, судьба назначила мне жребий окончить неспокойную жизнь на этом затерянном островке... – думал он, сквозь прикрытые веки, наблюдая за непритязательной игрой прибоя с разлохматившимся орехом. – Нет... не верю... Что-то должно случится... Непременно должно...
Но в следующие два года ничего не случилось. Если не считать того, что все мужчины острова один за другим умерли от истощения. Витторио Десклянка остался один. Без мужчин стало совсем тоскливо. К тому же женщины вовсе перестали рожать, и поэтому времени у них было, хоть отбавляй. И они настойчиво отравляли каждую его минуту, от них невозможно было никуда спрятаться...
И однажды ночью, когда женщины опять перессорились, Витторио сбежал на утлой лодчонке. Он знал, что идти надо на юго-запад, в сторону островов Туамоту.
И он греб и греб с вечера до утра, а днем, когда жара становилась невыносимой, отлеживался под циновкой из пальмовых листьев. Питался исключительно сырой рыбой, которую ловил с помощью крючка, сделанного из булавки. Через две недели он начал терять счет дням, а еще через неделю – перестал бороться за жизнь.
– Видимо, тому существу, частью которого я был, – Витторио уже думал о себе в прошедшем времени, – необходимо сменить оболочку моей души. Наверное, ей, душе, надо делать уже другие вещи – плыть рыбой в море, варить пиво или изобретать электрическую лампочку. А Витторио Десклянка, видимо, сделал свое дело... Но коли он часть этого вневременного существа, значит, он не умрет, он потечет по его жилам живою кровью.
Приходя в себя прохладными ночами, Витторио замечал по звездам, что, несмотря на северо-западные течения и на южный, хоть и легкий, но ветерок, его лодку несет точно на восток. И он успокоился, и перестал хотеть, и перестал видеть, и перестал чувствовать, потому, что понял: лодку несет туда, куда надо. А если лодку в конце жизни несет туда, куда надо, то значит, жизнь он прожил в правильном направлении...
Потом появилась акула. Глупая – не сообразила, что вытряхнуть добычу из лодки можно одним ударом спинного плавника. Борис никогда не встречался с акулами, и его место занял еще не умерший Витторио. В полнейшей прострации он нацепил на якорный крюк высохшую рыбину и выбросил его за борт. Акула схватила приманку и потащила лодку на запад.
* * *
Очнулся Витторио в просторной хижине. Все говорило о том, что живет в ней женщина-туземка. Одна.
Когда в хижину кто-то вошел, он поднял голову. И увидел Худосокова. Нет, глаза Худосокова. Перед ним стояла юная полинезийка с душой Худосокова. Спокойные, умные ее глаза изучали Витторио. И тот вспомнил восточную притчу.
* * *
…Всемогущий визирь бухарского эмира прогуливался в саду после обильного обеда и в розарии увидел Смерть. Та сердито погрозила ему пальцем.
Визирь, охваченный страхом, бросился вон из сада, вскочил на самого быстрого своего коня и поскакал в родной Самарканд. И только он обнял детей, жену, явилась Смерть и приказала собираться.
–Что ж, ничего не поделаешь… – вздохнул визирь. – Но объясни, почему ты грозила мне пальцем в Бухаре?
– Видишь ли, в Книге написано, что конец тебя ждет в Самарканде на этой неделе, а ты в Бухаре застрял.
* * *
...Полинезийку, спасшую Витторио, звали Гия, Умом Подобная Полной Луне. Но не Гию, Умом Подобную Полной Луне увидел Витторио, впервые открыв глаза в пальмовой хижине. Стоявшая перед ним на коленях семнадцатилетняя девушка с душой Худосокова была ее внучкой по имени Морская Роса и хозяйкой хижины. А сколько лет было Гие, никто не знал. Одни люди с улыбкой говорили, что она "с приветом", и многие соглашались с ними, другие – что она была всегда и не только в прошлом, но и в будущем. Нельзя сказать, что Гия была колдуньей – он никого не заколдовывала и не расколдовывала, прошлого не угадывала и будущего не предсказывала. Но люди любили посидеть рядом с ней.
– Если сядешь с ней бок об бок и почувствуешь стук ее сердца, и будешь смотреть туда, куда она смотрит, то увидишь то, что никогда не видел, – говорили знавшие ее островитяне.
И действительно, сидя рядом с Гией, Умом Подобной Полной Луне на повсеместном, мелко искрошенном временем коралловом песке, можно было увидеть прах всего того, что снедало, останавливало, пленило и делало несчастным каждого человека... А в бирюзовых, блистающих на солнце морских водах, можно было увидеть все оттенки надежд и радостей всех некогда живших людей... А в синем небе можно было увидеть искрящиеся голубые облачка. Они появлялись из-за горизонта, скрывавшего невиданные многоэтажные хижины, населенные странными с ног до головы одетыми людьми, людьми, сновавшими туда-сюда и вверх-вниз, сновавшими, сновавшими, а потом вдруг обращавшимися в голубые облачка...
* * *
...Гия все на свете знала, и потому не могла ни с кем общаться – ее никто не понимал, да и она мало, что уразумевала. Когда знаешь все, то мир выглядит как простая вещь. Как глиняная кружка, к примеру...
Общалась она только с дочерью, особенно если та наседала, а та наседала, особенно последние дни.
Когда Витторио узнал, что старуха Гия знает все, в том числе и будущее, он задал ей вопрос. Вернее, это Борис задал этот вопрос, потому как звучал он следующим образом:
– А вот мой друг Баламут общался с Господом Богом и Он сказал ему, что совсем еще не знает, чем все созданное им кончится, то есть, что Он еще не решил ничего насчет нас и мироздания... Как в таком случае ты можешь знать будущее?
– То, что создал Бог, не может исчезнуть, – ответила старуха. – Вот не исчезло же твое прошлое, не исчезли твои прожитые жизни...
– Бог назвал все это своей фантазией... Море, небо, облака, человека... И то, что человек придумает, тоже назвал своей фантазией...
– Ты не понимаешь... Для Бога мысль и действие – одно и тоже.
– А как же будущее? Оно существует?
– А Борис Бочкаренко? – старуха выговорила эти слова с затруднением. – Он существует?
– Значит, все же будущее нельзя изменить... – задумался Витторио. – Значит, я зря гонялся за душой Худосокова все эти годы...
– Будущее бессмертный души нельзя изменить... – проговорила старуха, рассматривая мелко искрошенный временем коралловый песок. – Но можно изменить будущее тленной оболочки.
– И что же мне теперь делать? Возвращаться домой? – спросил Витторио скорее сам себя.
– А как же душа Худосокова? Она же в Морской Розе... И если ты ее не укротишь, эта девочка, в сердце которой много зла, погубит много людей. Я знаю, только ты можешь спасти их.
– Каким образом? Убить ее, твою дочь?
– Если ты ее убьешь, ее душа вселится в другое тело, и будет продолжать творить зло... Ты женись на ней и стань ее господином. И оберегай ее от зла...
Витторио так и сделал. Он женился на Морской Росе, первенца своего назвал Карелом, а девочку, появившуюся второй – Стефанией. Второй мальчик, Борис, родился уже в Триесте.
Нельзя сказать, чтобы неукротимый, а иногда и откровенно злостный характер супруги доставлял Витторио много хлопот. Во многом ему помогало знание, что он не только живет с этой женщиной, но и спасает от нее человечество. И продолжал ее любить и после того, как во время очередной ссоры Морская Роса бросила ему в лицо, что Гия, Умом Подобная Полной Луне убедила Витторио жениться на своей дочери только из-за того, что других более-менее сносных женихов на острове не было.
Вот так вот. Любая философия преследует практические цели. Если нет низменных.
1 2 3 4 5