А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Было в их виде что-то воинственное, жестокое, даже угрожающее. Миллиардная армия бойцов, и каждый поразительно походил на своих собратьев, неустрашимых, до зубов вооруженных бесчисленными копьями. Он прекрасно знал, что в мире нет более совершенных организмов, совершенных не своей сложностью, а именно простотой. Они носятся над всей землей, быть может, даже над всей вселенной, всемогущие и всепроникающие. И на их пути к абсолютной победе существует только одна мощная преграда — антитела, которые, как торпеды, бросаются на них и безжалостно их разрушают. Но сколько еще времени смогут они выдерживать эту битву — всю жизнь именно эта проблема интересовала академика. На первый взгляд казалось, что ресурсы сражающихся неисчерпаемы и что сама их борьба — железный закон природы. И все же дело обстояло как будто бы не совсем так. В неприступной и безжалостной оборонительной цепи человеческого организма появился опасный прорыв — рак. Прорыв этот медленно расширялся — люди оказались бессильными что-нибудь сделать. И, что самое плохое, не понимали самой сути явления. А эти двое обжор, доценты, которые сделали снимок, может быть, даже не подозревают, что захватили исключительно важную крепость.
Академик спал беспокойно, но все же проснулся довольно бодрым и в хорошем настроении, полный какой-то безотчетной тихой радости или надежды. Вскоре приехала Ирена на новенькой служебной «Волге», как всегда оживленная, с ободряющей улыбкой. Пока они устраивались в красивой удобной машине, она сказала:
— Я много езжу — больше по службе, конечно. И всегда радуюсь, когда уезжаю из города. А вы, господин профессор?
— Я?.. О нет, я самый обычный комнатный фикус… То есть не фикус — кактус, хотел я сказать, — да и то с засохшими колючками.
— Не надо говорить о себе плохо, — с укором сказала Ирена. — Мне это неприятно.
Вскоре они уже были за городом. День был пасмурным, свежим и прохладным — лето все еще медлило. Небо как будто исчезло, скрытое не облаками, а какой-то полупрозрачной пеленой. Это придавало особую мягкость и задумчивость раннему утреннему пейзажу — темно-зеленым полям и еще более темным гребешкам рощ на горизонте. Академик почувствовал, что его охватывает грусть — именно такой была природа в самых его давних воспоминаниях: тихие задумчивые вечера, небо, похожее па голубую, чуть мутноватую озерную воду, темные тени, влажные дали. И не только он — Ирена тоже была как-то непривычно молчалива и не отрывала глаз от бокового стекла.
— А куда мы, в сущности, едем? — спросил наконец академик.
— В Хортобадь, — ответила она. — Хортобадь — это сердце венгерской пушты.
— А здесь разве не пушта?
— Что вы! Пушта — настоящее зеленое море.
— Мне кажется, сегодня вы немного печальны.
— Печальна? Нет, я просто наслаждаюсь природой.
— Когда человек наслаждается, он не выглядит печальным.
— Да, вы правы. Наслаждение — это не то слово. Да и звучит немного вульгарно. Может быть, лучше сказать, что природа заряжает меня, словно аккумулятор. Только заряжает не энергией, а спокойствием. Ведь именно спокойствия нам так недостает в городе.
— Спокойствием? Но вы так полны жизни, Ирена. Ваша истинная природа — движение, а не покой.
— Может быть, — тихо отвечала молодая женщина. — И все же городская жизнь так утомительна. Наверное, потому, что она слишком далека от природы.
— Да, это верно, — подтвердил академик. До самого Хортобадя они молчали, отдыхая. И лишь когда машина окончательно затерялась в необъятной зеленой пустыне, она сказала шоферу:
— Остановитесь, пожалуйста!
Шофер вывел машину на обочину, они вышли. Покрывающая небо тонкая пелена уже разорвалась. Над пуштой низко летели косматые, почти непрозрачные облака с обвисшими краями, которые вдалеке как будто касались земли. Дул ветер, порывистый, подгоняемый собственным стремительным бегом, и на пути у него не было ничего, что могло бы его остановить или хотя бы ослабить — ни возвышения, ни дерева, ни даже какого-нибудь жалкого кустика: одна бесконечная зеленая равнина, упирающаяся в далекий край неба. Окруженные тенями и облаками, обдуваемые ветром, они сейчас напоминали двух лилипутов, затерявшихся среди серых, шагающих исполинов. Академик в своем сером костюме, в ненужной и смешной здесь серой шляпе долго стоял, подставив лицо порывам ветра, стоял, охваченный волнением, напоминающим страх, какой испытываешь перед бездной. Ему казалось, что он внезапно попал в какой-то другой мир, где господствуют другие, нереально огромные измерения, где бушуют ураганы, которые могут унести его в бесконечность, словно мошку. Они долго стояли так, не говоря ни слова, пока, наконец, Ирена не спросила — громко, чтобы перекричать ветер:
— Нравится?
— Страшновато! — удивляясь себе, ответил академик.
— Да, но зато красиво! — сказала она. — Все красивое немного страшно. И посмотрите, какая трава, господин профессор. Знаете, это не просто трава, а клевер, настоящий дикий клевер, на котором паслись еще кони Аттилы.
Но академик никак не желал опускать нос к бедной земле.
— Да, здесь не должны жить люди!.. Здесьдолжны носиться только могучие кони.
И правда, они стояли в море клевера, над которым струился такой сладкий медовый дух, что даже ветер немог его развеять. Клевер только что расцвел, и все вокруг, словно капельками зари, было усыпано розовым.
— Хотите, господин профессор, я найду вам четырехлистный клевер?
— На что он мне?
— На счастье, — ответила она. — Не может быть, чтобы в этом океане не нашлось хотя бы одного четырехлистника. А вы погуляйте пока, господин профессор, это вам полезно.
Академик медленно пошел по пуште, испытывая все то же чувство страха перед бездной. Он шел осторожно, чуть ли не на каждом шагу пробуя землю носком ботинка, словно двигался по тонкому льду. Ощущение нереальности становилось все сильнее, он словно бы вернулся натысячи лет назад — в то далекое время, когда мир был свеж, как роса, которая сейчас увлажняла его жалкую обувь. Так же свистел тогда ветер, так же медленно плыли облака. Он шел очень долго, пока наконец не испугался и не обернулся, как пловец, который хочет увидеть, далеко ли остался берег. Ничего не изменилось, все выглядело таким же гигантским и пустынным. Только платье Ирены цвело вдали одним-единственным маком. Еще дальше виднелась блестящая спина машины — словно консервная банка в раю, — оскорбленно подумал он. И вообще довольно, пора возвращаться. Легкие полны воздуха, суставы ноют приятной усталостью. Хватит.
Он прошел уже половину пути, когда мак внезапно ожил. Ирена выпрямилась и замахала руками, оживленно крича:
— Господин профессор… господин профессор!
В голосе ее не было никакого страха. Наверное, увидела улитку или еще что-нибудь в этом роде — животному покрупнее здесь не скрыться. Но подойдя поближе, он явственно услышал:
— Нашла!.. Нашла клевер!
Сначала он решил, что Ирена шутит, но затем действительно увидел у нее в руках стебелек четырехлистного клевера. Нежные листочки трепетали на ветру, который дергал их один за другим, словно хотел удостовериться, нет ли здесь какого обмана. Впервые в жизни академик увидел четырехлистный клевер, он не верил собственным глазам.
— Это счастье, господин профессор! — повторяла молодая женщина. — Вас ждет большое счастье!
— Глупости! Счастье ваше, ведь это вы нашли клевер, — почти обиженно ответил Урумов.
— Неверно! — воскликнула она. — Я искала его для вас, значит, и удача ваша.
Он невольно улыбнулся.
— Очень уж вы легко отказываетесь от счастья, милая Ирена. Вы молоды, оно вам…
— Нет, нет, господин профессор, у меня есть все, что мне нужно.
— Мне еще лучше, чем вам, — сказал он. — Мне уже ничего не нужно.
— Не надо так говорить, господин профессор. Даже если это правда! — огорченно ответила Ирена. — Очень вас прошу, возьмите этот клевер. У меня предчувствие: случится что-нибудь плохое, если вы его не возьмете.
В конце концов академику пришлось взять стебелек. Он аккуратно положил его между страницами записной книжки и спрятал книжку в карман. Только тут Ирена успокоилась.
— Вот так, — довольно сказала она. — Даже если все это одни мои фантазии, что вам мешает взять с собой этот листок?.. Будет по крайней мере память о Венгрии.
— Память о вас, — ответил он. — И к тому же просто невероятная. Я впервые вижу, чтобы женщина добровольно отказалась от своего счастья, да еще ради какого-то старого усталого человека.
— Как вы не понимаете! — воскликнула она умоляюще. — Это счастье действительно ваше. Можно обмануть себя, обмануть других. Но нельзя обмануть судьбу. На то она и судьба.
Вскоре они уехали. Ветер все так же пригибал траву, и там, где в ее бесконечном море возникали невидимые волны, зеленый цвет внезапно становился особенно ярким. Вокруг было так же пустынно, клубящиеся впереди рваные облака, словно испарения, поднимались ввысь, к небу. И вдруг в одно мгновение все рухнуло — мимо них, поблескивая стеклами кабины, промчался безобразный дребезжащий грузовик.
В Эгер они приехали к обеду. Тонкая прозрачная пелена окончательно растворилась в небе, древний город сверкал на солнце. Они устроились в гостинице и тут же спустились в ресторан. Академик удивлялся легкости, с какой его несли ноги. Легкость словно бы шла изнутри, из переполненной воздухом груди. Ирена уже дожидалась его. Эта странная женщина, казалось, была совсем не похожа на других. Он просто не понимал, когда она успевала позаботиться обо всем, в том числе и о своем туалете. Сейчас ее глаза поблескивали ласково и весело.
— Вы, кажется, не верите в чудеса, господин профессор, — сказала она, — оттого и в клевер не хотите поверить.
— По-вашему, чудо — это обязательно что-то невероятное и сверхъестественное?
— Почему бы и нет? Разве сама природа не сверхъестественна?
— Само ее название показывает, что она и есть воплощенная естественность.
— Пусть так! И все же без чудес жить нельзя. Так же, как без надежды.
— Я могу жить и без надежды и без чудес.
— Нет, не верю! — ответила она. — Скажите, неужели вы твердо и беспрекословно верите, что когда-нибудь умрете?
— А как же иначе? — удивился он.
— Сомневаюсь! Вы, естественно, знаете, что умрете… И все же не верите в это, я хочу сказать, не верите в самой глубине души. Никто не верит. И я не верю. Как это так мир вдруг останется без меня? Это абсолютно невозможно! — закончила она совершенно серьезно.
Академик еле заметно улыбнулся.
— Что касается вас, то вы, безусловно, правы. Мне тоже трудно представить себе этот мир без вас.
— Я не шучу.
— Знаю, — ответил он.
Тут подошел официант и подал им меню. Ирена сразу уткнулась носом в его глянцевые страницы — может быть, она была немного близорука.
— Неужели у вас все это есть? — почти с волнением спросила она. — Суп из раковых шеек?
— Да, сударыня, — с достоинством ответил официант.
— По-голландски?
— Да, сударыня.
— И вы будете утверждать, что чудес не бывает! — обратилась она к академику. — Вот они, чудеса!
Потом они осматривали городские древности, но оживление, с каким Ирена рассказывала ему прекрасные старинные легенды, связанные с борьбой против турецких завоевателей, не встретило у него особого отклика. Академик слушал невнимательно, взгляд его реял где-то вдали, где не было ничего, кроме нескольких коров. Белые, в крупных черных пятнах животные паслись спокойно и деловито, и это казалось ему гораздо интересней крепостных стен, на которых много веков назад звенело оружие. Он давно потерял всякий интерес к окружающим его вещам, даже самым красивым и изящным. Все они принадлежали миру, из которого он уже медленно уходил, инстинктивно чувствуя, что нужно порвать с ними все связи, если он хочет уйти без боли.
— Вам, кажется, неинтересно, — наконец с огорчением заметила Ирена.
— Неинтересно, — признался он.
— Тогда пойдем ужинать.
Ужинали они в одном из старинных местных погребков. Внутри было очень холодно, сильно пахло бочками, уксусом и стеариновыми свечами, бледные огоньки которых мигали в полумраке. Первым, кого они увидели, был какой-то исполин в белом крахмальном пластроне под шелковыми отворотами пиджака и с еще более белыми волосами. Как и требовалось ожидать, в руке у него был большой бокал темного вина, которое он как раз разглядывал на слабом свету. За столом, старинным и таким же, как этот тип, могучим, сидели еще двое, но рядом с ним их просто не было заметно.
— Это лорд Уэлч, — тихо сказала Ирена.
— Какой Уэлч, философ?
— Он самый. Говорят, он выпивает по полбочки в день.
Только они хотели обойти их столик, как из-за него поднялся невзрачный молодой человек с редкими зубами.
— Если не возражаете, пожалуйте за наш столик, — пригласил он. — Составите нам компанию.
Ирена нерешительно взглянула на академика — предложение ее явно не воодушевило.
— Ничего не имею против, — ответил Урумов. — Уэлч есть Уэлч…
Они направились к столику. Ирена тихонько спросила молодого человека по-венгерски:
— Это правда, что он кидается на женщин?
— Как носорог, — небрежно ответил тот.
— Для того ты меня и позвал?.. Хочешь, чтобы я именно здесь влепила ему пощечину?
— Если ты это сделаешь, я твой раб на всю жизнь, — с воодушевлением заявил молодой человек.
Когда их знакомили, Уэлч встал из-за стола, слегка выпятив мощную грудь. Казалось, что он надут, как автомобильная шина, и главным образом самоуверенностью. Это никак не вязалось с его титулом, если только Уэлч не получил его совсем недавно. Другой пожилой человек, сидевший за столом, оказался шведом, всемирно известным нумизматом, который настолько сжился со своей профессией, что даже его худощавый профиль был словно выбит на древнеримской монете.
— Знаете, сударыня, вы ужасно похожи на мою третью жену, — сказал Уэлч, достаточно бесцеремонно оглядев Ирену.
— Чудесно! — ответила Ирена. — Значит, я могу считать себя в безопасности?
— Полностью! — заявил философ с некоторой горечью. — Она была испанка. Мы разошлись после того, как она разбила о мою голову китайскую фарфоровую вазу девятого века.
— А как же голова? — полюбопытствовал нумизмат.
— Голова ничего! Но ваза стоила несколько тысяч фунтов, даю честное слово. Разбилась вдребезги.
— Это я понимаю — голова! — с уважением пробормотал нумизмат.
— А у вас какой рекорд?
Нумизмат задумался.
— Двадцать лет назад в киевском аэропорту я пробил головой стеклянную дверь буфета.
— Неплохо! — сочувственно кивнул Уэлч. — Русская водка — очень опасный напиток, особенно с непривычки.
— Да, я попросту ее недооценил, — согласился нумизмат.
Видимо, чтобы больше не случилось никакой ошибки, оба светила тянули сейчас «бычью кровь», крепкое темное вино, чуть сладковатое на вкус и словно специально созданное для хладнокровных северян. Ели они молодых петушков с тушеным картофелем. «Бычья кровь» делала свое дело, и вскоре разговор зазвучал целой октавой выше. После истории с токайским академик пил очень осторожно, неторопливыми маленькими глотками. Но и это оказалось не совсем безопасным, так что незаметно он тоже вступил в разговор.
— Господин Уэлч, я недавно прочел вашу последнюю книгу «Интуиция и познание».
— Да, да! — засмеялся философ. — Наперед знаю, что вы скажете — субъективизм.
— Ну, раз вы сами это знаете, не скажу… Но книга ваша интересна и остроумна.
— Приятно слышать, тем более от вас… Вы марксист?
— Диплома такого у меня нет… Но думаю, что…
— Да, ясно!.. А что вам в ней не нравится?
— Как вам сказать, — слегка замялся академик. — Вы как будто забыли объяснить, что же это собственно такое — интуиция.
— Этого никто не может объяснить, — с достоинством ответил философ. — Но в самом общем виде она означает чувство истины.
— А было у вас это чувство, когда вы женились на испанке?
— Да, конечно! Вазу я застраховал.
— Поздравляю, — сказал академик. — Значит,вы действительно имеете право пользоваться этим понятием.
К одиннадцати часам нумизмат, уже стоя, провозглашал какой-то непонятный тост за монеты как орудие дружбы и братства между народами. Уэлч перешел на коньяк и пил его такими легкими и спокойными глотками, словно это все еще было вино. Где-то в зале играл оркестр, а табачный дым стал таким густым, что даже свечи начали мигать. «Бычья кровь» оказалась еще опаснее токайского, академик почувствовал, что должен немедленно встать.
— Может быть, нам лучше уйти, Ирена? — неуверенно спросил он.
— Да, конечно. Хотя на этот раз, господин профессор, вы, кажется, неплохо развлекались.
— Вы так думаете?
— По крайней мере мне бы хотелось, чтоб это было так.
— Но вы действительно необыкновенно добры. Я просто забыл, что на земле встречаются и такие люди.
Через некоторое время они почти незаметно ускользнули от развеселившейся компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49