– Извините за беспокойство, – произнесла она, – не могли бы вы сказать, сдаются ли в этом доме квартиры?
– Я не знаю, – ответила женщина. – Я прихожу к миссис Туикнем помогать по хозяйству и убирать. Вам надо спросить у нее.
– Она сейчас дома?
– Ну, если у вас есть рекомендации… Кто направил вас сюда?
– Мне дали фамилию и адрес миссис Туикнем ее знакомые в Париже, где я постоянно живу. Я приехала на несколько месяцев, чтобы прослушать курс в университете.
В квартире на первом этаже жила сама Мария, и Хильдегард попросили там подождать. В теплой роскошной гостиной, в большом зеркале над камином Хильдегард увидела какую-то женщину. Но когда она оглянулась, никого уже не было. «Конечно, это мои светлые волосы», – догадалась она. Этот случайный эпизод заставил ее еще больше насторожиться и продумать линию поведения, так что, когда в комнату вошла высокая стройная женщина, Мария, Хильдегард была готова.
– Мне посоветовала обратиться к вам ваша старая подруга по школе в Париже.
В практике мошенничества такая тактика обычно приносит успех. Упоминание старой подруги, которую не помнят, как правило, вызывает скорее чувство вины, чем подозрение. Так что вместо: «Эта женщина, по всей вероятности, самозванка. Я не знаю и не помню никакой школьной подруги» – скорее всего последует: «Боже, неужели я стала такой забывчивой? Или так возгордилась? Или юность теперь так далеко? Неужели я забыла, кто вышел замуж и за кого?»
Действительно, Мария сказала:
– Я смутно ее помню. А какая у нее девичья фамилия?
– Мне кажется, Синглтон, а может, и нет. Она вышла замуж, как вы, вероятно, знаете, за кого-то из «Картерз пабликейшнз». Такой высокий шатен атлетического телосложения. После развода она, кажется, снова вышла за кого-то. Она прекрасно вас помнит и знает, как вы живете в Лондоне, перенося все тяготы. Я уверена, вы вспомните… – У Хильдегард уже вертелся на языке какой-то адрес, но он не понадобился.
– Да, конечно, – кивнула Мария, – конечно, я ее помню. Вы выпьете чашечку кофе, правда? Я как раз собиралась его сварить. Пойдемте на кухню.
Там она сообщила Хильдегард, что через неделю освобождается двухкомнатная квартира на пятом этаже. Жилец сейчас на работе, но он не будет возражать, если она покажет ее.
– Вы предполагаете надолго остаться в Лондоне?
– Мне надо закончить научную работу. Я, видите ли, психиатр.
– Как интересно! – Это была обычная реакция на подобное признание.

Марию обрадовало, что в доме появится психиатр, с которым можно будет поговорить, посоветоваться, не предпринимая никаких решительных шагов, чтобы получить помощь на стороне. У Марии никаких особых проблем со здоровьем не было, но она считала, что все-таки подлечиться не помешает. Самая же главная ее проблема заключалась в том, что она скучала.
Но теперь этому придет конец. Марии, у которой действительно был обширный круг друзей, за многие годы не встретился никто, похожий на доктора Вольф. Хильдегард Вольф – так значилось в ее паспорте и свидетельстве о рождении. Она не поменяла фамилию, скрывшись в Лондоне. Так что, если ее найдут, не возникнет подозрения, что она скрывается. К тому же было гораздо проще общаться с людьми, пользуясь фамилией, к которой она привыкла. Итак, для очарованной ею хозяйки дома она была доктор Вольф («Называйте меня просто Хильдегард»).
Во время их беседы на кухне Мария была уже почти уверена, что помнит мифическую Фэй Синглтон, так похожа была она на девушек ее времени.
– И конечно, – храбро спросила Хильдегард, когда близился полдень, – вы знали Лукана? Фэй говорила мне об этом. Должно быть, вы были в шоке, когда услышали, что человек, который считался вашим другом, разыскивается по обвинению в убийстве?
К этому времени они уже сидели в гостиной, держа бокалы с вином.
– Сначала мы как бы не могли в это поверить. Конечно, меня тогда здесь не было. Мы с моим бывшим, теперь уже покойным мужем и верили, и в то же самое время не верили. Теперь, когда мы знаем больше… И ведь многое изменилось: Лаки Лукан так и не объявился, а это не соответствовало принятым в нашем кругу моральным и этическим нормам. Мы все относились к этому по-другому. Или почти все, кто знал его в прежние времена. Большинство моих друзей теперь очень плохого мнения о нем. Он мог бы по крайней мере явиться в суд. И мы очень жалеем сына бедной Сандры Риветт, трагически лишившегося матери, даже не зная, что она его мать – бедная девушка считалась его сестрой. Знаете, Лаки Лукан был, конечно, большим занудой. Я была слишком молода и не замечала этого, ну вы понимаете, что я имею в виду. Он выделялся среди молодых людей своей внешностью. Я знаю одного человека, который учился с ним в Итоне. Он сидел рядом с ним на клиросе. Боже мой, каким занудой он считал Лукана! Так же думали и в гвардейском полку, где он служил.
– Он жив? – спросила Хильдегард.
– Думаю, да. Я лично так считаю. Но так считают очень немногие. Кстати, моя дочь Лейси пытается найти его. Она собирается написать книгу. Сейчас она в Париже вместе со старым другом Лукана, Джо Марри. Он зоолог – вы, по всей вероятности, о нем слышали. Они вместе его там разыскивают. – Она достала фотографию и протянула Хильдегард. – Это Лейси.
– Какая симпатичная, – ничуть не покривив душой, сказала Хильдегард.
– И умница к тому же, – улыбнулась Мария.

ГЛАВА 16

Мастерская Жан-Пьера постепенно становилась местом паломничества брошенных Хильдегард пациентов.
Через два дня после разговора по телефону у стеклянной двери мастерской, заслоняя свет, появился доктор Херц, худощавый человек сорока с лишним лет, среднего роста, в очках с тонированными стеклами. Он нажал звонок, и Жан-Пьер открыл дверь.
– Моя фамилия Херц.
– Заходите.
– Вы узнали что-нибудь о Хильдегард?
– А если и узнал, то что?
– Я хочу знать. Я должен знать, что с ней случилось. Мне сегодня назначен прием.
– У нее в кабинете?
– Конечно.
– Значит, вы ее пациент, только и всего.
– Можно сказать, пациент, а можно – и коллега. Она со мной многим делилась. Мы оба говорим по-немецки.
В этот момент Жан-Пьер был готов пырнуть его ножом, хотя вообще-то к таким вещам он не был склонен.
– Что вы знаете о юности Хильдегард? – спросил он.
– Все самое главное. Я знаю, что она выдавала себя за стигматика. Это приводит меня в восхищение. Я не виню ее в том, что она творчески подошла к использованию крови. Что еще должна обладающая воображением женщина делать со своей менструальной кровью? Я психолог и понимаю, что все дело в этом Лукане, у которого руки в крови. Это гораздо серьезнее, чем было у Хильдегард. Его средства иссякают, а друзья почти все умерли. И вот он узнает о том, чем занималась Хильдегард, и грозит выдать ее полиции за старое преступление.
– А как насчет его преступления?
– Лукан неуловим. Вам известно, что Хильдегард так и не узнала его адреса в Париже? И наконец, он может оказаться не Луканом, а тем другим человеком, Уокером. Они, мой друг, пользовались таким фокусом вплоть до последних двух лет. Теперь, когда появился метод идентификации по ДНК, Лукану стало гораздо труднее, и он еще более осторожен.
– Что вам необходимо от Хильдегард?
– Мне нужно ее утешение. Все три последних месяца я плачу по своей покойной жене.
– Мне тоже нужно ее утешение.
– Но я хочу жениться на ней, а вы – нет.
– Почему вы так решили?
– Потому что вы до сих пор этого не сделали.
– Мы вместе уже больше пяти лет. Она не хочет выходить замуж.
– Если бы я знал, где она, отправился бы туда и нашел ее. Хильдегард, возможно, выйдет за меня. У нас одинаковые профессии.
Херц оглядел мастерскую. На рабочем месте Жан-Пьера стояла модель миланского готического собора, выполненная в дереве, с обилием инкрустаций из слоновой кости. Это была изящная и очень сложная вещица. Жан-Пьер занимался ее реставрацией. Поблизости лежали крохотные пинцеты и пластиночки слоновой кости. Жан-Пьер понял взгляд Херца: «Ее не может полностью удовлетворить спутник жизни – простой ремесленник. А я ей ровня, человек ее профессии».
– Но она не стала искать убежища у вас!
– Да, однако и вас она оставила, – сказал Херц. – Я надеялся, вы знаете, куда она отправилась.
– Почему бы вам не поискать ее в Нюрнберге, как вы ранее говорили? На ее родине?
– Я попробую. Уверен, она думает обо мне.
– Зато я в этом совсем не уверен.

Хильдегард не думала о докторе Херце. Со времени бегства из Парижа она не вспомнила о нем ни разу.
Теперь она размышляла только о своем плане: как стать охотником, а не добычей. После успешного проникновения в дом Марии она ясно представляла, как много ей даст объединение усилий с Лейси и Джо Марри.
Хильдегард должна была переехать в дом Марии в следующий понедельник. Она внесла задаток, но больше не помышляла о переезде. Ей надо вернуться в Париж и заставить Лейси и Джо выполнить ее, Хильдегард, задачу.
– Мария, – сказала она по телефону, – это Хильдегард Вольф. Меня срочно вызывают в Париж.
– Что вы говорите! Значит, вы не переедете сюда?
– К сожалению, нет. Я…
– А ваш задаток…
– Задаток? Забудьте про него.
Мария, в эти дни нуждавшаяся в деньгах, была очень рада о нем забыть, но все же сказала:
– Я ужасно разочарована.
И это было правдой. Она уже почувствовала, как приятно ей было бы общаться с Хильдегард.
– Я обязательно вернусь. Буду вам позванивать. Вы знаете, Мария, мне кажется, я могла бы помочь Лейси с ее книгой. У меня есть друзья, которые, возможно, наведут ее на след Лукана. Его недавно видели в окрестностях Парижа. Если бы вы дали мне адрес и телефон Лейси, я бы связалась с ней. И с доктором Марри.
– Знаете что? Я только вчера вечером говорила с Лейси. Они чудесно провели время, но постоянно теряют Лукана из виду. Им показалось, что они видели его на закрытии сезона на ипподроме Лоншан, но спохватились слишком поздно. Лейси была бы в восторге, если бы его нашла. На самом деле, Хильдегард, она не хочет – и Джо тоже – выдавать его полиции. Она надеется только взять у него интервью, причем анонимное, о его скитаниях за прошедшие двадцать пять лет. Вам не надо опасаться, что они хотят выдать Лукана полиции.
Хильдегард, отнюдь этого не опасавшаяся, записала название и телефон гостиницы в Париже, где остановились Лейси и Джо.
– Передайте ей, – попросила Мария, – чтобы она помнила: мы не так уж хорошо знали Лукана. Он играл в очко, кости, мини-баккара. Мы же играли в бридж.
– Я буду поддерживать с вами связь, Мария.
– О, Хильдегард, да, пожалуйста.
Лукан предъявил выписанный на имя Уокера чек и получил значительную сумму наличными. На следующий день он все деньги проиграл на скачках. Этот день еще более омрачили хлынувший дождь и внезапное появление Джо Марри и дочери Марии Туикнем. Ему показалось, что она перехватила его взгляд и была очень удивлена. Он не стал рассматривать, что еще было написано на ее лице, и смешался с толпой людей, разыскивавших свои машины или направлявшихся в бар, чтобы спрятаться от дождя. Он был теперь постоянно настороже, гораздо в большей степени, чем прежде, когда скрывался на той или иной огромной и менее известной территории Африки. Его пособники и подстрекатели – политики, вожди племен – все чаще болели, умирали, смещались или менялись. Демократия поднимала свою грозную голову почти во всех уютных уголках этого континента. Даже простой трюк с двойником теперь легко мог быть принят за нарушение закона. Новыми врагами стали графические изображения молекул ДНК и другие научные достижения.
В стороне от Вандомской площади, в убогой комнате, где он поселился по возвращении в Париж, Лукан набрал номер своей прежней квартиры.
– Кто у телефона? – Это был голос Уокера.
Лаки положил трубку. Уокер должен исчезнуть. При существовавшем порядке вещей для него не было ни места, ни денег.
В конечном счете игроки всегда проигрывают, а если они не могут позволить себе проигрывать, то типичным признаком такой ситуации становятся постоянные жалобы жене на невезение и ответная демонстрация недовольства стесненным образом жизни с ее стороны. При таких обстоятельствах не может выстоять ни одна семья. Дело было не в детях Лукана. Лукан стал ненавидеть символ своего невезения: жену и полагающиеся ей по суду значительные денежные выплаты. Он решил устранить ее, однако сработал неумело и все испортил.
Теперь ее место занял Уокер. Лукан снова подошел к критической черте. Удача опять отвернулась от него. Старые дружеские отношения распадались: друзья или умерли, или находились на грани жизни и смерти. Лукан еще жив? Кому до этого было дело? Он стал для всех обузой.
Лукан отчетливо помнил весь ужас своих неумелых смертельных ударов. Во время безумных телефонных звонков в ту ночь 1974 года он, как говорят, произносил бессвязные фразы, в которых звучали слова «путаница» и «кровь». Он твердо решил, что при устранении Уокера не должно быть ни крови, ни путаницы.
А пока, спустив практически все на ипподроме, он решил, что было бы неплохо навестить Жан-Пьера Роже, любовника Хильдегард Вольф, выдававшей себя в Мюнхене за стигматика, и узнать, нет ли о ней каких-либо известий, а заодно, если удастся, получить кое-что в обмен на обещание молчать о ее прошлом.

Жан-Пьер заканчивал новую сложную работу по инкрустации комода для музея антикварной мебели, когда дверь мастерской отворилась и вошла хорошенькая шатенка лет тридцати пяти, в которой наметанный взгляд Жан-Пьера определил одну из пациенток Хильдегард. Он не ошибся.
– Я – миссис Мейси Раунд. Пришла переговорить с вами, – заявила она.
– А я думал, миссис Раунд, что вы собирались подать на меня в суд за нанесенный урон. Ваш адвокат посоветовал вам этого не делать?
– Моя духовная наставница, месье Роже, предлагает обсуждать важные вопросы, глядя собеседнику в глаза. Она обычно бывает права.
– Вы знаете, я не поддерживаю связь с Хильдегард.
– Тогда я должна переговорить с вами. Я пришла сюда, чтобы заявить: доктор Вольф бросила меня в травмированном состоянии, оставила между небом и землей. Я не вылечилась, а стала еще большей развалиной, чем прежде. Я упустила предложение о замужестве. Хочу, чтобы вы знали: если такая ситуация повторится, мне потребуется помощь в частном стационарном заведении.
– Разве ваша духовная наставница не может помочь вам? В мастерской появился высокий мужчина. Та самая
дынеобразная голова… Уокер? Нет, Лукан. Он вошел и только тогда заметил Мейси Раунд, стоявшую за Жан-Пьером у его рабочего стола.
– Лорд Лукан, – сказал Жан-Пьер, – разрешите мне представить вам миссис Мейси Раунд, еще одну пациентку доктора Хильдегард Вольф.
– Лорд Лукан! – вскрикнула она.
Лорд Лукан повернулся и быстро вышел из мастерской. Было видно, как в конце улицы он останавливает такси.
– Он вернется, – сказал Жан-Пьер. – Ему нужны деньги.
– Я сошла с ума, или это тот самый Лукан, который когда-то убил няню?
– Вы правы по обоим пунктам. К сожалению, я закрываю мастерскую. Пожалуй, я и так уже опаздываю на важную встречу.

Уокер ехал в такси через весь Париж, из одного конца в другой. Ему казалось, что в поездках проходит значительная часть его жизни. Лима, Рио, Бостон, Глазго, Лондон, не говоря уже о Лагосе и Найроби, – и все ради того, чтобы, мчась из одного уголка мира в другой, помогать Лукану. Теперь это был Париж, с северо-востока на юг, от «Банка Швейцарии» к «Лионскому кредиту». И никакого проблеска надежды. В первом банке счет был закрыт, вся наличность снята, как и прежде, на другой день после того, как на имя Уокера была переведена большая сумма. Должно быть, Лукан вернулся в Париж, отправился в казино или на скачки – да, это же было закрытие сезона в Лон-шане! – и спустил все полученные в Шотландии деньги. Теперь, если ничего не окажется и в «Лионском кредите», он останется без пенса, один в арендованной квартире, за которую не платил уже восемь недель. Короче говоря, без крыши над головой.
Обнаружив, что и во французском банке на счету денег нет, Уокер на метро отправился в мастерскую Жан-Пьера.
– Нет, – сказал Жан-Пьер, когда Уокер заявил, что хочет взять деньги в долг. – Уокер, если вы Лукан, то в таком случае вас разыскивает полиция по обвинению в убийстве и в покушении на убийство. Если же вы – двойник Лукана, то виновны в пособничестве и подстрекательстве преступника, который длительное время скрывается от правосудия. Другими словами, вы оба преступники, так что будьте любезны покинуть мою мастерскую.
– История Беаты Паппенхейм не так уж красива. Старый ордер на ее арест все еще не отменен…
– Не отнимайте у меня попусту время. То, о чем вы говорите, это палка о двух концах.
– Вы еще упрямее, чем Хильдегард.
В мастерскую вошел покупатель, и Жан-Пьер занялся им.
– Я вернусь попозже, – пообещал Уокер и вышел из мастерской.
Посетитель искал старинную каминную решетку, и Жан-Пьер показал ему две.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14