А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он предъявлял к себе высокие требования и других не унижал снисходительностью к человеческим слабостям. Он не разменивался сам, и с ним нельзя было размениваться на мелочи - это ли не уважение к человеку?
И мне он был учителем жизни, и основные его пожелания: «Ничто не дается даром, за все надо платить и не уклоняться от уплаты» и «Если что-нибудь страшно, надо идти ему навстречу - тогда не так страшно» были мне поддержкой в трудные часы, дни, годы.
И вот, может быть, самое страшное мое воспоминание: мы в тюремном дворе вдвоем на прогулке - нам давали каждый день это свидание, - и он говорит:
- Я думаю - за что я плачу такой страшной ценой? Я знал борьбу, но не знал счастья победы. Я плачу за Вас - я ничего не сделал, чтобы заслужить это счастье. Ничто не дается даром.
Что из того, что полвека прошло, никогда я не смогу примириться с тем, что произошло потом. О Господи, и это пережить, и сердце на куски не разорвалось.
И ему, и мне трудно было - и черной тучей стояло это ужасное время, иначе он его не называл. Но это была настоящая жизнь, ничем не заменимая, ничем не замененная. Разве я не понимаю, что, даже если бы мы вырвались из Сибири, он не пережил бы всего этого; не такой это был человек, чтобы писать мемуары где-то в эмиграции, в то время как люди, шедшие за ним, гибли за это и поэтому.
Последняя записка, полученная мною от него в тюрьме, когда армия Каппеля, тоже погибшего в походе, подступала к Иркутску: «Конечно, меня убьют, но если бы этого не случилось - только бы нам не расставаться».
И я слышала, как его уводят, и видела в «волчок» его серую папаху среди черных людей, которые его уводили.
И все. И луна в окне, и черная решетка на полу от луны в эту февральскую лютую ночь. И мертвый сон, сваливший меня в тот час, когда он прощался с жизнью, когда душа его скорбела смертельно. Вот так, наверное, спали в Гефсиманском саду ученики. А наутро - тюремщики, прятавшие глаза, когда переводили меня в общую камеру. Я отозвала коменданта и спросила его:
- Скажите, он расстрелян?
И он не посмел сказать мне «да».
- Его увезли, даю Вам честное слово.
Не знаю, зачем он это сделал, зачем не сразу было узнать мне правду. Я была ко всему готова, это только лишняя жестокость, комендант ничего не понимал».
Старое фото . Анна Васильевна Тимирева. 1916 год. Мягкий взгляд влюбленной женщины. Уже влюблена. В него. Еще все впереди. Грустна и красива. Мила и добра. Скорее всего, именно эта карточка уже подарена ему, уже стоит в рамочке на его рабочем столе во флагманской каюте «Георгия Победоносца».
Борис Георгиевич Старк прав: Анна Каренина! И Анна Тимирева была тоже обречена на колесование паровозом, летящим в коммуну по людским телам, как по шпалам. А пока - чемодан замерзших ландышей, рояльные аккорды Чайковского. Володин смех из детской. Толстой предсказал эту женщину в своем романе. Но не хватило бы и десяти классиков, чтобы придумать все, что ей выпадет уже через год…
Фото 1969 года. Она? Да, это она. Открываешь - и тебя отбрасывает ее взгляд… Неженская твердь в глазах и жестких складках. Печально, но твердо сжатые губы. Как схож их горестный рисунок - у Анны и Александра. Как будто в последнем, предсмертном поцелуе впечатал он в ее уста абрис своих губ. Навсегда.
Горькая мудрость в изломе бровей. Нет ни укора, ни жалобы в ее очах. Она не видит фотографа. Она смотрит в себя. Взгляд человека, который вдруг обернулся - и ему открылась вся его жизнь, разом. И какая жизнь!
Галоп по степи на любимом коне и салоны музыкального Олимпа России, балы в морских собраниях и тревоги военной Балтики, лепестки сакуры в фонтанах города храмов - Киото, лазаретные вши под бинтами раненых, теплушки и бараки, коммуналки и камеры, чужие углы и снова бараки, бараки, бараки - на тридцать семь лет общего счета.
Расстрелян любимый, расстрелян сын, развеяно в лагерную пыль полжизни. В конце пути полунищенское одиночество в коммуналке. Слышать из репродуктора корявые речи бровастого недогенералиссимуса, зная, что на его месте, на капитанском мостике страны, стоял когда-то человек духа и чести - ее возлюбленный. Сравнивала ли она их? Скорее всего, ей и в голову не приходило сопоставить эти имена: Колчак и Брежнев, Верховный правитель и Генеральный секретарь… Но она ушла из этой юдоли под косноязычное бормотание о светлом коммунистическом будущем. Бог не привел ей увидеть и услышать в конце ничего иного.
Старое фото - как застывшее зеркало. Разве посмеет кто назвать эту семидесятипятилетнюю женщину старухой?
Красиво взвихренные волосы. Эдакие седые протуберанцы, раскинутые током мощной энергии, излучаемой ее лбом. А может, разбросаны ледяными ветрами века, от которых она не прятала лица.
Анна Васильевна Тимирева - островок достоинства и веры в архипелаге ей подобных островков, которые не смог размыть и поглотить кровавый ГУЛАГ.
После самоареста в 1920 году Анна Тимирева была арестована иркутским ГубЧК в мае 1921-го. Отпустили. Через год арестовали снова и приговорили к двум годам заключения. В 1925 году новый арест по обвинению в шпионской деятельности в пользу Англии. После тюрьмы - ссылка в Калужскую область.
В 1935-м - четвертый арест - за «прошлые прогрешения» и в порядке чистки Москвы от «социально опасных элементов».
1938 год. За ней снова пришли.
1949 год. Арестована органами МГБ.
В общей сложности в тюрьмах, лагерях и ссылках Анна Васильевна Тимирева провела 37 лет.
Судьба пометила ее последний дом - на Плющихе - вывеской кафе «Ассоль»… Да, Анна Тимирева встретила своего капитана Грея и пережила его на полвека. Старая седая Ассоль. Впрочем, нынешний хозяин квартиры, в которой она жила, не согласен с таким сравнением.
Единственная вещь, которая хранит память о той любви, - янтарная брошь, обрамленная в серебро. Александр привез ее Анне из Дании.
А что же Софья Федоровна?

ВДОВА КОЛЧАКА
В Париж она въехала как некоронованная особа: вдова Верховного правителя России. Но очень скоро узнала нужду.
Да, за границей вдова и сын Колчака были уважены за имя отца и мужа. Белая эмиграция в массе своей влачила полунищее существование. При всем уважении самых разнородных ее деятелей к памяти казненного адмирала никто не мог толком помочь обезглавленной русской семье. Проблема выживания целиком легла на плечи Софьи Федоровны. Благо она не была барыней-белоручкой; многодетная семья, смольнинский институт, кочевая военная жизнь научили ее многое делать своими руками. И она перешивала, перелицовывала старые вещи, вязала, огородничала.
Всю жизнь ее преследовал страх, что у Ростика не будет хорошего добротного пальто. Так было в двенадцатом году: «Третьего дня ездили в Гостиный двор, купили Славушке весеннее пальто, башмачки, калоши и шляпы». Так было и в 1939-м: «Слава носит пальто, которому 7 лет…»
Купить новое, ему, начинающему карьеру банковскому служащему, не по карману.
Помогает чудо: сын адмирала Макарова, воевавший под знаменами Колчака в Сибири, присылает бедствующей вдове из Америки 50 долларов - все, что смог наскрести из своих доходов. В ее полунищенской жизни это было грандиозным событием.
«Глубокоуважаемый и дорогой Вадим Степанович! Получила через барона Бориса Эммануиловича Нольде (тоже бывший офицер ее мужа по ледокольному судну «Вайгач». - Н.Ч .) чек на 50 долларов, то есть 1.888 франков, 5 сантимов, была поражена так, что обалдела от изумления, и как неисправимая мечтательница дала волю своему воображению».
У кого-то из российских белоэмигрантов были счета в швейцарских и прочих банках. Ее банком был ломбард. Она сдавала туда золотую медаль мужа, полученную им от Географического общества за полярные экспедиции, и серебряные чайные ложки, которые удалось вывести из Севастополя себе и сыну во спасение.
Гримаса судьбы: когда Колчак вез за собой в эшелоне вагон с золотыми слитками, его жена перебивалась на выручку от заложенного семейного серебра. И как разительно отличается список личного имущества арестованного адмирала, «защитника власти капиталистов и помещиков», от перечня бриллиантов, золотых монет и загранпаспортов, изъятых из личного сейфа одного из «вождей пролетариата» Якова Свердлова после смерти.
Два документа, которые не требуют комментариев…
После смерти председателя ВЦИК Якова Свердлова из его сейфа извлекли (опись составлена наркомом внутренних дел Союза ССР Генрихом Ягодой):
1. Золотых монет царской чеканки на сумму сто восемь тысяч пятьсот двадцать пять (108 525) рублей.
2. Золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями, - семьсот пять (705) предметов.
3. Семь чистых бланков паспортов царского образца.
4. Семь паспортов, заполненных на следующие имена:
а) Свердлова Якова Михайловича,
б) Гуревич Цецилии-Ольги,
в) Григорьевой Екатерины Сергеевны,
г) княгини Барятинской Елены Михайловны,
д) Ползикова Сергея Константиновича,
е) Романюк Анны Павловны,
ж) Кленочкина Ивана Григорьевича.
5. Годичный паспорт на имя Горена Адама Антоновича.
6. Немецкий паспорт на имя Сталь Елены.
Кроме того, обнаружено кредитных царских билетов всего на семьсот пятьдесят тысяч (750 000) рублей.
Опись вещей, бывших при адмирале Колчаке в иркутской тюрьме: «Шуба, шапка, подушечка, 2 носовых платка, 2 щетки, электрический фонарь, банка вазелина, 1 платок носовой, чемодан с мелкими вещами, расческа, машинка для стрижки волос, портсигар серебряный, кольцо золотое, 4 куска мыла, именная печать, часы с футляром, бритва с футляром, кружка, чайная ложка, губка, помазок, мыльница, одеяло, чай, табак, дорожная бутылка, френч, полотенце, простыня, Георгиевский офицерский крест, зубная щетка, чайная серебряная ложка, банка консервов, банка сахара, кожаные перчатки, белье: 3 пары носок (так в тексте вместо носков), 2 простыни, 2 рубахи, 3 носовых платка, платок черный, 2 пары кальсон, стаканчик для бритья, ножницы.
Февраля 7-го дня 1920 года».
Примечание: «Изъятые из поезда Верховного правителя вещи усиленно охраняются в иркутской гостинице «Модерн» в номерах 37 и 47. Создается комиссия по разбору имущества. В марте 1920 года И.И. Сатрапинский доставляет в отдел народного образования библиотеку адмирала (где она ныне?! - Н.Ч .), а 10-го числа А.Н. Топорнин передает в музей его личные вещи: Морской штандарт, черное шелковое знамя (коммунистическое), английский флаг, 3 Андреевских флага, полотенце с вышитой надписью, грелка для чайника, палитра с красками, Св.Евангелие с собственной надписью, 2 кошелька вышитых, японский подсвечник деревянный лакированный, чайный сервиз деревянный лакированный из 16 предметов, серебряный кинжал, модель из кости куска хлеба с двумя мышами (нэцке. - Н.Ч .), 4 штуки вееров, маленький резной ножик слоновой кости, костяные бусы, брошь костяная, 1 каменная коробка, 1 карандаш, альбом для стихов, 3 штуки спиц с клубком, японская шпилька головная, печать, кубики китайские, 7 штук яиц пасхальных, стеклянная чашка, коробка с 7 орденами (в каких коллекциях и антикварных лавках они? - Н.Ч .), открытки 228 штук, 4 штуки часов поломанных, 1 часовая цепочка, 3 рюмки, 2 бокала, 27 серебряных монет, 21 медная монета, чехол для ручки, вышит бисером, пенсне, печать медная, звезда наградная, футляр для мундштука, мелочь (запонки, булавки и т.п.) в коробке, 7 штук разных альбомов, выжженная коробочка, лакированная яйцом, деревянная коробка с рисунком большая, портрет неизвестной женщины, каталог автомобильный и картины, микроскоп и физический прибор, 29 икон и 1 лампадка, 2 портрета, седло, 8 картин разных».
Говорят, мир вещей, окружающих человека, это овеществленная психология. Не нужно быть психоаналитиком, чтобы по этому перечню составить портреты двух людей, один из которых подписал смертный приговор другому.
Вдова Колчака Софья Федоровна, несмотря на хроническое безденежье, все-таки сумела и одеть сына, и дать ему неплохое образование - Славушка, Ростислав Александрович Колчак закончил в Париже Высшую школу дипломатических и коммерческих наук и поступил в 1931 года на службу в Алжирский банк. Женился на Катеньке - дочери адмирала А.В. Развозова, загубленного, как и его отец, большевиками в Петрограде.
Спустя два года Софья Федоровна стала бабушкой: родился внук Сашенька.
Пережив смерть двух малолеток, она с ужасом восприняла весть, что ребенок заболел в Алжире дизентерией.
«…Я страшно переволновалась… Врачи сказали моей невестке, что ребенок не выживет, если его не увезти от страшной жары, свирепствовавшей в этом году на севере Африки.
Г-жа О.Н. Рейценштейн, двоюродная сестра незабвенного адмирала А.В.Развозова, крестная мать его старшей дочери, пожалела бедную молодую женщину, убивавшуюся над погибающим мальчиком, и по телеграфу прислала ей денег на дорогу до Парижа, где я увидела своего внука - бедного малютку, обратившегося в «скелетик».
Она выходила внука. Александр Ростиславович Колчак здравствует и поныне в Париже.
Она выполнила свой природный женский долг сполна - спасла обезглавленное семейство, продлила славный род, сколько смогла, не дала ему угаснуть.
Сама же тихо и многолетно угасала в Русском приюте в Лонжюмо, где большевики, о, ирония судьбы, учились когда-то брать власть в свои руки.
Сашеньке, как всегда, простила все.
«…Мой бедный муж. Недобрые люди его погубили, бедного моего Александра Васильевича, который погиб Отечества ради».
Жила вестями из Парижа от сына, да своими маленькими заботами, редкими радостями.
Больше всего боялась, что коммунисты возьмут верх во Франции и реквизируют заложенное в ломбард ее фамильное серебро. Странно устроена душа человеческая: потеряны дом, друзья, Отечество, все… Но жалко серебряную ложечку, которую подарила крестная мать.
Софья Федоровна пережила немецкую оккупацию Парижа, пленение сына, невзгоды второй мировой, а для нее третьей, если не четвертой войны. Она скончалась в 1956 году. Ее похоронили на самом главном кладбище русского зарубежья - в лесу Святой Женевьевы (Сен-Женевьев де Буа) На кресте надпись: «Колчак Софья Федоровна вдова адмирала, Верховного правителя России, 1876-1956».
Неподалеку на одной из плит братского памятника воинам Белых армий (копия Галиполийского каменного шатра) выбито имя адмирала Колчака, ее Сашеньки. И пусть это символическая могила. Они все же встретились.

ПЯТЬ АЛЖИРСКИХ МАРОК
Киевские чекисты, просматривавшие письма из-за кордона, адресованные советским гражданам, не обратили особого внимания на переписку гражданки Екатерины Федоровны Ткаченко из Каменец-Подольска со своей сестрой из Парижа Соней. Ну, сообщают две пожилые женщины друг другу свои семейные новости, и все тут. Никакой антисоветчины, никакой политики. Тем не менее, у перлюстраторов был шанс отличиться, если бы они доложили своему начальству, что установили «канал связи» вдовы Колчака со своими невыявленными и не поставленными на учет «членов семьи врага народа» родственниками. И какого врага народа - самого Колчака!
Спустя лет двадцать подобную же близорукость проявили и архангелогородские эмгэбэшники. В это трудно поверить, но письма от вдовы Колчака и даже его сына приходили в Архангельск еще и в середине пятидесятых годов. Почтальоны приносили их в престижный «дом специалистов», где среди прочих квартировал депутат горсовета инженер Александр Николаевич Ткаченко, на поверку не кто иной, как племянник Верховного правителя! Да на нем, бывшем царском, а затем белом офицере, и без того можно было сделать карьеру «в органах». Однако же проморгали «сотрудники» в штатском свою удачу. Ну, да шут с ними!
Переписка со старшей сестрой была для Софьи Федоровны единственной живой ниточкой, которая связывала ее с Россией, с малой и большой Родиной. Разумеется, она не ставила на конвертах ни свою девичью, ни мужнину фамилию. Подписывалась Развозовой, фамилией невестки. Но даже это было небезопасно, потому что адмирал Развозов был обвинен чекистами в тайном сговоре с Юденичем и скончался в лазарете «Крестов» после операции.
Сын старшей сестры - Александр Ткаченко - был любимым племянником Софьи Федоровны. В свое время она хлопотала за него перед своим мужем, командующим Черноморским флотом. Она просила Александра Васильевича Колчака, чтобы тот помог прапорщику военного времени попасть из тылового Новониколаевска (ныне Новосибирска) в действующую армию, и тот отозвал молодого офицера в десантную дивизию своего флота, которая готовилась к штурму Константинополя в летнюю кампанию семнадцатого года. Колчак протекционировал своих родственников только в одном направлении - туда, где свистят пули. Февральская революция спутала все оперативно-стратегические планы, и прапорщик Ткаченко оказался на Румынском фронте, где получил и первые свои ордена, и первые ранения. Любящая тетушка, влиятельная адмиральша, при всем желании уже не могла оградить племянника от тех испытаний, навстречу которым тот шел с безоглядностью своих двадцати лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43