А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Если бы мое строгое петроградское начальство вздумало бы поставить мне в укор флирт с Терезой, о, я бы нашел что ответить. Я бы сказал, что с той минуты, как только в мою жизнь вошла эта женщина, ежедневная моя мысль об аресте, о допросе и прочих мерзких вещах приутихла, стала возникать все реже и реже. А это в любом случае шло на пользу дела, так как нет ничего пагубнее в работе разведчика, чем чувство уныния и страха».
Санкт-Петербург. Август 1991 года
Я помог Евграфу вытащить коробку с черепами адмиралов из вагона на перрон. Он подождал носильщика с тележкой, на которую собирался погрузить мешок с красным ялтинским луком, пару корзинок с кизилом и грецкими орехами и рюкзак, туго набитый, надо полагать, тоже какой-нибудь крымской снедью, запасенной на всю питерскую зиму.
Честно говоря, я не очень-то сначала поверил в россказни насчет вскрытой гробницы и останков в картонной коробке. Разыгрывает студент… Но за неблизкую дорогу мы сошлись довольно коротко, и перед самым въездом в Питер, когда проводник уже раздавал билеты, Евграф, пряча голубую бумажку в тощий бумажник, достал оттуда два листка, дабы развеять все мои сомнения. Это были копия акта об эксгумации, проведенной по решению Севастопольского горсовета, № 42 от 16 мая сего года и паспорт, подтверждающий, что останки извлечены из мест захоронения адмиралов Лазарева, Истомина, Нахимова и Корнилова.
- Дьяволиада какая-то, - только и смог я вымолвить. - Всякого навидался, но такого…
И тут же вспомнил, как два года назад на моих глазах выворачивал ковш экскаватора черепа русских моряков из братских могил старинного Михайловского (Вестинского) кладбища, что на северной стороне Севастополя. Пожилой дядя в кабине колесного «Викинга» хладнокровно ворочал рычагами. Он же и пояснил, что идет расчистка участка под общежитие Приборостроительного завода имени Ленина. Там еще оставалась братская могила моряков с эсминца «Лейтенант Пущин», еще виднелись кое-где и другие плиты… Еще можно было спасти хотя бы часть кладбища. Я бросился в горком Компартии Украины. Приехали на черной «Волге», поахали, посетовали… Уехали. А клыки экскаваторного ковша снова вонзились в могильную землю.
- Это что! - оправдывался в перекур экскаваторщик. - Не знаете вы, как пацаны на Братском покойников из склепов вытаскивали да на дорожках ставили - старух пугать. А как матросы девок драть водили в склеп Тотлебена? Даже койку туда затащили.
И все-таки возмездие настигло. Но не из горкома партии, а из сфер куда более справедливых и могущественных. Проектант застройки на месте Михайловского кладбища вдруг схватился однажды за сердце и умер от инфаркта. А председательница Севастопольского общества охраны памятников покончила с собой: повесилась.
- Да что вы так переживаете? - утешал меня Евграф тем же тоном, что и экскаваторщик. - Отойдет Севастополь Украине, тогда вообще неизвестно, что станет и с Владимирским собором, и с усыпальницей адмиралов. Объявят их в очередной раз слугами российской экспансии, царского колониализма, врагами самостийности… Да мало ли еще кем? Лучше переждать им смутное время в Питере. А еще лучше перезахоронить их в Никольском морском соборе.
Спорить я не стал ввиду полной бесплодности подобной дискуссии, а почел за благо выяснить, где мой спутник собирается хранить свой жутковатый груз. А потому и напросился в помощники перетаскивать багаж сначала с перрона до трамвая, затем из вагона до подъезда старинного дома на Садовой улице. Поколебавшись с минуту, Евграф предложил все же подняться с ним. И мы вшестером - он, я и севастопольские адмиралы - поднялись по обшарпанной, вонючей лестнице с прошарканными каменными ступенями под самый верх - под чердачный этаж, который ввиду низости потолка предназначался когда-то для жилья второразрядного, малоимущего люда. Окно лестничной площадки здесь выходило вровень с полом, а дверь квартиры, где жил Евграф, была чуть выше окна, ни дверь, а дверца, густо оплетенная вдоль косяков закрашенными проводами, кабелями, газовыми трубами… Замалеван был и номер вместе с кнопками пяти звонков.
- Была недавно коммуналка, - пояснил Евграф, выискивая ключ в рюкзаке. - Теперь почти всех выселили. Так что, если проблема с гостиницей, можете выбирать любую из трех пустующих комнат. Только с постельным бельем туговато…
Проблемы с гостиницей, естественно, были, и я принял приглашение.
- Только одно условие: соблюдать строжайшую тишину. Он не выносит ни малейшего шума.
- Кто он?
- Оракул…
Мы вошли, втащили вещи. Евграф тотчас же отнес коробку с прахом в какую-то комнату и вернулся. Я озирал многоярусные, туго забитые книгами стеллажи, уходившие в темную даль коридора. В этом интерьере библиотечной подсобки резко выделялись две вещи: чугунный шкафчик старинного уличного телефонного коммутатора, приткнутый в углу прихожей, и голубой гроб с белой крышкой, торчащей из незанавешенной антресоли.
- Это он про запас, - перехватил мой взгляд Евграф. - Сейчас гробы в дефиците. Так он заранее приготовил. Он все наперед знает. На то он и Оракул… Ну а это ваша комната будет. Устроит?
Совершенно голая комната с полусорванными обоями. Прежние жильцы, съезжая, забрали, вывинтили, сняли все, что может пригодиться на новом месте. Но широченный подоконник вполне мог заменить стол, а раскладушка в углу - ложе.
- Я вам свой спальный мешок постелю. А подушка найдется, - пообещал Евграф, с сомнением проверяя прочность раскладушки.
- А ты где обитаешь?
- Я за стенкой. Идемте покажу.
Комнатка моего дорожного приятеля была перегорожена фанерной переборкой с дверью, сбитой из двух чертежных досок.
- Там фотолаборатория. А сплю я на этом диване… В общем, так, чтобы вам было все ясно. Я сам живу в Севастополе, там и прописан. А здесь как бы снимаю комнату, чтобы не кантоваться в общаге.
- Почему «как бы»?
- Дело в том, что дед, Оракул, денег с меня не берет. А за это я ему малость помогаю по хозяйству. В режиме вестового. Варю ему по утрам «геркулес» и чай завариваю. Больше он ничего не потребляет. Ему главное, чтобы тихо было…
- Он тяжелобольной?
- Нет. Дед железный, хоть ему и сто лет в обед. Он работает и на быт не отвлекается. Но с небольшим прибабахом. Считает себя основателем новой научной дисциплины - палеоинформатики. Это что-то вроде алхимии от истории. В двух словах не объяснишь… В общем, пытается извлекать неграфическую информацию из старинных вещей…
- Экстрасенс, что ли?
- Не совсем. Это что-то вроде палеонтологии, но только на информативном материале… Он считает, что если от книги осталась одна обложка, то по ней можно восстановить ее содержание… По рукояти шпаги - ладонь владевшего ею человека, а по ладони - характер, душу. Вещи, особенно близкие к телу человека - перстни, ладанки, одежда, - вбирают в себя часть информации о человеке, которую мы читаем лишь на одну сотую. Еще он бьется над палеорадиоинформатикой. Пытается найти способ приема давным-давно затухших радиосигналов. Он убежден, что каждый радиосигнал оставляет такой же неисчезаемый след в эфире, как перо на бумаге, и поэтому, в принципе, можно читать радиограммы любой давности, извлекая их из электромагнитного поля как из архивной папки. Эдакий радиоперехват голосов прошлого… Видели в прихожей телефонный коммутатор? Это я ему приволок по его просьбе. Пупок надорвал, пока с ханыгами затащил. Для нас с вами это металлолом. Для него - информационный слиток, который содержит в себе все разговоры, протекшие через реле и клеммы этого аппарата… Сколько телефонов разломал на опыты!
- Ну и что? Результаты есть?
- Говорит, что на верном пути… Что-то нащупал.
- Может быть, он сам об этом расскажет?
Евграф отчаянно замотал головой:
- Что вы, что вы! Он никого не принимает и ни с кем не беседует. У него нет времени. Он ни на кого не отвлекается… Со мной и то по неделям молчит. Я принесу ему овсянку с чаем, тихо поставлю, и все… Но иногда он делает паузы. Тогда звонит в колокольчик. Пьем чай, и тут послушать его - кайф. На все вопросы ответит. Такого нарасскажет, навспоминает, напророчит! Я его Оракулом прозвал.
- А на самом деле как его зовут?
Евграф усмехнулся:
- По-моему, этого даже в паспортном столе не знают. Себя он велит звать по инициалам: В. В. - Веди-Веди или Веди Ведиевич. Фамилия у него тоже вроде псевдонима: Твердоземов. Но это, как я просек, начальные буквы двойной фамилии, произнесенные на флотский манер по-старославянски: «Т» - «твердо», «З» - «земля». Зашифровался капитально! - засмеялся мой гид-просветитель, довольный своей проницательностью.
- Ну а родственники у него есть, дети?
- Никого. Всех пережил. Сын, кажется, погиб в блокаду… Раньше за ним какая-то племянница ходила. Но тоже померла… Так что я у него и за литсекретаря, и за веставого - до лета. Летом я в Севастополь уезжаю… Тогда прошу соседку по площадке подменить. Правда, сейчас все разъехались, не знаю, как теперь и выкручиваться буду… Заговорил я вас. Располагайтесь!
Я оставил свои вещи и отправился по делам. К вечеру повезло с гостиницей, мне обломился номер в «Октябрьской», и я перебрался туда.
Напоследок мы опять поспорили с Евграфом насчет адмиральских останков. Студент сказал, что отвез черепа к антропологам и будет добиваться перезахоронения праха в Никольском соборе. Я стоял на том, что это будет вопреки посмертной воле адмиралов, просивших похоронить их в севастопольской земле, в севастопольском храме.
- Вот именно - в храме! - горячился Евграф. - В храме, а не в музее. Владимирский собор из склада, из авиамастерских будет превращен в филиал городского музея. И толпы экскурсантов будут за деньги приходить в усыпальницу адмиралов и смотреть на их могильные плиты как на экспонаты. Если бы адмиралы знали об этом, они согласились бы на любое перезахоронение, лишь бы только лежать в храме, а не в музее.
- Рано или поздно Владимирский собор вернут прихожанам, как вернули им в Севастополе и Покровский собор, и часовню на Братском кладбище.
- Вот когда вернут, тогда и адмиралы вернутся! - парировал Евграф.
На том мы и расстались.
Спустя месяц я с облегчением прочитал в газетах, что останки Лазарева, Нахимова, Истомина и Корнилова благополучно вернулись в Севастополь и по сему случаю в тамошних церквах состоялся благодарственный молебен. На том можно было поставить точку. Но через три месяца я снова приехал в Петербург…

Глава вторая

ОРАКУЛ ИЗ «СОСНОВОГО СКИТА»
Шпитгамн. Осень 1914 года
Не ищите на карте эту деревушку шведских рыбаков - слишком мала. Тем более не ищите ее в Швейцарии… Где же она? Тем и хороша, что никто не знает. Но именно здесь разыгрался один из самых загадочных эпизодов первой мировой войны.
После «Паллады», торпедированной в «домашних» водах, Непенин остро понял: мало видеть неприятеля с береговых постов и гидроаэропланов, мало засекать места его кораблей по радиопеленгам, надо читать его оперативные планы, надо знать замыслы врага, пока его рейдеры еще не вышли из своих гаваней. Никакая внешняя агентура, никакие самые ловкие и удачливые разведчики за границей таких сведений дать не могли, а если бы и узнали что-то важное, то корабли, вышедшие в море, опередили донесение о них. При скоростях под турбинами успех сражений решался до первого залпа. Побеждал тот, кто владел информацией.
Аппарат для чтения чужих мыслей не придумал даже Жюль Верн. Но Непенин сумел овладеть этим чудом. Чудом, о котором во флотских штабах и не мечтали и в расчет которое не брали: читать планы врага в ту же минуту, как только немецкие адмиралы отдавали свои самые секретные приказания.
Разумеется, приказы шифровались. И очень тщательно. Да еще каждые двадцать четыре часа перешифровывались в полночь по особым кодам…
Шифровальщиков на кораблях прозывают шаманами. Работают они в глухих - без иллюминаторов - каютах, входы в которые помимо стальных дверей прикрыты еще и черными шторами - не улетел бы случайно исписанный листок, не упал бы на стол посторонний взгляд…
Шифры берегут от случайных глаз, от повторов в эфире, от открытого текста. Над способностью шифра хранить свою тайну лучшие математики ломают головы так, как не колдуют и парижские парфюмеры над стойкостью своих шикарнейших духов.
Британские адмиралы челом били адмиралу Непенину: поделитесь шифрами, милостивый государь.
И по сию пору мало кто знает, что портфель с документами по разгадыванию германских кодов, прежде чем попасть на борт английского посыльного эсминца, пришедшего за ними в Русскую Лапландию, помимо всех видов колесного транспорта проделал изрядный путь на оленях. Сопровождал сверхсекретный портфель со сверхдрагоценным даром капитан 1-го ранга Рощаковский.
Но сначала о звездном часе непенинской карьеры… Он наступил в самом начале войны - 13 августа 1914 года, когда германский крейсер «Магдебург»… Впрочем, история эта стала известна многим благодаря роману Валентина Пикуля «Моонзунд».
РУКОЮ ПИСАТЕЛЯ . «В прошлом году германский крейсер «Магдебург» с треском напоролся днищем на камни возле маяка Оденсхольм. Команда крейсера, выстроясь на палубе, по сигналу с мостика толпой шарахалась с борта на борт, чтобы раскачать корабль, работавший машинами враздрай. Но сняться с камней не удавалось. Тогда немцы стали выбрасывать тяжести: якорные цепи, броневые двери башен и рубок, выпустили за борт всю питьевую воду. Трудились всю ночь - не помогло: «Магдебург» застрял прочно.
На рассвете их заметили с маячного поста русские моряки. «Магдебург» открыл огонь, разбивая снарядами вышку маяка и барак радиопоста. Но израненные радисты, истекая кровью за ключом, успели передать на базы важное сообщение. К острову Оденсхольм спешно вышли русские крейсера. Еще издали они открыли огонь, отгоняя от «Магдебурга» германский миноносец, снимавший с крейсера его экипаж. Русским сдались в плен сам командир «Магдебурга», два его офицера и полсотни матросов. Но перед сдачей они успели запалить погребные фитили - взрывом разрушило «Магдебург» от носа до второй трубы.
Эссен послал к месту гибели «Магдебурга» партию балтийских водолазов. Ползая по затопленным отсекам крейсера, водолазы исправно «обчистили» салон и каюты. Наверх были поданы даже плети, на рукоятях которых имелись казенные штемпеля: «К. М.» (кайзеровский флот). Плети были страшного вида - почти палаческие семихвостки, размочаленные на спинах матросов. По окончании работ на «Магдебурге» адмирал Эссен приказом по Балтфлоту объявил водолазам строжайший выговор и… водолазы получили месячный отпуск!
Этим приказом Эссен, маскируя свою радость, запутал германскую разведку. В каютах на «Магдебурге» секретных документов действительно не нашли. Но когда стали обследовать грунт возле крейсера, наткнулись на труп немецкого шифровальщика. Даже мертвый, он оставался верен присяге и тесно прижимал к своей груди свинцовые переплеты секретных кодов германского флота. Из объятий мертвеца водолазы забрали шифры - и, таким образом, флоты Антанты получили доступ к тайнам флота противника…»
Более точно этот эпизод изложен в уже упоминавшихся дневниках Г. К. Графа.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА . «13 августа, в тумане, на Одельсхольмский риф выскочил германский крейсер «Магдебург» и неудачно был взорван своей командой. Мы на «Новике», конечно, были страшно недовольны, что нас сейчас же не послали к месту посадки крейсера, так как благодаря нашему ходу нам, может быть, и удалось бы настигнуть миноносец, который был при «Магдебурге».
Известие о катастрофе «Магдебурга» было получено от наблюдательного поста на острове Оденсхольм, который сообщил начальнику службы связи Непенину А. И., что явственно слышит доносящуюся со стороны моря немецкую речь, но в чем дело, благодаря густому туману разобрать не в состоянии. По его предположению, на камни выскочил какой-то неприятельский корабль.
Это известие было немедленно передано в штаб флота, который решил сейчас же послать в Оденсхольм 6-й дивизион миноносцев. Кроме того, туда же с миноносцами «Лейтенант Бураков» и «Рьяный» должен был выйти начальник службы связи капитан 1-го ранга Непенин.
Когда Непенин выходил в море, то ему из штаба сообщили, что в море наших судов нет и что 6-й дивизион выйдет несколько позже. Как-то вышло, что была допущена крупная ошибка: забыли предупредить, что на меридиане Дагерорта держатся крейсера «Богатырь» и «Паллада». Таким образом, на «Лейтенанте Буракове» были убеждены, что из своих судов никого в море встретить нельзя. Это едва не повлекло за собой трагических последствий.
В море продолжал держаться густой туман. Миноносцы с большим трудом миновали рейдовые заграждения и, благополучно выйдя в море, дали полный ход.
Во время пути пост на Оденсхольме все время ориентировал начальник службы связи о происходившем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43