– Иди скорее к нам мы все будем тебя любить. Тебе одной так плохо и грустно, а с нами будет хорошо и весело, мы такие добрые, такие ласковые. Тебе здесь все будут рады. Ты такая замечательная, лучше тебя нет на всем свете! Отопри дверь и выйди к нам.
Я хотела возразить, что меня ценит и любит муж, и я его тоже ценю и люблю. Еще я могла сказать, что у нас все хорошо и нам никто больше не нужен, но голос не смолкая говорил и говорил, и я не смогла в его речь вставить в ответ свое даже самое короткое слово.
– Зачем ты грустишь в одиночестве? – шептал он. – Ты такая нежная и прекрасная, тебя ждет большая любовь, прекрасный юноша, он будет ласкать твое прекрасное тело, целовать сахарные уста, нежить прекрасную лилейную выю…
Честное слово, если бы он не злоупотреблял словом «прекрасный» и не назвал мои губы сахарными устами, а шею лилейной выей, не знаю, как бы я поступила. Вполне возможно, отперла дверь и отправилась искать обещанного царевича. Но слащавые слова мне не понравились, наваждение прошло само собой, а голове, что-то щелкнуло, и я удержала тянущуюся к дверному запору руку.
– Скорее, скорее, потом будет поздно, ты ведь хочешь чтобы тебя любили? Тогда поторопись, – бубнил искуситель, но я уже не слушала и вернулась назад в спальню.
Либидо прошло и в теле осталось только ощущение приятной усталости.
– Все сказал? – перебила я ангельский голосок. – Теперь выходи, где ты там прячешься, давай поговорим.
Невидимый говорун замолчал, будто споткнулся на бегу.
– Ну, где ты там? – позвала я. – Покажись, а то я спать хочу.
Он долго не отвечал, потом тяжело вздохнул:
– Ну, почему ты меня не слушаешь? Я только хочу, чтобы тебе стало хорошо!
– Мне и так хорошо, – ответила я.
– Неправда, людям никогда не бывает хорошо, вы все такие несчастные, и одинокие, вас никто не понимает и не ценит.
Я подумала, что он в чем-то прав, меня действительно не всегда понимают и не достаточно ценят. Даже Алеша бывает невнимательным и черствым. Однако говорить на эту тему я не хотела. Перевела разговор на него.
– А кто ты такой? – спросила я.
– Неужели, ты еще не догадалась? – удивился он.
Я догадывалась, кто это может быть, но произносить имя нечистого боялась и ответила обиняком:
– Ты змей-искуситель?
– Ну, зачем так! Я совсем наоборот. Я твой ангел-хранитель, – обижено сказал голосок.
– Ангел? Если ты ангел, тогда почему хотел заставить меня без одежды выйти к пьяной дворне? – подозрительно, спросила я.
– Чтобы спасти твою жизнь, – сердито ответил он. – Тебе грозит смертельная опасность! Открой глаза и сама увидишь.
Я послушалась и открыла глаза. На столе догорала оплывшая свеча. В ее мерцающем свете, из окна на меня в упор смотрело заросшее до глаз волосами страшное лицо с блестящими глазами. Меня охватил ужас. Такого страшилища я никогда в жизни не видела. Я попыталась сесть в постели, но не смогла. В отчаянье, я сунула под подушку руку, вытащила пистолет и, не целясь, нажала на курок. Сухо щелкнули кремни, и раздался выстрел. Спальню затянуло дымом и страшная рожа исчезла. Тотчас за окном что-то громко затрещало, после чего наступила тишина.
– Господи, прости и помилуй, – прошептала я, чувствуя, что все тело у меня в холодном поту и всю бьет внутренняя дрожь.
В носу у меня защекотало, и я громко чихнула. Едкий пороховой запах помог окончательно проснуться. Оказалось, что я спала под пуховым одеялом в душную июльскую ночь, была вся мокрая от пота, но ни прекрасного любовника, ни ангела-искусителя рядом не оказалось. Остальное, правда, было, любовная истома, открытое настежь окно и дымящийся пистолет в руке.
Страх постепенно проходил, я заставила себя встать, подошла и захлопнула створки. Небо уже было серым, на нем светилось лишь несколько самых ярких звезд. Ночь прошла, и я почти успокоилась.
Какая же я дура, легла спать с открытыми окнами да еще в ночь полнолуния, подумала я. Хорошо, что хоть ангел вовремя разбудил. Я решила, что страшная рожа, как и все остальное, мне просто приснились, и выстрелила я непонятно куда и в кого просто с испуга.
Однако снова лечь я не решилась, налила в туалетную лоханку холодной воды и смыла с себя любовный пот и ночные страхи.
Когда привела себя в порядок, на улице совсем рассвело. Я выглянула и посмотрела, что такое могло трещать во дворе после выстрела. Прямо под моим окном лежала сломанная лестница. Клумба с цветами и так пострадавшая от недавних ночных похождений, оказалась окончательно затоптанной. Похоже, что волосатый страшила мне не привиделся, а действительно пытался пробраться в комнату, и стреляла я в него не просто со сна.
Я подумала, что остаться еще на одну ночь в доме Трегубова нельзя ни в коем случае. Слишком много здесь происходило опасного и трудно объяснимого.
Получалось, что ничего волшебного со мной не произошло, а было обычное покушение.
Я проверила, крючок, привязанный к проушине лентой, его неведомые злоумышленники открыть не смогли, значит, пока прямой опасности нападения не было. Успокоившись за свою жизнь, я решила лечь досыпать. И еще мне нужно было придумать, как уговорить Алешу поскорее вернуться в город.
С закрытыми окнами в спальне было душно, но мне так хотелось еще раз посмотреть чудесный давешний сон, что я опять забралась под пуховое одеяло. Однако, как я ни старалась, больше ничего интересного мне не приснилось.
Глава 18
Весь этот день в Завидово было тихо и спокойно. Дворовые после вчерашнего праздника бродили по дому как сонные мухи. Костюков, когда я зашла его навестить, с трудом открыл глаза, а Марья Ивановна так вообще не выходила из своей комнаты. Я с нетерпением ждала возвращения мужа, читала у себя в покоях, а когда выходила, старалась не задерживаться в безлюдных местах.
Трегубов, как и вчера, не подавал признаков жизни, и я уже надеялась; что он смирился с потерей имения, и оставит меня в покое. Вскоре после обеда, в зале ко мне подошел Кузьма Платонович и, смущенно улыбаясь, передал просьбу Василия Ивановича, его навестить.
– Он что считает меня полной дурой? – удивилась я. – После того как он пытался меня сначала снасильничать, потом убить, думает, что я сама полезу к нему в лапы?
– Возьмите с собой пистолет, тогда он не посмеет на вас напасть, – предложил управляющий.
– Незачем мне к нему идти, – твердо, отказалась я, – говорить мне с ним не о чем, а если я ему нужна, пусть сам спустится в гостиную.
Кузьма Платонович со мной согласился и пошел докладывать Трегубову, а я вернулась к себе. Самого Василия Ивановича я, честно говоря, не боялась, но моя защита пистолет, был разряжен, а как его зарядить я не знала.
Не успела я сесть к окну и открыть томик своего любимого Карамзина, как пришел управляющий и сказал, что Трегубов согласен встретиться со мной внизу, в гостиной. Пришлось закрыть книгу и пойти на встречу.
Я пришла первой и села возле дверей. Помещика принесли четыре лакея: те же, что и раньше. После вчерашних возлияний, они едва держались на ногах и когда спускались по лестнице, чуть Трегубова не уронил. Он вспылил, и разругал нерадивых холопов. Слуги сонно кивали головами и, не скрывая нетерпения, ждали, когда он их отпустит. Успокоившись, Василий Иванович поздоровался со мной со всей любезностью, на которую в тот момент был способен. В ответ я едва ему кивнула. Однако моя холодность Василия Ивановича нисколько не обескуражила. Он улыбнулся своей очаровательной беззащитной улыбкой и, осуждающе качая головой, посетовал, что я его совсем забыла.
– Ах, милая Алевтина Сергеевна, – с неподдельной печалью в голосе, сказал он, – если бы вы знали как я вас ждал все это время! А вы не нашли даже минутки навестить бедного страдальца!
Я так удивилась и его тону и упреку, что не нашла что ответить и пожала плечами.
– Я знаю, вы на меня сердитесь, но право это совсем зря. Разве можно упрекать мужчину за то, что он влюблен в красивую женщину!?
– Наверное, нельзя, – помедлив, ответила я.
– Вот, вы сами со мной согласны, а при том продолжаете сердиться! Давайте поскорее помиримся и все забудем!
Как ни наивна я была, но мириться с этим человеком после всего, что он совершил, не стала бы ни в коем случае. И забывать я тоже ничего не собиралась.
– Я признаю, – продолжил он, не дождавшись ответа, – что между нами вышло маленькое недоразумение, но кто старое помянет – тому глаз вон. Я осознал свою вину и готов перед вами извиниться.
От его простоты я, просто, растерялась. И, что удивительно, Василий Иванович был совершенно искренен, и говорил то, что думает.
– Хорошо, извиняйтесь, – согласилась я.
Трегубов опять нежно, улыбнулся и сказал:
– Раз, два, три, все забыто! Ну, вот теперь мы с вами опять друзья и можно считать, что между нами больше нет никаких неудовольствий!
Я неопределенно покачала головой. Мне не понравились ни такое странное, игривое, извинение, ни то, что он при этом думал.
– Теперь я буду рад получить от вас бумаги, которые мы сгоряча составили! – сказал он. – Вам они без пользы, а мне будет забавно почитать их как-нибудь на досуге.
И опять я не нашлась, что ему ответить и промолчала. Трегубов состроил мне глазки и шутливо погрозил пальцем.
– Я вижу, вы хотите меня немножко помучить! Воля ваша, но я и так уже настрадался без вашего общества!
– Зачем же мне вас мучить, – наконец, ответила я ему в тон. – Бумаги серьезные и мне будет жаль с ними расставаться. Пущай они лучше будут у меня.
– Зачем они вам?! – удивленно воскликнул он. – Что за нужда такой красавице пачкать пальчики в чернилах!
– Ну, что не говори, а на право собственности всегда требуются документы.
– Право собственности? – воскликнул Трегубов и рассмеялся. – На что?
– На Завидово, – ответила я – и на другие ваши имения.
– Так вы приняли ту шутку всерьез? – он так веселился, словно я говорила что-то очень смешное или нелепое.
– Более чем и собираюсь взыскать ваши обязательства согласно закону, – без улыбки ответила я.
Василия Ивановича мои слова заметно расстроили, он даже слегка нахмурил брови.
– Ну, право, я даже не знаю, что на это сказать! У всякой шутки должен быть край. К чему нам с вами ссориться по пустякам!
– Согласна, давайте не ссориться, признайте свои обязательства и разойдемся друзьями, – ответила я в его же тоне.
– Но, как же такое можно даже помыслить? Вы претендуете, на мое состояние, коего не добивались непомерно тяжелой службой, а напротив! Мне сие имущество пожаловано самой императрицей Екатериной Алексеевной, а вы, какое имеете к нему касательство?
– Ровно то же что и вы, любезнейший господин Трегубов. Только вы за это имущество не рисковали жизнью, а против того, получили его за несказанное удовольствие, дарованное вам императрицей, а меня вы пытались убить. Разве это не достойная заслуга?
Не знаю, откуда у меня брались такие слова. Раньше я никогда не говорила подобным стилем, но то, как я все это сказала, мне понравилось.
Василий Иванович был удивлен без всякой меры и сердито воскликнул:
– Это как убить? Я вас хотел убить? Опомнитесь, любезнейшая, с чего вам такое взбрело в голову?
– Нынче ночью мне даже пришлось стрелять, чтобы сохранить свою жизнь! – объяснила я.
– Нынче ночью? – озабочено спросил он. – Так это вы говорите об малом Евстигнее? Так вы в нем совсем не ошибаетесь! Он добрый малый, мухи не обидит, и лишь хотел с вами пошутить. Но, если вы к нему в претензии, то я тотчас велю его изловить и выпороть на конюшне!
Пожалуй, только сейчас я стала полностью согласна с Алешей, в оценке этого нежного и красивого человека. Он совершенно искренне не замечал вокруг никого кроме самого себя. Люди ему были нужны только для того, чтобы они заботились о нем, доставляли удовольствия. Я по молодости еще не способна была понять, что это тупость ума или непомерные гордыня и себялюбие. Не будь я в тот момент так зла на него, возможно слова мои не были бы так жестоки, но в тот момент в моей душе не осталось ни капли христианского милосердия.
– Зачем же вы, Василий Иванович, будете пороть моих людей? – сказала я вставая. – Теперь вы тут не хозяин, а гость, и то лишь, о тех пор, пока не поправитесь. А после того, милости попрошу, убраться отсюда вон!
– Помилуйте, Алевтина Сергеевна, – попытался он остановить меня, протягивая со своего инвалидного кресла руки, – что же будет со мной? Вы хотите оставить меня без куска хлеба, обречь на прозябание и голодную смерть?
– Думаю, вам, любезнейший Василий Иванович, смерть от голода не грозит. Найдете еще одну богатую старушку, и она вас прокормит. У вас такое большое достоинство, что многие женщины будут счастливы, обменять обладание им на ваш кусок хлеба.
– Но, как вы можете, сравнивать великую императрицу, со всякой старухой! – начал возмущенно говорить он, но я уже не слушала и ушла в свои покои.
Этот странный разговор оставил на душе очень нехороший осадок. Я помнила предсказание Костюкова, что жить Василию Ивановичу осталось совсем немного, и все равно не сдержалась и постаралась уколоть его как можно больнее.
Не знаю, что, эта ли ненужная жестокость или, просто, таковой была моя судьба, но с момента расставания с Трегубовым, меня начали преследовать неудачи. Когда я подходила к своим дверям, у меня с пальца соскользнуло обручальное кольцо. Оно звякнуло об пол, я даже видела, куда оно упало, как крутилось на месте, но когда я наклонилось за ним, его на полу не оказалось. Я опустилась на корточки и внимательно осмотрела весь небольшой тупичок перед нашими дверями, перетряхнула половик, оно бесследно исчезло. Полы в том месте, как и все остальные в доме были новыми, без щелей, и закатываться кольцу было просто некуда.
Сначала я искала его сама, потом позвала в помощь горничную девушку. Она даже принесла свечной фонарик, и мы с ней осмотрели каждую пядь пола. Все было без результата. Чтобы на смех слугам не ползать целый день по полу на коленях, я, в конце концов, прекратила это бесполезное занятие.
Я знала, что очень дурная примета, когда роняют обручальное кольцо при венчании, но что бывает, когда его теряет замужняя женщина, не представляла и отправилась к Костюкову за толкованием. Он опять оказался вместе с Марьей Ивановной, и повторилась вчерашняя история. Сначала мне пришлось ждать, когда он откроет дверь, а потом делать вид, что я не замечаю, как они голыми жмутся друг к другу под тулупом.
В это раз мне было не до чужих амуров, и я сразу же спросила, что может означать такое нехорошее происшествие.
Илье Ефимовичу в том положении, в котором они находились с Машей, было не до гаданий и народных примет, но он увидел, как я расстроена и начал успокаивать, что такой приметы нет, и ничего плохого от потери кольца не бывает. Марья Ивановна, напротив, так за меня расстроилась и даже попыталась встать с лавки, чтобы обнять и утешить. Хорошо, что Костюков удержал ее под своим тулупом, иначе получилась бы не трогательная сцена, а большое смущение и конфуз.
– Кольцо это пустое, – наконец объяснил Костюков, после наших с Машей настояний. – Никакой особой мистики в такой потере нет. Очень часто непонятным образом бесследно пропадают и более крупные вещи. Меня беспокоит другое. Помните, что я говорил вам о выборе пути? Вы не приняли ни первого ни второго предложения. Поэтому, теперь вы вступаете на самую сложную и неведомую стезю. Что вас на ней ждет, я сказать не могу. Во всяком случае, сейчас. Когда окончательно выздоровею, смогу составить звездный гороскоп, применю другие гадания, тогда возможно сумею что-нибудь выяснить. Теперь же вам остается быть крайне осторожной и уповать на удачу и Божью милость.
– Не бойся, Алевтинушка, все будет у тебя хорошо, – попыталась успокоить меня Маша, но сама чуть не плакала от жалости ко мне. – Мы с Илюшей постараемся тебе помочь!
Из конюшни я ушла в глубокой задумчивости. Меня таинственная неизвестность пугает даже больше, чем уже пришедшее несчастье. С бедой можно хотя бы бороться, а так оставалось только ждать неизвестно чего. Костюков, когда меня успокаивал, немного лукавил. Таинственное исчезновение кольца его тоже огорчило. К народным приметам он относился с насмешкой, как любой профессионал скептически относится к любителям, но подсознательно встревожился. Я почувствовала его невысказанное беспокойство, и это не добавило мне бодрости.
Я так задумалась, что не заметила, как дорогу мне перешла баба с пустым ведром – еще одна плохая примета. Теперь мне оставалось дождаться, что дорогу перебегут заяц или черная кошка и все дурные приметы окажутся против меня.
Однако ни кошки, ни зайца во дворе не оказалось, но случилась не менее неприятная встреча. Мне навстречу шел человек небольшого роста со странным, заросшим густой рыжей бородой лицом. Я сразу же узнала незваного ночного гостя, тем более что думал он обо мне, причем с таким вожделением, что меня невольно бросило в жар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Я хотела возразить, что меня ценит и любит муж, и я его тоже ценю и люблю. Еще я могла сказать, что у нас все хорошо и нам никто больше не нужен, но голос не смолкая говорил и говорил, и я не смогла в его речь вставить в ответ свое даже самое короткое слово.
– Зачем ты грустишь в одиночестве? – шептал он. – Ты такая нежная и прекрасная, тебя ждет большая любовь, прекрасный юноша, он будет ласкать твое прекрасное тело, целовать сахарные уста, нежить прекрасную лилейную выю…
Честное слово, если бы он не злоупотреблял словом «прекрасный» и не назвал мои губы сахарными устами, а шею лилейной выей, не знаю, как бы я поступила. Вполне возможно, отперла дверь и отправилась искать обещанного царевича. Но слащавые слова мне не понравились, наваждение прошло само собой, а голове, что-то щелкнуло, и я удержала тянущуюся к дверному запору руку.
– Скорее, скорее, потом будет поздно, ты ведь хочешь чтобы тебя любили? Тогда поторопись, – бубнил искуситель, но я уже не слушала и вернулась назад в спальню.
Либидо прошло и в теле осталось только ощущение приятной усталости.
– Все сказал? – перебила я ангельский голосок. – Теперь выходи, где ты там прячешься, давай поговорим.
Невидимый говорун замолчал, будто споткнулся на бегу.
– Ну, где ты там? – позвала я. – Покажись, а то я спать хочу.
Он долго не отвечал, потом тяжело вздохнул:
– Ну, почему ты меня не слушаешь? Я только хочу, чтобы тебе стало хорошо!
– Мне и так хорошо, – ответила я.
– Неправда, людям никогда не бывает хорошо, вы все такие несчастные, и одинокие, вас никто не понимает и не ценит.
Я подумала, что он в чем-то прав, меня действительно не всегда понимают и не достаточно ценят. Даже Алеша бывает невнимательным и черствым. Однако говорить на эту тему я не хотела. Перевела разговор на него.
– А кто ты такой? – спросила я.
– Неужели, ты еще не догадалась? – удивился он.
Я догадывалась, кто это может быть, но произносить имя нечистого боялась и ответила обиняком:
– Ты змей-искуситель?
– Ну, зачем так! Я совсем наоборот. Я твой ангел-хранитель, – обижено сказал голосок.
– Ангел? Если ты ангел, тогда почему хотел заставить меня без одежды выйти к пьяной дворне? – подозрительно, спросила я.
– Чтобы спасти твою жизнь, – сердито ответил он. – Тебе грозит смертельная опасность! Открой глаза и сама увидишь.
Я послушалась и открыла глаза. На столе догорала оплывшая свеча. В ее мерцающем свете, из окна на меня в упор смотрело заросшее до глаз волосами страшное лицо с блестящими глазами. Меня охватил ужас. Такого страшилища я никогда в жизни не видела. Я попыталась сесть в постели, но не смогла. В отчаянье, я сунула под подушку руку, вытащила пистолет и, не целясь, нажала на курок. Сухо щелкнули кремни, и раздался выстрел. Спальню затянуло дымом и страшная рожа исчезла. Тотчас за окном что-то громко затрещало, после чего наступила тишина.
– Господи, прости и помилуй, – прошептала я, чувствуя, что все тело у меня в холодном поту и всю бьет внутренняя дрожь.
В носу у меня защекотало, и я громко чихнула. Едкий пороховой запах помог окончательно проснуться. Оказалось, что я спала под пуховым одеялом в душную июльскую ночь, была вся мокрая от пота, но ни прекрасного любовника, ни ангела-искусителя рядом не оказалось. Остальное, правда, было, любовная истома, открытое настежь окно и дымящийся пистолет в руке.
Страх постепенно проходил, я заставила себя встать, подошла и захлопнула створки. Небо уже было серым, на нем светилось лишь несколько самых ярких звезд. Ночь прошла, и я почти успокоилась.
Какая же я дура, легла спать с открытыми окнами да еще в ночь полнолуния, подумала я. Хорошо, что хоть ангел вовремя разбудил. Я решила, что страшная рожа, как и все остальное, мне просто приснились, и выстрелила я непонятно куда и в кого просто с испуга.
Однако снова лечь я не решилась, налила в туалетную лоханку холодной воды и смыла с себя любовный пот и ночные страхи.
Когда привела себя в порядок, на улице совсем рассвело. Я выглянула и посмотрела, что такое могло трещать во дворе после выстрела. Прямо под моим окном лежала сломанная лестница. Клумба с цветами и так пострадавшая от недавних ночных похождений, оказалась окончательно затоптанной. Похоже, что волосатый страшила мне не привиделся, а действительно пытался пробраться в комнату, и стреляла я в него не просто со сна.
Я подумала, что остаться еще на одну ночь в доме Трегубова нельзя ни в коем случае. Слишком много здесь происходило опасного и трудно объяснимого.
Получалось, что ничего волшебного со мной не произошло, а было обычное покушение.
Я проверила, крючок, привязанный к проушине лентой, его неведомые злоумышленники открыть не смогли, значит, пока прямой опасности нападения не было. Успокоившись за свою жизнь, я решила лечь досыпать. И еще мне нужно было придумать, как уговорить Алешу поскорее вернуться в город.
С закрытыми окнами в спальне было душно, но мне так хотелось еще раз посмотреть чудесный давешний сон, что я опять забралась под пуховое одеяло. Однако, как я ни старалась, больше ничего интересного мне не приснилось.
Глава 18
Весь этот день в Завидово было тихо и спокойно. Дворовые после вчерашнего праздника бродили по дому как сонные мухи. Костюков, когда я зашла его навестить, с трудом открыл глаза, а Марья Ивановна так вообще не выходила из своей комнаты. Я с нетерпением ждала возвращения мужа, читала у себя в покоях, а когда выходила, старалась не задерживаться в безлюдных местах.
Трегубов, как и вчера, не подавал признаков жизни, и я уже надеялась; что он смирился с потерей имения, и оставит меня в покое. Вскоре после обеда, в зале ко мне подошел Кузьма Платонович и, смущенно улыбаясь, передал просьбу Василия Ивановича, его навестить.
– Он что считает меня полной дурой? – удивилась я. – После того как он пытался меня сначала снасильничать, потом убить, думает, что я сама полезу к нему в лапы?
– Возьмите с собой пистолет, тогда он не посмеет на вас напасть, – предложил управляющий.
– Незачем мне к нему идти, – твердо, отказалась я, – говорить мне с ним не о чем, а если я ему нужна, пусть сам спустится в гостиную.
Кузьма Платонович со мной согласился и пошел докладывать Трегубову, а я вернулась к себе. Самого Василия Ивановича я, честно говоря, не боялась, но моя защита пистолет, был разряжен, а как его зарядить я не знала.
Не успела я сесть к окну и открыть томик своего любимого Карамзина, как пришел управляющий и сказал, что Трегубов согласен встретиться со мной внизу, в гостиной. Пришлось закрыть книгу и пойти на встречу.
Я пришла первой и села возле дверей. Помещика принесли четыре лакея: те же, что и раньше. После вчерашних возлияний, они едва держались на ногах и когда спускались по лестнице, чуть Трегубова не уронил. Он вспылил, и разругал нерадивых холопов. Слуги сонно кивали головами и, не скрывая нетерпения, ждали, когда он их отпустит. Успокоившись, Василий Иванович поздоровался со мной со всей любезностью, на которую в тот момент был способен. В ответ я едва ему кивнула. Однако моя холодность Василия Ивановича нисколько не обескуражила. Он улыбнулся своей очаровательной беззащитной улыбкой и, осуждающе качая головой, посетовал, что я его совсем забыла.
– Ах, милая Алевтина Сергеевна, – с неподдельной печалью в голосе, сказал он, – если бы вы знали как я вас ждал все это время! А вы не нашли даже минутки навестить бедного страдальца!
Я так удивилась и его тону и упреку, что не нашла что ответить и пожала плечами.
– Я знаю, вы на меня сердитесь, но право это совсем зря. Разве можно упрекать мужчину за то, что он влюблен в красивую женщину!?
– Наверное, нельзя, – помедлив, ответила я.
– Вот, вы сами со мной согласны, а при том продолжаете сердиться! Давайте поскорее помиримся и все забудем!
Как ни наивна я была, но мириться с этим человеком после всего, что он совершил, не стала бы ни в коем случае. И забывать я тоже ничего не собиралась.
– Я признаю, – продолжил он, не дождавшись ответа, – что между нами вышло маленькое недоразумение, но кто старое помянет – тому глаз вон. Я осознал свою вину и готов перед вами извиниться.
От его простоты я, просто, растерялась. И, что удивительно, Василий Иванович был совершенно искренен, и говорил то, что думает.
– Хорошо, извиняйтесь, – согласилась я.
Трегубов опять нежно, улыбнулся и сказал:
– Раз, два, три, все забыто! Ну, вот теперь мы с вами опять друзья и можно считать, что между нами больше нет никаких неудовольствий!
Я неопределенно покачала головой. Мне не понравились ни такое странное, игривое, извинение, ни то, что он при этом думал.
– Теперь я буду рад получить от вас бумаги, которые мы сгоряча составили! – сказал он. – Вам они без пользы, а мне будет забавно почитать их как-нибудь на досуге.
И опять я не нашлась, что ему ответить и промолчала. Трегубов состроил мне глазки и шутливо погрозил пальцем.
– Я вижу, вы хотите меня немножко помучить! Воля ваша, но я и так уже настрадался без вашего общества!
– Зачем же мне вас мучить, – наконец, ответила я ему в тон. – Бумаги серьезные и мне будет жаль с ними расставаться. Пущай они лучше будут у меня.
– Зачем они вам?! – удивленно воскликнул он. – Что за нужда такой красавице пачкать пальчики в чернилах!
– Ну, что не говори, а на право собственности всегда требуются документы.
– Право собственности? – воскликнул Трегубов и рассмеялся. – На что?
– На Завидово, – ответила я – и на другие ваши имения.
– Так вы приняли ту шутку всерьез? – он так веселился, словно я говорила что-то очень смешное или нелепое.
– Более чем и собираюсь взыскать ваши обязательства согласно закону, – без улыбки ответила я.
Василия Ивановича мои слова заметно расстроили, он даже слегка нахмурил брови.
– Ну, право, я даже не знаю, что на это сказать! У всякой шутки должен быть край. К чему нам с вами ссориться по пустякам!
– Согласна, давайте не ссориться, признайте свои обязательства и разойдемся друзьями, – ответила я в его же тоне.
– Но, как же такое можно даже помыслить? Вы претендуете, на мое состояние, коего не добивались непомерно тяжелой службой, а напротив! Мне сие имущество пожаловано самой императрицей Екатериной Алексеевной, а вы, какое имеете к нему касательство?
– Ровно то же что и вы, любезнейший господин Трегубов. Только вы за это имущество не рисковали жизнью, а против того, получили его за несказанное удовольствие, дарованное вам императрицей, а меня вы пытались убить. Разве это не достойная заслуга?
Не знаю, откуда у меня брались такие слова. Раньше я никогда не говорила подобным стилем, но то, как я все это сказала, мне понравилось.
Василий Иванович был удивлен без всякой меры и сердито воскликнул:
– Это как убить? Я вас хотел убить? Опомнитесь, любезнейшая, с чего вам такое взбрело в голову?
– Нынче ночью мне даже пришлось стрелять, чтобы сохранить свою жизнь! – объяснила я.
– Нынче ночью? – озабочено спросил он. – Так это вы говорите об малом Евстигнее? Так вы в нем совсем не ошибаетесь! Он добрый малый, мухи не обидит, и лишь хотел с вами пошутить. Но, если вы к нему в претензии, то я тотчас велю его изловить и выпороть на конюшне!
Пожалуй, только сейчас я стала полностью согласна с Алешей, в оценке этого нежного и красивого человека. Он совершенно искренне не замечал вокруг никого кроме самого себя. Люди ему были нужны только для того, чтобы они заботились о нем, доставляли удовольствия. Я по молодости еще не способна была понять, что это тупость ума или непомерные гордыня и себялюбие. Не будь я в тот момент так зла на него, возможно слова мои не были бы так жестоки, но в тот момент в моей душе не осталось ни капли христианского милосердия.
– Зачем же вы, Василий Иванович, будете пороть моих людей? – сказала я вставая. – Теперь вы тут не хозяин, а гость, и то лишь, о тех пор, пока не поправитесь. А после того, милости попрошу, убраться отсюда вон!
– Помилуйте, Алевтина Сергеевна, – попытался он остановить меня, протягивая со своего инвалидного кресла руки, – что же будет со мной? Вы хотите оставить меня без куска хлеба, обречь на прозябание и голодную смерть?
– Думаю, вам, любезнейший Василий Иванович, смерть от голода не грозит. Найдете еще одну богатую старушку, и она вас прокормит. У вас такое большое достоинство, что многие женщины будут счастливы, обменять обладание им на ваш кусок хлеба.
– Но, как вы можете, сравнивать великую императрицу, со всякой старухой! – начал возмущенно говорить он, но я уже не слушала и ушла в свои покои.
Этот странный разговор оставил на душе очень нехороший осадок. Я помнила предсказание Костюкова, что жить Василию Ивановичу осталось совсем немного, и все равно не сдержалась и постаралась уколоть его как можно больнее.
Не знаю, что, эта ли ненужная жестокость или, просто, таковой была моя судьба, но с момента расставания с Трегубовым, меня начали преследовать неудачи. Когда я подходила к своим дверям, у меня с пальца соскользнуло обручальное кольцо. Оно звякнуло об пол, я даже видела, куда оно упало, как крутилось на месте, но когда я наклонилось за ним, его на полу не оказалось. Я опустилась на корточки и внимательно осмотрела весь небольшой тупичок перед нашими дверями, перетряхнула половик, оно бесследно исчезло. Полы в том месте, как и все остальные в доме были новыми, без щелей, и закатываться кольцу было просто некуда.
Сначала я искала его сама, потом позвала в помощь горничную девушку. Она даже принесла свечной фонарик, и мы с ней осмотрели каждую пядь пола. Все было без результата. Чтобы на смех слугам не ползать целый день по полу на коленях, я, в конце концов, прекратила это бесполезное занятие.
Я знала, что очень дурная примета, когда роняют обручальное кольцо при венчании, но что бывает, когда его теряет замужняя женщина, не представляла и отправилась к Костюкову за толкованием. Он опять оказался вместе с Марьей Ивановной, и повторилась вчерашняя история. Сначала мне пришлось ждать, когда он откроет дверь, а потом делать вид, что я не замечаю, как они голыми жмутся друг к другу под тулупом.
В это раз мне было не до чужих амуров, и я сразу же спросила, что может означать такое нехорошее происшествие.
Илье Ефимовичу в том положении, в котором они находились с Машей, было не до гаданий и народных примет, но он увидел, как я расстроена и начал успокаивать, что такой приметы нет, и ничего плохого от потери кольца не бывает. Марья Ивановна, напротив, так за меня расстроилась и даже попыталась встать с лавки, чтобы обнять и утешить. Хорошо, что Костюков удержал ее под своим тулупом, иначе получилась бы не трогательная сцена, а большое смущение и конфуз.
– Кольцо это пустое, – наконец объяснил Костюков, после наших с Машей настояний. – Никакой особой мистики в такой потере нет. Очень часто непонятным образом бесследно пропадают и более крупные вещи. Меня беспокоит другое. Помните, что я говорил вам о выборе пути? Вы не приняли ни первого ни второго предложения. Поэтому, теперь вы вступаете на самую сложную и неведомую стезю. Что вас на ней ждет, я сказать не могу. Во всяком случае, сейчас. Когда окончательно выздоровею, смогу составить звездный гороскоп, применю другие гадания, тогда возможно сумею что-нибудь выяснить. Теперь же вам остается быть крайне осторожной и уповать на удачу и Божью милость.
– Не бойся, Алевтинушка, все будет у тебя хорошо, – попыталась успокоить меня Маша, но сама чуть не плакала от жалости ко мне. – Мы с Илюшей постараемся тебе помочь!
Из конюшни я ушла в глубокой задумчивости. Меня таинственная неизвестность пугает даже больше, чем уже пришедшее несчастье. С бедой можно хотя бы бороться, а так оставалось только ждать неизвестно чего. Костюков, когда меня успокаивал, немного лукавил. Таинственное исчезновение кольца его тоже огорчило. К народным приметам он относился с насмешкой, как любой профессионал скептически относится к любителям, но подсознательно встревожился. Я почувствовала его невысказанное беспокойство, и это не добавило мне бодрости.
Я так задумалась, что не заметила, как дорогу мне перешла баба с пустым ведром – еще одна плохая примета. Теперь мне оставалось дождаться, что дорогу перебегут заяц или черная кошка и все дурные приметы окажутся против меня.
Однако ни кошки, ни зайца во дворе не оказалось, но случилась не менее неприятная встреча. Мне навстречу шел человек небольшого роста со странным, заросшим густой рыжей бородой лицом. Я сразу же узнала незваного ночного гостя, тем более что думал он обо мне, причем с таким вожделением, что меня невольно бросило в жар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32