А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Помните, в этом мире всё кому-нибудь доносят: они – своему начальству, мы – своему.
– Я – нет, – отвечает Петворт. – Да я ничего и не знаю. Кроме лингвистики.
– Ладно, к этому мы перейдем через минуту, – говорит дама. – Еще кофе?
– Нет, спасибо, – отвечает Петворт, исходя паром в мокрой одежде.
– Так вот, голубчик, – продолжает дама, – не знаю, в какой отель вас поселят, наверное, в «Европу». В любом случае считайте, что номер прослушивается – прослушиваются практически все. Поделать с этим ничего нельзя, можно лишь соблюдать осторожность. Я, когда ложилась, всегда вешала на зеркало полотенце. Понимаете, вас фотографируют через зеркало, а мало ли что бывает. Разумеется, сейчас у них есть современные микрофоны, которые действуют на огромном расстоянии, так что, если вы их заинтересуете, вас достанут везде. Если говорите с кем-нибудь, или хуже, попробуйте стучать ложками по дереву или включите душ и делайте это в ванной. Еще лучше – на природе. Единственное безопасное место для разговора или любви – свежевспаханное поле, хотя его не так легко отыскать.
– Да уж, – соглашается Петворт.
– Есть много способов вас подловить, – говорит дама, – но, главное, избегайте незаконных валютных операций. Все будут предлагать вам местные деньги за фунты, однако это государственное преступление, за которое вы можете попасть в тюрьму на несколько лет. И не пытайтесь вывезти из страны бумаги или документы, какие бы трогательные истории вам ни рассказывали – это еще один их любимый конек. Ни на йоту не отклоняйтесь от темы лекции, заявленной в программе, не комментируйте внутреннюю политику и вообще о политике не говорите.
– В лингвистике не так много политического, – вставляет Петворт.
– Думаю, поэтому вас и пригласили, – говорит седовласая дама. – Однако вы даже не представляете, сколько всего имеет отношение к политике. Если вас всё-таки заберут в ХОГПо, постарайтесь ничего не есть. Почему-то они особенно любят шоколад с наркотиком и отравленные сигареты. Разумеется, всё это просто разумные предосторожности, скорее всего с вами ничего такого не случится. Разве что они захотят кого-нибудь на кого-нибудь обменять или в таком духе.
– Ясно, – говорит Петворт. – Я, наверное, выпью еще кофе.
– Простите, что не могу угостить вас ленчем, – произносит дама. – Тут за углом чудесный индонезийский ресторанчик, но вы же знаете, нам, как и всем, урезали бюджет. Джорджина, доктор Петворт просит еще кофе. Вы что, постриглись, голубушка? Вам очень к лицу.
– Спасибо, – отвечает Джорджина. – Как в первый раз?
– Черный, пожалуйста, – говорит Петворт.
– Отлично. – Дама с улыбкой захлопывает папку. – Уверена, вы замечательно съездите. Я там работала, мне очень понравилось. Красивейший город, старые дома, парки, цветы и Цыганская музыка. В свободное время вы вполне можете отпустить гида и погулять. Кстати, рекомендую посмотреть собор. Он на окраине города, но иконы потрясающие, и я всегда говорю: церковь – такое место, где трудно угодить в серьезную передрягу. Очень хороши изделия местных ремесел, хотя не все разрешены к вывозу из страны. Советую поискать ручную вышивку. Вашей жене – вы ведь женаты? – непременно понравится. Покупайте много, всё равно вам не разрешат вывезти деньги. А вот и Джорджина с кофе. Кстати, возьмите буклетик, может, пригодится. Он составлен не специально для ученых, но в нем много мудрых наблюдений и полезных сведений. Ну, знаете, про напряжение и всё такое.
– Спасибо. – Петворт берет кофе и «Краткие советы британским бизнесменам».
– На случай, если с вами произойдут неприятности, – продолжает седовласая дама, – мы телексом известили о вашем приезде британское посольство. Разумеется, посольство маленькое, Слака – отнюдь не центр мира, однако второй секретарь, Стедимен, занимается ДТП и немного культурой. Если что, он поможет, чем сумеет. Я запишу адрес на ваших бумагах, а телефон посольства, наверное, можно найти на месте в телефонной книге. Если вам ее дадут. Да, замечательный город, приятно вспомнить. Только плохо, что разговаривать нельзя. Я когда вернулась, то говорила и говорила, двадцать дней кряду. И ела шоколад. Экономика там слабая, трудно купить сладкое.
День на редкость пасмурный, в кабинете царит полумрак. За окном льет дождь, на сердце у Петворта тоже не радостно. Он знает и читал истории о границах и КПП, шпионах и тюрьмах, избиениях и предательствах, которыми мы забавляемся в этом мрачном мире. Возможно, будь он посильнее характером, то сейчас попросил бы избавить его от такой истории. Однако Петворт знает, что на самом деле его ждет всего лишь версия старой и знакомой истории, с главной темой и мелкими вариациями. Он пьет кофе, дама выпускает дым.
– Да, думаю, это всё, – говорит она. – Главное – здравый смысл. Не меняйте валюту, не спите с мальчиками, не высказывайтесь о политике, не ведите личных разговоров в спальнях или в общественных местах, не вывозите документов, завешивайте зеркало полотенцем. И осторожнее с женщинами. Думаю, вы поняли.
– Да, – отвечает Петворт. – Остерегаться всего чужеродного.
– Вот именно, – говорит дама. – И еще одно. Мы попросим вас по возвращении составить короткий отчет. Чисто по научной стороне, состояние университетов и всё такое. Разумеется, там ничего не записывайте, держите всё в голове, набросаете, когда приедете в… Бредфорд, если не ошибаюсь?
– Бредфорд, – кивает Петворт.
– Хорошо. – Дама встает и ведет его к двери полутемного кабинета. – Желаю приятно провести время. И дайте нам знать, когда вернетесь благополучно.
– Хорошо, – отвечает Петворт. – Если вернусь.
– Конечно, вернетесь, – произносит дама. – Незабываемые впечатления. Джорджина, наш гость уходит.
– До свидания, – говорит секретарша, забирая со стола папку. – Простите за кофе.
С лицом несколько серым, под стать погоде за окном, Петворт в мокром плаще выходит из темного кабинета и шагает по коридору к лифту. Кабина открыта, на дальней стене табличка предупреждает, что вместимость лифта не более шести человек. Десять смеющихся японцев с синими дорожными сумками через плечо и фотоаппаратами на груди энергично машут, чтобы он заходил. Петворт входит в кабину, японцы принимаются жать на все кнопки разом, лифт взмывает вверх, ухает вниз, потом останавливается на всех этажах, пока не добирается до первого. Петворт, сжимая «Краткие советы британским бизнесменам», выходит на празднично украшенную, мокрую Дэвис-стрит и мимо газетчика, рекламирующего забастовку в мертвый политический сезон, идет забрать визу, билеты, подумать о будущем. И вот в результате всех этих действий или бездействия он стоит теперь в пыльном зале аэропорта «Слака», прислонясь к колонне у двери с надписью «НОЙ ВА», в толпе, а часы на стене отщелкивают время.
Да, время идет: тридцать минут, как он вышел в зал, тридцать минут, как ничего не происходит. На портфеле у его ног по-прежнему висит бордово-малиновая бирка, стерильный знак, незначащее значение; толпа колышется, лица возникают и пропадают. Остальные пассажиры рейса 155, мужчины в костюмах и старушки, давно прошли в дверь с надписью «НОЙ ВА», их давно обняли и расцеловали, одарили цветами и смехом, вывели из толпы, на улицу, в жизнь. Только с Петвортом ничего подобного не происходит: ни один встречающий его не встречает, ни один сопровождающий не сопровождает. Снаружи, за пыльным стеклом, красное солнце клонится к западу, голубые автобусы почти все уехали; в наступивших сумерках золотая луковка из золотой становится черной. Лицо Петворта тоже больше не сияет; уверенность, с которой он вошел в зал, потухла, сменившись сомнением и даже некоторым страхом. Всё, конечно, уладится, за этим делом стоит организация. Если машинистка, печатавшая письмо на ломаном английском, не ошиблась, если даты верны, а слакский календарь совпадает с британским, и если те, к кому он едет, ничего не перепутали, то сейчас он переходит с попечения Дэвис-стрит на попечение Сталинградсимуту, из закрытой папки Британского Совета в открытую папку Минъстрата культури комитетьиіі.
С другой стороны, что-то могло сбиться. Кто-то мог решить, что рейс отменили из-за забастовки в Хитроу; кроме того, самолет приземлился с двухчасовым опозданием, и еще час заняли таможенные процедуры. Более того, если хорошенько подумать – а Петворт уже успел хорошенько подумать, – в слепо отпечатанном письме не сказано, где, как и кто должен его встретить. Поводов для недоразумений много, а недоразумения случаются, даже когда поездку организует Британский Совет.
Часы тикают, он здесь уже сорок минут, вокруг – пыль, гам, толпа. Аэропорты по всему миру примерно одинаковы, когда, как это обычно бывает, проходишь через них быстрым шагом. Однако чем больше времени там проводишь, тем заметнее различия. Так, в аэропорту Амстердама есть магазинчик бриллиантовых украшений, во Франкфурте – секс-шоп доктора Мюллера: и там, и там можно в последнюю минуту купить подарок для любимой. Другие аэропорты тоже предлагают бесчисленное множество развлечений: бары и банки, радио– и спортмагазины, кабинки для чистки обуви, заведения быстрого питания, сувенирные и книжные прилавки. По сравнению с ними аэропорт «Слака» – сама простота. Услуги минимальны. В одном конце, под часами, отщелкивающими время, расположился киоск под вывеской «Литті». Там выставлены ручки, несколько открыток и газета «Пьртьііі Популятііі». В центре стойка, за которой, под табличкой «КОСМОПЛОТ», девушка в синей форме заполняет какую-то ведомость. В дальнем конце еще одна стойка – над ней красуются табличка «АВИС» и плакатик с надписью по-английски: «Мы стараемся сильнее», но там никого нет.
Больше ничего. Нет, например, телефона-автомата, из которого Петворт, будь у него деньги, мог бы позвонить в Минъстрати культури комитетьиіі на Сталинградсимуту и сообщить о своем приезде. Впрочем, проку от этого всё равно скорее всего не было бы: как сообщают «Краткие советы британским бизнесменам», банки, учреждения и государственные торговые предприятия закрыты по субботам и воскресеньям, а сегодня именно такой день. Деньги поменять негде – не видно ни банка, ни государственного обменного пункта; впрочем, сегодня воскресенье, и они тоже наверняка не работают. Без денег нельзя доехать на автобусе до представительства «Космоплота» в городе (регистрация не производится, но не исключено, что именно там дожидается встречающее лицо) или на такси до Сталинградсимуту, где, возможно, удалось бы найти вахтера, который, возможно, разыскал бы встречающего, или уж, на худой конец, посидеть на ступеньках. Нет окошка с надписью «Информация» или хотя бы «Справки». Другой человек уже давно бы что-нибудь сделал: разозлился, предпринял шаги, обменял бы обратный билет и сегодня же улетел в Лондон (если сегодня есть рейс) или даже прошел бы назад через дверь с табличкой «НОЙ ВА» и попросил о помощи. Однако Петворт, человек по-своему упорный, знает, какая история ему уготована, и готов ждать; не захватывающий роман о границах и КПП, шпионах и тюрьмах, избиениях и предательствах, а простая, в меру его талантов, повесть о маленьких отелях и больших аудиториях, о гостиных, где седые профессора говорят о непонятных реформах образования, которые и понимать-то незачем, поскольку через год всё снова переменится, а умненькие аспирантки обсуждают свои скучнейшие диссертации, и где на вечеринке сам Петворт, с бокалом в руке, может весело болтать на взаимно интересные темы: про закон бутерброда и золотое правило, про синицу в руках и камень за пазухой – короче, повесть обыденной жизни.
Поэтому он ждет уже пятьдесят минут, не видя впереди ни встречающего, ни принимающего, ни денег, ни города, ни гостиницы, ни еды, ни постели, ни лекций, ни профессоров, ни, в каком-то смысле, будущего. Из двери с надписью «НОЙ ВА» выплескивается новый поток пассажиров: мужчины в темных парадных костюмах, женщины в темных парадных платьях, семьи по шесть-семь человек и целая футбольная команда в синих фуфайках. Петворт оборачивается взглянуть на них, а когда поворачивается назад, то видит перед собой маленького небритого человека в грязных черных штанах с подтяжками навыпуск, серой рубашке и джинсовой кепке. Человек криво улыбается и с легким поклоном говорит: «Лев Ак». Петворту кажется, что Лев Ак – странный посланец, но вестники являются в разных обличиях, и это – пролетарская страна.
– Петворт, – говорит Петворт, протягивая руку. Человек вместо рукопожатия мотает головой.
– В Слаку едем? Левак, частный такси. Беру долер, инглиш фунт, очень хороший курс.
– Ясно, – говорит Петворт. Искушение велико: вот он, способ выжить.
– Хотите частный квартир? – спрашивает человек. – Очень дешево, долер всего, фунт.
Искушение растет, но валютные спекуляции – сурово караемое государственное преступление.
– Нет, спасибо, – отвечает Петворт, не двигаясь с места.
– О'кей. – Человек, словно по волшебству, растворяется в толпе. Надежда поманила и растаяла. Петворт огорченно прислоняется к деревянной колонне и смотрит на часы: за то время, что он здесь, они отщелкали уже час.
Видимо, сел еще один самолет, потому что толпа волнуется и напирает. Петворт стоит расставив ноги, чтобы уберечь багаж.
Внезапно в толпе, на некотором расстоянии, образуется просвет – там стоит дама и вопросительно ему улыбается. Дама не слишком молода, на ней длинное черное пальто с искусственным меховым воротником. Петворт слабо улыбается в ответ; дама поправляет прическу, похожую на большой белокурый парик. Она тоже не похожа на посланца, которого Петворт ждет, но вестники являются в странных обличиях, и это другая страна, с другой идеологией. Он поднимает бровь. Дама, улыбаясь чуть шире, устремляется к нему через толпу и при этом распахивает пальто. На ней черное платье с очень глубоким декольте, из которого вываливается пышный бюст. Петворт смотрит ошалело; дама, протискиваясь через толпу, вытягивает губы трубочкой, изображая поцелуй. Петворт уже заподозрил, что это искушение иного рода: проституток в крупных гостиницах и ночных клубах следует избегать любой ценой. Дама подходит и повисает у него на локте: она сильно надушена.
– Чака, чака? – говорит дама.
– Простите, это ошибка, – отвечает Петворт, пытаясь вырвать руку. – Я думал, вы…
– Чука, чака, на? – спрашивает дама. – За долер, очень Дешево?
– На, на, – твердо отвечает Петворт. Не за таким обменом он сюда летел.
– Ах, – издает дама «немое а». – Большая приятность.
– Не сомневаюсь, – отвечает Петворт, высвободив наконец руку, – но я официальный гость.
Дама пропадает в толпе.
Петворт, измученный всеми этими искушениями, снова прислоняется к колонне. Он устал от ложных вестников, ему нужен истинный. Когда он поднимает глаза, то видит, что вестник, кажется, всё-таки пришел. Перед ним, вежливо улыбаясь, стоит куда более правдоподобный посланец: немолодой мужчина с благородной проседью, интеллигентным лицом, в плаще, накинутом поверх аккуратного костюма с каким-то знаком отличия в петлице.
– Федер, – говорит человек, глядя на Петворта.
– Петворт, – говорит Петворт.
– Пожалуйста, Федер, – просит человек.
– Из Минъстратн культури? – спрашивает Петворт.
– А, Минъстратп культури комитетьиіі? – говорит человек. – Нет, нет. Feder? Plum Перо (нем., фр.).

?
– Не понимаю, – отвечает Петворт.
– Ах. – Человек поднимает палец и начинает писать в воздухе.
– А, вы хотите передать мне записку? – спрашивает Петворт.
– На, на, не записка, – говорит человек, продолжая писать в воздухе.
– Письмо? – предполагает Петворт.
– На, – мотает головой человек.
– Книгу? – говорит Петворт. – Роман, повесть?
– На, на, – ободряюще произносит человек.
– Поэму, пьесу, новеллу? – говорит Петворт.
– Как вы писать? – спрашивает человек. – Fьr Schriften? Чтобы писать? (нем., искаж.)


– Карандаш, кисточка, – говорит Петворт.
– На, stylo ручка (фр.).

, – поправляет человек.
– Что, ручка? – спрашивает Петворт.
– Та, та, – обрадованно кивает человек.
– Ручка. Пожалуйста, ручка.
– Ja, ja. – Петворт, в восторге от ученого контакта, лезет в карман и достает серебряную паркеровскую ручку, верную спутницу в путешествиях, соавторшу почти всех его лекций.
– А, та. – Человек с благодарностью принимает ручку. – Английский очень трудно. Я не совсем говорить. Слибоб. На ваш язык, сенк ю.
Он улыбается, кланяется и устремляется в толпу вместе с серебряной ручкой. Мгновение Петворт пребывает в эйфории от ученого контакта, потом с криком: «Эй, ручку отдайте!» – бросает вслед за плащом, который довольно резво исчезает за стойкой с надписью «КОСМОПЛОТ».
Очевидно, сел еще самолет: новый поток пассажиров (мужчины в галстуках, старухи, целый оркестр с инструментами в футлярах) хлынул из двери с надписью «НОЙ ВА» наперерез Петворту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40