Кристина безучастно слушала его целый час. Когда же он устал и слезы его иссякли, она обратилась к отцу Ле Белю, который испуганно перебирал четки в дальнем углу.
– Отец мой, – сказала она спокойно, – вы – свидетель, что я дала этому предателю время и возможность оправдать себя, что я терпеливо и не прерывая выслушала его. Теперь я отдаю его вам… Ваша задача состоит в том, чтобы подготовить его к смерти.
Стон вырвался из уст Мональдески. Сентинелли попытался разжать его руку, вцепившуюся в платье королевы.
– Мадам, – умолял священник Ле Бель, – подумайте о милосердии…
– Я не могу простить, отец мой. Он выдал мои королевские тайны и мои женские слабости. Этот человек однажды снискал мое доверие и мою любовь. Теперь он получил ответ. И если он скулит в эти минуты, то не от угрызений совести, а от страха перед смертью.
Затем она обратилась к своему любовнику, который, наконец, отпустил ее платье.
– Прощайте, маркиз… подумайте о своей душе. Вы должны умереть.
Крик, который издал несчастный, когда она удалилась, отозвался эхом в конце галереи как смертельный вопль. Но Кристина не остановилась и, казалось, ничего не слышала. Быстрыми шагами она подошла к двери, закрыла ее за собой и заперлась у себя в спальне.
Минуты шли. Кристина прислонила лоб к оконному стеклу, чтобы остудить его. Она смотрела на сырой, туманный парк, в котором уже стемнело. Из галереи не доносилось ни звука.
Вдруг тихо постучали в дверь.
– Войдите, – сказала она.
То был отец Ле Бель. Его морщинистое лицо было невероятно бледным, руки тряслись.
– Вы желаете мне сообщить то, что он сказал на исповеди? – спросила королева.
Со слезами на глазах старый монах бросился перед ней на колени и взмолился:
– Я пришел к вам еще раз, чтобы тронуть ваше сердце, мадам. Помилуйте этого несчастного. Он плачет, стонет, катается по земле, зовет вас… При виде его отчаяния сердце разрывается на части.
– Встаньте, отец, – сказала нетерпеливо Кристина. – Я не желаю слышать ваших просьб. Многие мужчины, которые совершили вдвое меньше преступлений, чем он, были колесованы.
– Ваше сердце и ваша гордость уязвлены, ваше величество, я понимаю это, но заклинаю вас, проявите милосердие. Я заклинаю вас страданиями и ранами Господа нашего, Иисуса Христа.
Королева встряхнула своими кудрями, но ни один мускул не дрогнул на ее лице.
– Я не могу… – прошептала она. Монах поднялся с колен.
– Подумайте о том, ваше величество, что место, где вы хотите пролить кровь, – это дом короля Франции. Что подумает король, если узнает? Вы не боитесь серьезно расстроить его?
Королева ответила с достоинством, но кровь прилила к ее щекам.
– Мне все еще принадлежит право вершить правосудие над всеми, кто служит мне, когда я захочу и где захочу. Я не пленница короля Франции, а его гостья. Я вольна в своих поступках, пока они не затрагивают его корону.
– Тогда отдайте его на суд короля. Так вы законным образом сохраните свои права.
– Мой слуга не подчиняется французскому правосудию. Он принадлежит мне, я выношу ему приговор и караю его. Идите назад в галерею, отец мой, и исполняйте свой священный долг, если вы не хотите, чтобы бедняга умер без покаяния.
Она отвернулась от него. Подобное прощание священник не мог истолковать неверно. Он с глубоким вздохом вышел, а Кристина вновь повернулась к окну.
Опять шли минуты. Вскоре после ухода священника многократное эхо повторило вопль, раздавшийся из галереи. Вероятно, он прозвучал в тот момент, когда приговоренный убедился, что его заступник не добился успеха.
И снова воцарилась тишина. Долго ли еще она продлится? Когда же, наконец, откроется дверь, и ей сообщат, что все кончено?
Наконец, в дверь постучали, на этот раз очень энергично. Сердце королевы забилось сильнее, а руки на мгновение свело судорогой.
Это был Сентинелли, в руке его был меч. Но крови на клинке не было.
– Чего ты хочешь? – резко спросила Кристина. – Все кончено?
Он отрицательно покачал головой. Еще нет… глаза королевы вопросительно остановились на испуганном лице исполнителя ее приговора. Сентинелли тоже молод… и красив. Не так, как Мональдески, но все же…
– Мадам, – произнес он сдавленным голосом, – я тоже пришел к вам… Не могли бы вы пощадить его?
– Как?…Ты тоже? И ты, Сентинелли, ты, который раскрыл заговор, ты просишь за него? Ты, который его ненавидит?
– Да, я ненавижу его. Но то, что вы требуете от меня… Это ужасно, мадам. Он плачет, он лежит у моих ног… Разве я могу убить человека, который стоит передо мной на коленях?
– Каждый человек должен встать на колени, когда меч правосудия отсекает ему голову.
– Но я не палач! И этот человек однажды родился в той же стране, что и я…
– Слишком поздно вспоминать об этом, Сентинелли, – непреклонно промолвила королева. – Если ты не можешь его казнить, я позову другого, но ты немедленно будешь исключен из числа моих слуг.
Некоторое время царила тишина. Затем Сентинелли склонил голову, повернулся и пошел к двери.
– Вы знаете, что я подчинюсь вам, – прошептал он. – Но как я его убью? Он не хочет признавать свою вину, и всякий раз, когда я поднимаю свой меч, он умоляет: «еще мгновение… я еще не все сказал» и затем все начинается заново – слезы… признания…
Черные глаза королевы горели презрением.
– Он – трус! – воскликнула она. – Он невероятный трус! Он должен умереть, слышишь ты, и как можно скорее!
Когда дверь за итальянцем закрылась, она опустилась с влажным лбом и бешено бьющимся сердцем в кресло.
Сцена в галерее была отвратительна. Мональдески лежал у ног отца Ле Беля, который сам с трудом сдерживал себя. Осужденный превратился в комок страданий. Он выл, стонал, его залитое слезами лицо было неузнаваемо.
– Ты уже исповедался во всем, – крикнул Сентинелли, появляясь в дверях. – У меня нет больше права давать тебе отсрочку. Вставай!
И он бросился с обнаженным мечом на несчастного. Тот смотрел на него широко открытыми от ужаса глазами и прижимался к стене, как будто хотел вдавиться в нее.
– Еще… еще мгно… – запинался он.
Но Сентинелли больше не слушал. Охваченный жаждой убийства и желанием поскорее избавиться от всего этого, он метил в сердце, но осторожный Ринальдо носил под одеждой кольчугу, о которую клинок заскрежетал как об стекло. Сентинелли выхватил кинжал и ударил его в лицо.
– Отец мой… отец Ле Бель, – взвыл Мональдески, истекая кровью.
– Ко мне! – позвал Сентинелли стражников.
Оба стражника подскочили, вытаскивая на ходу кинжалы. Потрясенный до глубины души, отец Ле Бель упал на колени и бормотал, запинаясь, погребальные молитвы.
Лицо осужденного потеряло всякое человеческое выражение, но он продолжал выть, ибо ни один из ударов кинжалом не был смертельным.
В своей спальне Кристина прижала ладони к ушам, дабы не слышать этого звериного крика. Но он все равно проникал в ее мозг. Обезумев, она побежала к капеллану, который опустился на колени в приемной и, побледнев как полотно, прислушивался к крикам.
– Пойдите, скажите им, что они должны его прикончить! – крикнула она. – Он должен умереть, он должен, наконец, умереть! Пусть он замолчит!
Капеллан побежал в галерею, но вернулся в ужасе перед окровавленным призраком, который полз ему навстречу и еще нашел силы спросить.
– Она?.. Пощада?..
– Моли Господа о пощаде, – прошептал капеллан, который от слабости должен был прислониться к стене.
Полумертвец хотел сказать еще что-то, быть может, прошептать последнюю молитву, но Сентинелли оказался быстрее. Эта бойня должна была прекратиться. Он бросился всем своим телом на свою жертву и перерезал ей горло. Мональдески, захлебнувшись собственной кровью, покатился по земле и… затих навеки.
Когда вскоре после этого несколько слуг унесли окровавленное тело на носилках, а остальные пытались отмыть водой мраморные плиты от крови, отец Ле Бель направился во главе печальной группы людей к покоям королевы, которая ожидала их на пороге.
Священник взглянул на нее покрасневшими глазами.
– Все же, – прошептал он, – вы любили его. Она посмотрела на него пустым взглядом.
– Только теперь я могу его полюбить… смерть все искупает.
Тело Ринальдо Мональдески, который коварно предал свою королеву и дорого за это заплатил, покоится под погребальной плитой в маленькой церкви в Авене. Эту плиту можно увидеть и сегодня.
Поступок Кристины вызвал во Франции всеобщее возмущение. Она недолго оставалась там. Неохотно Мазарини предложил ей свой римский дворец и дальнейшую поддержку. Так он удалил ее из Фонтенбло и от могилы возлюбленного, по которому она регулярно заказывала службу в церкви.
Как же она затем жила в вечном городе? Мнения на этот счет разделяются, но многие говорят о ее странной привязанности к кардиналу Аззолино. Но скорее всего, она так и не забыла своего зверски убитого любимого. Во всяком случае, в ее жизни больше не было скандалов. Она занималась наукой, философией и религией. Она похоронена в церкви Петра, неподалеку от знаменитой Pieta Микельанджело. Набожная Матильда и Кристина Шведская были единственными женщинами, которые из любви сделались убийцами.
ПЛЕННАЯ КОРОЛЕВА
КАРОЛИНА-МАТИЛЬДА ДАТСКАЯ
Тихо открылась дверь, и король просунул голову.
– Как королева? – прошептал он.
Фрау фон Плессен бросила озабоченный взгляд на постель, где спала Каролина-Матильда, и затем, подобрав полы платья, сделала учтивый книксен.
– Боюсь, не лучше, сир. Жар не спал.
Король открыл дверь настежь и вошел на цыпочках. В своем голубом, вышитом серебром бархатном наряде с белым шелковым жилетом по последней версальской моде он выглядел очень изящным и элегантным. За ним следовал тридцатилетний мужчина на голову выше короля, его светлые ненапудренные волосы были просто перевязаны черной лентой. Оба приблизились к большой кровати по трем устланным ковром ступеням. Осторожно, двумя пальцами, король отвел в сторону полог.
В полусвете ночника на горе подушек покоилась молодая светловолосая женщина. Лицо у нее было красное, и прерывистое дыхание едва вздымало грудь. Король обратился к своему спутнику:
– Подойдите поближе, доктор Струензее, посмотрите на королеву. Ее состояние действительно внушает мне опасения.
Но доктор не двинулся с места.
– Напоминаю вашему величеству, что королева меня терпеть не может. Мне кажется неуместным будить ее и осматривать.
Христиан VII нетерпеливо топнул ногой.
– Сейчас не место подобным капризам, ей слишком плохо. Если вы вылечите королеву, она будет вам только благодарна и откажется от необоснованных предубеждений. Итак, господин мой, я желаю, чтобы вы занялись королевой.
Струензее молча поклонился. Он приблизился к своей высокопоставленной пациентке, взял ее руку, которая бессильно покоилась на простыне, нащупал пульс и испытующе посмотрел на красивое, раскрасневшееся от жара лицо. Он заметил, что королева беспрерывно шевелит пересохшими губами, и нахмурил лоб.
– Она бредит. – Доктор повернулся к фрау фон Плессен. – Позовите, пожалуйста, горничную.
Камеристка королевы, которая была и ее лучшей подругой, вышла из комнаты и вернулась вместе с горничной, которойдоктор дал указания. Пока та их усердно исполняла, он подошел к молодому королю.
– Успокойтесь, сир. Я полагаю, что королева выздоровеет, но она должна полностью довериться мне. Я буду лично ухаживать за ней и покину свой пост, только когда она будет здорова.
Христиан с благодарностью сжал руку Струензее.
– Я совершенно доверяю вам, друг мой. Я доверяю только вам, вы же знаете это. Было бы хорошо, если бы королева разделяла мое доверие.
Затем король удалился так же бесшумно, как и появился, и оставил Струензее у постели Каролины-Матильды.
Снаружи зимняя ночь окутывала красные стены и покрытые снегом крыши замка Фредериксборг. Издалека доносилась перекличка стражников у ворот. Во всех церквах Дании молились за выздоровление королевы.
Погруженный в размышления, Струензее безмолвно стоял перед ложем королевы и смотрел на нее.
В жару и бреду королева переживала сцены из далекого и недавнего прошлого, которые без определенной последовательности то появлялись, то исчезали. Плескалась серая, грязная вода пролива Эунд, по которому она два с половиной года назад приплыла на королевском фрегате из своей родной Британии, как невеста герцога. Затем появились зеленые газоны Хэмптон Корт и желтоватый туман Темзы. Возникло серьезное лицо ее брата, Георга III… Оно сменилось лицом мужа, Христиана, каким она увидела его в день прибытия в замке Роскильда. Он был одет в белый, украшенный золотом наряд и поцеловал ее при первой встрече. Кто бы мог тогда подумать, что этот улыбающийся герцог с красивыми, немного беспокойными глазами, уже носил в себе ростки безумия!
Другая картина, возникшая в воспаленном мозгу и заставившая застонать больную: жестокое лицо последней жены отца Христиана, королевы-матери Юлии-Марии. Суровая, надменная женщина, которая немедленно превратилась во врага Каролины-Матильды. У Юлии-Марии был сын, для которого она требовала датский престол… но затем все эти лица поблекли и подернулись дымкой.
В какой-то момент просветления Каролина-Матильда увидела склонившееся над ней серьезное лицо с характерными чертами и светлыми, не напудренными волосами. Она сделала движение, чтобы оттолкнуть его… Струензее! Этот интриган, который в сопровождении помилованного ссыльного Отто фон Рантцау-Ашельберга прибыл из Альтоны…
Доктор старательно добивался и добился доверия Христиана. Когда он сопровождал короля в поездке по Франции, Голландии и Германии, то в качестве переводчика сделался незаменимым спутником и приятелем слабого монарха. Он был ревностным приверженцем тех преобразований, которые происходили во Франции, где близился к концу век Людовика XV. Доктор заразил ими колеблющегося, нерешительного короля, и оба отныне мечтали о реформах, свободе и улучшении человеческой жизни… Воистину, неуместные идеи для короля!
Христиан сильно переменился в этой поездке, Каролина-Матильда едва узнала его. До отъезда он относился к королеве с пренебрежением, что не изменилось даже после рождения принца-наследника. По возвращении он сделался страстным влюбленным.
В глубине души юная королева была убеждена, что Струензее предается занятиям черной магии и состоит в связи с самим дьяволом. Быть может, поэтому она так ненавидела его, испытывала страх в его присутствии, и в то же время какой-то магнетизм приковывал к нему ее взор.
…Сквозь свои бредовые фантазии Каролина-Матильда почувствовала, что на лбу ее лежит прохладная ладонь. Она попыталась открыть глаза, и вновь ненавистное лицо склонилось над ней. Она хотела прогнать видение, но оно не исчезало, и она поняла, что это лицо – не фантом. С трудом она выдавила из себя:
– Кто… вам позволил?.. Уйдите!
Его взгляд был властный и почтительный одновременно.
– Король приказал мне. Простите меня. Я буду повиноваться вам, мадам, когда вы будете вновь здоровы.
Губы Каролины-Матильды зашевелились, но она не издала ни звука. Напряжение утомило ее. Она вновь закрыла глаза и даже не почувствовала, как Струензее брал кровь из ее руки.
После восьми дней тщательного ухода, во время которых доктор лишь изредка покидал королеву, чтобы отдохнуть, вверив ее заботам фрау фон Плессен, Каролина-Матильда встала, наконец, на путь выздоровления… и не могла не быть благодарна врачу.
– Я обязана вам жизнью, – промолвила она и протянула руку для поцелуя. – Я никогда этого не забуду.
Тон ее был холоден, а рука, к которой Струензее едва прикоснулся, была протянута небрежно. Но молодой врач был счастлив, как будто одержал великую победу. До этого времени Каролина-Матильда, казалось, даже не замечала его. Когда он приветствовал ее, она отворачивалась. Он очень страдал от этого, но тщательно скрывал свои чувства, прекрасно владея собой. Он был слишком умен, чтобы не видеть пропасть, разделявшую королеву Дании и пасторского сына из Галле. Поскольку его любовь была безнадежна, он пытался не признавать ее перед самим собой.
Христиан VII был счастлив. Его жена поправлялась, и он вновь мог наслаждаться безоблачным существованием с любимой женой и незаменимым другом, в котором чувствовал силу, дополнявшую его вялый характер.
– Когда вы совсем поправитесь, мадам, – сказал он, целуя руку жене, – тогда мы совершим путешествие в нашу любимую Голштинию, которое так долго мы ждали.
– Как будет угодно вашему величеству.
– Но вы должны сперва совершенно выздороветь. Само собой разумеется, что Струензее поедет с нами. Он будет следить за нашим здоровьем.
Глаза королевы на какое-то мгновение остановились на докторе. Она не могла разгадать, что скрывалось за его взглядом.
* * *
Весь долгий день королевская свита провела на свежем воздухе, проезжая через густые голштинские леса, мимо сверкающих озер и украшенных цветами деревень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36