порча инструментов; барабанный стук по корням, страшное рычание Водяной Матушки вместе с воющим хором ее почитателей — таковы, в общем, были эти детские выдумки, которые мы использовали. Ловкий, как макака, Бонне забирался с помощью лиан на верхушку громадного сухого панакоко, стоявшего на краю поляны. Хорошо замаскировавшись среди паразитарных растений, он тарабанил что есть мочи по звонкому стволу мертвого великана.
Но однажды вечером директор, человек не робкого десятка, занял под деревом пост и чуть не ослепил на один глаз «Водяную Матушку». Тогда мы решили нанести сокрушительный удар. Тем более что время подгоняло — путешественники прибывали из Европы с чудесной техникой для промышленной добычи золота. Мы подложили мощный заряд под каменистую гряду, образовывавшую водораздел между золотым прииском и бассейном соседней реки. Взрыв породил наводнение, которое, однако, не принесло нам никакой пользы. Воистину дела шли из рук вон плохо, и от насильственных действий мы вынуждены были на время отказаться.
Я располагал иными средствами, вы могли в этом убедиться. Мне пришло на ум воспользоваться своими актерскими талантами, чтобы легко и не подвергая себя опасности завладеть вашими богатствами. Я предусмотрительно захватил с собой из Европы немалое количество разных костюмов, в которые переодевался от случая к случаю, и верил, что мой план удастся, а неудачи отступят. Признайтесь, что мои перевоплощения в офицера с его дотошностью и в миссионера-утешителя заслуживают высокой оценки. Но этот болван англичанин все испортил. Отдаю должное вашей бдительности и сноровке, однако и судьба к вам была благосклонной, это неоспоримо. Тем лучше для вас. Значит, я «работал» впустую, и наши «военные хитрости» оказались разоблаченными… Но смерть англичанина…
— Как, — вскричал Робен, — вы убили этого бедняка?!
— Нет, нет, это не убийство! Он умер от солнечного удара. Его смерть внушила мне новую идею. У меня было время изучить этого оригинала. Вы его видели мало, и то лишь в фантастическом «костюме», изготовленном мною. Зная, что двух его дочерей нет на прииске, я решил сыграть роль этого типа, внедриться в вашу семью и… сделать на это последнюю ставку. Игра ва-банк!
Судьба распорядилась иначе. Вы родились под счастливой звездой. Это был крах всех надежд. Панаолин с какого-то времени перестал доверять нам, его подозрения укрепляла цепь наших неудач. Старый негодяй, сознавая свое неизбежное поражение, решил покончить со всем одним махом, истребив и себя самого. Его люди схватили нас, привязали к дереву… Дальнейшее вам известно.
Охваченный приступом горячки, несчастный захрипел. Он снова поддержал алкоголем слабеющее возбуждение и продолжал:
— Месье, я кончил… Силы быстро уходят, мне сдается, что пламя сжигает внутренности. Через несколько минут я умру… и это к лучшему… Я рассказал вам о себе, чтобы вы поняли: я не какая-нибудь заурядность… Простое авторское самолюбие…
Видите ли, я — мятежник новой волны… Меня победили, но я не раскаиваюсь… как в романах, где обезоруженный бандит приходит к назидательному финалу… становится честным парнем…
Ну, все равно… Вы — сильные люди… Вы побороли Панаолина, старого гвианского демона… Он был символом этой земли, некогда проклятой, теперь преображенной вашей энергией…
Добродетель свершила то, на что напрасно замахивался порок… А ведь я был человеком умным и сильным… Неужели честь сегодня большего стоит, чем преступление?..
— И вы еще сомневаетесь в этом, в такую минуту! — В голосе Робена звучало неподдельное волнение. — Вы сомневаетесь, когда я заявляю вам о прощении — от своего имени и от имени тех, кто чуть не стал вашими жертвами!
Умирающий устремил на инженера пронзительный взгляд, который понемногу туманился… Две слезинки набежали ему на глаза… Он тяжко дышал, грудь вздымалась с трудом и неровно. Голосом, потерявшим свой саркастический тон, он прошептал:
— Вы правы… месье… Я гнусен… как преступление… Вы велики… как добродетель… Спасибо вам… вы заставили отверженного… пролить первые слезы раскаяния!
Эпилог
Гвианские робинзоны сдержали слово. Попрощавшись с метрополией и не имея никаких намерений возвратиться туда, они, следуя примеру англичан, создали свою страну на колониальной почве. Они жили исключительно ради новой родины, посвящая все силы ума и таланта ее развитию, упорным трудом добиваясь чудесного расцвета своего уголка полуденной земли.
Вот уже больше двадцати лет их девизом служат слова: «Родина и труд». Неудивительно, что нынешнее положение робинзонов можно определить одним-единственным словом: «Счастье».
У Робена и его героических друзей здоровая и радостная старость. Гвиана остается такой же гостеприимной, как бы ни пытались спорить с этим ее недоброжелатели и хулители.
Старший сын Анри, покинувший Европу в десятилетнем возрасте, не испытывает желания совершить туда даже увеселительную поездку. Его брат Шарль полагает, что годичное пребывание во Франции вполне удовлетворило его любознательность. У обоих робинзонов есть и более веские причины оставаться на берегах Марони. Анри недавно обвенчался с мисс Люси в мэрии Сен-Лорана. В тот же самый день состоялось обручение Шарля и мисс Мери. Обе молодые женщины, умом и сердцем ставшие экваториальными француженками, не желали больше расставаться со своей приемной матерью. И где же найдется лучшее место для семейной идиллии, чем эта солнечная страна, с ее ослепительными цветами, вечнозелеными долинами, несравненным простором!
Эжен и Эдмон решили, что необходимым дополнением к их колониальному образованию стало бы, как у Шарля, путешествие в Европу. На «Сальвадоре», принадлежавшем трансатлантической компании, с ними вместе отправился в путь Дю Валлон, которого тоже охватило желание побродяжничать несколько месяцев. Впрочем, и новые потребности золотого прииска делали очень полезной эту поездку.
Радость совершенно вскружила голову Никола. Бравый робинзон тоже соединил свою судьбу с красивой женщиной. Он взял себе в жены сестру главного механика, очаровательную креолку с Мартиники, чей ум и доброта соперничали с ее природной грацией.
Бывший каторжник Гонде, всегда приветливый и прямодушный, повел скромный образ жизни и безукоризненно трудился, искупая роковой миг юности.
Единственный признак старости у силача Ангоссо — совершенно побелевшая густая шевелюра.
— Мо фика Казимир (я стал Казимиром), — говорил добрый негр, который и трех дней не проводил без воспоминаний о прежнем друге.
Его жена Ажеда, всегда подвижная и хлопотливая, невзирая на дородность, воспитывала «по-европейски» целый клан негритят, робинзонов будущего, которыми с полным основанием гордились их отцы, Ломи и Башелико.
Все члены этой большой дружной семьи жили то на золотом прииске, то в сельскохозяйственной колонии. Переезды не занимали много времени, их легко и быстро совершала паровая лодка, каждые два дня курсировавшая по этому маршруту. В заключение добавим, что здоровье рабочих было великолепным благодаря хорошему питанию — тучные стада на обильных пастбищах непрерывно росли, — а также заботе Робена.
Как только у какого-либо старателя появлялись даже легчайшие симптомы заболевания, будь то лихорадка или малокровие, его незамедлительно отвозили в поселок на водопаде Петер-Сунгу. Перемена воздуха и условий работы помогала быстрому выздоровлению.
Можно утверждать, что цивилизация в этом уголке земли одержала победу.
Каждое утро, когда трехцветное полотнище знамени возносилось кверху и ярко полыхало на флагштоке, а звуки трубы призывали рабочих к новому трудовому дню, сердце бывшего изгнанника сжималось от волнения, неиссякающая радость жизни наполняла его.
И, наблюдая это вечно пылающее горнило труда и борьбы, в котором ковалось процветание «Полуденной Франции», Робен с чувством удовлетворения и естественной гордости мог воскликнуть: «Дело моей жизни торжествует!» И добавить, глядя на развевающийся флаг: «Все это — моей любимой родине…»
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Но однажды вечером директор, человек не робкого десятка, занял под деревом пост и чуть не ослепил на один глаз «Водяную Матушку». Тогда мы решили нанести сокрушительный удар. Тем более что время подгоняло — путешественники прибывали из Европы с чудесной техникой для промышленной добычи золота. Мы подложили мощный заряд под каменистую гряду, образовывавшую водораздел между золотым прииском и бассейном соседней реки. Взрыв породил наводнение, которое, однако, не принесло нам никакой пользы. Воистину дела шли из рук вон плохо, и от насильственных действий мы вынуждены были на время отказаться.
Я располагал иными средствами, вы могли в этом убедиться. Мне пришло на ум воспользоваться своими актерскими талантами, чтобы легко и не подвергая себя опасности завладеть вашими богатствами. Я предусмотрительно захватил с собой из Европы немалое количество разных костюмов, в которые переодевался от случая к случаю, и верил, что мой план удастся, а неудачи отступят. Признайтесь, что мои перевоплощения в офицера с его дотошностью и в миссионера-утешителя заслуживают высокой оценки. Но этот болван англичанин все испортил. Отдаю должное вашей бдительности и сноровке, однако и судьба к вам была благосклонной, это неоспоримо. Тем лучше для вас. Значит, я «работал» впустую, и наши «военные хитрости» оказались разоблаченными… Но смерть англичанина…
— Как, — вскричал Робен, — вы убили этого бедняка?!
— Нет, нет, это не убийство! Он умер от солнечного удара. Его смерть внушила мне новую идею. У меня было время изучить этого оригинала. Вы его видели мало, и то лишь в фантастическом «костюме», изготовленном мною. Зная, что двух его дочерей нет на прииске, я решил сыграть роль этого типа, внедриться в вашу семью и… сделать на это последнюю ставку. Игра ва-банк!
Судьба распорядилась иначе. Вы родились под счастливой звездой. Это был крах всех надежд. Панаолин с какого-то времени перестал доверять нам, его подозрения укрепляла цепь наших неудач. Старый негодяй, сознавая свое неизбежное поражение, решил покончить со всем одним махом, истребив и себя самого. Его люди схватили нас, привязали к дереву… Дальнейшее вам известно.
Охваченный приступом горячки, несчастный захрипел. Он снова поддержал алкоголем слабеющее возбуждение и продолжал:
— Месье, я кончил… Силы быстро уходят, мне сдается, что пламя сжигает внутренности. Через несколько минут я умру… и это к лучшему… Я рассказал вам о себе, чтобы вы поняли: я не какая-нибудь заурядность… Простое авторское самолюбие…
Видите ли, я — мятежник новой волны… Меня победили, но я не раскаиваюсь… как в романах, где обезоруженный бандит приходит к назидательному финалу… становится честным парнем…
Ну, все равно… Вы — сильные люди… Вы побороли Панаолина, старого гвианского демона… Он был символом этой земли, некогда проклятой, теперь преображенной вашей энергией…
Добродетель свершила то, на что напрасно замахивался порок… А ведь я был человеком умным и сильным… Неужели честь сегодня большего стоит, чем преступление?..
— И вы еще сомневаетесь в этом, в такую минуту! — В голосе Робена звучало неподдельное волнение. — Вы сомневаетесь, когда я заявляю вам о прощении — от своего имени и от имени тех, кто чуть не стал вашими жертвами!
Умирающий устремил на инженера пронзительный взгляд, который понемногу туманился… Две слезинки набежали ему на глаза… Он тяжко дышал, грудь вздымалась с трудом и неровно. Голосом, потерявшим свой саркастический тон, он прошептал:
— Вы правы… месье… Я гнусен… как преступление… Вы велики… как добродетель… Спасибо вам… вы заставили отверженного… пролить первые слезы раскаяния!
Эпилог
Гвианские робинзоны сдержали слово. Попрощавшись с метрополией и не имея никаких намерений возвратиться туда, они, следуя примеру англичан, создали свою страну на колониальной почве. Они жили исключительно ради новой родины, посвящая все силы ума и таланта ее развитию, упорным трудом добиваясь чудесного расцвета своего уголка полуденной земли.
Вот уже больше двадцати лет их девизом служат слова: «Родина и труд». Неудивительно, что нынешнее положение робинзонов можно определить одним-единственным словом: «Счастье».
У Робена и его героических друзей здоровая и радостная старость. Гвиана остается такой же гостеприимной, как бы ни пытались спорить с этим ее недоброжелатели и хулители.
Старший сын Анри, покинувший Европу в десятилетнем возрасте, не испытывает желания совершить туда даже увеселительную поездку. Его брат Шарль полагает, что годичное пребывание во Франции вполне удовлетворило его любознательность. У обоих робинзонов есть и более веские причины оставаться на берегах Марони. Анри недавно обвенчался с мисс Люси в мэрии Сен-Лорана. В тот же самый день состоялось обручение Шарля и мисс Мери. Обе молодые женщины, умом и сердцем ставшие экваториальными француженками, не желали больше расставаться со своей приемной матерью. И где же найдется лучшее место для семейной идиллии, чем эта солнечная страна, с ее ослепительными цветами, вечнозелеными долинами, несравненным простором!
Эжен и Эдмон решили, что необходимым дополнением к их колониальному образованию стало бы, как у Шарля, путешествие в Европу. На «Сальвадоре», принадлежавшем трансатлантической компании, с ними вместе отправился в путь Дю Валлон, которого тоже охватило желание побродяжничать несколько месяцев. Впрочем, и новые потребности золотого прииска делали очень полезной эту поездку.
Радость совершенно вскружила голову Никола. Бравый робинзон тоже соединил свою судьбу с красивой женщиной. Он взял себе в жены сестру главного механика, очаровательную креолку с Мартиники, чей ум и доброта соперничали с ее природной грацией.
Бывший каторжник Гонде, всегда приветливый и прямодушный, повел скромный образ жизни и безукоризненно трудился, искупая роковой миг юности.
Единственный признак старости у силача Ангоссо — совершенно побелевшая густая шевелюра.
— Мо фика Казимир (я стал Казимиром), — говорил добрый негр, который и трех дней не проводил без воспоминаний о прежнем друге.
Его жена Ажеда, всегда подвижная и хлопотливая, невзирая на дородность, воспитывала «по-европейски» целый клан негритят, робинзонов будущего, которыми с полным основанием гордились их отцы, Ломи и Башелико.
Все члены этой большой дружной семьи жили то на золотом прииске, то в сельскохозяйственной колонии. Переезды не занимали много времени, их легко и быстро совершала паровая лодка, каждые два дня курсировавшая по этому маршруту. В заключение добавим, что здоровье рабочих было великолепным благодаря хорошему питанию — тучные стада на обильных пастбищах непрерывно росли, — а также заботе Робена.
Как только у какого-либо старателя появлялись даже легчайшие симптомы заболевания, будь то лихорадка или малокровие, его незамедлительно отвозили в поселок на водопаде Петер-Сунгу. Перемена воздуха и условий работы помогала быстрому выздоровлению.
Можно утверждать, что цивилизация в этом уголке земли одержала победу.
Каждое утро, когда трехцветное полотнище знамени возносилось кверху и ярко полыхало на флагштоке, а звуки трубы призывали рабочих к новому трудовому дню, сердце бывшего изгнанника сжималось от волнения, неиссякающая радость жизни наполняла его.
И, наблюдая это вечно пылающее горнило труда и борьбы, в котором ковалось процветание «Полуденной Франции», Робен с чувством удовлетворения и естественной гордости мог воскликнуть: «Дело моей жизни торжествует!» И добавить, глядя на развевающийся флаг: «Все это — моей любимой родине…»
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69