Теперь Миранда рассмотрела его повнимательнее. Серебристый камзол, черные с золотом бархатные штаны, золотого цвета чулки, дорогая ткань плаща — все указывало на то, что это человек богатый и знатный. Пальцы его были унизаны кольцами, на башмаках красовались серебряные пряжки. Его волнистые черные волосы были коротко подстрижены, а лицо чисто выбрито, что редко случалось увидеть.
Карие глаза, еще мгновение назад сонно смотревшие из-под тяжелых век, зажглись любопытством. При виде Миранды в них засверкали искорки смеха. Его губы растянулись в улыбке, открыв ослепительно белые и ровные зубы. И она невольно улыбнулась в ответ и доверчиво сказала:
— Мы ничего не крали, милорд. Просто Чипа всегда привлекают блестящие предметы, и он не понимает, почему нельзя посмотреть на них поближе.
— Вот как? — Гарет понимающе кивнул. — И полагаю, что какая-то бедная душа возразила против столь внимательного и столь близкого разглядывания своего имущества?
Миранда рассмеялась:
— Да. Она вопила так, будто ее заживо варят в кипящем масле. А этот гребень всего-навсего украшен стразами.
Гарет представил себе, что почувствовала владелица гребня, и невольно посочувствовал ей:
— Полагаю, она не привыкла к тому, чтобы обезьяны прыгали у нее по голове.
— Чип совершенно чистый, опрятный и очень добродушный. Он не хотел сделать ничего плохого.
— Возможно, объект его внимания не знал этого.
Миранда хихикнула. Ее страх почти прошел. Этот явно расположенный к ней джентльмен с сонным взглядом внушал ей бодрость духа и отвагу.
— Я хотела взять его, но они все кинулись на меня, и мне пришлось убегать, вот они и решили, что я воровка.
— Да, вероятно, так и вышло, — согласился он. — Но я не думаю, что у вас был выбор.
— Нет, не было.
Улыбка Миранды угасла. Она склонила головку, прислушиваясь к крикам все еще не угомонившейся толпы.
— Давай уйдем с улицы, — обратился к ней джентльмен тоном, не допускающим возражений. — Твой оранжевый наряд заметен издали, он как маяк.
Миранда колебалась. Инстинкт подсказывал ей, что надо бежать, скрыться как можно дальше от разъяренной толпы, но ее руку сжала крепкая и теплая рука, и почти против воли Миранда устремилась за джентльменом, быстро шагающим к гостинице «Адам и Ева».
— Почему вы так заботитесь обо мне, милорд?
Она с трудом поспевала за ним.
Гарет не ответил. Вопрос был резонным, но он не знал, что ответить. Просто было в этой девушке что-то удивительно располагающее, какая-то беззащитность и вместе с тем некая внутренняя сила. Он не мог оставить ее на растерзание озверевшей толпе, хотя и подозревал, что для нее не в новинку попадать в подобные ситуации. Она, видимо, с рождения скитается по улицам.
— Сюда! — скомандовал он, и они оказались в темноватом помещении гостиницы.
Он слегка подталкивал ее сзади. Под тонкой тканью платья он чувствовал ее тело. Почти бессознательным движением Гарет протянул руку и коснулся ее кожи. Испуганная этим неожиданным прикосновением, она вздрогнула и обернулась, а он кашлянул и сказал:
— Не спускай глаз с обезьянки. Уверен, что здесь полно блестящих предметов.
И Миранда подумала, что ей, возможно, почудилось это мгновенное прикосновение. Она оглянулась.
— Сомневаюсь, чтобы Чипа могло здесь что-нибудь привлечь. Слишком много пыли. Даже оловянные кружки в пятнах, давно не чищены.
— Все же присматривай за ним.
— Милорд Харкорт! — В узкой двери черного хода возник хозяин гостиницы. Его толстое лицо сияло. — Я приготовил для вас отличную лошадь из платной конюшни. А это что такое? Немедленно убери эту грязную тварь отсюда, эй ты, гнусная шлюха!
Дрожащим от ярости пальцем он тыкал в Чипа, который немного осмелел, взобрался Миранде на плечо и принялся оглядывать зал блестящими от любопытства глазами.
— Потише, Молтон. Девушка со мной, а обезьянка неопасна.
Гарет прошел к стойке.
— Принеси мне трубку и кружку эля. Да, и для девушки тоже.
— Хотела бы я знать, — заметила Миранда, — почему это люди боятся обезьян?..
Она подошла к низкому крохотному оконцу, выходящему на улочку, потерла рукавом замызганное стекло и выглянула на улицу.
Гарет принял от хозяина длинную глиняную трубку, которую тот уже набил табаком и теперь держал для важного гостя зажженную тонкую свечу. К почерневшим балкам потолка стал кольцами подниматься ароматный синий дымок. Лорд Харкорт с удовольствием сделал несколько затяжек.
Миранда наблюдала за ним, морша свой маленький носик.
— Никогда не видела прежде, чтобы кто-то курил. У нас во Франции это не принято.
— В таком случае они не понимают, какого удовольствия лишают себя, — ответил Харкорт, поднимая свою кружку с элем и делая девушке знак, чтобы она последовала его примеру. Миранда выпила с ним вместе.
— Не думаю, чтобы мне нравился этот запах, — заметила она. — Мне трудно от него дышать. Похоже, Чип этого тоже не одобряет.
Она кивнула в сторону обезьянки, ретировавшейся в дальний угол комнаты и зажимавшей нос тощей лапкой.
— Уж извините, что я не буду принимать во внимание вкусы вашей обезьяны, — заметил граф, снова принимаясь за трубку.
Миранда прикусила губу:
— Я не хотела показаться невежливой, милорд.
Он наклонил голову, показывая, что извинения приняты. В глазах его опять заплясали смешинки, и Миранда, успокоенная этим, отхлебнула эля из своей кружки. После беготни по улицам в горле у нее пересохло. Она исподтишка наблюдала за своим спасителем. Теперь, когда граф сидел беспечно облокотившись о стойку, он выглядел вполне довольным и спокойным. Миранда подумала, что он очень привлекательный. И с ним было так безопасно. Как его назвал хозяин гостиницы? А! Милордом Харкортом!
— Мне хотелось бы поблагодарить вас за вашу доброту, милорд Харкорт, — отважилась заговорить Миранда, — но это не означает, что я готова отблагодарить чем-то, кроме слов признательности!
— А я не очень-то и уверен, что хочу, чтобы ты отблагодарила меня как-то иначе, — насмешливо ответил он.
Миранда прижалась носом к оконному стеклу, твердя себе, что не должна чувствовать себя обиженной. Он вошел в ее жизнь на мгновение и так же мгновенно из нее исчезнет.
Улица была тиха и пуста.
— Думаю, я уже могу идти. Мне не следует доставлять вам беспокойство, милорд.
Его брови удивленно поползли вверх. В ее голосе он уловил едва заметную обиду.
— Ну, если ты чувствуешь себя в безопасности, — сказал он, — пожалуйста. Но ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь.
— Благодарю вас, но я должна идти. — Она повернулась к двери. — И благодарю вас снова, милорд, за вашу доброту.
Она отвесила ему довольно неуклюжий поклон и исчезла. Обезьянка успела вскочить ей на плечо и сделала непристойный жест в сторону Гарета, испустив при этом какой-то пронзительный крик, показавшийся Гарету безусловно угрожающим.
«Неблагодарная тварь», — думал Гарет, попыхивая трубкой. Поразительное сходство девушки с Мод продолжало занимать его мысли. Кто-то говорил ему, что у каждого человека на земле есть двойник, но до этого он никогда в это не верил.
— Вы желаете откушать, милорд? — спросил Молтон.
— Позже.
Гарет допил эль и докурил трубку.
— Пойду в конюшню взглянуть на лошадь. И мне понадобится ночлег. Я хочу отдельную комнату.
— О да, милорд, есть очень славная комната над прачечной, как раз на одного постояльца, — залился соловьем Мол-тон, не переставая отвешивать поклоны. — Но за это я попрошу крону, милорд. Я мог бы уложить в той постели троих, причем она настолько просторна, что им не было бы тесно.
Гарет недоумевающе поднял брови:
— Но, как мне показалось, ты только что сказал, что эта комната на одного постояльца?
— Комната на одного, милорд, — с достоинством пояснил Молтон, — а постель на троих.
— А, понимаю. — Гарет взял свои украшенные драгоценными камнями перчатки со стойки. — В таком случае пусть отнесут мои вещи в комнату над прачечной и накроют там стол.
Он вышел из гостиницы, предоставив Молтону раскланиваться и кивать за его спиной, как китайский болванчик.
Лошадь, конечно, оказалась клячей. Семьдесят миль до Лондона она одолеет, только если он не будет слишком погонять ее. Конечно, Имоджин ждет его с нетерпением, должно быть, она все время как на иголках, а Майлз, вероятно, отчаялся найти укромный уголок, чтобы хоть полчаса отдохнуть от непрерывного потока упреков и причитаний. Гарет предвкушал восторг сестры, когда она узнает его новости, в ушах его, казалось, уже звенели ее возбужденные восклицания в унисон со слабыми возражениями ее мужа, но она может еще немного подождать, чтобы услышать такую весть.
Уже не в первый раз он удивлялся, почему позволил сестре взять на себя управление его домом и хозяйством. После трагедии с Шарлоттой, подавленный сознанием своей тайной вины, он отпустил «поводья», а Имоджин только этого и ждала. Она не могла упустить возможности вмешаться в жизнь брата. Прежде чем он пришел в себя, и она, и все ее домочадцы, включая невероятно раздражавшую его Мод, обосновались в его доме на Стрэнде. Имоджин сочла своей непреложной обязанностью создавать для него уют, утешать его в скорби и править его домом. И это продолжается уже пять лет.
Имоджин отличалась бешеным нравом, а всепоглощающей страстью ее жизни была забота о благоденствии младшего брата. Когда их мать лежала на смертном одре, Имоджин обещала ей заботиться о своем десятилетнем брате и с тех пор рьяно исполняла клятву. Будучи на двенадцать лет старше, она просто душила его своей любовью, даря ее только ему одному. Ее муж Майлз был вынужден довольствоваться перепадавшими на его долю крохами ее привязанности. А Гарет, всеми силами сопротивлявшийся этой слепой любви, все-таки не мог набраться храбрости и нанести удар сестре в открытую. Он отлично знал ее недостатки: ее чрезмерное честолюбие и тщеславие, неукротимый и властный нрав, гордыню и безмерную расточительность. И все же он не решался захлопнуть перед ее носом дверь в свою жизнь, как бы ни мечтал об этом.
А Имоджин — в своем рвении устроить счастье брата — даже нашла ему отличную невесту, готовую немедля занять место Шарлотты. Это была леди Мэри Эбернети, бездетная вдова лет под тридцать. Безукоризненная женщина. По мнению Имоджин, она никогда не совершила бы неверного шага. Она отлично бы знала, как вести себя, стань она леди Хар-корт, и Гарету никогда не пришлось бы опасаться, что она не выполнит своего долга.
Гарет поморщился. Невозможно было представить леди Мэри уклоняющейся от выполнения своих обязанностей, в чем бы они ни состояли. Она была полной противоположностью Шарлотте, вообще не представлявшей, что такое долг. Шарлотта была полным жизни, трепетным и не слишком нравственным созданием, с ярким румянцем на щеках, в то время как Мэри была бледна, как алебастр, и спокойна, как монумент. Первая принесла ему несчастье, позор и боль. Мэри, конечно, не приведет его к головокружительным высотам наслаждения, но она и не способна низвергнуть его в бездну унижения, бессильной ярости и отчаяния. У человека может быть только один шанс на счастье, и он растратил его попусту, так что ему ничего не остается, как остепениться и зажить скучной, размеренной жизнью.
Его губы непроизвольно изогнулись в презрительной усмешке. Это с ним происходило всякий раз, когда он начинал убеждать себя, что все будет хорошо… Однако в ближайшем будущем скучать ему не придется, раз уж Имоджин суждено заняться устройством брака Генриха Четвертого и Мод.
Официально опекуном Мод значился он. Гарет был назначен им после смерти ее отца, поэтому Мод и отправили к ним в Англию. Но на самом деле ею занималась Имоджин, и до сих пор Гарет едва замечал бледную и вечно больную кузину, живущую где-то в отдаленном уголке его дома. Но теперь — в связи с предстоящей свадьбой — он был вынужден обратить внимание на характер своей подопечной, представлявший собой нечто среднее между слезливостью и нытьем вечно больного существа, почти инвалида, и маниакальным упрямством, не уступавшим упрямству сестры. Он не рассчитывал, что Мод легко согласится принять уготованную ей судьбу.
Гарет вышел из конюшни и направился назад к набережной. Стоял мягкий и теплый августовский день, и он решил, что прогулка на свежем воздухе пойдет ему на пользу. Над спокойной и гладкой водой гавани кружились и кричали чайки, а в свете заходящего солнца белые утесы казались розоватыми. Он любовался этой картиной до тех пор, пока не заметил всплеск оранжевого на фоне серой стены, и его охватило странное ощущение неизбежности. А может, это было предчувствие? Холодок пробежал по спине.
Он не ошибся. Обезьянка сидела рядом с ней на каменной стене, внимательно разглядывая свои лапки. Девушка смотрела на тихую гавань и болтала ногами. Корабли покачивались на якорях, и Гарет понял, что приближается час прилива. Больше никого из актеров видно не было. Он подошел к ней.
— Почему у меня такое чувство, что обстоятельства сегодня не в твою пользу?
Она подняла на него печальные глаза:
— Я знала, что сегодня утром мне не следовало вообще вставать с постели. Я поняла это, как только увидела жука.
— Жука?
Она кивнула:
— Это был огромный жук-олень, черный, как сажа. Он барахтался в маслобойке, стараясь выплыть. А это, знаете ли, скверная примета. Чтоб ему пусто было!
— Нет, я не знал такой приметы. — Он с непринужденным видом присел и оперся спиной о стену рядом с ней. — Так они тебя оставили? Бросили?
Миранда снова кивнула:
— Я знала: они не могут упустить прилив, но не представляла, что беготня с Чипом отняла столько времени.
Она снова устремила взгляд на воду.
Гарет тоже некоторое время созерцал гавань, не произнося ни слова, он испытывал странное удовлетворение от ощущения ее близости.
— И что ты собираешься делать? — спросил он будничным тоном.
— Придется ждать следующего парома до Кале, — ответила девушка. — Но деньги, полученные за сегодняшнее выступление, я отдала Берту, и у меня ничего не осталось. Раньше я бы быстро заработала себе на проезд, но теперь, боюсь, меня слишком хорошо запомнили.
Гарет смотрел вдаль, туда, где солнце медленно опускалось в море.
Предчувствие беды прошло, теперь он ощущал только приятное возбуждение и прилив сил. И тут внезапно он понял, как можно решить задачу.
Гарет сказал все тем же безразличным тоном:
— Тебя заинтересует некое предложение?
Она настороженно взглянула на него, но он сидел все так же спокойно и задумчиво смотрел на закат.
— Предложение? Какое?
— Ты ужинала?
— Смеетесь? — ответила она чуть более резко, чем следовало бы. — Я ведь сказала вам, что у меня нет денег.
Прошло уже очень много времени с тех пор, как она позавтракала сегодня утром, на рассвете. Из-за того, что было решено устроить еще одно, последнее, представление перед приливом, труппа комедиантов обошлась без обеда, и теперь девушка была страшно голодна. И скорее всего сегодня поесть ей так и не удастся.
— В таком случае не пожелаешь ли разделить ужин со мной? — Он вопросительно поднял бровь.
— В обмен на что? — Голос ее охрип от волнения. Она с беспокойством ждала его ответа.
Гарет видел, что девушка понимает всю безысходность своего положения. Он не сомневался, что ей очень хочется принять его предложение, и ее поведение сказало ему о ней многое. Несмотря на свою бродячую жизнь, а возможно, и благодаря ей, она не собиралась отдаться на милость первого встречного. И похоже было, что она не склонна использовать свое тело в качестве разменной монеты, как это делают уличные женщины.
— У меня есть к тебе предложение. И я хочу изложить его за ужином. Вот и все.
Он дружелюбно улыбнулся девушке, предоставив решать самой, как следует поступить, затем отвернулся и двинулся назад, в город.
Миранда поколебалась всего с минуту, потом соскользнула со стены, В конце концов, сказала она себе, ужин никогда не помешает, а потом всегда можно удрать. Чип прыгнул ей на плечо, и они последовали за графом к гостинице «Адам и Ева».
Глава 3
— Где Гарет? Уже больше четырех месяцев прошло с тех пор, как он уехал.
Леди Имоджин Дюфор шагала по длинной галерее под портретами предков Харкортов. Она была высокой, костлявой, губы всегда искривлены в недовольной гримасе, нос брезгливо сморщен.
— Сейчас тяжело пробраться во Францию, да и обратно тоже, — ответил ее муж. Он пытался успокоить ее и произнес привычную банальность, хотя и знал, что это только еще больше распалит жену. Двадцать пять лет их брака научили его, что успокоить жену невозможно. Однако он вновь и вновь пытался сделать это. Он нервно пригладил редкие рыжеватые пряди своих жидких волос, тщетно пытаясь скрыть лысину.
— Кто это сказал? — огрызнулась леди Имоджин. — Сейчас август, а не январь, и море достаточно спокойное. К тому же король Генрих близ Парижа, а не в диких дебрях Наварры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Карие глаза, еще мгновение назад сонно смотревшие из-под тяжелых век, зажглись любопытством. При виде Миранды в них засверкали искорки смеха. Его губы растянулись в улыбке, открыв ослепительно белые и ровные зубы. И она невольно улыбнулась в ответ и доверчиво сказала:
— Мы ничего не крали, милорд. Просто Чипа всегда привлекают блестящие предметы, и он не понимает, почему нельзя посмотреть на них поближе.
— Вот как? — Гарет понимающе кивнул. — И полагаю, что какая-то бедная душа возразила против столь внимательного и столь близкого разглядывания своего имущества?
Миранда рассмеялась:
— Да. Она вопила так, будто ее заживо варят в кипящем масле. А этот гребень всего-навсего украшен стразами.
Гарет представил себе, что почувствовала владелица гребня, и невольно посочувствовал ей:
— Полагаю, она не привыкла к тому, чтобы обезьяны прыгали у нее по голове.
— Чип совершенно чистый, опрятный и очень добродушный. Он не хотел сделать ничего плохого.
— Возможно, объект его внимания не знал этого.
Миранда хихикнула. Ее страх почти прошел. Этот явно расположенный к ней джентльмен с сонным взглядом внушал ей бодрость духа и отвагу.
— Я хотела взять его, но они все кинулись на меня, и мне пришлось убегать, вот они и решили, что я воровка.
— Да, вероятно, так и вышло, — согласился он. — Но я не думаю, что у вас был выбор.
— Нет, не было.
Улыбка Миранды угасла. Она склонила головку, прислушиваясь к крикам все еще не угомонившейся толпы.
— Давай уйдем с улицы, — обратился к ней джентльмен тоном, не допускающим возражений. — Твой оранжевый наряд заметен издали, он как маяк.
Миранда колебалась. Инстинкт подсказывал ей, что надо бежать, скрыться как можно дальше от разъяренной толпы, но ее руку сжала крепкая и теплая рука, и почти против воли Миранда устремилась за джентльменом, быстро шагающим к гостинице «Адам и Ева».
— Почему вы так заботитесь обо мне, милорд?
Она с трудом поспевала за ним.
Гарет не ответил. Вопрос был резонным, но он не знал, что ответить. Просто было в этой девушке что-то удивительно располагающее, какая-то беззащитность и вместе с тем некая внутренняя сила. Он не мог оставить ее на растерзание озверевшей толпе, хотя и подозревал, что для нее не в новинку попадать в подобные ситуации. Она, видимо, с рождения скитается по улицам.
— Сюда! — скомандовал он, и они оказались в темноватом помещении гостиницы.
Он слегка подталкивал ее сзади. Под тонкой тканью платья он чувствовал ее тело. Почти бессознательным движением Гарет протянул руку и коснулся ее кожи. Испуганная этим неожиданным прикосновением, она вздрогнула и обернулась, а он кашлянул и сказал:
— Не спускай глаз с обезьянки. Уверен, что здесь полно блестящих предметов.
И Миранда подумала, что ей, возможно, почудилось это мгновенное прикосновение. Она оглянулась.
— Сомневаюсь, чтобы Чипа могло здесь что-нибудь привлечь. Слишком много пыли. Даже оловянные кружки в пятнах, давно не чищены.
— Все же присматривай за ним.
— Милорд Харкорт! — В узкой двери черного хода возник хозяин гостиницы. Его толстое лицо сияло. — Я приготовил для вас отличную лошадь из платной конюшни. А это что такое? Немедленно убери эту грязную тварь отсюда, эй ты, гнусная шлюха!
Дрожащим от ярости пальцем он тыкал в Чипа, который немного осмелел, взобрался Миранде на плечо и принялся оглядывать зал блестящими от любопытства глазами.
— Потише, Молтон. Девушка со мной, а обезьянка неопасна.
Гарет прошел к стойке.
— Принеси мне трубку и кружку эля. Да, и для девушки тоже.
— Хотела бы я знать, — заметила Миранда, — почему это люди боятся обезьян?..
Она подошла к низкому крохотному оконцу, выходящему на улочку, потерла рукавом замызганное стекло и выглянула на улицу.
Гарет принял от хозяина длинную глиняную трубку, которую тот уже набил табаком и теперь держал для важного гостя зажженную тонкую свечу. К почерневшим балкам потолка стал кольцами подниматься ароматный синий дымок. Лорд Харкорт с удовольствием сделал несколько затяжек.
Миранда наблюдала за ним, морша свой маленький носик.
— Никогда не видела прежде, чтобы кто-то курил. У нас во Франции это не принято.
— В таком случае они не понимают, какого удовольствия лишают себя, — ответил Харкорт, поднимая свою кружку с элем и делая девушке знак, чтобы она последовала его примеру. Миранда выпила с ним вместе.
— Не думаю, чтобы мне нравился этот запах, — заметила она. — Мне трудно от него дышать. Похоже, Чип этого тоже не одобряет.
Она кивнула в сторону обезьянки, ретировавшейся в дальний угол комнаты и зажимавшей нос тощей лапкой.
— Уж извините, что я не буду принимать во внимание вкусы вашей обезьяны, — заметил граф, снова принимаясь за трубку.
Миранда прикусила губу:
— Я не хотела показаться невежливой, милорд.
Он наклонил голову, показывая, что извинения приняты. В глазах его опять заплясали смешинки, и Миранда, успокоенная этим, отхлебнула эля из своей кружки. После беготни по улицам в горле у нее пересохло. Она исподтишка наблюдала за своим спасителем. Теперь, когда граф сидел беспечно облокотившись о стойку, он выглядел вполне довольным и спокойным. Миранда подумала, что он очень привлекательный. И с ним было так безопасно. Как его назвал хозяин гостиницы? А! Милордом Харкортом!
— Мне хотелось бы поблагодарить вас за вашу доброту, милорд Харкорт, — отважилась заговорить Миранда, — но это не означает, что я готова отблагодарить чем-то, кроме слов признательности!
— А я не очень-то и уверен, что хочу, чтобы ты отблагодарила меня как-то иначе, — насмешливо ответил он.
Миранда прижалась носом к оконному стеклу, твердя себе, что не должна чувствовать себя обиженной. Он вошел в ее жизнь на мгновение и так же мгновенно из нее исчезнет.
Улица была тиха и пуста.
— Думаю, я уже могу идти. Мне не следует доставлять вам беспокойство, милорд.
Его брови удивленно поползли вверх. В ее голосе он уловил едва заметную обиду.
— Ну, если ты чувствуешь себя в безопасности, — сказал он, — пожалуйста. Но ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь.
— Благодарю вас, но я должна идти. — Она повернулась к двери. — И благодарю вас снова, милорд, за вашу доброту.
Она отвесила ему довольно неуклюжий поклон и исчезла. Обезьянка успела вскочить ей на плечо и сделала непристойный жест в сторону Гарета, испустив при этом какой-то пронзительный крик, показавшийся Гарету безусловно угрожающим.
«Неблагодарная тварь», — думал Гарет, попыхивая трубкой. Поразительное сходство девушки с Мод продолжало занимать его мысли. Кто-то говорил ему, что у каждого человека на земле есть двойник, но до этого он никогда в это не верил.
— Вы желаете откушать, милорд? — спросил Молтон.
— Позже.
Гарет допил эль и докурил трубку.
— Пойду в конюшню взглянуть на лошадь. И мне понадобится ночлег. Я хочу отдельную комнату.
— О да, милорд, есть очень славная комната над прачечной, как раз на одного постояльца, — залился соловьем Мол-тон, не переставая отвешивать поклоны. — Но за это я попрошу крону, милорд. Я мог бы уложить в той постели троих, причем она настолько просторна, что им не было бы тесно.
Гарет недоумевающе поднял брови:
— Но, как мне показалось, ты только что сказал, что эта комната на одного постояльца?
— Комната на одного, милорд, — с достоинством пояснил Молтон, — а постель на троих.
— А, понимаю. — Гарет взял свои украшенные драгоценными камнями перчатки со стойки. — В таком случае пусть отнесут мои вещи в комнату над прачечной и накроют там стол.
Он вышел из гостиницы, предоставив Молтону раскланиваться и кивать за его спиной, как китайский болванчик.
Лошадь, конечно, оказалась клячей. Семьдесят миль до Лондона она одолеет, только если он не будет слишком погонять ее. Конечно, Имоджин ждет его с нетерпением, должно быть, она все время как на иголках, а Майлз, вероятно, отчаялся найти укромный уголок, чтобы хоть полчаса отдохнуть от непрерывного потока упреков и причитаний. Гарет предвкушал восторг сестры, когда она узнает его новости, в ушах его, казалось, уже звенели ее возбужденные восклицания в унисон со слабыми возражениями ее мужа, но она может еще немного подождать, чтобы услышать такую весть.
Уже не в первый раз он удивлялся, почему позволил сестре взять на себя управление его домом и хозяйством. После трагедии с Шарлоттой, подавленный сознанием своей тайной вины, он отпустил «поводья», а Имоджин только этого и ждала. Она не могла упустить возможности вмешаться в жизнь брата. Прежде чем он пришел в себя, и она, и все ее домочадцы, включая невероятно раздражавшую его Мод, обосновались в его доме на Стрэнде. Имоджин сочла своей непреложной обязанностью создавать для него уют, утешать его в скорби и править его домом. И это продолжается уже пять лет.
Имоджин отличалась бешеным нравом, а всепоглощающей страстью ее жизни была забота о благоденствии младшего брата. Когда их мать лежала на смертном одре, Имоджин обещала ей заботиться о своем десятилетнем брате и с тех пор рьяно исполняла клятву. Будучи на двенадцать лет старше, она просто душила его своей любовью, даря ее только ему одному. Ее муж Майлз был вынужден довольствоваться перепадавшими на его долю крохами ее привязанности. А Гарет, всеми силами сопротивлявшийся этой слепой любви, все-таки не мог набраться храбрости и нанести удар сестре в открытую. Он отлично знал ее недостатки: ее чрезмерное честолюбие и тщеславие, неукротимый и властный нрав, гордыню и безмерную расточительность. И все же он не решался захлопнуть перед ее носом дверь в свою жизнь, как бы ни мечтал об этом.
А Имоджин — в своем рвении устроить счастье брата — даже нашла ему отличную невесту, готовую немедля занять место Шарлотты. Это была леди Мэри Эбернети, бездетная вдова лет под тридцать. Безукоризненная женщина. По мнению Имоджин, она никогда не совершила бы неверного шага. Она отлично бы знала, как вести себя, стань она леди Хар-корт, и Гарету никогда не пришлось бы опасаться, что она не выполнит своего долга.
Гарет поморщился. Невозможно было представить леди Мэри уклоняющейся от выполнения своих обязанностей, в чем бы они ни состояли. Она была полной противоположностью Шарлотте, вообще не представлявшей, что такое долг. Шарлотта была полным жизни, трепетным и не слишком нравственным созданием, с ярким румянцем на щеках, в то время как Мэри была бледна, как алебастр, и спокойна, как монумент. Первая принесла ему несчастье, позор и боль. Мэри, конечно, не приведет его к головокружительным высотам наслаждения, но она и не способна низвергнуть его в бездну унижения, бессильной ярости и отчаяния. У человека может быть только один шанс на счастье, и он растратил его попусту, так что ему ничего не остается, как остепениться и зажить скучной, размеренной жизнью.
Его губы непроизвольно изогнулись в презрительной усмешке. Это с ним происходило всякий раз, когда он начинал убеждать себя, что все будет хорошо… Однако в ближайшем будущем скучать ему не придется, раз уж Имоджин суждено заняться устройством брака Генриха Четвертого и Мод.
Официально опекуном Мод значился он. Гарет был назначен им после смерти ее отца, поэтому Мод и отправили к ним в Англию. Но на самом деле ею занималась Имоджин, и до сих пор Гарет едва замечал бледную и вечно больную кузину, живущую где-то в отдаленном уголке его дома. Но теперь — в связи с предстоящей свадьбой — он был вынужден обратить внимание на характер своей подопечной, представлявший собой нечто среднее между слезливостью и нытьем вечно больного существа, почти инвалида, и маниакальным упрямством, не уступавшим упрямству сестры. Он не рассчитывал, что Мод легко согласится принять уготованную ей судьбу.
Гарет вышел из конюшни и направился назад к набережной. Стоял мягкий и теплый августовский день, и он решил, что прогулка на свежем воздухе пойдет ему на пользу. Над спокойной и гладкой водой гавани кружились и кричали чайки, а в свете заходящего солнца белые утесы казались розоватыми. Он любовался этой картиной до тех пор, пока не заметил всплеск оранжевого на фоне серой стены, и его охватило странное ощущение неизбежности. А может, это было предчувствие? Холодок пробежал по спине.
Он не ошибся. Обезьянка сидела рядом с ней на каменной стене, внимательно разглядывая свои лапки. Девушка смотрела на тихую гавань и болтала ногами. Корабли покачивались на якорях, и Гарет понял, что приближается час прилива. Больше никого из актеров видно не было. Он подошел к ней.
— Почему у меня такое чувство, что обстоятельства сегодня не в твою пользу?
Она подняла на него печальные глаза:
— Я знала, что сегодня утром мне не следовало вообще вставать с постели. Я поняла это, как только увидела жука.
— Жука?
Она кивнула:
— Это был огромный жук-олень, черный, как сажа. Он барахтался в маслобойке, стараясь выплыть. А это, знаете ли, скверная примета. Чтоб ему пусто было!
— Нет, я не знал такой приметы. — Он с непринужденным видом присел и оперся спиной о стену рядом с ней. — Так они тебя оставили? Бросили?
Миранда снова кивнула:
— Я знала: они не могут упустить прилив, но не представляла, что беготня с Чипом отняла столько времени.
Она снова устремила взгляд на воду.
Гарет тоже некоторое время созерцал гавань, не произнося ни слова, он испытывал странное удовлетворение от ощущения ее близости.
— И что ты собираешься делать? — спросил он будничным тоном.
— Придется ждать следующего парома до Кале, — ответила девушка. — Но деньги, полученные за сегодняшнее выступление, я отдала Берту, и у меня ничего не осталось. Раньше я бы быстро заработала себе на проезд, но теперь, боюсь, меня слишком хорошо запомнили.
Гарет смотрел вдаль, туда, где солнце медленно опускалось в море.
Предчувствие беды прошло, теперь он ощущал только приятное возбуждение и прилив сил. И тут внезапно он понял, как можно решить задачу.
Гарет сказал все тем же безразличным тоном:
— Тебя заинтересует некое предложение?
Она настороженно взглянула на него, но он сидел все так же спокойно и задумчиво смотрел на закат.
— Предложение? Какое?
— Ты ужинала?
— Смеетесь? — ответила она чуть более резко, чем следовало бы. — Я ведь сказала вам, что у меня нет денег.
Прошло уже очень много времени с тех пор, как она позавтракала сегодня утром, на рассвете. Из-за того, что было решено устроить еще одно, последнее, представление перед приливом, труппа комедиантов обошлась без обеда, и теперь девушка была страшно голодна. И скорее всего сегодня поесть ей так и не удастся.
— В таком случае не пожелаешь ли разделить ужин со мной? — Он вопросительно поднял бровь.
— В обмен на что? — Голос ее охрип от волнения. Она с беспокойством ждала его ответа.
Гарет видел, что девушка понимает всю безысходность своего положения. Он не сомневался, что ей очень хочется принять его предложение, и ее поведение сказало ему о ней многое. Несмотря на свою бродячую жизнь, а возможно, и благодаря ей, она не собиралась отдаться на милость первого встречного. И похоже было, что она не склонна использовать свое тело в качестве разменной монеты, как это делают уличные женщины.
— У меня есть к тебе предложение. И я хочу изложить его за ужином. Вот и все.
Он дружелюбно улыбнулся девушке, предоставив решать самой, как следует поступить, затем отвернулся и двинулся назад, в город.
Миранда поколебалась всего с минуту, потом соскользнула со стены, В конце концов, сказала она себе, ужин никогда не помешает, а потом всегда можно удрать. Чип прыгнул ей на плечо, и они последовали за графом к гостинице «Адам и Ева».
Глава 3
— Где Гарет? Уже больше четырех месяцев прошло с тех пор, как он уехал.
Леди Имоджин Дюфор шагала по длинной галерее под портретами предков Харкортов. Она была высокой, костлявой, губы всегда искривлены в недовольной гримасе, нос брезгливо сморщен.
— Сейчас тяжело пробраться во Францию, да и обратно тоже, — ответил ее муж. Он пытался успокоить ее и произнес привычную банальность, хотя и знал, что это только еще больше распалит жену. Двадцать пять лет их брака научили его, что успокоить жену невозможно. Однако он вновь и вновь пытался сделать это. Он нервно пригладил редкие рыжеватые пряди своих жидких волос, тщетно пытаясь скрыть лысину.
— Кто это сказал? — огрызнулась леди Имоджин. — Сейчас август, а не январь, и море достаточно спокойное. К тому же король Генрих близ Парижа, а не в диких дебрях Наварры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39