Какой интерес он преследует?
– Никакого интереса. – Валентина покраснела. – Я же тебе все рассказала. И это все. – Она не стала ей рассказывать о том, что произошло в маленькой гостиной Мюрата, потому что Александра никогда в жизни не поверила бы, что он отпустил ее. А если бы и поверила, то он скорее всего даже потерял бы в ее глазах.
– Ну что ж, не хочешь, не говори, я совершенно не собираюсь лезть в твои личные дела, малышка. Ты имеешь право иметь любовника, тебе уже пора понять, что не все мужчины свиньи, есть и вполне даже приличные люди. – Она засмеялась и поднялась.
– Он мне не любовник, Сандра, – возразила Валентина. – Ты его просто не знаешь. Он не похож на других мужчин.
– Ба! Что ты знаешь о других мужчинах, чтобы сравнивать его? Возможно, я его и не знаю, Валентина, но подобных ему я встречала! Такой не станет просто так везти женщину за двести миль. И еще добиваться для нее защиты со стороны императора. Думаю, что ты, кокетка этакая, завоевала его сердце! Но тем не менее я очень благодарна, что полиция берет меня под свое крылышко. У меня предчувствие, что наш очаровательный Теодор попытается отплатить тебе – а поляки с превеликой радостью повесят потомка Суворова, даже если это и женщина!
– Мы в безопасности, – сказала Валентина. – Никто не посмеет нас тронуть. Ох, Сандра, ты не представляешь, как я счастлива! Просто не могу поверить, что я дома, с тобой, что я, наконец, свободна. Просто не верится, что я больше никогда его не увижу! Но что это я все время только о себе и говорю? А как ты? Ты прекрасно выглядишь – ничуть не изменилась. Ты совсем не меняешься, Сандра!
– И ты тоже, – улыбнулась ее сестра. – Может быть, только стала еще красивее. Ну а теперь, когда ты мне рассказала обо всем или почти обо всем – я имею в виду полковника, – поддразнила она сестру, – тебе надо пойти и лечь поспать. У меня есть кое-какие дела по хозяйству, а потом, немного попозже, мне нужно объездить нового жеребца. Никто из этих неуклюжих придурков не может этого сделать. Я тебе его завтра покажу.
– Может быть, я смогу поехать на нем, Сандра…
– Вот уж нет! – сказала сестра. – Этот жеребец завтракает поляками. Тадеуш сломал себе руку, пытаясь с ним справиться, а уж он лучше всех моих людей знает, как обращаться с лошадьми. Ну, у тебя еще будет время на развлечение. А теперь – спать. Вечером мы отметим твой приезд – все втроем: ты, я и твой полковник!
Как Валентина объяснила Де Шавелю, обеденный зал слишком велик и мрачен для троих, а близких соседей, чтобы пригласить к ужину, у них нет. Поэтому Александра распорядилась, чтобы ужин накрыли в бывшем кабинете отца. Это была довольно уютная комната, насколько могла быть уютной комната в средневековом замке; на каменных стенах висели гобелены и персидские ковры. В огромном камине потрескивали большие поленья, а восьмирожковый серебряный канделябр освещал помещение. На столе лежала великолепно вышитая русская скатерть, на которой блестело изумительное столовое серебро, как догадался Де Шавель, тоже русского происхождения, как и серебряные кубки с выгравированными на них суворовскими крестами.
Полковник был одет в простой зеленый сюртук и белые панталоны, и даже Александра не могла не признать, что он необыкновенно хорош собой, хотя такие мужчины были не в ее вкусе – в нем слишком чувствовалась властность, не та жестокая и грубая властность, которая была свойственна ее зятю Груновскому, но какая-то врожденная надменность, несколько раздражающая ее независимую и гордую натуру. Де Шавель подошел и, поклонившись, поцеловал протянутую руку, на которой сверкал перстень с невероятно большим рубином, на шее также сверкало рубиновое колье, на ней было платье такого же насыщенного цвета с глубоким вырезом, подчеркивающее высокую точеную фигуру. Он взглянул в ее черные глаза, и в них блеснул вызов. Может быть, какому-нибудь мужчине и удастся ее приручить, но это будет очень редкий экземпляр, такой же редкий, как и она сама. Ему было трудно поверить, что они с Валентиной являются сестрами, пусть даже только по отцу.
– Вам удалось отдохнуть? – В комнату вошла Валентина, и он подошел к ней и взял ее руку. Целуя ее пальцы, он почувствовал, что они слегка дрожат. На ней было платье из бледно-желтого шелка с газовым, шитым золотом шарфом. Единственным украшением было жемчужное ожерелье, которое мерцало на ней в тот вечер, когда она пришла в дом Мюрата. Она была так восхитительна, что он не мог оторвать от нее глаз, она покраснела под его взглядом.
– Я превосходно себя чувствую, мадам, – сказал он. – Просто поражаюсь, как вы выдержали это путешествие. – Он повернулся к Александре. – Дорога была ужасно утомительной, княжна. Никогда в жизни не знал ничего более прекрасного и сладостного, чем кровать в вашем доме!
– Будем надеяться, что ужин вам понравится не меньше, полковник, – улыбнулась она. – Мы здесь ведем довольно простую жизнь, однако мой покойный отец всегда держал неплохой погреб и кое-чему обучил меня в отношении вин. Прошу вас, садитесь.
Ужин прошел очень оживленно, им подали оленину, приготовленную с различными приправами, и Де Шавель признался, что никогда в жизни не ел ничего вкуснее, даже в лучших домах Парижа. Был большой выбор русских и польских сладостей и превосходных вин. Он обратил внимание, что княжна пила наравне с ним, но это никак на ней не сказывалось. Она была прекрасной собеседницей, остроумной и увлеченной, с тонким чувством юмора, но тем не менее он чувствовал, что она наблюдает за ним и своей сестрой, как львица, имеющая единственного детеныша. Де Шавель хорошо понимал ее – она хотела доставить ему приятное, потому что это было бы приятно и Валентине, и таким образом она выражала ему свою благодарность за то, что он сделал для сестры. Но если бы она только заподозрила его в каком-либо бесчестном поступке по отношению к Валентине, то приказала бы своим людям перерезать ему горло. Окончив еду, они еще немного посидели, потягивая коньяк из тончайших хрустальных рюмок, имеющих форму тюльпана, что прекрасно сохраняло букет напитка, Валентина же пила шампанское.
– Можете курить, если хотите, полковник, – сказала Александра. – Могу предложить вам манильские сигары, оставшиеся после отца. Они не очень хорошего качества, но в отношении всего другого у него был превосходный вкус. Полагаю, что его развитию способствовало состояние моей умершей матушки. – Она откинулась назад и засмеялась, сверкнув белыми зубами.
– Сандра, ты шокируешь полковника, – сказала Валентина. – Он не привык, чтобы о родителях говорили в подобном тоне. Но уверяю вас, так оно и есть. Я помню тот день, когда отец договорился с Теодором о нашем браке, до этого момента мне всегда казалось, что он любит меня. Он был в восторге, просто в восторге. «Это великолепная партия для тебя, – все время повторял он. – А я получу место в Совете». Он не желал слушать меня, когда я пыталась объяснить ему, что не хочу за него замуж.
– И он всегда пытался найти мне выгодную подходящую партию, – заметила ее сестра. – Но, видит Бог, никто из этих господ не засиживался здесь долго и не рискнул сделать мне предложение – я уж об этом позаботилась!
– Ты бы стала лучшей в мире женой для того, кто был бы в состоянии с тобой справиться, – засмеялась Валентина. – Но вот как-то никто из знакомых в голову не приходит. А вам, полковник?
– Нет. – Де Шавель покачал головой и улыбнулся. – Не знаю, кого и предложить, но не сомневаюсь, что этот принц еще ждет вас, но если это вас не обидит, княжна, то уверяю вас, это должен быть не обычный человек!
– Замужество, – сказала Александра, – что такое замужество? Пожизненный контракт с мужчиной, где все преимущества отданы ему! Каждый раз, когда я вижу кого-нибудь из этих богачей, расфуфыренных для того, чтобы завлечь богатую невесту, мне просто хочется плюнуть ему в физиономию! «Ты останешься несчастной старой девой», – обычно говаривал мой отец, – вот увидишь, – но учтите, – сказала она, поднимая свою рюмку, – он меня все же немного побаивался. Он бы никогда не посмел поступить со мной так, как поступил с Валентиной. Я бы прирезала Теодора в первую же брачную ночь, и отец прекрасно знал это. В конце концов он оставил меня в покое, позволив мне жить так, как я хочу. И мне такая жизнь чрезвычайно нравится. Так что мне замужество ни к чему.
– Знаете… – Де Шавель поднял на нее глаза, вино и коньяк подействовали на него сильнее, чем он предполагал, ему не хотелось смотреть на Валентину, ему хотелось разговаривать с сидевшей справа от него женщиной, у которой были такие независимые, не женские взгляды на жизнь. Она совершенно не привлекала его, а весь этот разговор о замужестве слегка разбередил старые раны.
– Знаете, – повторил он, – вы первая женщина, у которой такие же взгляды на этот отвратительный институт, что и у меня. Только мне кажется, что вы неправильно все это себе представляете. Нет, княжна, все преимущества в нем отданы женщине, женщине, обводящей вокруг пальца своих олухов-мужей – не все женщины, конечно, – сделал он жест в сторону Валентины. – Есть и такие мерзавцы, вроде Груновского, но, видит Бог, их не так уж много и уж гораздо меньше, чем женщин, обманывающих и одурачивающих своих мужей. Брак – это для идиотов, княжна. Мы с вами хорошо это понимаем! Давайте-ка выпьем за это!
– За нас, полковник. За разумных! – Александра осушила свою рюмку, она заметила, как побледнела ее сестра при этих словах. – Ты должна выпить с нами, – сказала она неожиданно ласковым голосом. – Свобода гораздо лучше, сестренка, а теперь ты свободна. Мы очень благодарны вам, полковник, мне бы хотелось особо поблагодарить вас за все. Вы привезли мне мою сестренку. Да благословит вас за это Господь.
– Я очень счастлив, – сказал он. – Счастлив, что она в безопасности. Здесь вас никто не побеспокоит. Это я вам обещаю.
– Да, пока крылья французского орла распростерты над нами, нам ничего не угрожает, – сказала Александра. Она наклонилась и погладила Валентину по руке. – Мы обе будем молиться за французскую армию, несмотря на все то, что я говорила тебе о своем нейтралитете.
– Я буду молиться за них непрестанно, – сказала Валентина.
Де Шавель не хотел смотреть на нее, он отвернулся, потому что и вино, и вся обстановка сильно действовали на него, а она сидела совсем рядом. Но что-то заставило его посмотреть на нее, и он увидел, что глаза ее полны слез.
– Я буду молиться за вас, – тихо сказала Валентина. – Чтобы вы вернулись целым и невредимым с этой войны. – Она подняла свой бокал и выпила, глядя ему в глаза. – За победу Франции, полковник!
Они выпили, и затем Александра спросила:
– Как долго вы сможете пробыть у нас?
– Боюсь, что лишь до утра, – ответил Де Шавель. – У меня разрешение лишь на то, чтобы доставить мадам до места назначения, а потом я сразу же должен вернуться. Приказ о наступлении может поступить в любую минуту. Завтра же я должен отправиться назад. Император уже выехал в Труро, чтобы воссоединиться с основными силами.
– Завтра? – спросила Валентина. – Вам надо ехать завтра? Неужели вы не можете пробыть с нами еще один день?
– Ни одного часа, – тихо ответил он. – Уверяю вас, больше всего на свете мне бы хотелось побыть здесь еще немного. Но я солдат, мадам, и не могу делать того, что хочется мне.
– Я не знала, – сказала Валентина. – Я не думала, что это будет так скоро.
– Когда вы отправляетесь в путь? – Александра поднялась. – Мы должны попрощаться с вами.
– Как только рассветет, – ответил он.
– Сандра, – неожиданно сказала Валентина. – Сандра, мне нужно поговорить с полковником наедине. Я хочу поблагодарить его и попрощаться с ним без свидетелей. Ты не оставишь нас?
К его удивлению, ее старшая сестра улыбнулась, на смуглом лице появилось озорное выражение. Она пожала плечами:
– Ну, конечно, сестренка. Прощайтесь без свидетелей. Увидимся завтра на рассвете, полковник, спокойной ночи.
У дверей она обернулась и сказала:
– Сестра устала. Я надеюсь, вы не задержите ее надолго.
Она открыла дверь, и Де Шавель довольно невпопад произнес:
– Можно я налью себе еще этого превосходного коньяка?
– Разумеется. – Валентина отошла от него и приблизилась к камину, неожиданно она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. – Вы, наверное, считаете меня бесстыжей за то, что я так сказала и захотела с вами поговорить наедине?
– Нет, – медленно произнес он. – Но я думаю, это неблагоразумно. Разве вы забыли, что произошло, когда мы последний раз остались вдвоем?
Она покачала головой. Завтра он уезжает. Завтра.
– Мне бы хотелось забыть обо всем, – сказала она. – Мне бы хотелось завтра утром попрощаться с вами вместе с Сандрой и больше никогда не вспоминать о вас. Но я не могу. Что-то между нами произошло.
– Вы ошибаетесь, – возразил он. – Между нами ничего не произошло и не произойдет, сейчас я допью коньяк, и вы, моя милая сентиментальная девочка, пойдете к своей сестре!
Она подошла и посмотрела ему прямо в глаза. Она была неестественно спокойна. Завтра он уезжает. Возможно, она больше никогда его не увидит.
– Я вас люблю, – сказала она. – Я не знаю даже вашего имени. Я полюбила вас еще в тот самый первый вечер, во время приема. Даже потом, когда вы чуть было не овладели мной силой, я хотела отдаться вам. Я и сейчас готова на это, если вы еще желаете этого, любовь моя.
Он не собирался касаться ее, он даже не понял, каким образом она оказалась в его объятиях – он ли потянулся к ней, или она сама прильнула к нему, но в мгновение ока она прижалась к его груди, его губы прильнули к ее губам, он чувствовал, как трепещет все ее тело, и повлек ее к дивану, закрыв глаза, как бы в ослеплении. Теперь не нужно было применять силу, ее желание полностью отвечало его сдерживаемой до этого страсти. Она на секунду оторвалась от него и прошептала снова и снова:
– Я люблю тебя, люблю тебя всем сердцем.
И именно это и остановило его, пока еще не было слишком поздно и она не покорилась ему окончательно. «Я люблю тебя», – было той самой лживой фразой, которую в минуты наивысшего наслаждения шептала ему каждая женщина и которая значила не больше, чем их вскрики и стоны. «Я люблю тебя, мой дорогой», – не раз шептала ему на ухо Лилиан, хотя лишь за несколько часов до этого принимала ласки другого, и он даже не догадывался об этом. Женщины, чьих имен он не помнил, шептали эти слова, отдаваясь ему, и теперь их повторяет эта охваченная страстью девушка. Она была единственной, кому он поверил.
Она открыла глаза и посмотрела на него, голова у нее кружилась, а сердце, казалось, вот-вот разорвется.
– Но почему, – прошептала она, – почему…
– Я не люблю вас. – Он с трудом произнес эти слова. – Я не могу пользоваться своим положением. Вы должны мне быть благодарны за это. Завтра я уеду. Мы больше никогда не увидимся. А теперь, умоляю вас, ради всего святого, идите к себе!
– Мне казалось, что я что-то значу для вас. – По ее лицу бежали слезы, но она не замечала этого. – Я думала, что вы чувствуете ко мне хотя бы частично то, что я чувствую к вам. Я не могу поверить, что вы не…
– Я желаю вас, – сказал он. – Я не могу отрицать этого. – Он довольно резко отстранил ее от себя. Он не мог выносить ее слез, от этой своей слабости он еще не избавился. Это и его чувство чести не позволили ему соблазнить ее. – Вы прекрасны, и я хочу обладать вами. Но это не любовь, Валентина. А вам нужна любовь. Я не могу дать вам ее. Я не способен больше никого любить. Когда-то у меня была жена, я любил ее, и она меня предала. Она изменяла мне с моими же собственными офицерами, с моими друзьями, со всеми, кто подворачивался под руку, – даже с Мюратом. Для меня с любовью покончено. И я не настолько низок душой, чтобы воспользоваться простодушием наивной девочки, как бы ни была она уверена, что хочет этого. А теперь, умоляю вас, идите и ложитесь спать, дитя мое. Забудьте все эти глупые романтические мечты.
– Не могу, – сказала сквозь рыдания Валентина. – Я не могу и не хочу ничего забывать. Если вам когда-то причинили боль, я все понимаю – и сейчас я прощаюсь с вами, и благословит вас Господь, пусть Он сохранит вам жизнь и позволит благополучно вернуться обратно, любовь моя.
Она поцеловала его, и он почувствовал вкус ее слез, затем она ушла. Полковник поднялся и вернулся к столу. Его рюмка с коньяком так и осталась нетронутой. Он залпом осушил ее, а затем, сам не зная почему, со всей силой швырнул в камин.
– Надеюсь, вы хорошо спали, полковник. – Незаметно вошедшая Александра стояла в дверях его комнаты, на ней был костюм для верховой езды, подмышкой она держала черную старомодную шляпу. – Светает, через час, должно быть, взойдет солнце.
– Превосходно, спасибо, княжна. Я не думал, что вы так рано встанете.
– Я почти не спала, мешали рыдания сестры, – тихо сказала она. – Что вы с ней сделали, полковник Де Шавель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Никакого интереса. – Валентина покраснела. – Я же тебе все рассказала. И это все. – Она не стала ей рассказывать о том, что произошло в маленькой гостиной Мюрата, потому что Александра никогда в жизни не поверила бы, что он отпустил ее. А если бы и поверила, то он скорее всего даже потерял бы в ее глазах.
– Ну что ж, не хочешь, не говори, я совершенно не собираюсь лезть в твои личные дела, малышка. Ты имеешь право иметь любовника, тебе уже пора понять, что не все мужчины свиньи, есть и вполне даже приличные люди. – Она засмеялась и поднялась.
– Он мне не любовник, Сандра, – возразила Валентина. – Ты его просто не знаешь. Он не похож на других мужчин.
– Ба! Что ты знаешь о других мужчинах, чтобы сравнивать его? Возможно, я его и не знаю, Валентина, но подобных ему я встречала! Такой не станет просто так везти женщину за двести миль. И еще добиваться для нее защиты со стороны императора. Думаю, что ты, кокетка этакая, завоевала его сердце! Но тем не менее я очень благодарна, что полиция берет меня под свое крылышко. У меня предчувствие, что наш очаровательный Теодор попытается отплатить тебе – а поляки с превеликой радостью повесят потомка Суворова, даже если это и женщина!
– Мы в безопасности, – сказала Валентина. – Никто не посмеет нас тронуть. Ох, Сандра, ты не представляешь, как я счастлива! Просто не могу поверить, что я дома, с тобой, что я, наконец, свободна. Просто не верится, что я больше никогда его не увижу! Но что это я все время только о себе и говорю? А как ты? Ты прекрасно выглядишь – ничуть не изменилась. Ты совсем не меняешься, Сандра!
– И ты тоже, – улыбнулась ее сестра. – Может быть, только стала еще красивее. Ну а теперь, когда ты мне рассказала обо всем или почти обо всем – я имею в виду полковника, – поддразнила она сестру, – тебе надо пойти и лечь поспать. У меня есть кое-какие дела по хозяйству, а потом, немного попозже, мне нужно объездить нового жеребца. Никто из этих неуклюжих придурков не может этого сделать. Я тебе его завтра покажу.
– Может быть, я смогу поехать на нем, Сандра…
– Вот уж нет! – сказала сестра. – Этот жеребец завтракает поляками. Тадеуш сломал себе руку, пытаясь с ним справиться, а уж он лучше всех моих людей знает, как обращаться с лошадьми. Ну, у тебя еще будет время на развлечение. А теперь – спать. Вечером мы отметим твой приезд – все втроем: ты, я и твой полковник!
Как Валентина объяснила Де Шавелю, обеденный зал слишком велик и мрачен для троих, а близких соседей, чтобы пригласить к ужину, у них нет. Поэтому Александра распорядилась, чтобы ужин накрыли в бывшем кабинете отца. Это была довольно уютная комната, насколько могла быть уютной комната в средневековом замке; на каменных стенах висели гобелены и персидские ковры. В огромном камине потрескивали большие поленья, а восьмирожковый серебряный канделябр освещал помещение. На столе лежала великолепно вышитая русская скатерть, на которой блестело изумительное столовое серебро, как догадался Де Шавель, тоже русского происхождения, как и серебряные кубки с выгравированными на них суворовскими крестами.
Полковник был одет в простой зеленый сюртук и белые панталоны, и даже Александра не могла не признать, что он необыкновенно хорош собой, хотя такие мужчины были не в ее вкусе – в нем слишком чувствовалась властность, не та жестокая и грубая властность, которая была свойственна ее зятю Груновскому, но какая-то врожденная надменность, несколько раздражающая ее независимую и гордую натуру. Де Шавель подошел и, поклонившись, поцеловал протянутую руку, на которой сверкал перстень с невероятно большим рубином, на шее также сверкало рубиновое колье, на ней было платье такого же насыщенного цвета с глубоким вырезом, подчеркивающее высокую точеную фигуру. Он взглянул в ее черные глаза, и в них блеснул вызов. Может быть, какому-нибудь мужчине и удастся ее приручить, но это будет очень редкий экземпляр, такой же редкий, как и она сама. Ему было трудно поверить, что они с Валентиной являются сестрами, пусть даже только по отцу.
– Вам удалось отдохнуть? – В комнату вошла Валентина, и он подошел к ней и взял ее руку. Целуя ее пальцы, он почувствовал, что они слегка дрожат. На ней было платье из бледно-желтого шелка с газовым, шитым золотом шарфом. Единственным украшением было жемчужное ожерелье, которое мерцало на ней в тот вечер, когда она пришла в дом Мюрата. Она была так восхитительна, что он не мог оторвать от нее глаз, она покраснела под его взглядом.
– Я превосходно себя чувствую, мадам, – сказал он. – Просто поражаюсь, как вы выдержали это путешествие. – Он повернулся к Александре. – Дорога была ужасно утомительной, княжна. Никогда в жизни не знал ничего более прекрасного и сладостного, чем кровать в вашем доме!
– Будем надеяться, что ужин вам понравится не меньше, полковник, – улыбнулась она. – Мы здесь ведем довольно простую жизнь, однако мой покойный отец всегда держал неплохой погреб и кое-чему обучил меня в отношении вин. Прошу вас, садитесь.
Ужин прошел очень оживленно, им подали оленину, приготовленную с различными приправами, и Де Шавель признался, что никогда в жизни не ел ничего вкуснее, даже в лучших домах Парижа. Был большой выбор русских и польских сладостей и превосходных вин. Он обратил внимание, что княжна пила наравне с ним, но это никак на ней не сказывалось. Она была прекрасной собеседницей, остроумной и увлеченной, с тонким чувством юмора, но тем не менее он чувствовал, что она наблюдает за ним и своей сестрой, как львица, имеющая единственного детеныша. Де Шавель хорошо понимал ее – она хотела доставить ему приятное, потому что это было бы приятно и Валентине, и таким образом она выражала ему свою благодарность за то, что он сделал для сестры. Но если бы она только заподозрила его в каком-либо бесчестном поступке по отношению к Валентине, то приказала бы своим людям перерезать ему горло. Окончив еду, они еще немного посидели, потягивая коньяк из тончайших хрустальных рюмок, имеющих форму тюльпана, что прекрасно сохраняло букет напитка, Валентина же пила шампанское.
– Можете курить, если хотите, полковник, – сказала Александра. – Могу предложить вам манильские сигары, оставшиеся после отца. Они не очень хорошего качества, но в отношении всего другого у него был превосходный вкус. Полагаю, что его развитию способствовало состояние моей умершей матушки. – Она откинулась назад и засмеялась, сверкнув белыми зубами.
– Сандра, ты шокируешь полковника, – сказала Валентина. – Он не привык, чтобы о родителях говорили в подобном тоне. Но уверяю вас, так оно и есть. Я помню тот день, когда отец договорился с Теодором о нашем браке, до этого момента мне всегда казалось, что он любит меня. Он был в восторге, просто в восторге. «Это великолепная партия для тебя, – все время повторял он. – А я получу место в Совете». Он не желал слушать меня, когда я пыталась объяснить ему, что не хочу за него замуж.
– И он всегда пытался найти мне выгодную подходящую партию, – заметила ее сестра. – Но, видит Бог, никто из этих господ не засиживался здесь долго и не рискнул сделать мне предложение – я уж об этом позаботилась!
– Ты бы стала лучшей в мире женой для того, кто был бы в состоянии с тобой справиться, – засмеялась Валентина. – Но вот как-то никто из знакомых в голову не приходит. А вам, полковник?
– Нет. – Де Шавель покачал головой и улыбнулся. – Не знаю, кого и предложить, но не сомневаюсь, что этот принц еще ждет вас, но если это вас не обидит, княжна, то уверяю вас, это должен быть не обычный человек!
– Замужество, – сказала Александра, – что такое замужество? Пожизненный контракт с мужчиной, где все преимущества отданы ему! Каждый раз, когда я вижу кого-нибудь из этих богачей, расфуфыренных для того, чтобы завлечь богатую невесту, мне просто хочется плюнуть ему в физиономию! «Ты останешься несчастной старой девой», – обычно говаривал мой отец, – вот увидишь, – но учтите, – сказала она, поднимая свою рюмку, – он меня все же немного побаивался. Он бы никогда не посмел поступить со мной так, как поступил с Валентиной. Я бы прирезала Теодора в первую же брачную ночь, и отец прекрасно знал это. В конце концов он оставил меня в покое, позволив мне жить так, как я хочу. И мне такая жизнь чрезвычайно нравится. Так что мне замужество ни к чему.
– Знаете… – Де Шавель поднял на нее глаза, вино и коньяк подействовали на него сильнее, чем он предполагал, ему не хотелось смотреть на Валентину, ему хотелось разговаривать с сидевшей справа от него женщиной, у которой были такие независимые, не женские взгляды на жизнь. Она совершенно не привлекала его, а весь этот разговор о замужестве слегка разбередил старые раны.
– Знаете, – повторил он, – вы первая женщина, у которой такие же взгляды на этот отвратительный институт, что и у меня. Только мне кажется, что вы неправильно все это себе представляете. Нет, княжна, все преимущества в нем отданы женщине, женщине, обводящей вокруг пальца своих олухов-мужей – не все женщины, конечно, – сделал он жест в сторону Валентины. – Есть и такие мерзавцы, вроде Груновского, но, видит Бог, их не так уж много и уж гораздо меньше, чем женщин, обманывающих и одурачивающих своих мужей. Брак – это для идиотов, княжна. Мы с вами хорошо это понимаем! Давайте-ка выпьем за это!
– За нас, полковник. За разумных! – Александра осушила свою рюмку, она заметила, как побледнела ее сестра при этих словах. – Ты должна выпить с нами, – сказала она неожиданно ласковым голосом. – Свобода гораздо лучше, сестренка, а теперь ты свободна. Мы очень благодарны вам, полковник, мне бы хотелось особо поблагодарить вас за все. Вы привезли мне мою сестренку. Да благословит вас за это Господь.
– Я очень счастлив, – сказал он. – Счастлив, что она в безопасности. Здесь вас никто не побеспокоит. Это я вам обещаю.
– Да, пока крылья французского орла распростерты над нами, нам ничего не угрожает, – сказала Александра. Она наклонилась и погладила Валентину по руке. – Мы обе будем молиться за французскую армию, несмотря на все то, что я говорила тебе о своем нейтралитете.
– Я буду молиться за них непрестанно, – сказала Валентина.
Де Шавель не хотел смотреть на нее, он отвернулся, потому что и вино, и вся обстановка сильно действовали на него, а она сидела совсем рядом. Но что-то заставило его посмотреть на нее, и он увидел, что глаза ее полны слез.
– Я буду молиться за вас, – тихо сказала Валентина. – Чтобы вы вернулись целым и невредимым с этой войны. – Она подняла свой бокал и выпила, глядя ему в глаза. – За победу Франции, полковник!
Они выпили, и затем Александра спросила:
– Как долго вы сможете пробыть у нас?
– Боюсь, что лишь до утра, – ответил Де Шавель. – У меня разрешение лишь на то, чтобы доставить мадам до места назначения, а потом я сразу же должен вернуться. Приказ о наступлении может поступить в любую минуту. Завтра же я должен отправиться назад. Император уже выехал в Труро, чтобы воссоединиться с основными силами.
– Завтра? – спросила Валентина. – Вам надо ехать завтра? Неужели вы не можете пробыть с нами еще один день?
– Ни одного часа, – тихо ответил он. – Уверяю вас, больше всего на свете мне бы хотелось побыть здесь еще немного. Но я солдат, мадам, и не могу делать того, что хочется мне.
– Я не знала, – сказала Валентина. – Я не думала, что это будет так скоро.
– Когда вы отправляетесь в путь? – Александра поднялась. – Мы должны попрощаться с вами.
– Как только рассветет, – ответил он.
– Сандра, – неожиданно сказала Валентина. – Сандра, мне нужно поговорить с полковником наедине. Я хочу поблагодарить его и попрощаться с ним без свидетелей. Ты не оставишь нас?
К его удивлению, ее старшая сестра улыбнулась, на смуглом лице появилось озорное выражение. Она пожала плечами:
– Ну, конечно, сестренка. Прощайтесь без свидетелей. Увидимся завтра на рассвете, полковник, спокойной ночи.
У дверей она обернулась и сказала:
– Сестра устала. Я надеюсь, вы не задержите ее надолго.
Она открыла дверь, и Де Шавель довольно невпопад произнес:
– Можно я налью себе еще этого превосходного коньяка?
– Разумеется. – Валентина отошла от него и приблизилась к камину, неожиданно она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. – Вы, наверное, считаете меня бесстыжей за то, что я так сказала и захотела с вами поговорить наедине?
– Нет, – медленно произнес он. – Но я думаю, это неблагоразумно. Разве вы забыли, что произошло, когда мы последний раз остались вдвоем?
Она покачала головой. Завтра он уезжает. Завтра.
– Мне бы хотелось забыть обо всем, – сказала она. – Мне бы хотелось завтра утром попрощаться с вами вместе с Сандрой и больше никогда не вспоминать о вас. Но я не могу. Что-то между нами произошло.
– Вы ошибаетесь, – возразил он. – Между нами ничего не произошло и не произойдет, сейчас я допью коньяк, и вы, моя милая сентиментальная девочка, пойдете к своей сестре!
Она подошла и посмотрела ему прямо в глаза. Она была неестественно спокойна. Завтра он уезжает. Возможно, она больше никогда его не увидит.
– Я вас люблю, – сказала она. – Я не знаю даже вашего имени. Я полюбила вас еще в тот самый первый вечер, во время приема. Даже потом, когда вы чуть было не овладели мной силой, я хотела отдаться вам. Я и сейчас готова на это, если вы еще желаете этого, любовь моя.
Он не собирался касаться ее, он даже не понял, каким образом она оказалась в его объятиях – он ли потянулся к ней, или она сама прильнула к нему, но в мгновение ока она прижалась к его груди, его губы прильнули к ее губам, он чувствовал, как трепещет все ее тело, и повлек ее к дивану, закрыв глаза, как бы в ослеплении. Теперь не нужно было применять силу, ее желание полностью отвечало его сдерживаемой до этого страсти. Она на секунду оторвалась от него и прошептала снова и снова:
– Я люблю тебя, люблю тебя всем сердцем.
И именно это и остановило его, пока еще не было слишком поздно и она не покорилась ему окончательно. «Я люблю тебя», – было той самой лживой фразой, которую в минуты наивысшего наслаждения шептала ему каждая женщина и которая значила не больше, чем их вскрики и стоны. «Я люблю тебя, мой дорогой», – не раз шептала ему на ухо Лилиан, хотя лишь за несколько часов до этого принимала ласки другого, и он даже не догадывался об этом. Женщины, чьих имен он не помнил, шептали эти слова, отдаваясь ему, и теперь их повторяет эта охваченная страстью девушка. Она была единственной, кому он поверил.
Она открыла глаза и посмотрела на него, голова у нее кружилась, а сердце, казалось, вот-вот разорвется.
– Но почему, – прошептала она, – почему…
– Я не люблю вас. – Он с трудом произнес эти слова. – Я не могу пользоваться своим положением. Вы должны мне быть благодарны за это. Завтра я уеду. Мы больше никогда не увидимся. А теперь, умоляю вас, ради всего святого, идите к себе!
– Мне казалось, что я что-то значу для вас. – По ее лицу бежали слезы, но она не замечала этого. – Я думала, что вы чувствуете ко мне хотя бы частично то, что я чувствую к вам. Я не могу поверить, что вы не…
– Я желаю вас, – сказал он. – Я не могу отрицать этого. – Он довольно резко отстранил ее от себя. Он не мог выносить ее слез, от этой своей слабости он еще не избавился. Это и его чувство чести не позволили ему соблазнить ее. – Вы прекрасны, и я хочу обладать вами. Но это не любовь, Валентина. А вам нужна любовь. Я не могу дать вам ее. Я не способен больше никого любить. Когда-то у меня была жена, я любил ее, и она меня предала. Она изменяла мне с моими же собственными офицерами, с моими друзьями, со всеми, кто подворачивался под руку, – даже с Мюратом. Для меня с любовью покончено. И я не настолько низок душой, чтобы воспользоваться простодушием наивной девочки, как бы ни была она уверена, что хочет этого. А теперь, умоляю вас, идите и ложитесь спать, дитя мое. Забудьте все эти глупые романтические мечты.
– Не могу, – сказала сквозь рыдания Валентина. – Я не могу и не хочу ничего забывать. Если вам когда-то причинили боль, я все понимаю – и сейчас я прощаюсь с вами, и благословит вас Господь, пусть Он сохранит вам жизнь и позволит благополучно вернуться обратно, любовь моя.
Она поцеловала его, и он почувствовал вкус ее слез, затем она ушла. Полковник поднялся и вернулся к столу. Его рюмка с коньяком так и осталась нетронутой. Он залпом осушил ее, а затем, сам не зная почему, со всей силой швырнул в камин.
– Надеюсь, вы хорошо спали, полковник. – Незаметно вошедшая Александра стояла в дверях его комнаты, на ней был костюм для верховой езды, подмышкой она держала черную старомодную шляпу. – Светает, через час, должно быть, взойдет солнце.
– Превосходно, спасибо, княжна. Я не думал, что вы так рано встанете.
– Я почти не спала, мешали рыдания сестры, – тихо сказала она. – Что вы с ней сделали, полковник Де Шавель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23