– Мне некуда идти, – сказал он. – А дома нет сил оставаться. Не прогонишь?
– Я поставлю самовар? – спросил Андрей.
– Нет. Я бы сейчас выпил рюмку водки.
– Прости, ты же знаешь отношение тети к спиртным напиткам.
– Знаю, знаю. – Коля вялым движением подтвердил свои слова.
Они прошли в комнату к Андрею. Коля закурил.
– Это жизненное крушение, – сказал он тихо, – которое ниспослано мне в наказание за все…
Андрей молчал. Коле надо было выговориться.
– Я уже никогда не буду таким, как прежде, – сказал Коля. – Тебе не приходилось видеть, как умирает человек: еще мгновение страданий… жизнь не отпускает… и тут же наступает умиротворение. Ей сейчас хорошо, правда?
– Наверное, хорошо. То есть наверняка.
– Всегда нужно помнить, чем завершается жизнь. – Коля поднялся со стула, подошел к окошку. – Все наши терзания, спешка, гонка за счастьем, за деньгами… как это мелко!
– Пока живем, куда денешься, – сказал Андрей, стараясь попасть в тон приятелю. Собственные слова казались Андрею лицемерными и искусственными.
– Мама была единственным связующим звеном между мной и этим городом, – сказал Коля. – Больше меня ничего не удерживает.
– А как же Нина с отцом?
– Раньше мы все жили на пенсию отца. Вдвоем им легче.
Коля не смотрел на Андрея. Он погасил папиросу в ящик с цветком и долго вертел окурком в земле, будто стараясь утопить – с глаз долой.
– Коля, – произнес Андрей, надеясь, что Маргарита хочет, чтобы Беккер узнал правду. – Коля, деньги для тебя достала Маргарита. Она здесь.
– Ты думаешь, я не догадался! – Коля сардонически усмехнулся и произнес: – Ха-ха-ха.
– Она просила меня не говорить тебе.
– Лучше бы ты сдержал слово! Я не просил ее влезать в мои дела. Она отлично знала, что от нее я не принял бы денег, даже если бы умирал от голода. Но теперь поздно…
– За что ты на нее сердит? Она примчалась тебе помочь…
– Она хотела меня купить. Может, ты прикажешь мне теперь на ней жениться?
– Это твое дело.
– Андрей, не сердись. Я пришел к тебе как к другу. – Коля, очевидно, сделал над собой усилие, подавив гнев и вновь прибегнув к оружию смирения. – Я хочу, чтобы ты понял психологию бедного благородного человека, который может грешить и даже преступать закон, но который не может продаться! Вспомни Достоевского, с какой гениальной силой он открыл наш русский характер.
Андрей плохо вслушивался в монолог. В ушах шумело – видно, еще не до конца прошла болезнь.
Андрей думал о том, что их с Лидой ничто теперь не разделяет. Можно сесть в автобус и поехать в Ялту. Прийти по адресу Иваницких и сказать: «Можно позвать Лиду? Я ее добрый знакомый из Москвы». «К сожалению, – ответит ее мать, – позвать Лиду я не смогу, потому что она уехала в свадебное путешествие с поручиком Банкиным». Ах, скажет молодой человек и умрет от разрыва сердца!
Воображаемая картинка неожиданно удручила Андрея, и он понял, что единственная возможность избавиться от опасений – ехать в Ялту. Но как поедешь, если послезавтра похороны Елизаветы Юльевны, а на следующий день он уезжает в Москву?
Остается единственная возможность – уехать завтра с утренним автобусом, чтобы возвратиться вечером. Это означает – три часа в Ялте. Более чем достаточно, чтобы увидеть человека и услышать от него, что он тебя забыл и знать не желает…
Коля, словно почувствовав, что Андрей не слушает его, замолчал, потом сказал, что ему надо на деловое свидание в город, и ушел. Андрей ощутил облегчение. Он стоял у окна, глядел вслед Коле, который поежился на пороге, кутаясь в шинель, и быстрыми шагами пошел к воротам.
Продолжая размышлять о том, как он поедет в Ялту, Андрей рассеянно наблюдал за Колей и равнодушно отметил для себя, что, когда Беккер отворил калитку, за ней кто-то стоял, поджидая Колю. Коля, видно, не ожидал встречи и остановился, придерживая открытую калитку. Андрей узнал человека, который заговорил с Колей, – это был кочегар Тихон, можно сказать, собутыльник Андрея, – более невероятной встречи было не придумать.
После первой секунды удивления Коля явно успокоился и мирно беседовал с кочегаром. Потом опомнился, закрыл за собой калитку. Андрея подмывало пойти следом, но он удержался – это было бы неблагородно.
Он заставил себя взять с полки книгу – попались «Записки охотника», невыносимые еще с гимназических лет. Нет, он не пойдет на улицу, а заставит себя выздороветь, чтобы завтра в Ялте быть молодцом.
Отложив книгу, Андрей пошел на кухню, поставил чайник.
Время текло невероятно медленно.
Хотелось плюнуть на болезнь, выйти на мороз, отвлечься от бестолковых мыслей… Андрей чувствовал, что готов уже сдаться, даже направился к вешалке, но тут постучали, пришел опечаленный Ахмет.
Андрей, обрадованный отвлечению, поил Ахмета чаем, а тот пожаловался, что Маргарита не явилась вчера вечером на свидание, а только что, разыскивая ее, он заглянул на вокзал и там, в станционном буфете, увидел Маргариту с Колей. Они пили кофе с пирожными и мирно беседовали.
– А ты там Тихона не видел? – спросил Андрей.
– Какого Тихона?.. А, с которым ты пил и гулял?
– Да.
– Нет… впрочем, постой! Я его видел! Я его видел у вокзала! Почему ты спросил?
– Так просто, – сказал Андрей, и Ахмет обиделся, потому что понял, что Андрей от него что-то скрывает.
Значит, Маргарита все же захотела увидеться с Колей, и вся история с деньгами – не более чем притворство? Впрочем, скорее, Маргарита и в самом деле не была уверена, примет ли ее возлюбленный такой дар. А он принял. И очевидно, Коля, знавший Тихона, подрядил его отыскать Маргариту.
Впрочем, если Коля захочет, сам расскажет. И пускай он любит Маргариту, Альбину, королеву французскую – кого угодно, только забудет о Лидочке…


* * *

Вечером, когда они стояли службу в церкви, где было душно и тесно, Андрей придумал предлог для поездки в Ялту, о чем сообщил тете, когда они по ночному снежку возвращались домой. Андрей сказал, что должен навестить отчима, что тот в письме просил его приехать по причине пошатнувшегося здоровья. Тетя Маня расстроилась, в чем была доля ревности, так как полагала, что о своем слабом здоровье Сергей Серафимович должен был в первую очередь сообщить ей.
А как же похороны? Ведь нельзя не проститься с Елизаветой Юльевной?
Андрей поклялся, что обернется за сутки, – ему пришлось подчиниться требованиям тети и закутаться так, словно он собирался с Амундсеном на Южный полюс. Две фуфайки и фланелевая рубашка превратили его в существо, склонное к полноте, а тужурка с трудом застегнулась на груди. К тому же Андрей волочил кожаный саквояж с подарками дяде, от которых он отказаться не смог, дабы не вызывать подозрений. Там было и черешневое варенье, и целебный мед из Карасубазара, и фунта два особенных сладостей, изготовленных какой-то бабушкой в Джанкое, которые отчим в свой последний приезд в Симферополь изволил похвалить.
Андрей вытерпел все и за свои мучения получил у тети взаймы двадцать пять рублей, которые та, лукаво улыбаясь, вытащила из привезенного Андреем конверта.
– Я рада, что ты отказываешься от развлечений ради больного отчима, – сказала она. – Ты молод и легкомыслен, но ты добрый мальчик.
Она встала на цыпочки, поцеловала Андрея в лоб, перекрестила его и тут же вспомнила, что забыла положить в сумку пакет с припасами Андрею на дорогу.
Был уже девятый час, автобус, если его не отменили из-за снега на перевале, отходит в девять. Саквояж был тяжелым, на улице скользко и еще толком не рассвело. Андрей быстро шел по улице Гоголя, моля Бога, чтобы попался извозчик и довез его до вокзала. Но извозчиков, как назло, не было – кто выходит ранним утром в первый день Рождества? Андрею вдруг показалось, что он идет в гимназию. Именно это утреннее зябкое неуютное чувство охватило его. Саквояж показался тяжелым портфелем, а сам себе Андрей привиделся маленьким, беззащитным перед сегодняшней контрольной по геометрии.
Извозчик попался у Пушкинской. Он, видно, сам не знал, зачем выехал в такую рань, и страшно удивился пассажиру.
Автобус стоял на площади перед вокзалом, и увидеть его было радостно, словно загадал и сбылось. Если бы автобус не поехал, добираться до Ялты линейкой – потерять день.
Автобус был наполовину пуст, хоть и задержался на полчаса, так как ждал, не подойдет ли кто еще из пассажиров. Внутри было страшно холодно – за ночь мороз выспался в автобусе, и Андрей был благодарен предусмотрительной тете Мане. Через час Андрей задремал, но вскоре пришлось проснуться – подъем к перевалу был трудным, шофер все грозился повернуть обратно и, может, повернул бы, если бы, на счастье Андрея, среди немногочисленных пассажиров не оказался какой-то официального вида господин в шубе с бобровым воротником, которого ждали в Гурзуфе неотложные дела.
Когда автобус стал буксовать у самого перевала, пришлось всем вылезать и толкать его. Андрей согрелся, потому что толкал честно, а господин в шубе медленно ходил сзади автобуса и давал советы. Автобус пополз назад, и господина чуть не придавило. В этом была высшая справедливость.
За перевалом открылось голубое небо и совсем другая, сказочная страна, в которой господствовал зеленый цвет кипарисов и кустов туи. В Алуште на остановке пахло чебуреками, над площадью вился вкусный дымок, он смешивался с дымом татарских домиков, тянувшихся по склонам, где видны были небольшие стада овец, проехал извозчик, который вез двух франтов в белых пиджаках и канотье. Солнце припекало так, что Андрей, забравшись в автобус, снял с себя фуфайки и попытался заткнуть их в саквояж со снедью, но он был полон, пришлось размышлять, что делать со всеми этими подарками и припасами. Но выбрасывать банки с драгоценным вареньем и конфетами было неловко.
В Ялте, куда приехали около часа, теплый воздух был напоен морской влагой, на море протяжно гудел пароход, было совершенно непонятно, как где-то еще может быть зима, Андрей проклинал тетю с ее фуфайками – он быстро забыл о стуже на перевале. Автобус должен был возвращаться в Симферополь в четыре часа – кондуктор объяснил, что позже ехать нельзя – надо одолеть перевал до ночи. Значит, у Андрея оставалось всего три часа, чтобы отыскать и увидеть Лидочку.
Так и не решив, куда деть тетины гостинцы, Андрей пошел вниз по берегу речки между одноэтажных сонных домиков. Улица была совсем иной, чем летом, – встречались лишь местные жители, которые не фланировали, а спешили по своим делам, совершенно не ценя сказочного климата своего города и не понимая, как драгоценно зимнее теплое солнце. Лишь изредка эту деловитость нарушали одинокие фигуры в основном пожилых людей, источавшие откровенную скуку, – в Ялте селились состоятельные отставники да оставались на зиму чахоточные.
С каждым шагом запах, влажность и особый свет, исходящий от моря, как бы овладевали городом. И если бы не нелепый громоздкий саквояж, Андрей был бы счастлив.
Андрей плохо знал Ялту, а спрашивать дорогу не умел и не любил, он решил сначала дойти до моря. Может, и потому еще, что хотелось увидеть море.
Он вышел к морю у «Ореанды», и тут ему повезло. Напротив входа, где дремали два извозчика, он увидел будку, в которой читал «Русское слово» пожилой чистильщик сапог. Андрей подошел к нему, сел незамеченным на высокий неудобный стул, поставил ботинок на подставку, и только тогда, видно почувствовав, что ему заслонили солнце, чистильщик отложил газету и достал щетки. Он был похож на пирата, может, потому, что был одноглазым и почти черным от постоянного загара.
Молча и энергично работая щетками, чистильщик порой поднимал взгляд на Андрея, вздыхал, словно видя нечто печальное, и возвращался к своему делу.
Потом вдруг громко спросил:
– Квартира нужна?
– Нет, спасибо, – сказал Андрей, – я тут по делу.
– Вижу, что по делу, – согласился чистильщик. – Девочка нужна?
Андрей улыбнулся, потому что чистильщик был крайне серьезен.
– У меня есть девочка.
– У тебя для хорошего есть девочка, – сказал чистильщик. – А я тебе для удовольствия найду. А без меня не найдешь. Которые летом приезжают, их нет. Некого ублажать. А я найду. Недорого.
– У меня к вам другая просьба, – сказал Андрей. – Вы здесь долго еще будете?
– До вечера. Куда мне деваться?
– А если я вам мою сумку оставлю? На два часа.
– Не надо, – сказал чистильщик. – От греха подальше.
– Я вам заплачу, вы не беспокойтесь.
– А если там бомба? – спросил чистильщик. Он не шутил.
– Зачем же я бомбу вам оставлю?
– Она с адской машиной, – сообщил чистильщик уверенно. – Когда князь Думбадзе обедать поедут, она и рванет.
Андрей посмотрел на свой саквояж. Чистильщик говорил так уверенно, что даже у Андрея появились сомнения в безопасности тетиных подарков.
– А вы можете посмотреть, – сказал Андрей.
– Оставляй, – сказал чистильщик. – Мне что? Бомба-момба.
Андрей расплатился с ним. Чистильщик подвинул саквояж поближе и тут же, словно Андрея и не было, развернул газету.
Андрей быстро пошел по набережной – ему было так легко, словно с саквояжем у чистильщика остался груз, как свинцовые подошвы водолаза.
– Скажите, а как ближе к армянской церкви пройти?
– За гостиницей «Франция» налево, на Садовую.
На набережной он чуть не столкнулся с отчимом. Отчим ехал на велосипеде. Он сидел в седле прямо и держал в зубах трубку. На отчиме была кожаная куртка и черная шляпа. И весь вид его свидетельствовал о полном пренебрежении к тому, что подумают о нем встречные. Он, Сергей Серафимович, был хозяином Ялты, остальные – временными и прав не имеющими гостями.
Андрей быстро отступил за толстый ствол платана.
Вид отчима сразу разбудил в нем поток воспоминаний о летних днях в Ялте, но, свернув на Садовую, Андрей в предчувствии встречи с Лидочкой сразу об отчиме забыл.
Дойдя до новой армянской церкви Рипсимэ, Андрей остановился у высокой крутой лестницы, ведущей к ее дверям, и перевел дух. Он дышал часто, но не потому, что устал от подъема, – он очень волновался. Вытащил из кармашка серебряные часы, подаренные тетей к окончанию гимназии. Половина второго. Уже полчаса, как он в городе. Осталось лишь два с половиной. И Андрей вдруг понял, как это мало – сто восемьдесят минут. А он еще не нашел Лидочку.
Он свернул на узкую, крутую Загородную улицу и сообразил, что так и не знает, как ему искать Лидочку. Никакого плана – до этого момента самое важное было приехать в Ялту и найти тот дом… А потом все уладится само собой. Но теперь сомнения начали грызть Андрея. Ведь он не знает – в Ялте ли Лидочка, а может быть, уехала из города. А может, именно сейчас побежала на свидание с каким-нибудь гусаром, который готов носить ее на руках… Почему он не расспросил Маргариту!
Идя по Загородной, Андрей почему-то был уверен, что дом Лидочки Иваницкой должен быть похож на дом отчима – такой же особняк в саду. Оказалось – это двухэтажный скучный дом, по сторонам коричневой, исцарапанной двери которого прикреплены два почтовых ящика. Значит, Иваницкие снимают квартиру. А воображение Андрея рисовало картины уютной виллы, откуда выбегает собачка, а на лай из виллы выглядывает Лидочка…
Оглянувшись, будто совершал нечто недозволенное, Андрей подошел к подъезду и прочел надпись «К. Ф. Иваницкий» на правом почтовом ящике. На левом было написано «Ираклий Згуриди» и номер 1. Логика подсказывала, что Иваницкие снимают второй этаж.
Улица была узкой, по другой стороне тянулся высокий, из каменных плит забор, за которым плотным солдатским строем стояли мрачные кипарисы. Укрыться в этом переулке было негде.
Следовало спокойно войти в подъезд, подняться на второй этаж, позвонить и спросить, дома ли Лидочка. Мало ли кто может прийти к ней по делу? А если ее нет дома? Тогда надо извиниться и спросить у ее мамы, скоро ли Лидочка вернется, так как у него, Андрея, есть поручение к ней от Маргариты и он должен его сегодня же передать. А если она дома? Если она выйдет, окинет его холодным взглядом и не узнает? Нет, она, конечно, узнает его и пригласит в комнату, а рядом будет стоять ее мама, и он будет сидеть как дурак, может, даже выпьет чаю, и потом будет спешить на автобус, а Лидочка вежливо попрощается с ним… И все равно глупо стоять на улице – надо подняться на второй этаж.
Андрею показалось, что за занавеской одного из окон второго этажа кто-то стоит. Стоит и удивляется глупейшему зрелищу – молодому человеку, неподвижно глазеющему в окна. Андрей расстегнул шинель, вытащил часы. Без пяти два. Он простоял у дома, так ничего и не предприняв, минут пятнадцать. Это было так невероятно, что Андрей поднес часы к уху, заподозрив их в том, что они спешат, хотя это определить на слух невозможно.
А вдруг тот, кто смотрит на него сверху, подумает, что он не иначе как грабитель, высматривающий добычу. Мысль о том, что о нем так подумают, была столь неприятна, что Андрей быстро пошел прочь от дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36