Они прошли всего километров десять, может, меньше, и пришлось остановиться на ночлег.
Олег свалился на снег и сразу заснул. Его не смогли разбудить, чтобы напился кипятку со сладкими корешками. И он не увидел того, что увидели Дик и Марьяшка, когда совсем стемнело. Облака вдруг разошлись, и на небе появились звезды - звезды, которых никто из них никогда не видел. Потом небо затянуло вновь, Марьянка тоже заснула, а Дик еще долго сидел у погасшего, теплого костра, положив в него ноги, смотрел на небо и ждал может, облака разойдутся вновь? Он слышал о звездах, старшие всегда говорили о звездах, но никогда раньше не догадывался, какое величие и простор открываются человеку, который видит звезды. Дик понимал, что им никогда не вернуться в поселок, но был гордым человеком.
Они поднялись рано, выпили много кипятку, растопив снег, и доели сладкие корешки, от которых голод лишь усилился. Тащились в тот день медленнее, чем обычно, еле тащились, даже Дик выбился из сил.
Беда была в том, что они не знали, правильно ли идут. Люди шли здесь в прошлый раз зимой, когда много снега, когда сильные морозы и мгла, и потому сейчас все вокруг выглядело иначе, чем на карте.
Наступило отчаяние, потому что перевал был абстракцией, в которую невозможно поверить, как невозможно представить себе звездное небо, если его не видел и знаешь лишь по рассказам. Олег жалел, что заснул и пропустил звезды, но, может быть, это повторится следующей ночью. Ведь облака на небе стали тоньше, сквозь них иногда проглядывала голубизна, и вокруг было куда светлее, чем внизу, в лесу.
Днем, когда все выбились из сил, Дик приказал остановиться и начал растирать снегом Марьяшке отмороженные щеки. Тогда Олег увидел в стороне на снегу синее пятно. Он сказал о нем остальным не сразу, потому что до него надо идти - еще сто шагов. А сделать их не было сил.
Когда наконец Дик сказал, что пора идти, Олег показал на синее пятно. Они подошли к нему. С каждым шагом быстрее - самое трудное встать и сделать первые шаги, особенно, если знаешь, что нечего есть и даже кончились дрова.
Это была синяя короткая куртка из прочного и тонкого материала. Дик окопал снег вокруг, чтобы вытащить куртку из снега, а Олегом вдруг овладело странное болезненное нетерпение.
- Не надо, - сказал он хрипло, - зачем? Мы скоро придем, ты понимаешь, мы правильно идем!
- Она крепкая, - сказал Дик. - Она нам нужна. Марьяшка совсем замерзла.
- Мне не нужно, - сказала Марьяна. - Лучше пойдем дальше.
- Идите, я вас догоню, - сказал Дик упрямо. - Идите.
Они пошли дальше, а Дик догнал их через пятнадцать минут, неся куртку в руке, но Марьяна надевать ее не стала, сказала, что куртка мокрая и холодная. Но главное было, что куртка чужая и ее кто-то носил. И если снял и бросил, то, может быть, человек этот погиб, потому что тогда погибло много людей. Всем известно, что с перевала вышло семьдесят шесть человек, а до леса дошло чуть больше тридцати. И тех, кто не дошел, Марьяна боялась увидеть.
Они не добрались в тот день до перевала, хотя Олегу все казалось, что перевал будет вот-вот - сейчас обойдем этот язык ледника, и будет перевал, сейчас минуем осыпь, и будет перевал... И подъем становится все круче, а воздуха все меньше.
Они ночевали, вернее, пережидали, пока кончится темнота, сжавшись в клубок, закутавшись всеми одеялами и накрывшись палаткой. Все равно спать было почти невозможно от холода, они только проваливались в забытье и снова просыпались, чтобы поменяться местами. От Марьяны, которая лежала в середине, почти не было тепла, она стала какой-то бестелесной и острой птичьи кости. Они поднялись с рассветом, над ними было синее звездное небо, но они не смотрели на небо.
Потом постепенно рассвело, облака были прозрачные, как легкий туман, и сквозь них светило солнце, холодное, яркое, которого они тоже никогда не видели, но они не смотрели на солнце. Они брели, обходя трещины во льду, осыпи и карнизы. Дик упрямо шагал впереди, выбирая дорогу, падая и срываясь чаще других, но ни разу не уступив первенства. И он первым вышел на перевал, не сообразив, что вышел на перевал, потому что склон, по которому они карабкались, незаметно для глаза выровнялся и превратился в плоскогорье, а потом они увидели впереди зубцы хребтов. Хребет за хребтом, цепи снежных гор, сверкающие под солнцем, а еще через час внизу открылась долина, посреди которой, громадный даже отсюда, с километровой высоты, лежал диск темного металлического цвета. Диск лежал, накренившись и вдавившись в снег, точно посреди этой котловины. До этой котловины капитан смог дотянуть корабль, когда после взрыва в двигательном отсеке отказали приборы. Он посадил корабль в этой котловине, в метель, ночь и туман злой здешней весны.
Они стояли в ряд. Три изможденных дикаря - арбалеты на плечах, мешки из звериных шкур за спинами, оборванные, обожженные морозом и снегом, черные от голода и усталости, - три микроскопические фигурки в громадном и пустом, безмолвном чужом мире, смотрели на мертвый корабль, который шестнадцать лет назад рухнул на эту планету. И никогда уже не поднимется вновь.
Потом начали спускаться вниз по крутому склону, цепляясь за камни, стараясь не бежать по неверным осыпям, все скорее, скорее, хоть ноги отказывались слушаться.
И через час уже были на дне котловины.
Шестнадцать лет назад Олегу был год с небольшим, Дику - чуть меньше двух, Марьяны еще не было на свете. И они не помнили, как опустился здесь, в горах, исследовательский корабль "полюс". Их первые воспоминания были связаны с поселком, с лесом, повадки шустрых рыжих грибов и хищных лиан они узнали раньше, чем услышали от старших о том, что есть звезды и другой мир. И лес был куда понятнее, чем рассказы о ракетах или домах, в которых может жить по тысяче человек. Законы леса, законы поселка, возникшие от необходимости сохранить кучку людей, не приспособленных к этой жизни, простые законы выживания все время старались вытолкнуть из памяти землю и вместо памяти возродить лишь абстрактную надежду на то, что когда-то их найдут и когда-то все это кончится. Но сколько надо терпеть и ждать? десять лет? Десять лет уже прошло. Сто лет? Сто лет - значит, спасут, найдут не тебя, а твоего правнука, если у тебя будет правнук и если он, да и весь поселок смогут просуществовать столько лет. Надежда, жившая в старших, для второго поколения не существовала - она бы только мешала жить в лесу, но не передать им надежду было невозможно, потому что даже смерть человеку не так страшна, если он знает о продолжении своего рода. Смерть становится окончательной в тот момент, когда с ней пропадаешь не только ты, но и все, что привязывало тебя к жизни.
Потому и старшие, и учитель - все, каждый как мог, старались воспитать в детях ощущение принадлежности к земле, мысль о том, что рано или поздно отторженность прервется. И - оставался корабль за перевалом. Он существовал, его можно было достичь, если не в этот тысячедневный год, то в следующий, когда подрастут дети и смогут дойти до перевала. Смогут, если захотят, потому что внутренне они оторвались от земли, потому что корабль для них чужд, а лес - свой. Это дарило им возможность выжить, которой были лишены старшие, но это и угрожало, в конечном счете, смертью поселку людской колонии. И так шестнадцать земных лет - пять с лишним местных.
Дик, Олег и Марьяна спускались в котловину, к кораблю. Он оставался хоть и рос и был веществен и громаден - легендой, и никто из них не удивился бы, если при прикосновении к кораблю тот рассыпался бы в прах. Они возвращались к дому своих отцов, который пугал тем, что перешел в эту холодную котловину из снов и легенд, тех, что рассказывали при тусклом светильнике в хижине, когда за щелью окна, затянутого рыбьей кожей, рычит снежная метель или сыплет отдающий гнилью бесконечный дождь.
Существование корабля возродило сны и легенды, придав им новый смысл и привязав абстрактные картинки, рожденные воображением и потому неточные, к реальности этого тела. Этого противоречия старшие никогда не понимали, ведь для них за повестью о том, как грянула катастрофа, как пришел холод и тьма, за рассказом о пустых коридорах, в которых постепенно гаснет свет и куда прорываются снаружи сухие снежинки, - за всем этим скрывались зримые образы коридоров и ламп, молчание вспомогательных двигателей и щелканье счетчиков радиации. Для слушателей - Олега и его сверстников в рассказе понятны были лишь снежинки, а коридоры ассоциировались с чащей леса или темной пещерой. Ведь воображение питается лишь тем, что видено и слышано.
Теперь стало понятно, как уходили отсюда люди - тащили детей и раненых, хватали в спешке те вещи, которые должны понадобиться на первое время. В тот момент никто не думал, что им придется жить и умереть в этом холодном мире - гигантские масштабы и невероятная мощь космической цивилизации даже здесь вселяли ложную уверенность, что все случившееся, как бы трагично не было, лишь временный срыв, случайность, которая будет исправлена, как исправляются неприятные случайности всегда. Или почти всегда.
Вот тот люк.
Уходя, как рассказывал Старый, они закрыли его, а аварийную лестницу, по которой спускались на снег, отнесли в сторону, под нависшую скалу. Это место было отмечено на карте, но искать лестницу не пришлось - снег стаял, и она лежала неподалеку, голубая краска кое-где облезла, а когда Дик поднял лестницу, то отпечаток ее остался черным рисунком на снегу - снег под ней протаял до камней.
Дик пощелкал ногтем по стоякам.
- Легкая, - сказал он, - надо взять.
Никто не ответил ему. Марьяна с Олегом стояли поодаль и, запрокинув головы, разглядывали округлое брюхо корабля. Корабль казался совершенно целым, хоть сейчас лети дальше. И Олег даже представил себе, как он отрывается от котловины, поднимается, все быстрее, к синему небу и становится черным кружочком, точкой в синеве...
Усталости не было. Тело было легким и послушным, и нетерпение как можно скорее заглянуть внутрь чудовища смешивалось со страхом навсегда исчезнуть в замкнутой сфере корабля.
Олег перевел взгляд на аварийный люк. Сколько раз Старый повторял Олегу: "Аварийный люк не заперт, понимаешь, мы его только прикрыли. Ты поднимаешься к нему по лесенке, она легкая, и первым делом замеряешь уровень радиации. Ее быть не должно, шестнадцать лет прошло, но обязательно замерь. Тогда радиация была одной из причин, почему нам пришлось так спешно уходить, мороз и радиация. Сорок градусов мороза, системы отопления не функционируют, радиационный фон - оставаться было нельзя. Хотя и идти тоже было нельзя - мы не знали, что сможем дойти до долины, где лес и где теплее". Дик бродил вокруг корабля, переворачивая наконечником копья пустые ящики и банки - там было много вещей, которые вытащили из корабля, но пришлось оставить.
- Ну что, - спросил Олег, - пойдем туда?
- Пойдем, - сказал Дик, поднял лестницу, приставил к люку.
Потом сам поднялся по ней, сунул в щель нож Томаса, нажал, нож сломался.
- Может, он защелкнулся? - спросила Марьяна снизу.
- Совсем ножей не осталось, - сказал Дик.
- Старый сказал, что люк открыт, - заметил Олег.
- Старый все забыл, - сказал Дик. - Разве можно верить старикам?
- Томас бы знал, что делать, - сказала Марьяна.
- Глупо, - сказал Дик. - Глупо замерзнуть здесь, под самым боком у этой махины.
Дик толкнул люк, ничего не получилось, ударил по нему кулаком, и Олегу показалось, что должен раздаться глубокий и долгий звон, но никакого звука не было. Олег, шевеля губами, хотя хорошо читал, отлично умел читать, прочел врезанные в корпус золотые буквы "полюс".
- Правильно, - сказал он. - "Полюс".
- Ты думал, что мы другой нашли? - сказал Дик и спрыгнул с лестницы вниз, в снег. Надо подумать. Так ее не вскрыть.
Марьяна дрожала.
- Странно, - сказала она. - Не было холодно. А теперь стало холодно.
- Есть охота, - сказал Дик. - Там, наверно, еды до черта. В железных банках. Она не портится. Томас говорил.
Олег полез по лестнице наверх, к люку, достал, опершись одной рукой о ледяной металл корабля, счетчик радиации и приставил его к узкой щели. Стрелка чуть дрогнула, но до красной отметки не дошла, далеко не дошла. В котловине было очень тихо, он слышал не только разговор внизу, даже дыхание Марьяны.
- Жалко, что Томас не дошел, - сказала Марьяна. - Так жалко, ты не представляешь.
- Конечно, жалко, - сказа Дик. - Только он бы все равно не дошел. И мы бы из - за него не дошли.
- Не надо так говорить, - сказала Марьяна. - Он услышит и обидится.
- Он мертвый, - сказал Дик. - Мертвые не слышат.
- Я не знаю, - сказала Марьяна. - Может, и слышат.
Олег нажал на дверь люка, и дверь не поддалась. Как ее потянуть на себя?
- Не получается? - спросила Марьяна. Облака затянули солнце, и сразу стало темнее, привычнее.
- Погоди, - сказал Олег. - Почему мы тянем крышку на себя, почему толкаем, как дома? А если дверь в корабле открывалась иначе?
- Спускайся, чего уж там, - сказал Дик. - Я камень принесу.
- Камнем не одолеешь, - сказал Олег. Как может открываться дверь? Внутрь? Внутрь мы ее толкали. Дверца была немного утоплена в стене корабля, она уходила под обшивку. А что если попробовать толкнуть ее вбок? Так не бывает, но если корабль летит, лучше, чтобы дверь сама случайно не открылась. Олег сказал Дику:
- Дай нож.
Тот кинул Олегу нож, сунул руки подмышки и принялся притоптывать. Замерз. Даже он замерз. Пошел сухой снег. Они были одни во всем мире, они умирали от голода и холода, а корабль не хотел пускать их внутрь.
Олег вставил кончик ножа в щель и постарался толкнуть крышку в сторону. Та вдруг громко щелкнула и легко, словно ожидала этого, отошла вбок и исчезла в стене. Все правильно. Олег даже не стал оборачиваться и не стал кричать, чтобы все видели, какой он умный. Он решил задачу. Он любил решать задачи. Пускай задача была несложная, но другие ее решить не смогли. Олег заткнул нож за пояс и снова вынул счетчик радиации.
- Ой! - услышал он голос Марьяны. - Олег открыл!
- Это хорошо. Иди тогда, - сказал Дик. - Иди, чего стоишь?
Счетчик показал, что опасности нет. Все правильно.
- Там темно, - сказал Олег. - Дайте факел.
Даже когда было очень холодно, в последнюю ночь, они не стали сжигать факелы. К тому же факелы давали мало тепла, зато долго горели.
- Там тепло? - спросила Марьяна.
- Нет, - сказал Олег. Он принюхался. В корабле сохранился чужой, опасный запах. Ступить внутрь было страшно. Но Олег вдруг понял, что теперь он главнее Дика, что Дику страшнее. Дик щелкал кремнем, разжигая факел. Факел занялся маленьким, почти невидимым в свете дня огнем. Дик поднялся до половины лестницы и передал факел Олегу. Но дальше не пошел. Олег принял факел и протянул руку внутрь. Впереди была темнота, под ногами начинался ровный, шероховатый пол. Олег сказал громко, чтобы заглушить страх:
- Ну, я пошел. Берите факелы. И за мной! Я буду ждать внутри.
Пол под ногами чуть пружинил, как будто кора живых деревьев. Но Олег знал, что пол неживой и что таких деревьев на земле не бывает. Ему почудилось, что впереди кто-то подстерегает его, и он замер. Но потом понял, что так возвращается к нему отраженное чем-то эхо собственного дыхания. Олег сделал еще один шаг вперед, и огонь факела, ставший ярче, осветил стену, круглящуюся кверху. Блестящую и светлую стену. Он дотронулся до стены. Стена была холодной, как камень.
Вот я и дома, подумал Олег. У меня есть дом - поселок. А есть еще один дом, называющийся "космический исследовательский корабль "Полюс", который мне тысячу раз снился, и снился совсем не таким, как оказался в самом деле. А я тут был. Я даже тут родился. Где-то в темной глубине корабля есть комната, в которой я родился.
- Ты где? - спросил Дик. Олег обернулся. Силуэт Дика почти заполнил собой проем люка.
- Иди сюда, не бойся, - сказал Олег. - Здесь никого нет.
- Был бы - давно бы замерз, - сказал Дик громко, голос его улетел по коридору. Олег протянул ему свой факел, чтобы Дик мог зажечь свой, потом подождал, пока Дик, уступив место Марьяне, зажжет ее факел.
С тремя факелами сразу стало светлее. Только очень холодно. Куда холоднее, чем снаружи, потому что там был живой воздух, а здесь воздух мертвый. Коридор вскоре закончился дверью, но Олег уже знал, как ее открыть, и Дик с Марьяной увидели, как он это делает, и поняли, что в действиях Олега появилась уверенность, может, еще не настоящая уверенность, но большее единство с кораблем, чем у них, которым корабль казался страшной пещерой, и если бы не голод, не страх перед ледяной пустыней, они бы остались снаружи. Дойди с ними до корабля Томас, все было бы иначе. Олег не мог взять на себя роль проводника и толкователя тайн, но лучше Олег, чем никого.
За дверью был круглый зал, такого они никогда не видели. В нем мог разместиться весь поселок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11