А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Так мадам Арманд отплатила вам за ваше к ней отношение.
Она умолкла, и в комнате повисло долгое молчание.
— Вы верите мне? — спросила она, обращаясь к Рукселю.
— Не знаю. — Он покачал головой.
Конечно, он верил. Об этом ясно говорили его поникший вид и опущенные плечи. И даже если Жанэ и Монталлу все еще сомневались, Руксель отлично знал, что каждое ее слово — правда. У нее не было доказательств, чтобы передать дело в суд, но никакой суд и никакое наказание не могли сравниться с тем, что он уже получил.
— Вы признаете, что в тот период, когда был зачат Артур Мюллер, Генриетта Гартунг была вашей любовницей?
Он кивнул.
— И вы не догадывались, что это ваш сын?
— Я подозревал, но она сказала, чтобы я не волновался на этот счет. Поймите: я был бедным студентом. Гартунг облагодетельствовал меня, я был кругом обязан ему. Да, я состоял в связи с его женой и не собирался порывать с ней, однако я не хотел, чтобы Гартунг узнал о наших отношениях. Это перечеркнуло бы всю мою карьеру, которая тогда только-только начиналась. Но дело даже не в этом: я любил его.
— Любили? В самом деле? — спросила Флавия. — В таком случае вы избрали очень странный способ выражения своей любви.
Аргайл, который на протяжении всего разговора упорно смотрел в пол, поднял голову и с интересом взглянул на Флавию. Неожиданно в ее реплике прозвучал несвойственный ей горький сарказм. Лицо Флавии казалось бесстрастным, но Джонатан — единственный из всех присутствующих — почувствовал, что сейчас они услышат что-то ужасное. Хотя, на его взгляд, они и так уже наслушались достаточно неприятных вещей.
— Если вы и в самом деле любили его и испытывали к нему благодарность за все, что он для вас сделал, то масштабы вашего предательства просто поражают.
Руксель пожал плечами:
— Я был молод и глуп. Тогда в Париже царила простота нравов, никто не придавал значения адюльтеру.
— Я не имела в виду связь с его женой.
— Тогда что вы имели в виду?
— Полагаю, месье Монталлу должен знать.
Монталлу покачал головой:
— Нет, я понятия не имею, о чем вы. По-моему, вы напрасно терзаете господина Рукселя тяжелыми воспоминаниями. Нам уже известно, кто убил Мюллера — Эллман. Правда, вы не знаете, кто убил самого Эллмана, но не думаю, что сейчас это кого-то волнует. Дело можно закрыть за недостатком улик.
— Ну уж нет, — с неожиданной решительностью заговорил Жанэ. — Я устал от этих недомолвок и хочу услышать все до конца. За последнюю неделю вы неоднократно вмешивались в мою работу и оказывали на меня беспрецедентное давление. Я на протяжении нескольких лет пытался поймать с поличным Бессона, и, когда мне это наконец удалось, вы отпустили его под предлогом амнистии. Мне пришлось закрыть дело. Ваши люди дали мне указание отклонить запрос по убийству из Италии и всячески препятствовать в расследовании мадемуазель ди Стефано. В результате я испортил отношения с итальянскими коллегами, которые выстраивал не один десяток лет. С меня довольно. Я хочу выяснить все досконально, а потом я напишу на вас такую жалобу, Монталлу, что вы еще долго будете меня помнить. Продолжай, Флавия. Объясни нам все до конца.
— Не знаю, на кого в действительности работает месье Монталлу, но я чертовски уверена, что он не имеет никакого отношения к охране высоких политических фигур. Вы сами сказали, что в последние дни он оказывал на вас давление. Охранник, в обязанности которого входит таскаться за дипломатами и политиками и следить, чтобы у них не заклинило дверь душевой кабины, не смог бы давить на вас, Жанэ.
— Монталлу не имел в виду простую охрану, Флавия. В его задачи входит предотвращение крупных политических и общественных скандалов. Конечно, он, как и все мы, поддался на провокацию мадам Арманд, но это не снимает с него ответственности. Мадам Арманд сумела убедить его, что в картине, выкупленной Мюллером, спрятаны компрометирующие месье Рукселя документы. Она убедила его, что, если эти документы всплывут в нужный момент, месье Руксель может лишиться европейской награды. А на получение этого приза его выдвигало французское правительство. Естественно, управление Монталлу не могло допустить подобного конфуза.
— Итак, мы снова возвращаемся в прошлое. К «Пилоту» и его провалу. Когда стало ясно, что в группе работает немецкий осведомитель, Руксель задался вопросом: кто изменник? Он начал по крупицам выдавать информацию то одному, то другому члену группы. Если операция проходила чисто, человека, ответственного за ее проведение, вычеркивали из числа подозреваемых. Остальные оставались под сомнением. Это была долгая и кропотливая работа, но кто-то должен был ее выполнить. Я, конечно, знаю о войне только по рассказам, но могу себе представить, как это тяжело, когда в коллективе единомышленников появляется предатель и каждый находится под подозрением.
Предателем оказался Гартунг: информация, которую знал только он, стала известна немцам. Доказательства были неопровержимыми, они почти убедили даже его жену. Месье Руксель встретился с Гартунгом и, по словам миссис Ричардс, бросил обвинение ему в лицо. После чего позволил ему скрыться. Правильно?
Руксель кивнул.
— Да, — сказал он. — Когда мы убедились в его предательстве, собрание вынесло ему смертный приговор. Но я не мог допустить, чтобы его убили. Я проявил сентиментальность и почти сразу пожалел об этом. Моя чувствительность дорого обошлась всем нам.
— В самом деле. Гартунг скрылся, и почти сразу после его бегства все члены «Пилота» были арестованы. Из этого можно сделать вывод, что Гартунг, зная, что его игра проиграна, предупредил немцев перед своим отъездом. Эту информацию подтвердили сами немцы. Франц Шмидт, пытая жену Гартунга, сообщил ей, что ее арестовали благодаря показаниям ее мужа. Он даже не попытался спасти ее.
Когда война закончилась, месье Руксель и Генриетта решили, что Гартунг должен понести справедливое наказание. Я правильно излагаю, месье?
— Да, — ответил Руксель, — все было примерно так.
— Однако все это ложь — от начала и до конца. Гартунг никогда не входил в группу «Пилот» и не имел доступа к информации. Как же он сумел выдать всю вашу группу — всех ее членов до единого? Откуда он мог знать все подробности операций? Ваша беседа с ним состоялась двадцать шестого июня, около десяти часов вечера, а в половине седьмого утра на следующий день немцы схватили всех членов группы. Вы хотите сказать, что такую масштабную операцию можно организовать всего за семь часов? И даже если так, то как вам удалось ускользнуть из расставленных сетей? Вы возглавляли группу, и в первую очередь именно ваша персона интересовала немцев. Только вы могли знать все имена, явки, пароли и подробности операций.
— Мне повезло, — сказал Руксель. — А насчет срока вы ошибаетесь: гестапо, когда хотело, могло действовать очень быстро. Операция проходила под кодовым названием «Лезвие бритвы».
— Да, операция «Лезвие бритвы». Я уже слышала о ней.
Руксель кивнул.
— Операция была спланирована на основе сведений, которые Гартунг передал немцам в ночь на двадцать шестое июня. И сделал он это после разговора с вами, когда стало ясно, что его игра проиграна. Так?
Руксель снова кивнул.
— Тогда как объяснить тот факт, что решение о проведении операции «Лезвие бритвы» было принято двадцать третьего июня?
— Что вы хотите этим сказать?
— Эти данные я нашла в досье о коллекция Гартунга в еврейском архивном центре. Там написано, что коллекция Гартунга была конфискована в соответствии с планом операции «Лезвие бритвы», принятым двадцать третьего июня. То есть за три дня до того, как вы обвинили его в шпионаже, до того как он бежал, и до того, как, по вашему утверждению, выдал немцам всю группу «Пилот».
— Ну, возможно, он выдал нас раньше.
— А возможно, и нет. Возможно, все было с точностью до наоборот: это он обвинил вас в тот вечер в измене и сказал, что может доказать факт вашего предательства. Вы связались с немцами и предупредили их, что Гартунг вас разоблачил. К счастью, они не поймали его: он успел скрыться. Тогда вы устроили так, чтобы Генриетта осталась в живых и могла свидетельствовать против мужа.
Руксель рассмеялся:
— Это чистейшей воды фантазия, милая моя. Вы сами не понимаете, что говорите.
— Я-то как раз понимаю. А теперь давайте подумаем вместе. Кто такой этот Шмидт? Гестаповец, принимавший участие в пытках, — военный преступник. Ваша бывшая любовница знала его в лицо. Когда власти попытались арестовать его в сорок восьмом году, кто-то предупредил его, и он благополучно исчез, сменив имя. Но с некоторых пор одна крупная финансовая компания начала выплачивать ему по шестьдесят тысяч швейцарских франков ежегодно. Компания называется «Финансовые операции», и контролирует ее некий господин Руксель. Как вы объясните этот факт? Вам стало жаль Шмидта, или была какая-то другая причина? Или вы просто купили его молчание?
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Ну конечно. Не лгите мне. На банковский счет Эллмана ежегодно поступала одна и та же сумма от компании «Финансовые операции». Господин Руксель является членом правления и председателем этой компании, а также держателем контрольного пакета акций. Так почему вы это делали, месье Руксель?
— Не знаю.
— Глупо отпираться.
Флавия выдержала паузу, собираясь с силами. Ей хотелось выкрикнуть ему в лицо все, что она о нем думает, но опуститься до банального крика она не могла. Нужно спокойно и методично изложить свою точку зрения.
— И еще, — продолжила Флавия. — Не дождавшись суда, Гартунг повесился в тюремной камере. Почему, если он был убежден, что сумеет доказать свою невиновность? Разве так должен вести себя человек в подобных обстоятельствах? Конечно же, нет.
В официальном протоколе записано, что в тот день к Гартунгу приходил обвинитель, дабы ознакомить его с материалами дела. После ухода обвинителя Гартунг покончил жизнь самоубийством. На следующий день его нашли в камере мертвым. Обвинителем по этому делу были вы, месье Руксель. Это вы посетили его перед смертью. И это вы повесили его, зная, что на суде он расскажет о вашей истинной роли в провале группы «Пилот».
— Все это выдумки и ложь.
— К счастью, нам нет необходимости полагаться на ваше признание. Есть улика.
С этой секунды она полностью завладела вниманием всех, кто находился в комнате.
— Какая улика? — спросил Жанэ.
— Единственная улика, которая уцелела, — сказала она. — Все остальные были последовательно уничтожены. Сначала исчезла папка с уликами, собранными Мюллером. Потом были изъяты документы из архива. В этом отчасти есть и моя вина: я поделилась с Жанэ своим планом посетить еврейский архивный центр, и кто-то успел побывать там до меня. Полагаю, это были вы, месье Монталлу. Но осталась последняя улика — та, на которую полагался Гартунг, — доказательство его невиновности.
— Мне казалось, мы установили, что такой улики не существует.
— О нет, тут вы ошибаетесь. Мюллер полагал, что тайну хранит «Казнь Сократа» — последняя из картин на тему правосудия. Их было четыре: «Казнь Сократа», «Суд Александра», «Суд Иисуса» и «Суд Соломона».
«Казнь Сократа» Гартунг подарил Рукселю в честь успешной сдачи экзамена на юриста. Но он подарил ему и «Суд Иисуса» в тот период, когда Руксель проживал в доме родителей Генриетты. Вот она. — Флавия указала на картину в углу. — «Христос в окружении апостолов. Последний суд». Или, как его чаще называют, «Высший суд». Все мы ошибались, полагая, что полотно «Суд Иисуса» отображает казнь самого Иисуса. Именно эта картина висела в офисе господина Рукселя в тот июньский вечер сорок третьего года, когда между ним и Гартунгом состоялось объяснение. Гартунг писал, что доказательство спрятано там, где никому не придет в голову его искать. И это действительно так. Как вы думаете: может, нам следует снять картину и посмотреть?
Это был блеф. Она не знала, найдут ли они там улику. Поэтому последние слова произнесла так, словно была уверена в своей правоте на все сто процентов.
На этот раз молчание прервала Жанна Арманд. Внезапно она громко расхохоталась: резким неприятным смехом, который казался тем более неуместным оттого, что раздался столь неожиданно.
— Что такое? — спросил Жанэ.
— Нет, мне просто не верится, — сказала она. — Потратить столько сил, заметая следы и уничтожая свидетельства своего преступления, в то время как самая главная улика на протяжении сорока лет висела у тебя под носом! Невероятно смешно.
— То есть вы принимаете мое объяснение? — быстро спросила Флавия, надеясь поймать ее на слове.
— О Господи, конечно.
— Вы поручили Эллману вернуть картину?
— Да. Я знала, кто такой Мюллер, и будь я проклята, если бы я позволила ему вмешаться в нашу жизнь и лишить меня моих законных прав. Я столько лет, словно черная рабыня, прислуживала этому человеку. Сначала он упрашивал меня поработать у него и говорил, что я очень нужна ему, что у него больше никого нет в этом мире. Он умеет убеждать; я думаю, вы заметили это. Я согласилась оказать честь легендарному человеку. Я бросила все, а в благодарность получала лишь упреки, что я не внук, которым он мог бы гордиться. Я носила имя Рукселя, но это ничего не значило.
И тут на сцене появился Мюллер. Я могла представить себе, чем закончится их встреча: слезы, объятия, официальное усыновление и завещание в пользу обожаемого сына. Сын — единственное, чего ему не хватало в его увенчанной лаврами старости. О нет. Я не должна была допустить, чтобы меня выбросили как ненужную вещь. И тогда я вспомнила об Эллмане.
— Вы знали о нем?
— Сейчас расскажу. Дед попросил меня разобрать его старые бумаги. Там были письма, счета и прочий хлам. Когда мне попались квитанции переводов на имя Эллмана, я задумалась, что бы это могло значить, и решила провести эксперимент. С этой целью я приостановила очередной платеж и стала ждать. Примерно через месяц Эллман дал о себе знать. Он много чего порассказал мне о героическом прошлом деда. И когда на горизонте появился Мюллер, я уже знала, что Эллман согласится выполнить мое поручение, потому что имеет в этом деле личную заинтересованность. На Монталлу я, разумеется, не рассчитывала. Более того, я не хотела, чтобы он встретился с Мюллером и увидел собранный им материал. У меня не было никакой уверенности в том, что он уничтожит все эти документы. Напротив, узнав, что это обычное семейное дело, не представляющее угрозы имиджу страны, он принес бы ему извинения и оставил его в покое. Документы нужно было выкрасть и уничтожить. Сделать это мог только Эллман. Я не знала, что он убьет Мюллера. Это совершенно не входило в мои планы. Я только хотела получить папку с документами.
— Тогда почему он убил его?
— Потому что я недооценила Эллмана. Я не представляла, какой это страшный человек. Должно быть, он не хотел, чтобы на его территории пасся кто-то еще. Кроме того, он мог испугаться, что Мюллер захочет обнародовать собранные им факты. В этом случае ему грозила тюрьма.
— А вы, в свою очередь, убили Эллмана?
— Да, — невозмутимо ответила она. — Он заслужил это. Он сказал, что забрал картину, и предложил выкупить ее за миллион франков. Он не оставил мне выбора. Я не знала, что на самом деле он ничего не нашел. Поэтому я пристрелила его из его же собственного пистолета. Подумаешь. Вы считаете, он не заслужил такого конца? Да его нужно было повесить еще много лет назад. И он был бы повешен, если бы «вершитель неправедного суда», — она указала на Рукселя, — не помог ему избежать этой участи.
Жанна Арманд посмотрела на Флавию — так, словно та, единственная из присутствующих, понимала ее. «А как бы вы поступили на моем месте?» — казалось, спрашивала она.
— Вы говорите, Эллман рассказал вам о прошлом месье Рукселя?
— Да. Сначала я не могла в это поверить. Такой великий, заслуженный, всеми уважаемый человек — и предатель… И чтобы в правительстве знали об этом и молчали…
— Конечно, они знали, — сказала Флавия. — Потому они и дали Монталлу карт-бланш.
— Ничего я не знал, — оскорбился Монталлу. Хорошо, отметила Флавия. Монталлу задергался.
— Тут я вам верю, — сказала она. — Вас, возможно, и не посвящали в подробности этой мерзкой истории, но ваше руководство не могло не знать.
— Шмидт или Эллман, как бы там его ни звали, — продолжила Жанна, — рассказал мне, что примерно в сорок втором году деда арестовали и пригрозили ему пытками. Он моментально во всем признался. Даже Эллман презирал его за малодушие. Он сказал, что дед готов был сделать все, что угодно, только бы его отпустили. В обмен на свободу он предложил сообщить немцам имена всех членов группы «Пилот» и всех, кто им когда-либо помогал.
Я начала сопоставлять кое-какие факты из биографии деда с теми бумагами, которые попадались мне на глаза, и пришла к выводу, что Эллман сказал правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27