Бессону причина показалась неубедительной. Тогда Мюллер сказал, что в ней содержатся важные документы, имеющие отношение к его отцу.
Мюллер предложил Бессону такие деньги, от которых тот, будучи тем, чем он является, не смог отказаться. Он украл полотно и привез его Делорме, который, в свою очередь, отдал картину вам. Вот тут-то я и вмешался: в конце концов, для меня вы являлись курьером, нелегально переправляющим краденый товар за границу.
— Тогда почему вы не арестовали меня?
— Мы оказались в затруднительном положении. Для нас было очевидно, что Мюллер придает этой картине какой-то особенный смысл, но в чем заключается этот смысл, мы не знали. Момент, который был выбран для кражи картины, нам тоже показался неслучайным. Через неделю должно было состояться вручение награды Рукселю. Мы опасались, как бы противники Рукселя не обнародовали какой-нибудь скандальный факт его биографии. Он мог оказаться вполне тривиальным, или абсолютной неправдой, или фантазией сумасшедшего лунатика, но для нас это не имело значения. Я получил указание от начальства завладеть картиной и придержать ее у себя до тех пор, пока мы не выясним, в чем тут дело. Если бы мы арестовали вас, Мюллер мог выступить в прессе с заявлением. В мои планы входило выкрасть у вас картину, вернуть ее Рукселю и после этого приехать в Рим и поговорить с Мюллером начистоту. Возможно, мой план был не слишком удачен, но не забывайте: я был сильно ограничен временем.
Флавию его рассказ не убедил. Пока Монталлу говорил, она внимательно следила за его лицом, пытаясь определить, насколько он искренен. Все очень странно. Она всегда считала шпионов недалекими людьми, но этот вел себя просто по-идиотски. По идее он должен был обратиться в полицейское отделение при вокзале и арестовать Аргайла. Он, однако, совершил поступок крайне абсурдный. Так мог действовать только дилетант. И если он рассчитывает, что она поверит в такую чушь, то это просто оскорбительно. Кто-то из них троих говорит неправду, и это точно не она и не Аргайл.
Флавия перевела взгляд направо и увидела, что Аргайл скептически улыбается. Она незаметно ткнула его локтем в бок и взглядом приказала молчать.
— Результатом ваших, мягко говоря, странных действий стала жуткая неразбериха, — сказала она.
Монталлу ничуть не смутился.
— Боюсь, что так, — согласился он с иронической улыбкой.
— Значит, вы отправились в Рим и навестили Мюллера.
— Его не было дома. Я не встречался с ним.
— Вы звонили Аргайлу и просили вернуть картину.
— Да, это был я.
На этот раз у Флавии не возникло сомнений в его правдивости.
— А потом вам позвонил ваш начальник и сообщил, что Мюллера убили. И велел поскорее убираться из Италии.
Француз кивнул.
— Из этого следует вывод: вы сознательно препятствовали расследованию тяжкого преступления.
Монталлу пожал плечами.
— Это вы звонили Эллману в Базель?
— Я никогда не слышал об этом человеке. Честно. Я до сих пор не понимаю, какова его роль в этом деле.
— Руксель знал о том, что происходит?
— Мы не посвящали его в детали, но я предупредил его. И постоянно держал в курсе его помощницу.
— Ах вот как, — произнесла Флавия. — Ну что ж, я полагаю, больше нам не о чем говорить. Убийства в Риме вас не касаются, картина возвращена владельцу, и Рукселю больше ничто не угрожает.
Монталлу снова кивнул.
— Все верно, — сказал он. — Так что возвращайтесь домой. Пожалуйста, не подумайте, что я пытаюсь ставить вам палки в колеса…
— Ну что вы…
— Если вы найдете убийцу и у вас будут против него веские доказательства, мы, конечно, не останемся в стороне.
— Вы отвечаете за свои слова?
— Безусловно. Но в настоящий момент ваши действия могут иметь нежелательные последствия. Ведь у вас нет подозреваемых, как я понимаю? Вы не готовы предъявить обвинение конкретному лицу?
— Пока нет.
— Я так и думал. Вы можете связаться со мной, когда будете располагать более существенными уликами.
— Хорошо, — согласилась Флавия.
Монталлу встал, пожелал им доброй ночи, собрал бумаги и вышел.
— С чего это ты вдруг решила с ним сотрудничать? — спросил Аргайл, когда дверь за французом захлопнулась. Эта неожиданная уступчивость совершенно не вязалась со строптивым характером Флавии.
— Я решила плыть по течению. Ну, что ты теперь обо всем этом думаешь?
— Думаю, что был прав, когда советовал тебе не звонить Жанэ. Но ты не послушала меня, и в результате нас встретил этот гостеприимный мужчина.
— Знаю, — отмахнулась она, удивляясь его несообразительности. — Я сделала это специально: мне хотелось встретиться с ним. Другой возможности вызвать его на разговор у меня не было. Я надеялась понять, какая роль отведена ему в этом деле. Ты как думаешь? Какое у тебя сложилось впечатление от его слов?
— Как-то несуразно все это выглядит, — ответил Джонатан. — То есть я знаю, что эти господа время от времени ведут какие-то тайные игры, но мне кажется, в данном случае они переборщили.
— Ты так считаешь?
— Да, — уверенно кивнул Джонатан. — Ведь разобраться с этой картиной можно было гораздо проще. Зачем им понадобилось устраивать спектакль на вокзале и препятствовать тебе в расследовании, не понимаю.
— То есть несуразность их действий ты объясняешь отсутствием профессионализма.
— Ты можешь предложить другое объяснение?
— Могу.
— Какое же?
— А ты сам не догадываешься?
— Нет.
— Приятно это слышать. А я догадалась.
— Ну тогда скажи по-человечески.
— Нет. Еще не время. Сначала нам нужно выбраться отсюда.
— Нас скоро выпустят.
— Нет, я не собираюсь ждать, когда нас, как баранов, посадят в самолет и отправят в Рим. Я хочу навестить Рукселя.
— Нас не пустят к нему. По крайней мере я полагаю, эти люди с автоматами поставлены здесь именно с этой целью.
— А тебе не кажется, что вооруженная охрана является излишней, если верить всему, что он тут наговорил?
— Нет, а ты не хочешь мне сказать. Но мне не нравится, что у каждого выхода из комнаты стоит человек с автоматом.
Флавия кивнула.
— Но возможно, за этой дверью никто не стоит. Идем, Джонатан, — сказала она, повернув ручку двери, в которую вышел Монталлу. — У нас нет времени.
Небольшое помещение, куда их водворили, — всего их было не меньше дюжины — использовалось одновременно как камера для допросов и как комната ожидания для тех несчастных, кого при попытке въехать в страну заворачивали обратно. Комнаты располагались в ряд и имели по два выхода: один в зал паспортного контроля для иностранцев и другой — в коридор, откуда в комнаты заходили сотрудники иммиграционной службы для проведения допроса задержанных. Этот коридор с одной стороны был ограничен стеной, а с другой стороны путь к свободе преграждал полицейский с автоматом.
— Сама видишь: отсюда не выбраться, — прошептал Аргайл.
— Ш-ш, — зашипела на него Флавия.
Напрасно она волновалась: полицейский не прислушивался к звукам из коридора. Да и зачем: чтобы пройти мимо него, им пришлось бы идти по его ногам. Джонатан резонно заметил Флавии, что полицейский вряд ли этого не почувствует.
— Идем, — сказала она, — сюда.
Убедившись, что полицейский на них не смотрит, она потихоньку пошла в противоположном от него направлении, в дальний конец коридора.
В других обстоятельствах Джонатан объяснил бы ей бессмысленность подобного маневра, но сейчас ему пришлось сдержаться: конечно, скептическое выражение лица не наделает шума, однако нерешительность движений сразу бросается в глаза.
Их комната находилась примерно посередине коридора. Когда молодые люди достигли последней двери, Флавия отворила ее и просунула голову в комнату. Не повезло: там сидел несчастный алжирец, а может, марокканец, и обреченно смотрел на сурового служащего иммиграционной службы, который обернулся на звук открываемой двери.
— Простите, — обратилась к нему Флавия на безупречном французском, — я думала, это мы должны допрашивать его.
— А кто вы?
— Мы из полиции, — ответила она. — У нас есть данные, что на родине его разыскивают за кражу.
— О, отлично. Тогда можете приступать. Я в любом случае собирался отправить его обратно.
— Так мы займемся им? Мы дадим вам знать, когда закончим. Если хотите, можете пока прогуляться.
— Еще бы не хотеть — он за сегодняшний день у меня двадцатый.
Он встал, потянулся, дружески улыбнулся Флавии с Аргайлом, состроил страшное лицо алжирцу и ретировался.
— Пойдешь с нами, — сказала Флавия алжирцу, который теперь уже всерьез перепугался. — Помалкивай, — добавила она, когда тот попытался убедить ее в своей невиновности.
Она открыла дверь в зал паспортного контроля и внимательно осмотрелась. Возле двери их комнаты по-прежнему стояли вооруженные охранники и лениво переговаривались. Сейчас за стойкой паспортного контроля появилось еще несколько сотрудников, но, главное, не было того, который их задержал.
— Идем, — сказала Флавия и уверенным шагом направилась к стойке паспортного контроля.
— Мы хотим забрать этого типа с собой, — заявила она. — Мы уже оформили протокол допроса, и теперь нам нужно отвезти его в участок, чтобы снять отпечатки пальцев.
— О'кей. Только смотрите не потеряйте его.
— Не беспокойтесь, через полчаса он будет у вас.
Подхватив упирающегося алжирца под руки, Аргайл и Флавия потащили его в зал ожидания.
— Ну вот, еще шаг, и мы на свободе, — сказала она, сдерживая смех. — Пожалуйста, веди себя тихо, — попросила она узника. Они торопливо пересекли площадь и остановились у стоянки такси. — Ты меня понимаешь?
Алжирец кивнул.
— Хорошо. Значит, так: сейчас ты сядешь в это такси — вот тебе деньги. — Она достала увесистую пачку банкнот, выданную им Эдвардом Бирнесом, и отсчитала алжирцу несколько штук. — Живи себе и радуйся. Идет? Только старайся держаться подальше от полиции.
Она открыла дверцу машины и велела шоферу отвезти их приятеля в центр Парижа. Через минуту автомобиль влился в поток других машин и растворился в ночной тьме.
— Теперь наша очередь, — сказала она, усаживаясь в другое такси. — Господи, — ахнула она, — я случайно дала ему шесть тысяч франков. Он, наверное, решил, что у него сегодня день рождения. Как я буду объясняться с Боттандо?
— Куда едем? — спросил шофер, заводя двигатель.
— Нюильи-сюр-Сен. Я не ошиблась — ведь он живет там? — повернулась она к Аргайлу.
Джонатан кивнул.
— Хорошо. Отвезите нас туда, — сказала она шоферу. — И побыстрее, пожалуйста.
ГЛАВА 19
Шел уже десятый час вечера, количество машин на дорогах значительно убавилось, и шофер смог показать все, на что был способен. Он разогнал свой огромный «мерседес» — сплошное разорение, на взгляд Аргайла, — до пугающей скорости, зато доставил их в Париж в максимально короткий срок.
Единственной проблемой оказалось то, что водитель плохо представлял, куда они, собственно, направляются. Флавия и Джонатан, сами плохо разбиравшиеся в географии Парижа, взялись ему помогать: Флавия вооружилась картой, а Джонатан призвал на помощь свою память, пытаясь восстановить маршрут, которым он в прошлый раз добирался к Рукселю. Втроем они неплохо справились с задачей, сделав всего два ошибочных поворота, причем один из них — не критический. Водитель, весьма довольный собой, однако разочарованный тем, что его заманили в роскошный квартал, где практически невозможно подцепить клиента, высадил их на улице, параллельной той, что была им нужна. Флавия попросила его об этом сама — на всякий случай. Осторожность никогда не помешает, даже если в ней нет необходимости.
Она оглядела улицу и убедилась, что пока оснований для волнения нет. Французские полицейские, наверное, уже сопоставили все факты, разобрались, каким способом пленникам удалось убежать из аэропорта, и отправили им вдогонку целый отряд, но сюда они еще, как видно, не добрались.
На этот раз калитка оказалась не заперта и открылась с тихим скрипом.
— Флавия, прежде чем мы войдем, объясни — в чем дело? — попросил Аргайл.
— В датах.
— В каких датах?
— Даты провала группы «Пилот» не совпадают.
— Я тебя не понимаю, но все равно, какое это имеет значение?
— Мы должны задать несколько вопросов Рукселю.
Джонатан мрачно засопел.
— Ладно, действуй как знаешь. Будь моя воля, я бы вернулся в аэропорт. Только безграничная вера в твой интеллект удерживает меня от этого шага.
— Прекрасно. Тогда, может быть, перестанем разговаривать и войдем?
Отрезав последнюю возможность к отступлению, Флавия поднялась по ступенькам дома и позвонила. Подождав немного, она снова надавила кнопку звонка, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Потом, решив, что обстоятельства позволяют пренебречь светскими условностями, толкнула дверь внутрь. Уже второй раз за последние два дня она входила в дом без разрешения.
В коридоре горел свет. Они подошли ближе и обнаружили, что в коридор выходят три комнаты. Все двери были плотно закрыты. Под одной из них виднелась полоска света. Флавия толкнула ее и вошла.
Комната оказалась пустой, но по некоторым признакам Флавия определила, что совсем недавно в ней кто-то был: на ковре валялась раскрытая книга, у очага стоял недопитый бокал бренди.
— Мне кажется, я что-то слышу, — тихо предупредил Аргайл. В принципе они могли разговаривать в голос, но ему показалось, что лучше вести себя тихо.
— Да? — сказала Флавия.
Они снова вышли в коридор и приблизились к двери комнаты, откуда доносились звуки.
Конечно, смешно было стучаться после того, как они уже проникли в дом, но Флавия все-таки постучалась. Ответа не последовало. Тогда она снова толкнула дверь и заглянула.
— Кто вы? — спросил кто-то в углу комнаты.
Флавия разглядела Рукселя, затерявшегося в лесу разнообразных растений. Он опрыскивал их каким-то составом. Флавия вспомнила, что Аргайл упоминал страсть Рукселя к комнатным растениям.
Комнату освещали два небольших бра: одно над рабочим столом и одно возле кресла, в котором сидела Жанна Арманд. В этом кабинете Руксель принимал Аргайла несколько дней назад.
Флавия осмотрелась. Одну стену целиком занимали полки темного дерева с книгами в кожаных переплетах. По обеим сторонам камина стояли большие удобные кресла. Она продолжала осматривать комнату, пытаясь выиграть несколько секунд на обдумывание. Флавия не знала, как начать разговор. На одной чаше весов была ее уверенность в том, что она наконец все поняла, а на другой — внезапное отвращение к тому, что она поняла.
— Кто вы? — повторил вопрос Руксель.
— Флавия ди Стефано. Я являюсь сотрудником римской полиции.
Руксель никак не отреагировал на ее слова.
— Я занималась расследованием похищения вашей картины…
— Мне уже вернули ее.
— … а также расследованием двух связанных с нею убийств.
— Да, мне говорили. Но, как я понял, с возвращением картины все закончилось.
— Боюсь, тут вы не правы: ничего не закончилось.
Флавия приблизилась к дальней стене, противоположной той, что вела в сад.
— А где же картина?
— Какая вас интересует?
— «Казнь Сократа» — та, которую вам подарил ваш покровитель Жюль Гартунг.
— Ах, эта… она причинила столько неприятностей, что я решил ее уничтожить.
— Что?!
— Это была идея Жанны. Она сожгла ее.
— Зачем?
Руксель пожал плечами:
— Не думаю, что обязан объяснять свои поступки в отношении принадлежащей мне собственности.
— Ладно, — легко согласилась Флавия. — Зато остались другие картины. Например, вот эта. — Она указала на небольшой холст, висевший рядом с книжным шкафом из красного дерева. Размеры совпадали с остальными картинами, входившими в серию. Аргайл любит такие вещи: Христос в окружении апостолов. Расположение фигур заимствовано из «Тайной вечери» Леонардо; все апостолы сидят с серьезными лицами, в глазах некоторых угадываются сострадание и печаль. Перед ними тянется длинная очередь, ближайший к ним человек опустился на колени в ожидании приговора.
Руксель не проронил ни слова. Он не пытался заставить ее замолчать, не задавал встречных вопросов, не возмущался внезапным вторжением. Он вообще не проявил никакого интереса к визиту непрошеных гостей.
— «И судимы будете по делам своим», — процитировала Флавия. — А вы готовы ответить за свои деяния, месье?
— Разве кто-то бы пет к этому готов? — со слабой улыбкой заметил Руксель.
— Интересно, скоро сюда прибудет кавалерия? — задумчиво протянула Флавия, бросив взгляд на часы.
— Кто? — не понял Джонатан.
— Монталлу со своими ребятами. Пора бы им уже быть здесь.
— И что тогда?
Флавия сделала безразличное лицо.
— Меня это не волнует. А что вы скажете, месье Руксель? Мне следует объясниться?
— Вы, похоже, относитесь к тем молодым женщинам, которые полагают, что все на свете можно объяснить. Вы думаете, что, разложив все по полочкам, можно разобраться в любом деле. Я, прожив много лет, уже не так в этом уверен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Мюллер предложил Бессону такие деньги, от которых тот, будучи тем, чем он является, не смог отказаться. Он украл полотно и привез его Делорме, который, в свою очередь, отдал картину вам. Вот тут-то я и вмешался: в конце концов, для меня вы являлись курьером, нелегально переправляющим краденый товар за границу.
— Тогда почему вы не арестовали меня?
— Мы оказались в затруднительном положении. Для нас было очевидно, что Мюллер придает этой картине какой-то особенный смысл, но в чем заключается этот смысл, мы не знали. Момент, который был выбран для кражи картины, нам тоже показался неслучайным. Через неделю должно было состояться вручение награды Рукселю. Мы опасались, как бы противники Рукселя не обнародовали какой-нибудь скандальный факт его биографии. Он мог оказаться вполне тривиальным, или абсолютной неправдой, или фантазией сумасшедшего лунатика, но для нас это не имело значения. Я получил указание от начальства завладеть картиной и придержать ее у себя до тех пор, пока мы не выясним, в чем тут дело. Если бы мы арестовали вас, Мюллер мог выступить в прессе с заявлением. В мои планы входило выкрасть у вас картину, вернуть ее Рукселю и после этого приехать в Рим и поговорить с Мюллером начистоту. Возможно, мой план был не слишком удачен, но не забывайте: я был сильно ограничен временем.
Флавию его рассказ не убедил. Пока Монталлу говорил, она внимательно следила за его лицом, пытаясь определить, насколько он искренен. Все очень странно. Она всегда считала шпионов недалекими людьми, но этот вел себя просто по-идиотски. По идее он должен был обратиться в полицейское отделение при вокзале и арестовать Аргайла. Он, однако, совершил поступок крайне абсурдный. Так мог действовать только дилетант. И если он рассчитывает, что она поверит в такую чушь, то это просто оскорбительно. Кто-то из них троих говорит неправду, и это точно не она и не Аргайл.
Флавия перевела взгляд направо и увидела, что Аргайл скептически улыбается. Она незаметно ткнула его локтем в бок и взглядом приказала молчать.
— Результатом ваших, мягко говоря, странных действий стала жуткая неразбериха, — сказала она.
Монталлу ничуть не смутился.
— Боюсь, что так, — согласился он с иронической улыбкой.
— Значит, вы отправились в Рим и навестили Мюллера.
— Его не было дома. Я не встречался с ним.
— Вы звонили Аргайлу и просили вернуть картину.
— Да, это был я.
На этот раз у Флавии не возникло сомнений в его правдивости.
— А потом вам позвонил ваш начальник и сообщил, что Мюллера убили. И велел поскорее убираться из Италии.
Француз кивнул.
— Из этого следует вывод: вы сознательно препятствовали расследованию тяжкого преступления.
Монталлу пожал плечами.
— Это вы звонили Эллману в Базель?
— Я никогда не слышал об этом человеке. Честно. Я до сих пор не понимаю, какова его роль в этом деле.
— Руксель знал о том, что происходит?
— Мы не посвящали его в детали, но я предупредил его. И постоянно держал в курсе его помощницу.
— Ах вот как, — произнесла Флавия. — Ну что ж, я полагаю, больше нам не о чем говорить. Убийства в Риме вас не касаются, картина возвращена владельцу, и Рукселю больше ничто не угрожает.
Монталлу снова кивнул.
— Все верно, — сказал он. — Так что возвращайтесь домой. Пожалуйста, не подумайте, что я пытаюсь ставить вам палки в колеса…
— Ну что вы…
— Если вы найдете убийцу и у вас будут против него веские доказательства, мы, конечно, не останемся в стороне.
— Вы отвечаете за свои слова?
— Безусловно. Но в настоящий момент ваши действия могут иметь нежелательные последствия. Ведь у вас нет подозреваемых, как я понимаю? Вы не готовы предъявить обвинение конкретному лицу?
— Пока нет.
— Я так и думал. Вы можете связаться со мной, когда будете располагать более существенными уликами.
— Хорошо, — согласилась Флавия.
Монталлу встал, пожелал им доброй ночи, собрал бумаги и вышел.
— С чего это ты вдруг решила с ним сотрудничать? — спросил Аргайл, когда дверь за французом захлопнулась. Эта неожиданная уступчивость совершенно не вязалась со строптивым характером Флавии.
— Я решила плыть по течению. Ну, что ты теперь обо всем этом думаешь?
— Думаю, что был прав, когда советовал тебе не звонить Жанэ. Но ты не послушала меня, и в результате нас встретил этот гостеприимный мужчина.
— Знаю, — отмахнулась она, удивляясь его несообразительности. — Я сделала это специально: мне хотелось встретиться с ним. Другой возможности вызвать его на разговор у меня не было. Я надеялась понять, какая роль отведена ему в этом деле. Ты как думаешь? Какое у тебя сложилось впечатление от его слов?
— Как-то несуразно все это выглядит, — ответил Джонатан. — То есть я знаю, что эти господа время от времени ведут какие-то тайные игры, но мне кажется, в данном случае они переборщили.
— Ты так считаешь?
— Да, — уверенно кивнул Джонатан. — Ведь разобраться с этой картиной можно было гораздо проще. Зачем им понадобилось устраивать спектакль на вокзале и препятствовать тебе в расследовании, не понимаю.
— То есть несуразность их действий ты объясняешь отсутствием профессионализма.
— Ты можешь предложить другое объяснение?
— Могу.
— Какое же?
— А ты сам не догадываешься?
— Нет.
— Приятно это слышать. А я догадалась.
— Ну тогда скажи по-человечески.
— Нет. Еще не время. Сначала нам нужно выбраться отсюда.
— Нас скоро выпустят.
— Нет, я не собираюсь ждать, когда нас, как баранов, посадят в самолет и отправят в Рим. Я хочу навестить Рукселя.
— Нас не пустят к нему. По крайней мере я полагаю, эти люди с автоматами поставлены здесь именно с этой целью.
— А тебе не кажется, что вооруженная охрана является излишней, если верить всему, что он тут наговорил?
— Нет, а ты не хочешь мне сказать. Но мне не нравится, что у каждого выхода из комнаты стоит человек с автоматом.
Флавия кивнула.
— Но возможно, за этой дверью никто не стоит. Идем, Джонатан, — сказала она, повернув ручку двери, в которую вышел Монталлу. — У нас нет времени.
Небольшое помещение, куда их водворили, — всего их было не меньше дюжины — использовалось одновременно как камера для допросов и как комната ожидания для тех несчастных, кого при попытке въехать в страну заворачивали обратно. Комнаты располагались в ряд и имели по два выхода: один в зал паспортного контроля для иностранцев и другой — в коридор, откуда в комнаты заходили сотрудники иммиграционной службы для проведения допроса задержанных. Этот коридор с одной стороны был ограничен стеной, а с другой стороны путь к свободе преграждал полицейский с автоматом.
— Сама видишь: отсюда не выбраться, — прошептал Аргайл.
— Ш-ш, — зашипела на него Флавия.
Напрасно она волновалась: полицейский не прислушивался к звукам из коридора. Да и зачем: чтобы пройти мимо него, им пришлось бы идти по его ногам. Джонатан резонно заметил Флавии, что полицейский вряд ли этого не почувствует.
— Идем, — сказала она, — сюда.
Убедившись, что полицейский на них не смотрит, она потихоньку пошла в противоположном от него направлении, в дальний конец коридора.
В других обстоятельствах Джонатан объяснил бы ей бессмысленность подобного маневра, но сейчас ему пришлось сдержаться: конечно, скептическое выражение лица не наделает шума, однако нерешительность движений сразу бросается в глаза.
Их комната находилась примерно посередине коридора. Когда молодые люди достигли последней двери, Флавия отворила ее и просунула голову в комнату. Не повезло: там сидел несчастный алжирец, а может, марокканец, и обреченно смотрел на сурового служащего иммиграционной службы, который обернулся на звук открываемой двери.
— Простите, — обратилась к нему Флавия на безупречном французском, — я думала, это мы должны допрашивать его.
— А кто вы?
— Мы из полиции, — ответила она. — У нас есть данные, что на родине его разыскивают за кражу.
— О, отлично. Тогда можете приступать. Я в любом случае собирался отправить его обратно.
— Так мы займемся им? Мы дадим вам знать, когда закончим. Если хотите, можете пока прогуляться.
— Еще бы не хотеть — он за сегодняшний день у меня двадцатый.
Он встал, потянулся, дружески улыбнулся Флавии с Аргайлом, состроил страшное лицо алжирцу и ретировался.
— Пойдешь с нами, — сказала Флавия алжирцу, который теперь уже всерьез перепугался. — Помалкивай, — добавила она, когда тот попытался убедить ее в своей невиновности.
Она открыла дверь в зал паспортного контроля и внимательно осмотрелась. Возле двери их комнаты по-прежнему стояли вооруженные охранники и лениво переговаривались. Сейчас за стойкой паспортного контроля появилось еще несколько сотрудников, но, главное, не было того, который их задержал.
— Идем, — сказала Флавия и уверенным шагом направилась к стойке паспортного контроля.
— Мы хотим забрать этого типа с собой, — заявила она. — Мы уже оформили протокол допроса, и теперь нам нужно отвезти его в участок, чтобы снять отпечатки пальцев.
— О'кей. Только смотрите не потеряйте его.
— Не беспокойтесь, через полчаса он будет у вас.
Подхватив упирающегося алжирца под руки, Аргайл и Флавия потащили его в зал ожидания.
— Ну вот, еще шаг, и мы на свободе, — сказала она, сдерживая смех. — Пожалуйста, веди себя тихо, — попросила она узника. Они торопливо пересекли площадь и остановились у стоянки такси. — Ты меня понимаешь?
Алжирец кивнул.
— Хорошо. Значит, так: сейчас ты сядешь в это такси — вот тебе деньги. — Она достала увесистую пачку банкнот, выданную им Эдвардом Бирнесом, и отсчитала алжирцу несколько штук. — Живи себе и радуйся. Идет? Только старайся держаться подальше от полиции.
Она открыла дверцу машины и велела шоферу отвезти их приятеля в центр Парижа. Через минуту автомобиль влился в поток других машин и растворился в ночной тьме.
— Теперь наша очередь, — сказала она, усаживаясь в другое такси. — Господи, — ахнула она, — я случайно дала ему шесть тысяч франков. Он, наверное, решил, что у него сегодня день рождения. Как я буду объясняться с Боттандо?
— Куда едем? — спросил шофер, заводя двигатель.
— Нюильи-сюр-Сен. Я не ошиблась — ведь он живет там? — повернулась она к Аргайлу.
Джонатан кивнул.
— Хорошо. Отвезите нас туда, — сказала она шоферу. — И побыстрее, пожалуйста.
ГЛАВА 19
Шел уже десятый час вечера, количество машин на дорогах значительно убавилось, и шофер смог показать все, на что был способен. Он разогнал свой огромный «мерседес» — сплошное разорение, на взгляд Аргайла, — до пугающей скорости, зато доставил их в Париж в максимально короткий срок.
Единственной проблемой оказалось то, что водитель плохо представлял, куда они, собственно, направляются. Флавия и Джонатан, сами плохо разбиравшиеся в географии Парижа, взялись ему помогать: Флавия вооружилась картой, а Джонатан призвал на помощь свою память, пытаясь восстановить маршрут, которым он в прошлый раз добирался к Рукселю. Втроем они неплохо справились с задачей, сделав всего два ошибочных поворота, причем один из них — не критический. Водитель, весьма довольный собой, однако разочарованный тем, что его заманили в роскошный квартал, где практически невозможно подцепить клиента, высадил их на улице, параллельной той, что была им нужна. Флавия попросила его об этом сама — на всякий случай. Осторожность никогда не помешает, даже если в ней нет необходимости.
Она оглядела улицу и убедилась, что пока оснований для волнения нет. Французские полицейские, наверное, уже сопоставили все факты, разобрались, каким способом пленникам удалось убежать из аэропорта, и отправили им вдогонку целый отряд, но сюда они еще, как видно, не добрались.
На этот раз калитка оказалась не заперта и открылась с тихим скрипом.
— Флавия, прежде чем мы войдем, объясни — в чем дело? — попросил Аргайл.
— В датах.
— В каких датах?
— Даты провала группы «Пилот» не совпадают.
— Я тебя не понимаю, но все равно, какое это имеет значение?
— Мы должны задать несколько вопросов Рукселю.
Джонатан мрачно засопел.
— Ладно, действуй как знаешь. Будь моя воля, я бы вернулся в аэропорт. Только безграничная вера в твой интеллект удерживает меня от этого шага.
— Прекрасно. Тогда, может быть, перестанем разговаривать и войдем?
Отрезав последнюю возможность к отступлению, Флавия поднялась по ступенькам дома и позвонила. Подождав немного, она снова надавила кнопку звонка, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Потом, решив, что обстоятельства позволяют пренебречь светскими условностями, толкнула дверь внутрь. Уже второй раз за последние два дня она входила в дом без разрешения.
В коридоре горел свет. Они подошли ближе и обнаружили, что в коридор выходят три комнаты. Все двери были плотно закрыты. Под одной из них виднелась полоска света. Флавия толкнула ее и вошла.
Комната оказалась пустой, но по некоторым признакам Флавия определила, что совсем недавно в ней кто-то был: на ковре валялась раскрытая книга, у очага стоял недопитый бокал бренди.
— Мне кажется, я что-то слышу, — тихо предупредил Аргайл. В принципе они могли разговаривать в голос, но ему показалось, что лучше вести себя тихо.
— Да? — сказала Флавия.
Они снова вышли в коридор и приблизились к двери комнаты, откуда доносились звуки.
Конечно, смешно было стучаться после того, как они уже проникли в дом, но Флавия все-таки постучалась. Ответа не последовало. Тогда она снова толкнула дверь и заглянула.
— Кто вы? — спросил кто-то в углу комнаты.
Флавия разглядела Рукселя, затерявшегося в лесу разнообразных растений. Он опрыскивал их каким-то составом. Флавия вспомнила, что Аргайл упоминал страсть Рукселя к комнатным растениям.
Комнату освещали два небольших бра: одно над рабочим столом и одно возле кресла, в котором сидела Жанна Арманд. В этом кабинете Руксель принимал Аргайла несколько дней назад.
Флавия осмотрелась. Одну стену целиком занимали полки темного дерева с книгами в кожаных переплетах. По обеим сторонам камина стояли большие удобные кресла. Она продолжала осматривать комнату, пытаясь выиграть несколько секунд на обдумывание. Флавия не знала, как начать разговор. На одной чаше весов была ее уверенность в том, что она наконец все поняла, а на другой — внезапное отвращение к тому, что она поняла.
— Кто вы? — повторил вопрос Руксель.
— Флавия ди Стефано. Я являюсь сотрудником римской полиции.
Руксель никак не отреагировал на ее слова.
— Я занималась расследованием похищения вашей картины…
— Мне уже вернули ее.
— … а также расследованием двух связанных с нею убийств.
— Да, мне говорили. Но, как я понял, с возвращением картины все закончилось.
— Боюсь, тут вы не правы: ничего не закончилось.
Флавия приблизилась к дальней стене, противоположной той, что вела в сад.
— А где же картина?
— Какая вас интересует?
— «Казнь Сократа» — та, которую вам подарил ваш покровитель Жюль Гартунг.
— Ах, эта… она причинила столько неприятностей, что я решил ее уничтожить.
— Что?!
— Это была идея Жанны. Она сожгла ее.
— Зачем?
Руксель пожал плечами:
— Не думаю, что обязан объяснять свои поступки в отношении принадлежащей мне собственности.
— Ладно, — легко согласилась Флавия. — Зато остались другие картины. Например, вот эта. — Она указала на небольшой холст, висевший рядом с книжным шкафом из красного дерева. Размеры совпадали с остальными картинами, входившими в серию. Аргайл любит такие вещи: Христос в окружении апостолов. Расположение фигур заимствовано из «Тайной вечери» Леонардо; все апостолы сидят с серьезными лицами, в глазах некоторых угадываются сострадание и печаль. Перед ними тянется длинная очередь, ближайший к ним человек опустился на колени в ожидании приговора.
Руксель не проронил ни слова. Он не пытался заставить ее замолчать, не задавал встречных вопросов, не возмущался внезапным вторжением. Он вообще не проявил никакого интереса к визиту непрошеных гостей.
— «И судимы будете по делам своим», — процитировала Флавия. — А вы готовы ответить за свои деяния, месье?
— Разве кто-то бы пет к этому готов? — со слабой улыбкой заметил Руксель.
— Интересно, скоро сюда прибудет кавалерия? — задумчиво протянула Флавия, бросив взгляд на часы.
— Кто? — не понял Джонатан.
— Монталлу со своими ребятами. Пора бы им уже быть здесь.
— И что тогда?
Флавия сделала безразличное лицо.
— Меня это не волнует. А что вы скажете, месье Руксель? Мне следует объясниться?
— Вы, похоже, относитесь к тем молодым женщинам, которые полагают, что все на свете можно объяснить. Вы думаете, что, разложив все по полочкам, можно разобраться в любом деле. Я, прожив много лет, уже не так в этом уверен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27