И как-то слишком уж быстро реставратор увязал все концы с концами. Генералу это не понравилось.Он проводил Манцони до дверей. В приемной, где обычно сидел секретарь, терпеливо ждал своей очереди следующий свидетель.— Я понимаю, вам предстоит напряженный день, — сказал Манцони, прощаясь, — но мне хотелось бы продолжить наш разговор, если вы, конечно, не возражаете. Я еще раз просмотрел бы заключение экспертизы и поделился бы с вами своими соображениями.— Вы полагаете, эксперты все-таки могли ошибиться?— Чтобы говорить с уверенностью, мне нужно еще раз просмотреть отчет и немного подумать. Но мне не хотелось бы нарушать ваше расписание. Наверное, мне лучше зайти к вам после работы? Часов в семь вас устроит?Боттандо согласился и пригласил в кабинет Спелло. С одним разобрались, на очереди еще восемь, подумал он. Может быть, Флавия придет на подмогу. Глядя, как специалист по этрускам усаживается в кресло, генерал размышлял, с чего лучше начать разговор.Спелло облегчил его задачу и сразу расставил все точки над i.— Ты вызвал меня, потому что я лучше всего подхожу на роль поджигателя. Благодаря Томмазо от меня ускользнул пост директора музея.— И, снедаемый внутренним огнем, ты решил сжечь самый ценный его экспонат?Спелло улыбнулся.— Тем самым лишив Томмазо кредита доверия. После такого скандала никто не принял бы в расчет его рекомендации, и место директора досталось бы мне. Все очень просто, тем более я уже знал от тебя, что картина фальшивая. Таким образом, я сознавал, что не нанесу особого урона музею. Нет, я не совершал ничего подобного, но признаю: для полиции подобные предположения вполне естественны.— За исключением одного: наши аргументы в пользу того, что картина была фальшивой, сильно ослабели. Картина действительно могла быть настоящей.Спелло заметно побледнел. Почему? Огорчился, осознав масштаб потери? Боттандо чувствовал себя не в своей тарелке. Спелло методично объяснял, почему его следует немедленно арестовать.— У тебя была вчера возможность остаться одному? Ты мог незаметно выйти из зала?— Нет ничего проще. Я терпеть не могу подобные сборища. Мне приходится посещать их, но жара, многолюдье и бесконечные разговоры ужасно утомляют. Обычно я сбегаю оттуда, чтобы побыть немного одному — почитать книгу или еще как-нибудь отвлечься, — а потом возвращаюсь. Вчера вечером я тоже отлучился на целый час. И никто меня не видел и не заметил, как я ушел.Как некстати этот честный ответ! Если бы Спелло хотел действительно облегчить полиции жизнь, ему следовало бы придумать себе железное алиби. Его простодушный рассказ еще более осложнил расследование.— Я рассказал тебе, что картина, возможно, фальшивая, и ты сохранил это в тайне, — продолжил Боттандо. Он рассчитывал вести допрос более умело, сохраняя ведущую роль за собой. Но ни в первом, ни во втором случае ему это не удалось. Наверное, сказывается усталость. — Если бы ты в самом деле хотел подставить директора, то наверняка распространил бы слух о картине, ведь так?Спелло покачал головой.— Не обязательно, — беспристрастным тоном возразил он. — Во-первых, скандал рикошетом мог ударить по мне. А во-вторых, Томмазо немедленно подавил бы эти слухи, сославшись на авторитетное заключение экспертов. Я и сам склонен доверять их выводам, что бы там ни думал Манцони.Боттандо предпринял еще одну попытку.— Пожарная сигнализация. Как ты это проделал? — Он вдруг заметил, что перестал задавать вопросы в сослагательном наклонении. Спелло тоже обратил на это внимание, и впервые на его лице промелькнуло беспокойство.— Если бы я это сделал, — ответил он, — то сделал бы так, как преступник. Вывернул бы хорошую пробку и ввинтил на ее место перегоревшую.Боттандо выпрямился на стуле.— Откуда тебе известно, что так все и было?— Я говорил с электриком. Он служит здесь с незапамятных времен, так же как и я. Мы всегда были с ним в приятельских отношениях. Он огорчился, когда увидел старую перегоревшую пробку — сказал, что менял ее буквально на днях. Вывод напрашивается сам собой.Боттандо молчал, обдумывая сказанное. Значит, пожарная сигнализация вышла из строя не случайно. Позиция Спелло стала еще более уязвимой. И похоже, он это понимал.— Как видишь, мотив и возможность совершить преступление у меня были. Алиби нет. Этого достаточно для ареста, и именно это ты намерен сделать.— Ну ладно, — бросил Боттандо уже более официальным тоном, — пока мы не собираемся никого арестовывать. Но в ближайшие несколько дней тебе запрещается уезжать из Рима, иначе это будет расценено как косвенное признание вины. Ты понял?— Конечно, генерал, — так же официально ответил Спелло, но тут же улыбнулся с заговорщицким видом. — Но между прочим, ты сделаешь большую ошибку, если арестуешь меня. Потому что именно ты предложил, чтобы я возглавил комитет по безопасности. ГЛАВА 10 Была уже половина восьмого вечера. Боттандо сидел у себя в кабинете, ожидая появления Манцони. Днем реставратор позвонил ему и сообщил, что нашел кое-что интересное. Он запаздывал — обычная история, но Боттандо, на всю жизнь сохранивший армейские привычки, начал раздражаться. Он очень ценил в людях пунктуальность, хотя мало кому из его соотечественников это качество было присуще. Генерал пытался убить время, просматривая бумаги.Пока он ворчал, сетуя на безответственность некоторых молодых людей, позволяющих себе опаздывать к генералам, Флавия стояла под дверью квартиры Аргайла. Она решила заглянуть к нему и узнать, как он продвинулся. Дверь никто не открывал. И это несмотря на ее требование никуда не уходить. Проклятие. Потом ей пришло в голову, что звонок, наверное, вышел из строя. Флавия спустилась в бар и позвонила. Безрезультатно.Она пришла в ярость и, пытаясь взять себя в руки, стала припоминать, чем сейчас может быть занят Боттандо. Мысль, что такой трудный день прошел практически впустую, выводила ее из себя. И ведь надо же, чтобы ее так подвел человек, который только благодаря ей избежал тюремной камеры!Главным событием прошедшего дня для Флавии стала встреча с Эдвардом Бирнесом. В отличие от Спелло он не спешил с признанием, и она измучилась, формулируя вопросы таким образом, чтобы он не догадался об их подозрениях насчет картины.Бирнес должен был думать, что они просто ищут человека с аэрозольным баллончиком. Они не собирались раскрывать ему свои карты, тем более что этот успешный богатый англичанин оставался одним из главных подозреваемых.Флавия нашла его в гостинице — очень дорогой, но не из тех помпезных заведений, что расположены в окрестностях виа Венето. Безупречный вкус и большие деньги привели Бирнеса в частную гостиницу, известную только в очень узком кругу. В этом прелестном уединенном особняке царили элегантность, комфорт и полная анонимность. Немногочисленные постояльцы жили здесь в атмосфере домашнего уюта с полным штатом прислуги. В очаровательной бело-розовой гостиной Бирнес предложил Флавии сесть на диван, а сам расположился в обитом гобеленом кресле напротив, затем легким взмахом руки подозвал официанта, который застыл в отдалении, готовый явиться по первому зову.— Что-нибудь выпьете, синьорина? — спросил Бирнес на безупречном итальянском. — Или вы собираетесь сказать «нет, спасибо, я на службе»?Он по-совиному подмигнул ей за толстыми стеклами очков. Флавия решила, что это можно расценить двояко: либо Бирнес пытается быть приятным, либо уверен в своей неуязвимости и открыто насмехается над ней.— Я никогда так не говорю, сэр Эдвард. Это дежурная фраза английских полицейских. Кроме того, я не служу в полиции.— Очень разумно.Флавия не поняла, к чему это относилось: к тому, что она согласилась выпить, или к тому, что не служит в полиции. Не спрашивая о ее предпочтениях, Бирнес заказал шампанское.— Ну, чем могу вам помочь?Нет, подумала Флавия, «что вам нужно?». Однако он был слишком умен, чтобы задавать вопросы столь прямолинейно. Вряд ли можно рассчитывать на его откровенность.Флавия улыбнулась. Бирнес явно не принадлежал к числу людей, довольствующихся подчиненной ролью в разговоре, тем более с женщиной.— Вы, конечно, догадываетесь, что речь пойдет о Рафаэле… о вчерашних событиях…— Вы хотите знать, нет ли у меня обыкновения разгуливать с баллончиком бензина в кармане? И не заметил ли я чего-нибудь подозрительного?— Примерно так. Это обычный опрос свидетелей, вы же понимаете.— Особенно тех свидетелей, благодаря которым картина появилась в музее, — продолжил он, вытаскивая из кармана короткую трубку с большой круглой чашкой. Затем неторопливо достал кожаный кисет и начал набивать трубку табаком.Беда с этими бизнесменами, подумала Флавия, — все схватывают на лету.— Я бы с удовольствием помог вам, если бы это было в моих силах. Конечно, я очень расстроен случившимся. Я испытывал к этой картине особые чувства и очень гордился своей причастностью к ее открытию. Как я понимаю, картина не подлежит восстановлению?Если Бирнес не имеет отношения к поджогу, то для него вполне естественно поинтересоваться, насколько сильно пострадала картина. Флавия кивнула. Бирнес продолжил набивать трубку — занятие требовало определенного навыка и ловкости. Склонив голову набок, он затолкал изрядное количество табака в чашку, затем начал утаптывать его при помощи специального металлического приспособления. Бирнес полностью сосредоточился на трубке, и Флавия не видела его лица. Наконец он зажал трубку в зубах и поднял на девушку глаза. Судя по всему, он даже не заметил, что пауза слишком затянулась.— Когда картина долго находится в твоих руках, к ней привыкаешь. Что уж говорить о «Елизавете». Я глаз с нее не спускал, как только мне стало ясно, какую ценность она представляет. Это самое большое достижение в моей карьере. И вдруг такое. Мне было очень неприятно узнать об этом. Из газетных сообщений я понял, что предотвратить подобное преступление практически невозможно. От случайностей и сумасшедших не застрахован никто.После замысловатых манипуляций с раскуриванием трубки Бирнесу удалось превратить ее чашку в миниатюрный ад. Дым вырывался из трубки огромными клубами и в несколько минут окутал всю гостиную.— Я полагаю, вы понимаете, что нам необходимо установить передвижения всех, кто присутствовал в тот день на приеме, — сказала Флавия, с трудом отрывая взгляд от трубки.— Конечно. Я прибыл в гостиницу около шести, оставил в номере вещи и направился в музей. Когда стало известно о поджоге, я успел пообщаться с несколькими людьми.Он продиктовал имена, Флавия записала.— Как долго вы разговаривали с каждым? Например, с Аргайлом, — безразлично бросила она.Бирнес не проявил ни малейших признаков замешательства.— С ним, пожалуй, дольше всех. Он, наверное, уже рассказал вам, что я финансировал его поездку в Италию. Мне интересно с ним разговаривать.Флавия кивнула.— Могу я узнать, почему вы решили дать ему деньги.— Я чувствую себя перед ним немного виноватым. А может, это симпатия? Или участие? До меня дошли слухи, что он, так же как и человек, от лица которого действовал я, вышел на след картины, но я немного опередил его. Такое часто случается, в моей карьере тоже бывало, когда вещь уходила буквально из-под носа. Это все равно что везение в игре. За исключением того, что здесь на кону стояли огромные деньги, и Аргайлу они были необходимы для продолжения работы, а не просто для личного обогащения. Поэтому я и решил предложить ему компенсацию. Его работа заслуживает большего признания, чем он получил. Аргайл несколько небрежен к деталям…Это правда, подумала Флавия.— … но в целом очень пытливый и серьезный исследователь. И он охватывает гораздо более широкий пласт, чем предполагает тема. Я не оказываю покровительства неудачникам, — заключил Бирнес.— Значит, вы не заметили на приеме ничего необычного и ни на минуту не оставались одни?— Только когда Аргайл отошел то ли в туалет, то ли за напитками. Он пребывал в возбужденном состоянии. Полагаю, это связано с возвращением в Рим.— Наверное. Вы сказали, что действовали не от своего имени, выставляя картину на аукцион?— Это моя маленькая тайна. Большинство моих коллег и конкурентов думают, что владельцем картины был я. Мне не хочется разубеждать их — пусть завидуют. Но в действительности я являлся всего лишь посредником. Мой клиент поручил мне выкупить картину, отреставрировать и организовать продажу.— По какому принципу вы отбирали реставраторов?— Ни по какому. Я пригласил тех, кто на данный момент был свободен. К тому же я работал с этими людьми раньше, и они хорошо себя зарекомендовали. Они очень обрадовались возможности соприкоснуться с великим творением и ждали прибытия картины в моем офисе вместе со мной. Честно говоря, мне с трудом удалось оторвать их от картины, когда ее наконец привезли.— Вы можете дать мне координаты этих людей?— Разумеется, они будут рады побеседовать с вами. Один из них звонил мне сегодня утром, он ужасно расстроен случившимся. Они так привыкли к картине, что начали относиться к ней как к своей собственности. Все время говорили, как мне повезло, что у меня есть такая картина. Я не нашел в себе мужества развеять их иллюзии.— Кому же в таком случае принадлежала картина? — Флавия даже слегка наклонилась вперед, ожидая ответа.Конечно, Бирнес может солгать. Почти наверняка сделает это. Но отрицательный результат — тоже результат. Даже ложная информация может стать отправной точкой в расследовании.Бирнес развел руками:— Хотел бы я знать. Клиент передавал мне инструкции через своего адвоката в Люксембурге. Это показалось мне несколько странным, но операции такого рода иногда случаются в любом бизнесе. Подобная маскировка необходима, когда, например, очень известное семейство хочет получить большую сумму наличных денег, но не желает огласки. Конечно, я был сильно удивлен, получив предложение купить и анонимно перепродать всего лишь картину, но в то время мне еще была не известна ее настоящая ценность.— А у вас не возникло искушения оставить картину себе, когда вы поняли, что это Рафаэль?Бирнес снисходительно улыбнулся:— Это вполне естественно, не так ли? Но я уже был связан контрактом, да и вообще подобные махинации не в моем стиле. Вы должны знать, что в нашем бизнесе каждый в первую очередь думает о себе. — Флавия понимающе усмехнулась. — Но даже у нас есть свой кодекс чести, и перехватывать картины у того, кто обнаружил их первым, в нашей среде не принято. Вот почему я чувствовал себя немного виноватым перед Аргайлом. Не знаю, кто стоял за этой сделкой. Только предполагаю, что Ватикан. Церковникам вечно не хватает денег, и они могли решиться на анонимную продажу картины, чтобы пресечь возражения соотечественников. Если вы не знаете, кто нанес вам урон, то не сумеете никого наказать. Между прочим, я получил солидный аванс за свою работу.— И у вас не зародилось ни малейших сомнений в подлинности картины? — недоверчиво спросила Флавия.— Если бы я доверял людям, то не продержался бы в этом бизнесе четверть века. Но я лично выбирал людей, которые проводили экспертизу. У них не возникло ни малейших сомнений в том, что картина принадлежит кисти Рафаэля, так же как и у сотрудников Национального музея. Почему же я должен был сомневаться? Если бы у меня осталась хоть капля сомнения, я бы не стал подписывать контракт с музеем на таких жестких условиях.— А именно?— Если происхождение картины будет подвергнуто сомнению, я, как посредник владельца, обязан вернуть всю уплаченную за картину сумму. Это условие было прописано очень тщательно. Полагаю, его включили в контракт по настоянию министерства финансов, которое не пожелало рисковать деньгами налогоплательщиков. Да и Томмазо наверняка приложил к этому руку — мы давно недолюбливаем друг друга, хотя для посторонних поддерживаем видимость дружеских отношений.Флавия никак не прокомментировала эту реплику и ждала продолжения. В порыве расчетливой откровенности Бирнес поведал ей историю разлада с директором Национального музея.— Видите ли, когда-то я продал Томмазо картину Корреджио. Через некоторое время возникло сомнение в подлинности картины, и Томмазо пригрозил, что если я не заберу ее обратно, то больше никогда не продам в Италии ни одной картины. По контракту я не был обязан возвращать деньги, но у меня тоже есть гордость. С тех пор прошло уже пятнадцать лет, и все эти годы он всячески пытался осложнить мою жизнь. И, продав ему Рафаэля, пусть даже на таких жестких условиях, я взял своего рода реванш. Он очень не хотел покупать ее именно у меня, но желание заполучить шедевр оказалось сильнее. — Бирнес пожал плечами. — Какие причудливые узоры плетет иногда судьба… Ну да что теперь говорить, картина уничтожена, и контракт утратил свою силу. — Он мягко улыбнулся Флавии. — Мне уже нечего взять обратно, даже если бы кто-нибудь очень сильно этого захотел, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21