— Ты только корми меня вовремя и объясняй, ради всех благодетельных божеств Хайбории, зачем тебе нужно разбираться в аграпурских пожарах. Ты ведь не метишь на место главного тушителя пожаров в Аграпуре?
Конан сморщился.
— Здесь творится колдовство, я это чую, — сказал киммериец. — Я ненавижу колдунов. У меня от них мороз по коже. Они причиняют бедствия людям… и преследуют меня. И для того, чтобы колдуны начали меня преследовать, мне, заметь, не пришлось ничего глотать, — просто я убил пару-другую этих негодяев, вот они и видят во мне угрозу. Кстати, правильно делают… Такого объяснения тебе достаточно?
— Ну, я ведь понимаю, что всей правды ты мне не скажешь, — обреченно махнул рукой Саламар.
— Правильно понимаешь.
— Хорошо… — Гирканец вздохнул. — Но почему я? Почему ты сам не можешь пойти?
— У меня запоминающаяся внешность, а стражники нас уже разыскивают, — сказал Конан невозмутимо и не без удовольствия отметил, что его собеседник позеленел от страха. — Тебя же они не узнают.
— Я тоже выделяюсь в толпе, — сказал гирканец.
— Ты переоденешься женщиной, вот и обманешь всех.
— Я… не могу. Я все-таки воин. Как мне переодеваться женщиной, Конан! Ты хочешь, чтобы я совсем перестал уважать себя?
— Если я тебя не уважаю, то и тебе подобный подвиг под силу… Какой ты воин? — безжалостно сказал Конан. — Ты вор, и к тому же неудачливый. Сам ведь рассказывал, что изучал жизнь и привычки продажных женщин. Тогда тебе это понадобилось для того, чтобы втереться в доверие к бедной разбогатевшей шлюхе. Теперь воспользуйся своими знаниями ради того, чтобы спасти свою шкуру.
— А я не могу спасти мою шкуру попросту убравшись из Аграпура? — с безнадежной надеждой спросил Саламар и глянул на Конана просительно.
— Нет, — сказал Конан и потрогал большой кинжал, висевший у него на поясе.
* * *
Женская одежда, как выяснилось, вовсе не стесняла Саламара. Собственно, не существовало такой уж непроходимой границей между женской одеждой и мужской, во всяком случае, для гирканца: туника — чуть длиннее, покрывало — чуть более просторное. Не возникло особенных трудностей и с тем, чтобы изображать женскую походку. Нужно было семенить, опустив голову — большего и не требовалось. Молодое смуглое лицо, видневшееся из-под покрывала, большие темные глаза, наполовину скрытые черной тканью, — все это превращало Саламара в «истинную женщину».
Конан, во всяком случае, остался доволен. «Тебя никто не узнает, даже если будет приглядываться, — заверял своего приятеля варвар. — Только будь осторожен: одинокая женщина легко попадает в неприятности. Держись как служанка знатной госпожи, которую отправили с поручением разузнать новости. Не вздумай изображать из себя важную даму! Похитят — не успеешь и глазом моргнуть. А похитители женщин, как правило, не слишком церемонятся. И когда тебя разденут, то обмана не простят. Нет ничего хуже разочарованного насильника. Их фантазии бывают порой изощренно жестоки».
Саламар оборвал наставления киммерийца: — Довольно! Ничего не желаю больше слушать, ни о похитителях, ни о дамах, ни о насильниках! Время от времени мне думается, что ты нарочно надо мною издеваешься. Конан пожал плечами.
— Я всего лишь даю тебе советы. И, поскольку людям свойственно упрямство, трачу время на объяснения — для чего надлежит следовать моим советам буквально. Заодно объясняю последствия…
Саламар махнул рукой и ушел, путаясь в покрывалах.
Конан возвратился к столу и вытащил еще один кувшин с вином, похищенный у хозяина маленькой таверны: тот спал прямо на столе, забравшись на столешницу и свернувшись в клубок между пустыми кувшинами, объедками, об- глоданными костями и плошками, где еще оставалось немного от вчерашней трапезы.
Саламар появился в таверне только под вечер. Конан встретил его приветственным взмахом руки, в которой была зажата гусиная ножка.
— Я оставил тебе самое вкусное, — вместо приветствия пьяным голосом произнес варвар. — Крылышко.
— О. — язвительно произнес Саламар.
— С куском грудки.
— Должно быть, это очень маленький кусок, — заметил Саламар, выпутываясь из своих покрывал.
Конан сделал широкий жест, приглашая его к столу.
— Для тебя — в самый раз. Наш хозяин ушел к себе. Сказал, что не может наблюдать за тем, как я ем и пью. По его словам, каждый мой ужин обходится ему в целое состояние, а две-три полноценных дневных трапезы киммерийца способны разорить любого карлика, особенно скупого и склочного. Ну, это он так говорит. В любом случае, его здесь нет. Ушел страдать в одиночестве. Вероятно, так и зачахнет без нашего дружеского пригляда.
Саламар, в длинной и широкой женской тунике, но без покрывала, бросился к столу, схватил оставленный Конаном кусок печеного гуся и жадно принялся рвать мясо с костей.
— Целый день брожу голодный, — сообщил он с набитым ртом.
— Ты мог бы зайти в какую-нибудь таверну и перекусить, — предложил Конан.
Саламар глянул на него со злым прищуром.
— Не ты ли предупреждал, что одинокая женщина часто попадает в неприятности? Как ты думаешь, подходящее ли место для таковой харчевня?
— Смотря для какой женщины.
— Для такой женщины, как я.
— О! — Конан фыркнул. — Разумеется, ты прав. Молодец, что не забыл моих дружеских советов. Но ты мог ведь купить какой-нибудь пирожок на улице.
— Я не знаю, как во всех этих штуках есть, — зло сказал Саламар. — Покрывало закутывает почти все лицо. Отодвинуть покрывало и явить миру жующий рот? Или сунуть жирную булочку прямо под покрывала и чавкать там, будучи сокрытой от мира? Понимаешь ли, для меня этот вопрос так и остался нерешенным. Я пытался подглядывать за другими женщинами, но ни одна из них, как на грех, не покупала ничего у уличных разносчиков.
— Да, — молвил Конан, — проблема оказалась серьезней, чем я предполагал. Пожалуй, стащу для тебя еще пару лепешек.
— Сделай одолжение.
— И рубленого чеснока.
— Он, должно быть, несвежий, — поморщился Саламар.
— Да нет, я сам его только что нарубил, — сказал Конан. — Мечом. Получилось не очень мелко, зато он совершенно свежий.
— И с шелухой, — добавил Саламар вполголоса.
Результаты его похода вполне удовлетворили
Конана. Пожары действительно вызвали в городе множество пересудов, и среди бесполезных и досужих толков один слух держался устойчивее всех прочих, и его-то принес своему товарищу Саламар.
Старая няня погибла весьма странным образом. Одна из служанок видела, как старуха внезапно вскрикнула, подняла руки над головой — и тотчас она оказалась объятой пламенем. Приблизительно то же самое рассказывали и о мальчике, доставленном в гарем несколько дней назад. Вероятно, и в остальных случаях пожар начался именно с тех самых людей, которые не выжили: их тела загорелись сами собой.
— Разрази меня гром, если я понимаю, что это означает, — заключил свое повествование Саламар.
— Мне кажется, я понял, — кивнул Конан. От его опьянения словно бы не осталось и следа, хотя всего полчаса назад киммериец был изрядно навеселе. — Ты выяснил больше, чем я рассчитывал.
— Помнишь, мы говорили, что важно понять — есть ли между погибшими нечто общее, — сказал Саламар. Он сделал большой глоток из кувшина, со вздохом обтер рот и продолжил: — Так вот, все они были из разных мест. Вряд ли когда-нибудь встречались в самом Аграпуре. Единственное, что их связывает, — одинаковый и весьма жуткий способ умереть. По-твоему, здесь действует какая-то магия?
— А сам ты как думаешь?
— Думаю, да. Магия. Древняя и весьма могущественная. Магия огня.
— Это не то, что ты имеешь в виду, — сказал Конан задумчиво. — Совершенно не то. Пожалуй, я расскажу тебе, потому что ты отныне — надежный человек.
— Почему это я вдруг стал надежным человеком? — возмутился Саламар.
— Что тебе не нравится? — вопросом на вопрос ответил Конан.
— До сих пор ты считал меня дурачком, которому нельзя поручить и самой малости. Ты наставлял меня так, словно я — глупый ребенок, ты растолковывал для меня очевидные вещи. И вдруг заявляешь, будто я…
— Положим, ты с тех пор сильно изменился, — сказал Конан. — Тебя устраивает подобное объяснение?
Саламар махнул рукой.
— Боюсь, я никогда не успею за ходом твоей мысли. Слишком уж неожиданные повороты она делает. Так что поговорим лучше о другом. Что ты хотел мне сообщить? Мне, такому новому и надежному?
— Магия магии рознь, — сказал Конан с важным видом.
Саламар покраснел и поперхнулся.
— Ты издеваешься надо мной? — прошептал он.
— Я только начал поучение. Перестань наконец считать меня своим врагом! Я ведь могу и рассердиться.
— Я тоже.
Конан покачал головой.
— Я только хотел сказать, что бывают маги, которые только тем и занимаются, что изменяют мир по собственному усмотрению. Им наплевать, если кто-нибудь при этом пострадает. Охота такому магу, к примеру, искупаться в жаркий день — он попросту берет и переносит озеро поближе к своему порогу, А то, что какие-нибудь рыбаки лишаются улова, что при этом перемещении гибнет рыба или, скажем, тонет какой-то незадачливый купальщик, — до этого ему и дела нет.
— Ну, я понял, понял. Таких магов ты ненавидишь и убиваешь везде, где только до них до бираешься.
— Именно. Стрела, выпущенная луком твоих уст, угодила прямо в центр мишени моих помыслов, — сказал Конан и сделал замысловатый жест, который, по его представлению, должен был имитировать «придворные манеры». — Но есть ведь и другая магия. Магия чудесных существ. Положим, единорог. Я никогда, правда, не видел единорогов и ни одного не убил, но все же… Или дриады. Дриад я видел и тоже ни одной не убил.
— Немного однообразно, но в целом доходчиво, — сказал Саламар. Было заметно, что он опьянел и сделался смелее; трезвый Саламар не решился бы разговаривать со вспыльчивым киммерийцем подобным тоном.
— Эти существа не призывают магию себе в помощь, — продолжал Конан. — Они просто являются таковыми, каковыми являются. Они не стараются изменить свою природу, они лишь следуют своей природе… Это ясно?
— Да. Неясно лишь одно: о каком волшебном существе мы говорим с тобой сейчас.
— Ты проницателен. Говорю же, ты изменился — стал лучше. Поздравляю. — Киммериец фыркнул с совершенно серьезным видом. — Я имею в виду феникса.
— Насколько я знаю, феникс — чудесная птица, которая раз в пятьсот лет сгорает…
Конан остановил своего собеседника, подняв палец.
— Она не просто сгорает — она вспыхивает сама по себе. Огонь исходит из ее сердцевины. А затем на том месте, где все произошло, появляется яйцо нового феникса.
— Замечательный, хотя и несколько хлопотный способ размножаться, — сказал Саламар. — Я знаю другой способ. И предпочитаю именно его.
— Время размножаться еще не поспело, — назидательным тоном произнес Конан. — Сперва займемся фениксом. Сдается мне, здесь все не так просто.
— Погоди, — остановил его Саламар. — Сдается мне, все не так просто и с тобой. Откуда ты знал, что встретишь в Аграпуре феникса?
— Думаешь, я здесь неспроста?
— Думаю, да, — кивнул Саламар. — Ты вообще не тот, кем кажешься.
Конан захохотал.
— Ну-ка расскажи мне! Открой свои мысли!
— Выглядишь ты простачком-варваром, громилой с огромным мечом; однако это лишь видимость. Твои цели, твои планы, твои побуждения — все это скрыто. Тебе известно очень многое. Ты умеешь пользоваться своими знаниями — редкое умение: большинство людей либо знает нечто, либо в состоянии нечто сделать; сочетание знания и умения встречается редко.
— Кром! Да я просто живое божество, если тебя послушать.
— Просто не вполне обычный человек, не скромничай, — сказал Саламар. — Если ты предпочтешь не рассказывать, откуда тебе известно про феникса и почему ты очутился в Аграпуре практически одновременно с возгоранием волшебной птицы, — что ж, я пойму. Но сдается мне, у тебя имелись некие причины оказаться здесь, поблизости от странных пожаров.
— Если ты будешь помогать мне и дальше… — начал Конан.
— Нужно же чем-то наполнить бесполезные дни моей жизни! — ответил Саламар.
— В таком случае, слушай…
* * *
В одном из кварталов Аграпура есть странное место: это сад, где нет ни одной постройки. Кому принадлежит сад — неизвестно; он выглядит запущенным, и никто не дерзает входить туда. Колючие кусты разрослись, переплели ветвями все пространство между деревьями. И это не обычные колючки: они впиваются в тело неосторожного человека, поддавшегося любопытству, и срывают целые лоскуты кожи, так что бедняга не знает, каким богам молиться, чтобы унести ноги.
Деревья стоят там голые, без листьев и цветов. На земле, у корней деревьев, растут лишь ядовитые травы, к которым лучше не прикасаться: одного листика бывает довольно, чтобы живое существо упало мертвым, истекая кровавой пеной.
Никто не знает, кому принадлежит этот сад. Никто не задает вопросов касательно него, а ограду предпочитают обходить стороной. И все же нашелся человек, любознательность которого взяла верх над осторожностью. Перебравшись через ограду, он ловко спрыгнул вниз. Человек этот был весьма осторожен и заранее выбрал себе для приземления место, где кустарник рос не столь густо; к тому же он надел кожаные штаны и плотную куртку, так что ядовитые шипы не прикоснулись бы к его телу. Он ожидал чего угодно, только не того, что его встретило…
В мгновение ока все переменилось. Жуткие заросли, где нет места ни для чего живого, каким выглядел участок, если смотреть с улицы, находясь по ту сторону ограды, превратился в ухоженный сад. Повсюду цвели крупные цветы: они свисали гроздьями с ветвей, нежно-розовые, нежно-голубые, филолетовые, белые, они поднимались на гибких стеблях из земли, прикосновение их лепестков было нежным и прохладным.
Деревья, покрытые зеленой листвой, расступались, открывая дорожки, посыпанные желтым песком. Везде на маленьких лужайках, разбросанных по всему саду, стояли причудливые беседки; имелось несколько маленьких прудов, где резвились красные рыбки с пышными хвостами.
И, что самое интересное, внутри ограды сад казался огромным, в то время как снаружи он занимал весьма небольшое пространство.
Конан (разумеется, он и был тем самым бесстрашным человеком, что не побоялся забраться в жуткий сад) осторожно двинулся по дорожке и скоро увидел дворец с яркими витыми башнями и просторными витражными окнами по всему фасаду.
Навстречу ему вышла женщина. Киммериец остановился, рассматривая ее с возрастающим удивлением. Сказать, что она была прекрасна, — значит, не дать и малейшего представления о ее внешности. Она была небольшого роста, черноволосая, очень хрупкая на вид. Ее узкое лицо постоянно менялось: по нему как будто пробегали то свет, то тени. Ее румянец был золотистый, не розовый, а бледность, которая приходила ему на смену спустя всего лишь минуту, — выглядела серебристой, точно запорошенное пеплом зеркало.
Одежда женщины представляла собой длинное просторное платье из красных птичьих перьев.
Конан остановился в нескольких шагах от нее.
— Кто ты? — спросила она тихим, грудным голосом.
Конан молча рассматривал ее.
Она вскрикнула, и в ее голосе зазвенела медь:
— Кто ты такой?
— Меня зовут Конан, — ответил варвар и замолчал, полагая, что сказал все необходимое для знакомства.
Женщина глубоко вздохнула.
— Прошло уже более ста лет с тех пор, как смертный человек решался войти в мой сад…
— В таком случае, уместно ли будет спросить тебя — кто ты такая? — заговорил киммериец.
Женщина побледнела, а затем на ее лицо вернулось золото румянца: она как будто смотрела в огонь.
— Я Бронвэг, возлюбленная Феникса. Мы играем в вопросы и ответы?
— Возможно, — сказал Конан.
— Хорошо, — кивнула Бронвэг. — В таком случае, теперь мой черед спрашивать. Зачем ты забрался сюда?
— Об этом месте говорили в таверне, где я сидел. Мне захотелось посмотреть, что здесь такого происходит. Я ответил на твой вопрос?
— Не трать свое право на вопрос ради такого пустяка…
— Хорошо, спрошу о другом. Где твой возлюбленный, Феникс?
— Он покинул меня.
— Почему?
— Не нарушай правил, сейчас мой черед спрашивать, — оборвала его Бронвэг. — Итак, Конан, где твоя родина?
— Я из Киммерии, моя родная страна находится далеко на севере, и там много высоких гор, а ледник царапает небеса.
— О! — проговорила Бронвэг. — Должно быть, там красиво.
— Везде, где я побывал, встречается красота, а я обошел почти всю Хайборию, — сказал Конан. — Итак, где твой возлюбленный?
— Я не знаю… — И вдруг она заплакала. — Больше ста лет назад я потеряла его, Конан! Он ушел, и я не могу найти его, потому что магия нашей любви держит меня взаперти в моем саду.
— Не самое худшее место для жизни, можешь мне поверить, красавица, — утешил ее варвар. — Я побывал за пределами твоего сада и могу уверенно сказать, что почти везде гораздо хуже. Здесь нет ни пьяных рож, ни глупых правителей, ни развратных колдуний — разве что ты сама такова, в чем я сомневаюсь, — ни демонов, ни воров, ни грубых стражников, ни…
— Довольно!
1 2 3 4 5 6 7