Конан от души веселился: он явно считал, что настал его час.
Он велел Саламару встать под люком, ловко забрался своему товарищу на плечи и принялся вышибать люк в потолке ударами могучего кулака. Саламар стонал и приседал под тяжестью его тела. Хоть Конан и был бос, но, ощущая у себя на плечах его пятки, гирканец почему-то думал о сапогах с медными подковами на подошвах, такими жесткими оказались ступни варвара. «Должно быть, он ходит босиком по камням и раскаленному песку и ничего не чувствует», — думал Саламар, скрипя зубами.
Наконец люк отлетел в сторону, и сразу же в подземелье ворвался язык оранжевого пламени. Стало еще жарче. Конан схватился руками за край отверстия, высунулся наружу и закричал: — Там все пылает!. Надо бежать! Он уселся на краю, свесился вниз и подхватил Саламара за поднятые руки. Старик в ответ на приглашающий взгляд Конана только безмолвно покачал головой.
— Ты сгоришь, — сказал ему Конан. — Я помогу тебе, давай — выбирайся.
Но тот оставался на месте.
— Может быть, я и не сгорю, — отозвался старик, — но в любом случае у меня не хватит сил, чтобы выбраться. Уходите вы. У вас вся жизнь впереди.
— Ну, как хочешь, — Конан не стал его уговаривать. Времени на долгие увещевания у киммерийца попросту не было. — Все равно, напрасно ты отказываешься, — добавил Конан напоследок. — Я бы тебе помог.
— Благодарю покорно, но лучше я умру в покое, чем погибну в пламени, — ответил старик. — Закройте люк, пожалуйста.
Молодые люди так и поступили.
Конан встал, Саламар последовал его примеру. Часть бывшей кордегардии, где они очутились, выбравшись из камеры, была охвачена огнем. Горели деревянные древки копий и алебард, пламя жадно лизало кожаный занавес, отгораживающий одно помещение от другого.
— Бежим туда, — показал Конан.
Саламар замешкался.
— Но там горит, — сказал он.
— Зато там выход, — возразил киммериец. — Если ты забьешся в дальний угол, то пламя в конце концов доберется до тебя и сожрет со всеми твоими трусливыми кишками. И той драгоценной штукой, которую ты спрятал в желудке… Так что закрой лицо и беги за мной. Только не останавливайся и постарайся не потеряться.
И они побежали.
Саламар потом не мог понять, каким образом им удалось выскочить из здания, где вовсю бушевал пожар. Иногда гирканцу чудилось, будто огонь расступается перед Конаном, подобно тому, как раздается толпа, когда сквозь нее проходит какой-нибудь аристократ или даже сам король. Или киммериец знал заклятие. Или еще что-нибудь в том же роде.
Они очутились на улице и остановились в стороне, переводя дух.
Потом Саламар, задыхаясь, сказал;
— Сейчас они нас увидят. Давай хотя бы за вернем за угол.
— Глупости! — рассердился Конан. — Вся эта свора так перепугана, что никому и в голову не придет обращать на нас внимание…
И в тот же миг, как по заказу, послышалось:
— Преступники сбежали! Хватай их!
Ни слова больше не сказав, Конан схватил своего спутника за руку и потащил прочь. Они помчались, обгоняя ветер и запах гари, — во всяком случае, так казалось Саламару. Конан несколько раз нырял во дворы, откуда быстро находил второй выход, — видимо, прежде чем попасться в руки стражи, киммериец провел в Аграпуре немало увлекательных дней и успел изучить здесь все лазейки, — а затем вместе со своим спутником скрылся в маленькой темной таверне.
Народу там не было, хозяина — тоже: все умчались на пожар, помочь при тушении, а заодно и поглядеть, нет ли возможности поживиться. Во времена таких бедствий мародеров всегда хватает, и даже у самого добропорядочного горожанина появляется характерный цепкий взгляд, ползающих среди разбросанных на пепелище вещей.
— Пересидим, — предложил Конан.
Саламар без сил упал на скамью. Конан по-хозяйски направился к стойке. И тут из-за стойки послышался хриплый голос:
— Эй, ты наглец, как я погляжу!
— Кто здесь? — Конан перегнулся через стойку. Затем он пошарил там руками и вдруг вытащил наверх кого-то упирающегося и возмущенно вопящего.
На стойке очутился бородатый карлик со всклокоченными серыми волосами, выпученными темными глазами и огромным горбатым носом. Он таращился на киммерийца и негодующе орал:
— Нахал! Я тебя отравлю! Я тебе иголок в вино подсыплю! Я тебе змею в матрас запущу!
— Кром! — смеясь, воскликнул киммериец. — Как ты шумишь, Тульпис! Разве не ты сдал меня властям, когда случилась неприятность?
— Ты называешь это неприятностью? — Карлик затряс бородой и застучал кулаком по деревянной крышке стойки. — Неприятность! — Он задрал голову к потолку и воззвал к низкой закопченной балке: — Взгляните, о боги, на этого киммерийского варвара! Взгляните на его подлость и коварство! Как он себя ведет с теми, кто слабее? Что он себе позволяет, когда видит, что ты мал и не в силах дать ему должный отпор? А? — Карлик гневно уставился прямо в лицо забавляющегося варвара. — Неприятность… Ну да, конечно. Сперва он приходит ко мне в таверну. Хорошо. Он отказывается платить. Ладно, и такое случается. Мы ведь цивилизованные люди, даже те из нас, кто на самом деле варвар… Мы умеем разбираться в проблемах. И понимать. И даже ждать с оплатой. Что ты мне говорил, Конан? — Карлик сделал неожиданное резкое движение и вцепился Конану в волосы. — Что ты обещал? «Как только подвернется подходящее дело, я тебе заплачу…» Ну — и что, спрашивается, ему подвернулось?
— Я ведь не говорил, что буду убивать его где-нибудь в темном переулке, — сказал Конан. — Место действия никак не оговаривалось.
— Конечно! Ну, разумеется! Все кругом дураки, кроме нашего великого Конана! — Карлик теперь обращался к Саламару, хотя при другом положении дел — и это было слишком очевидно, — вообще едва бы обратил на гирканца внимание. — И я дурак, и ты дурак, и наш великий правитель тоже полный дурак. Итак, Конан получает работу. Убрать одного из дворцовых евнухов. А, морщишься? — Карлик напустился на Саламара, грозя ему кулаками издали и беснуясь на своей стойке. Его короткие ноги так и стучали о дерево. — Ну, и напрасно ты морщишься! Евнухи бывают двух сортов. Первые — изнеженные женственные толстяки, которые сидят по гаремам и занимаются там разной грязноватой липкой пакостью: следят за наложницами, удовлетворяют по мере сил их желания, воруют сладости… Эти неприятны, но не опасны. Вторые — целеустремленные негодяи. Евнухов с доброй душой не существует, это закон. Но если евнух не разжирел, не обрюзг и не погряз в делах гарема, то это — опаснейший из людей! У него нет детей, нет жены — он весь сосредоточен на своем деле. К примеру, овладеть магией. Евнух, овладевший магией, — это… это… Ужас что такое! Или там устроить дворцовый переворот в пользу какого-нибудь принца. Тоже неприятно. Так вот, Конан подрядился убрать именно такого евнуха. Фаворит одной из жен, которая, в свою очередь, мать одного из принцев… Я понятно рассказываю?
— Более или менее, — ответил Саламар.
— Так более или менее? — взъелся карлик.
— Более.
Это слово, непонятно почему, разозлило карлика еще сильнее, и он разразился проклятиями. Некоторое время он так и сыпал бранными словами, а после опять вернулся к повествованию. Только обращал он свои речи отныне не к Конану и не к Саламару — явно недостойным его высочайшего внимания, — а исключительно потолочной балке.
— И вот Конан являтеся в мою таверну. Хорошо. Туда же приходит наш евнух. Очень злой.
Получил таинственную записку, явно составленную наемным писцом на рынке, потому что киммерийские варвары не умеют писать — во всяком случае, не теми буквами, которые призваны переносить на листы смысл слов, произнесенных в Аграпуре… Я понятно выражаюсь?
Потолочная балка послушно безмолвствовала. Конан и его спутник — тоже.
— Итак, все собрались здесь. Бум, шмяк! Море крови! У евнуха перерезано горло, Конан дерется с десятком солдат из охраны проклятого царедворца. Столы разрублены алебардами, везде лужи крови, ранено пять посетителей — это по самому гуманному счету… Никаких денег, естественно, не хватит, чтобы возместить мне ущерб. А на следующий день приходит начальник городской стражи. «Так и так, вчера здесь произошла настоящая баталия, убит важный царедворец и еще куча народу погибла. Ты должен знать того, кто это сделал, потому что, как утверждают люди, ты несколько раз называл его по имени и обращался к нему как к давнему знакомому». Ага! Именно так все и было. И что, я должен был идти на пытки и смерть ради человека, который разгромил мою таверну? Да ни за что на свете! Они бы все равно дознались… А Конан все равно бы освободился…
— В таком случае, поставь нам с другом выпить, — сказал Конан, когда карлик остановился и перевел дыхание.
— Что ж, — хозяин таверны пожал плечами, — так всегда и заканчивается.
Он ловко спрыгнул на пол и принялся колдовать над огромной бочкой с краном. Спустя короткое время карлик, киммериец и незадачливый Саламар уже сидели втроем за столом и пили неплохое кисловатое вино.
— Ах, — вздохнул Конан, прикочив единым махом огромную кружку, — после тюрьмы и пожара это — то, что надо!
— Не нравятся мне эти пожары, — заметил Тульпис, обтирая губы.
Конан хмыкнул.
— Они вообще мало кому нравятся… Кроме мародеров и людей, решивших сбежать из тюрьмы. Сообщи какие-нибудь подробности, а то донас новости доходили такими урывками, что и пересказывать-то неудобно.
— Ты уже знаешь, — начал Тульпис, — что загорелось сразу два дворца.
— Приблизительно.
— Не приблизительно, а ровнехонько два дворца! — рассердился Тульпис. — Причем случилось это в один и тот же час. Практически одновременно. Все попытки погасить пламя ни к чему не привели. Сгорело дотла. Мародеры ушли ни с чем — ничего ценного не сохранилось.
Сплошной пепел.
— Но ведь так не бывает! — не выдержал Саламар. — Каким бы сильным ни случился пожар, всегда останется что-нибудь, что спасется от огня. Драгоценные камни или прочная мебель. Иной раз даже книги, если у них достаточно твердые переплеты.
— Тем не менее, — стоял на своем карлик. — Сгорело дотла! Дотла! На второй пожар я даже не пошел, нечего время терять…
Конан оглушительно захохотал и хлопнул карлика по плечу так, что тот едва не упал со скамьи.
— А люди? — спросил Саламар. — Люди тоже сгорели?
— Нет, — карлик покачал головой. — Они стояли вокруг и шумно причитали. Можно было полюбоваться на женщин, кому это интересно. На тех, которые обычно ходят, закутанные до самых глаз в покрывало, точно стигийские мумии, или путешествуют в носилках за задернутыми занавесками. Ну, я говорю о тех, кому нечем заняться, кроме как таращить глаза на чужих наложниц. Лично у меня полным-полно дел…
— Вряд ли нашего друга Тульписа могли бы заинтересовать женщины без бороды, могучей мускулатуры, да еще такие, что ростом выше трех локтей! — расхохотался Конан.
Тульпис зашипел и некоторое время не мог промолвить ни слова; когда же он обрел наконец дар речи, то произнес только:
— Не смей называть меня своим другом, проклятый верзила!
Конан пожал плечами.
— Если тебе больше нравится считать себя моим врагом — пожалуйста.
— Весь мир состоит из моих врагов, — сообщил Тульпис. — Любая громадина есть сущая гадина, и все вы — враги для маленького человечка, ибо только о том и помышляете, как бы доставить ему побольше неприятностей.
— Не стану тебя разочаровывать, — начал было Конан, но Тульпис завизжал: «Не смей!» таким пронзительным голосом, что Саламар невольно схватился за уши, а Конан сморщился.
— Довольно, — сказал он. — Поговорим серьезно. Итак, ты утверждаешь, мой добрый Тульпис, что загорелось два дворца одновременно, что пропали все находившиеся во дворце вещи, но люди не пострадали?
— Сомнительно, — сказал Тульпис.
— Что именно? — осведомился Конан.
— Сомнительно… — повторил Тульпис. И на долго замолчал, рассматривая вино в своей кружке. Конан не торопил его. Наконец карлик произнес: — Видишь ли, в обоих случаях погибло по одному человеку. В первом дворце это была старая няня господина, которая жила на покое. Во втором — мальчишка евнух, которого недавно купили где-то в Иранистане.
— А прочие?..
— Прочие спаслись, как и было сказано.
— Что же объединяло старушку няню и мальчика-евнуха? — продолжал расспрашивать киммериец.
Тульпис закричал:
— С тобой вечно чувствуешь себя так, точно попал в застенок к начальнику стражи, чтоб его солнцем спалило! Что ты меня допрашиваешь? Что ты мучаешь меня? Ну возьми, возьми на кухне крюки и ножи и подвесь меня над огнем!. Давай, издевайся! Для тебя же не существует ничего священного, коль скоро ты собственного трактирщика и собутыльника так терзаешь!
Конан смотрел на Тульписа так, словно прикидывал: не стоит ли принять совет карлика буквально. Затем проговорил, очень медленно, взвешивая каждое слово, как будто были эти слова золотыми монетами, и киммерийцу предстояло расплачиваться ими за некий товар:
— Если мы найдем между ними общее, то поймем причину.
— Причину чего? Философ! — фыркнул карлик.
— Причину беспорядков, — невозмутимо произнес Конан.
Саламар унылым тоном протянул:
— Лично я считаю, что причина мне известна… И чем дальше, тем хуже все происходит.
Конан бесцеремонно закрыл ему рот своей широченной ладонью.
— Что ты рот человеку затыкаешь? — спросил карлик, с подозрением глядя на Конана.
— Он надоел мне, — объяснил киммериец. — Твердит про свой глупый амулет, который сам же и проглотил…
— Человек, проглотивший амулет? — Карлик изумленно уставился на Саламара. Гнев закипал в маленьком человечке с новой силой.
Следует отметить, что гневался Тульпис почти непрерывно, но сила его негодования оставалась приблизительно на одном и том же уровне; зато он знал множество оттенков дурного настроения и мастерски ими пользовался. Он играл на ярости столь же искусно, сколь хорошо обученные музыканты играют на флейте или арфе.
— Я не люблю людей, глотающих амулеты! — сказал карлик и скрестил на груди руки. — В них есть что-то нездоровое.
Конан хмыкнул и налил себе еще вина.
— Я бы не стал связывать проглоченный амулет и сгоревшие в Аграпуре дома, — сообщил киммериец.
— А кто их связывает, — проворчал карлик, — они не ковры, чтобы их связывать…
Допив вино, Конан бесцеремонно объявил:
— Мы останемся здесь на ночлег. Вероятно, проведем у тебя несколько дней. Нас разыскивает городская стража, так что попрошу тебя, Тульпис, убедительно попрошу — не болтай о том, что нас видел. Иначе в следующий раз я не буду столь снисходителен к твоим слабостям. Человечек ты маленький, а слабости у тебя большие, и, боюсь, рано или поздно они причинят тебе не приятности размером со слона.
* * *
Если Саламар рассчитывал на спокойную жизнь в таверне у Тульписа, вдали от шума и беспокойств, охвативших Аграпур в эти дни, то он сильно ошибся.
После прекрасно проведенной ночи, которую гирканец проспал в настоящей кровати, укрываясь настоящим одеялом и с подушкой, набитой свежим сеном, под головой, Саламар был вынужден вернуться к трудностям и невзгодам.
Началось все, естественно, с Конана. Неутомимый киммериец был на ногах с рассветом и вскоре растолкал Саламара.
— У тебя много дел, — сказал Конан, неприятно усмехаясь.
— У меня? — Саламар сел, сонно потирая глаза. — Для чего ты разбудил меня? Что тебе от меня нужно?
— Я спас тебя из тюрьмы, — напомнил киммериец. — Если бы не я, ты сейчас уже сгорел бы заживо. Или дожидался бы палача, который отрубит тебе руку. Воровать — и то толком не умеешь!
— Я же говорил, что я неудачник, и все мое невезение — от этого предм… кх. — х! — Саламар закашлялся, не желая раздражать могучего варвара.
Конан снизошел к его стараниям не раздражать собеседника и сделал вид, будто не расслышал последнего слова, утонувшего в приступе неистового кашля. Дождавшись, чтобы гирканец успокоился, варвар продолжал:
— Итак, дружище, во г что мне удалось вытрясти из нашего хозяина. Во время каждого из пожаров сгорело по одному человеку. И это, думается мне, неспроста.
— Мы это вчера обсуждали, — зевнул Саламар. — Боги, Конан! Когда ты успокоишься? Я так устал!..
— Ты сидел в тюрьме и ровным счетом ни чем не занимался, — напомнил ему киммериец.
Саламар взвыл:
— Конан! Ты — варвар и убийца!
— Не смею отрицать очевидного. — Конан вздохнул.
— В тюрьме я, позволь заметить, не отдыхал — как ты изволишь выражаться, — а страдал. Это занятие отняло у меня уйму сил. Конан! Пожалей меня!
— Нет уж, — отрезал киммериец. — Ты будешь делать то, что я велю. А велю я тебе следующее. Ты должен обойти все пожарища и поговорить там с людьми. Потолкуй о том, о сем. Расспроси их о разных деталях. Я хочу, чтобы ты узнал как можно больше о погибших. Мы обязаны выяснить, какая существовала между ними связь. От этого многое зависит…
— Я сделаю все, что ты потребуешь, Конан, — заверил Саламар, видя, что спорить с варваром бесполезно.
1 2 3 4 5 6 7