– Хорошо, – одобрительно кивнул Сиагрий, осмотрев девушку. – Мы прихватим здесь достаточно еды, чтобы хватило до самого Питиоса, сложим ее в седельные сумки и отправимся в путь. Хлеб зачерствеет, да только не все ли равно?
Фостий прихватил несколько буханок хлеба, немного сыра, несколько луковиц и палку твердой копченой свиной колбасы, приправленной сладким укропом. Увидев несколько круглых булочек, посыпанных сахарной пудрой, он нерешительно замер.
– Из чего они сделаны? – спросил он.
– Возьми несколько штук, они вкусные, – ответила Оливрия. – Их делают из рубленых фиников, орехов и меда. Должно быть, у нас появился новый повар-васпураканин, потому что придумали их в Васпуракане.
– Верно говоришь, – согласился Сиагрий. – Когда видессианину хочется такую булочку, он идет в лавку и спрашивает там «яйца принцев». – Он расхохотался.
Фостий улыбнулся, а Оливрия притворилась, будто ничего не слышала.
Надеясь завоевать расположение своего норовистого коня, Фостий скормил ему одну из булочек. Жеребец попытался куснуть его за руку, и Фостий едва успел ее отдернуть. Сиагрий снова расхохотался. Если бы Фостий ехал в более подходящей компании, он наверняка назвал бы свою клячу его именем.
Поездка в Питиос растянулась на пять приятных дней. Материковое плато было еще яркого зеленого цвета от молодой травы и недавно зазеленевших кустов; еще месяц-другой, и на безжалостном солнце все выгорит и побуреет. Птицы порхали с одного куста красного или желтого стальника на другой, время от времени соблазняясь покрытым белыми цветками пажитником. Жаворонки и ласточки гонялись за насекомыми.
Примерно в середине первого дня пути Сиагрий спешился, чтобы зайти за придорожный куст. Не поворачивая к Фостию головы, Оливрия тихо произнесла:
– Все будет хорошо.
– Будет ли? – прошептал в ответ Фостий. Ему хотелось ей верить, но он с детства привык никому не доверять. Если она имела в виду именно то, что говорила, ей придется это доказать.
Она не успела ответить, как вернулся Сиагрий, застегивая верхнюю пуговицу ширинки, надевая пояс с мечом и насвистывая походную песенку, в которой похабных куплетов было больше, чем пристойных слов.
– И снова в путь, – объявил он, с кряхтеньем забравшись в седло.
Последние полтора дня они ехали по прибрежной низине. На полях работали крестьяне – пахали, сажали и обрезали виноградную лозу. Здесь приближение лета чувствовалось сильнее, потому что воздух был уже жарок и влажен. В этих краях раненое плечо Фостия ныло больше, чем в сухом климате плато.
Едва вдали показался Питиос, путешественники разом прищурились и прикрыли глаза ладонями, вглядываясь вперед. Еще по дороге Фостий гадал, какое он испытает чувство, увидев в гавани Питиоса лес мачт. Но если его не подвели глаза, то среди многочисленных рыбацких лодок он так и не увидел большие имперские торговые корабли, на которых перевозили солдат и лошадей.
Сиагрий подозрительно хмыкнул.
– Твой папаша задумал что-то хитрое, – бросил он Фостию, словно во всем был виноват именно он. – Может, корабли стоят сейчас в море, и причалят они ночью, чтобы застать людей врасплох, а может, он все-таки решил высадить солдат в Тавасе или Наколее.
– Макуранский маг Ливания должен был узнать, куда они направятся, заметил Фостий.
– Не-а. – Сиагрий презрительно рубанул воздух рукой. – Ливаний нанял его, потому что его колдовство пудрит мозги видесским волшебникам, но, если магу не повезет, оно может обернуться и против него самого, так что когда-нибудь он сможет назвать себя счастливцем, если сумеет встать с постели. – Он смолк и пристально посмотрел на Фостия:
– А как ты узнал, что он из Макурана?
– По акценту, – невинно ответил Фостий. – А когда опознал акцент, то вспомнил макуранских послов, которых видел при дворе, – они тоже ходили в похожих халатах.
– А, тогда все в порядке. – Сиагрий расслабился. Фостий тоже задышал легче; если бы он сдуру назвал Артапана по имени, то сам сунул бы голову в капкан.
Часовые, слоняющиеся перед воротами Питиоса, оказались фанасиотами, которых более заботил их грозный вид, чем дисциплина. Когда Сиагрий поприветствовал часовых именем светлого пути, их угрюмые рожи украсились улыбками, и они пропустили путников в город, помахав им руками.
Питиос оказался меньше Наколеи; поскольку Фостий считал Наколею чем-то вроде большой деревни, он ожидал, что в Питиосе ему также покажется тесно. Но после нескольких месяцев, которые он почти безвылазно проторчал в крепости Эчмиадзина, даже Питиос показался ему достаточно просторным.
Сиагрий снял в припортовой таверне комнату на втором этаже, откуда можно было следить за морем и заметить имперские корабли прежде, чем они пристанут к берегу и высадят десант. Пока Сиагрий вдохновенно торговался с хозяином из-за комнаты, Оливрия молчала; Фостий так и не понял, принял ли ее хозяин за безбородого юношу или же догадался, что она женщина, но ему на это оказалось наплевать.
Когда мальчик-слуга принес в комнату третий соломенный тюфяк, там стало тесновато, но все равно просторнее, чем в каморке Фостия, которую он занимал один. Фостий сбросил с плеча лямки связанного спального мешка и, облегченно вздохнув, уронил его на выбранный для себя тюфяк.
Сиагрий высунулся в окно, чтобы разглядеть гавань вблизи, и покачал головой:
– Пусть меня трахнут сосновой шишкой, если я знаю, куда они запропастились. Они должны быть здесь, или я совсем утратил свой нюх.
Оливрия взяла ночной горшок, который задвинули в угол, когда принесли третий тюфяк, заглянула в него, скривилась и подошла к окну, словно намереваясь вы лить его содержимое на улицу – и на любого ни о чем не подозревающего прохожего. Но вместо этого, оказавшись за спиной у Сиагрия, она высоко подняла горшок и обрушила его ему на голову.
Горшок был глиняный и тяжелый; она, несомненно, надеялась, что Сиагрий потеряет сознание и упадет. Но Сиагрий оказался крепче, чем она рассчитывала.
Он пошатнулся, застонал и повернулся к Оливрии. По его лицу текла кровь.
Фостий, разинув рот, ошеломленно наблюдал за происходящим, ощущая каждый удар своего сердца. После третьего удара он очнулся, схватил Сиагрия за плечо и изо всех сил ударил его в лицо левым кулаком. Сиагрий отшатнулся. Он пытался поднять руки, чтобы защититься, а может, и схватить Фостия, но двигался медленно, словно во сне. Фостий ударил его еще дважды. Глаза Сиагрия закатились, и он рухнул на пол.
Оливрия выхватила кинжал из-за его пояса и поднесла лезвие к шее Сиагрия.
Фостий перехватил ее запястье.
– Ты что, с ума сошел? – крикнула она.
– Нет. Мы заберем у него оружие и свяжем, – ответил он. – Но я ему должен достаточно много за это, – он коснулся своего заживающего плеча, – и не собираюсь резать ему глотку.
Оливрия поморщилась, но спорить не стала, а вместо этого принялась вырезать кинжалом полоски ткани из льняного тюфяка. Когда Фостий перевернул Сиагрия лицом вниз, чтобы связать ему за спиной руки, тот застонал и шевельнулся. Фостий ударил его еще раз, потом крепко завязал ему рот и тщательно связал лодыжки.
– Дай мне кинжал, – неожиданно попросил он. Оливрия сунула оружие ему в руку.
– Передумал?
– Нет. – Фостий разрезал кошелек Сиагрия. На ладонь высыпались шесть золотых и горсть серебра. Фостий пересыпал деньги в свой кошелек. – А теперь давай отсюда сматываться.
– Хорошо. Но если у тебя есть какой-нибудь план, то поторопись. Один благой бог знает, сколько он еще пролежит здесь спокойно, а за то, что мы с ним сделали, он нас хвалить не станет.
Фостий не сомневался, что это еще мягко сказано.
– Пошли, – сказал он. Они торопливо вышли. Когда они спустились в пустую общую комнату, сидящий там трактирщик приподнял бровь, но промолчал. Фостий подошел к нему, достал из кошелька золотой и положил монету на стойку.
– Вы не видели, как мы выходили. Вы были в задней комнате. И не видели нас. Рука трактирщика накрыла монету.
– Разве кто-то что-то сказал? – спросил он, глядя мимо Фостия. – Здесь так пусто, что мне уже мерещатся голоса духов.
– Надеюсь, этого окажется достаточно, – сказал Фостий, когда они с Оливрией торопливо шагали к гавани.
– Я тоже, – отозвалась Оливрия. – Но будет лучше, если нам не придется это проверять. Надеюсь, хоть какой-нибудь план у тебя есть.
– Есть.
Фостий глубоко и радостно наполнил легкие морским воздухом. Его соленый вкус и запах гнилой рыбы почти подсознательно напомнили ему, как пахло в окрестностях дворца. Впервые за прошедшие месяцы он ощутил себя дома.
Из небольшой лодки, только что привязанной к пирсу, вылез рыбак. Улов его оказался невелик – пара ведер макрели и ведро другой, менее ценной рыбы.
– Добрый день, – обратился к нему Фостий. Рыбаку было скорее шестьдесят, чем пятьдесят, и выглядел он смертельно усталым.
– Для тебя он, может, и добрый, – ответил рыбак. – А для меня день как день. Прошел, и ладно.
– Я дам тебе два золотых за эту лодку и еще золотой, чтобы ты забыл, что продал ее мне. – Лодка стоила никак не более половины золотого, но Фостия это не волновало. Деньги у него были, а самое главное – ему требовалось как можно быстрее убраться из Питиоса. – Не станет ли от этого день получше, а то и вовсе хорошим?
Он выудил из кошелька три блестящие золотые монеты и протянул их на ладони рыбаку. Тот посмотрел на них так, словно не верил своим глазам, и опустил ведро с рыбой.
– Юноша, – медленно произнес он, – я человек старый, но ежели ты надо мной издеваешься, то я задам тебе хорошую взбучку. Клянусь тебе в этом владыкой благим и премудрым.
– Я не издеваюсь, – ответил Фостий. – У тебя в лодке остались гамаки, лески и сети?
– Гамак только один – потому что в море я хожу один, – ответил рыбак, – но есть пара одеял, так что второй сможет спать в лодке. А снасть вся на месте.
Пойди проверь сам, пока не купил, – не хочу, чтобы ты говорил, будто я тебя надул, хотя ты наверняка понимаешь, что сам себя надуваешь. В бочонке пресная вода – я набирал ее вчера. Так что если ты хочешь плыть долго, не приставая к берегу, то у тебя все есть.
– Неважно, чего я хочу. – Чем меньше Фостий расскажет рыбаку, тем лучше.
Он прошел по пирсу и заглянул в лодку. На корме лежали аккуратно свернутые сети; на колышки, вбитые в стенку крошечной каютки позади мачты, были намотаны лески с крючками. На палубе лежали два длинных весла. Фостий кивнул и отдал рыбаку золотые. – Лодку ты держишь в порядке.
– А кто о ней станет заботиться, кроме меня? – отозвался рыбак.
Фостий помог Оливрии спуститься в лодку, затем залез сам и установил весла в уключины.
– Будь добр, отвяжи конец, – крикнул он рыбаку. Старик все еще рассматривал золотые монеты и слегка вздрогнул, услышав голос Фостия, но выполнил его просьбу. Лодка медленно удалилась от причала. Ее прежний владелец, казалось, был рад увидеть ее в последний раз. Подхватив ведра, он зашагал в город, даже не обернувшись.
Удалившись от причала на достаточное расстояние, Фостий опустил парус, привязанный к поперечной мачте. Как и у большинства видесских судов, то был простой квадратный лоскут, не очень-то пригодный для плавания против ветра, но вполне подходящий, если ветер попутный. Ветер сейчас дул с запада, а Фостий хотел плыть на восток. Так что, пока ветер не переменится, проблем не возникнет. Он повернулся к Оливрии:
– Ты знаешь что-нибудь о рыбной ловле?
– Совсем немного, да и о лодках тоже. А ты?
– Достаточно. С лодкой я справлюсь, если только погода не станет совсем скверной. И рыбу я ловить умею, хотя снасть не совсем такая, к какой я привык.
Я у отца научился. – Фостий подумал, что он впервые просто признал, что отец научил его чему-то стоящему.
– Тогда спасибо ему и спасибо тебе. – Оливрия обернулась, наблюдая за тем, как удаляется за кормой Питиос. – Значит, с голоду мы не умрем?
– Надеюсь. Хотя никогда нельзя загадывать, когда имеешь дело с рыбой. Но если нам придется приставать к берегу, чтобы раздобыть еды, то немного денег Сиагрия у меня осталось. – И он похлопал по висящему на поясе кошельку.
– Вот и прекрасно, – кивнула Оливрия. – Так каков твой план? Плыть вдоль берега, пока не обнаружим имперский флот?
– Нет. Я хочу приплыть сразу в столицу. Там я гораздо больше узнаю о том, что происходит, а потом сразу направлюсь к главным силам армии. Там будет мой отец, а я должен находиться рядом с ним. Если бы я не намеревался так поступить, то какой смысл в побеге от фанасиотов?
– Полагаю, никакого. – Оливрия вновь посмотрела на Питиос. Город уже казался игрушечным, а дома в нем – словно вырезанными столяром для ребенка.
Не оборачиваясь, она тихо спросила:
– А что ты собираешься делать со мной?
– Как это – что?.. – Фостий резко закрыл рот. Вопрос был слишком важен, чтобы отвечать, не подумав. Через несколько секунд он продолжил:
– Настолько далеко я еще не загадывал. Единственное, что приходит мне в голову, так это то, что несколько ближайших дней мы сможем заниматься любовью, не опасаясь, что нас застанут врасплох.
Она улыбнулась, но не повернулась к нему.
– Да, мы сможем этим заниматься, если захочешь. Но что потом? Что станет со мной, младшее величество, когда ты вернешься во дворец?
В Эчмиадзине никто не называл его титула, разве только в насмешку или, что еще хуже, из фальшивой вежливости. Теперь Оливрия напомнила Фостию обо всем, что ждет его после возвращения: о евнухах, церемониях, титулах. Он вспомнил также, о чем давно уже не вспоминал – что именно Оливрия похитила и унизила его. Очевидно, она этого тоже не забыла. Так что вопрос она задала воистину острый.
Оливрия смотрела назад поверх морской глади на то, что оставляла в прошлом, а Фостий, глядя вперед, заглядывал в свое будущее. Он медленно произнес;
– Да, ты украла меня из лагеря. Но если бы не твоя помощь, то я не смог бы сегодня бежать из Питиоса. Насколько мне кажется, в этом мы с тобой квиты, но остальные наши отношения еще предстоит выяснить.
– А это означает?..
Быстро подумав, Фостий решил, что ее голос прозвучал тревожно. И неудивительно. Пока рыбацкая лодка не направилась в Видесское Море, она и командовала, и устанавливала условия их отношений. Она похитила его, в Эчмиадзине за ее спиной была власть ее отца и всех фанасиотов… но теперь она плыла с ним буквально в его будущие владения. И если Фостий желал мести, то она находилась в полной его власти.
– Если хочешь, – предложил он, – я высажу тебя на любом пустынном берегу и отпущу. Клянусь владыкой благим и премудрым, я сделаю все, что в моих силах, чтобы удержать отца от мести тебе. Или…
– Или что? – – едва не крикнула она. Да, ситуация изменилась, и это заставляло ее нервничать. Фостий глубоко вдохнул.
– Или ты можешь остаться со мной, пока мы не доберемся до Видесса и сколько захочешь после этого. Надеюсь, до конца наших жизней.
Она пристально посмотрела на него, гадая, несомненно, не ловушка ли это, предназначенная для того, чтобы сделать окончательную месть еще слаще.
– Ты говорил это серьезно, – сказала она наконец. – Конечно, я останусь.
Но… но что скажет твой отец?
– Наверное, ругаться станет, – радостно сообщил Фостий. – Ну и что с того?
Я человек взрослый, и он не сможет заставить меня отказаться от тебя. К тому же – люди сейчас не всегда об этом вспоминают, это было давно, в конце концов, но моя мать была женой Анфима, прежде чем вышла за Криспа. А поскольку я родился менее чем через год после того, как отец взошел на трон, то сама видишь, что и он не всегда вел себя безупречно.
Фостий мысленно повторил последнюю фразу. Фактически родился он гораздо меньше чем через год после того, как Крисп стал Автократором. До сегодняшнего . дня он никогда всерьез об этом не задумывался. Так кто был его отцом, Крисп или… Анфим? Судя по дате его рождения, возможны оба варианта.
Наверное, он нахмурился, потому что Оливрия спросила:
– Что случилось?
– Ничего, – ответил он и повторил, на сей раз тверже:
– Ничего.
Анфим уже не сможет предъявить на него права, и пусть даже Крисп всю жизнь не был с ним особо ласков – Фостий внезапно увидел возможную причину такой нелюбви, – он объявил его младшим Автократором, еще когда первенец лежал в пеленках. Отец не откажет ему в престоле и сейчас, особенно раз он избежал опасности собственными усилиями – и с помощью Оливрии.
Сейчас она снова смотрела направо. Земля уже превратилась в зеленую полоску с редкими коричневыми пятнышками на горизонте; они ушли слишком далеко в море, чтобы разглядеть детали. Улыбнувшись, девушка повернулась к Фостию:
– А раз все в порядке, ты можешь это доказать. Фостий уже хотел спросить:
«Как ты это представляешь?», но Оливрия опередила его. Сняв шляпу, она тряхнула волосами, а затем стянула через голову тунику. И Фостий, разумеется, смог доказать ей, что все хорошо.
– Ваше величество!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52