— Да, дело темное, — согласился Гаврас. — Но оно может привести нас к свету. Помоги нам перебраться через Бычий Брод и вышвырнуть из города этого дурака Ортайяса и его паучьего дядю. Во имя Фоса, друг, за полгода ты мог насмотреться, как они управляют государством. Они не умеют даже чистить красные сапоги императора, не говоря уже о том, чтобы носить их.Тарон Леймокер задумчиво вздохнул.— Я присягал Ортайясу Сфранцезу, когда было еще неизвестно, жив ты или умер. Лед Скотоса — последнее прибежище для тех, кто нарушает клятву.— Неужели ты будешь сидеть и ждать, пока Империя развалится из-за твоего дурацкого понятия о чести и благородстве? — возразил Туризин. Иногда Император выражался совсем как Сотэрик, но Скаурус видел, что с Леймокером он взял верный тон.— Почему бы тебе не действовать вместе с ними, а не против них? — ответил Леймокер. — Они дружественно предлагают тебе титул, который ты носил при своем брате, пусть Фос освещает его душу! Они ясно выразили желание скрепить дружбу любой клятвой, какую ты пожелаешь.— Если бы это было возможно, то я сказал бы им, что ценю клятвы Сфранцеза меньше, чем отчеканенные им монеты.Фраза достигла цели — Леймокер засмеялся, прежде чем успел спохватиться. И все же мнения своего он не изменил.— Ты стал недоверчив, — сказал он. — Однако помни, что ты и Сфранцез связаны родством из-за брака Алипии. Одно это удержит их от нарушения клятвы. Вдвойне проклят тот, кто идет против родственников.— Ты честный и благородный человек, Тарон, — с сожалением сказал Туризин. — В тебе нет зла, и ты не можешь видеть его в других.Дрангариос отвесил поклон.— Возможно, но я должен действовать согласно своим понятиям о чести и правде. Когда мы встретимся в следующий раз, я буду сражаться с тобой.— Взять его! — резко сказал Сотэрик.Моряки Леймокера схватились за мечи и замерли в напряжении, но Гаврас отрицательно покачал головой.— Неужели ты хочешь, чтобы я поступал, как Сфранцез, намдалени?Аптранд что-то одобрительно пробурчал. Туризин не обратил на него внимания.— Ну что ж, убирайся, — сказал он и повернулся к Тарону Леймокеру спиной. Марк еще никогда не слышал в его голосе такой горечи.Дрангариос еще раз поклонился и медленно пошел к лодке. На секунду он повернулся, как бы собираясь что-то сказать, но так и не вымолвил ни слова. Он снова сел на корму, моряки толкали лодку, пока не очутились по пояс в воде, затем залезли в нее сами. Весла поднялись и опустились. Лодка развернулась и медленно пошла по направлению к галере. Марк услышал, как заскрипела веревка, принимающая большой вес, — слабый, но отчетливый в ночной тишине звук. Тарон Леймокер отдал своим треснувшим басом команду, весла галеры проснулись, и корабль начал удаляться на юг, словно гигантская гусеница. Через несколько секунд он исчез за одним из островов. Туризин проводил галеру глазами, разочарование читалось в каждой черте его лица.— Честный и преданный, это правда. Но слишком доверчивый. Однажды ему придется заплатить за это, — сказал он, обращаясь к самому себе.— Если сначала нам самим не придется за это заплатить! — воскликнул Индакос Скилицез. — Посмотри туда!С севера к песчаному пляжу быстро двигалась длинная лодка.— Предательство! — сказал Гаврас, и в его голосе звучало недоверие к увиденному. Он стоял неподвижно, пока корабль подходил к берегу. — Фос пусть проклянет этого подлого предателя! Наверное, он высадил матросов, как только исчез из виду.Меч Туризина сам собой выскочил из ножен и сверкнул холодным светом в слабом блеске звезд.— Ну что ж, как сказал друг Баанес, нас здесь слишком много. Больше, чем он думал. Мы покажем им, как надо сражаться! Видессос! — крикнул он и бросился к лодке, прежде чем матросы начали прыгать в воду.Скаурус бежал следом за Императором, а рядом с ним, пыхтя, топали остальные, разбрасывая сапогами мокрый песок. Только Нейпос и Ономагулос остались сзади — один не был воином, другой едва мог ходить. Соотношение было примерно четверо на троих, в лодке находилось не меньше двадцати человек, но вместо того, чтобы подавить людей Гавраса своим численным превосходством, они стояли, ошеломленные, и ждали нападения.— А, мерзавцы! — закричал Туризин. — Это, оказывается, не то легкое убийство, которое вам обещали?Он напал на одного из врагов, тот парировал его удар и нанес ответный. Юркий, как змея, Туризин извернулся и снова ударил. Солдат застонал. Глубокая кровавая рана появилась на его левом плеча Последний удар пришелся ему в живот, он свалился на песок и замер.Марк не хотел, чтобы подобный бой когда-нибудь повторился в его жизни. Было почти невозможно отличить врага от друга. Песок пляжа уходил из-под ног, и тяжело дышащие люди с трудом сохраняли равновесие. Кто-то рубанул Скауруса мечом, клинок просвистел возле самого уха трибуна. Он отступил назад, подумав, что неплохо бы иметь кирасу или хотя бы щит, и, отразив удар, сделал встречный выпад. Его противник, решив покончить с трибуном, бросился вперед и напоролся на острие меча Скауруса, которого не заметил в темноте. Он только кашлянул и умер.Никто из сопровождавших Гавраса не имел шлемов и кирас. Не было их и на нападавших — очень немногие из тех, кто плавал на кораблях, рисковали иметь на себе тяжелые доспехи Соратники Туризина были искушенными бойцами, достигшими своих высоких постов после долгих лет бесконечных войн, и мастерство их, умноженное яростью от предательства, сводило на нет численное превосходство противника.Очень скоро убийцы начали искать спасения в бегстве, но это оказалось не просто. Трое попытались пробиться к своей лодке и были зарублены ударами сзади. Сотэрик, утопая длинными ногами в песке, преследовал последнего врага. Поняв, что бегство невозможно, воин увернулся от удара и принял бой. Сталь ударила о сталь. Было слишком темно, чтобы Марк мог хорошо видеть схватку. Намдалени наносил врагу удар за ударом, словно кузнец, стучащий по наковальне молотом, и вскоре противник его рухнул, истекая кровью, на белый песок, вытянулся и замер.Скаурус оглядел поле битвы; враги были повержены, и сейчас уцелевшим в битве предстояла горькая обязанность отыскивать погибших в схватке друзей. Индакос Скилицез лежал зарубленный мечом. Погибли двое васпуракан, которых трибун едва знал, и один намдалени, сопровождавший Аптранда и Сотэрика. Скаурус печально подумал о тех, кто теперь получит мечи убитых и чьи семьи будут горевать о потере мужа и отца…Гаврас, в отличие от трибуна, был в отличном настроении.— Хорошая драка! Здорово мы их! — крикнул он, и эхо гулко ответило ему. — Такая участь всегда постигнет убийц! Они… Эй, ты что это делаешь, а? Во имя Фоса, что ты делаешь?Баанес Ономагулос ковылял от одного раненого к другому и деловито перерезал горло тем, кто еще шевелился. Руки его были в крови и влажно поблескивали в бледном свете звезд.— А ты как думаешь, что я делаю? — ответил Ономагулос. — Матросы этого проклятого Леймокера будут здесь в любую минуту. Неужели я должен был оставить в живых этих ублюдков, чтобы они указали им, куда мы направились?— Нет, — признал Туризин. — Но надо было оставить одного для допроса.— Слишком поздно. — Ономагулос растопырил окровавленные пальцы и позвал: — Нейпос, посвети-ка нам. Держу пари, что скоро у нас будет ответ на все вопросы.Жрец подошел к Ономагулосу. Он дышал глубоко и ровно, и офицеры Гавраса зашептали что-то в удивлении, когда бледно-золотистое сияние стало разливаться от его рук.Марк не был так удивлен, как некоторые другие, — он уже видел подобное чудо в Имбросе, у Апсимара. На лице Баанеса читалось изумление. Искалеченный дворянин наклонился над одним из убитых, распорол ножом пояс, и золотые монеты (их было на удивление много) посыпались на песок. Ономагулос собрал их в ладони и поднес к рукам Нейпоса, от которых все еще исходило лучистое сияние. Офицеры столпились рядом, чтобы взглянуть на них поближе.— «Ортайяс Первый, Автократор Видессиан», — прочитал Ономагулос. — И здесь та же надпись, и здесь. — Он перевернул золотую монету. — То же самое, ничего, кроме этой проклятой надписи — «Ортайяс Первый».— Ага, и они все только что отчеканены. — Голос со странным акцентом принадлежал Аптранду, сыну Дагобера. — Но каким же образом Сфранцез сумел склонить дрангариоса к предательству?Туризин все еще не мог поверить случившемуся.— Варданес, должно быть, заключил союз со Скотосом, если сумел подкупить Тарона Леймокера!Никто не ответил. Шуршание кустов прозвучало в тишине неожиданно громко. Звук, похоже, доносился с юга. Мечи невольно поднялись. Свет, исходящий из рук Нейпоса, исчез, едва тот отвлекся.— Сын навозного мешка все-таки высадил здесь матросов! — заревел Ономагулос.— Не думаю, что это так, — сказал Гай Филипп и продолжал, развивая свою мысль: — Это не человек — лиса или, возможно, хорек.— Похоже, ты прав, — сказал Аптранд. Но даже командир намдалени не рвался проверить, так ли это на самом деле.Все поспешили к лошадям. Сотэрик, Скаурус и Нейпос быстро взвалили тела погибших на коней и через несколько минут уже неслись на север через плантацию плодовых деревьев. Ветки хлестнули трибуна по лицу, прежде чем он сообразил, что они уже добрались до сада. Если матросы Леймокера и были рядом с ними, то отряд Гавраса им не догнать. Когда Туризин и его офицеры выехали из-под лимонных деревьев, Император помчался галопом, от одной простой радости, что остался в живых. Гаврас нетерпеливо махнул рукой своим людям и, когда они наконец нагнали его, объявил с видом человека, принявшего окончательное решение:— Если мы не можем пересечь пролив с помощью Леймокера, мы сделаем это вопреки его желанию.— «Вопреки его желанию», — повторил Горгидас на следующее утро. — Звучная фраза, это уж точно.Римский лагерь загудел от возбуждения, когда известие о ночном приключении достигло армии Императора. Виридовикс, как всегда, когда его оставляли в стороне от потасовки, дулся и завидовал офицерам, пока Скаурус не утешил его обещаниями грядущих битв.Легионеры забросали трибуна и Гая Филиппа вопросами. Большинство из них были удовлетворены кратким описанием схватки, но Горгидас продолжал их расспрашивать так настойчиво, словно был следователем, и вскоре добился того, что Гай Филипп вышел из себя. Более типичный римлянин, чем вдумчивый Скаурус, старший центурион был не очень терпелив во всем, что не имело, по его мнению, практического смысла.— Не мы тебе нужны, — пожаловался он. — Тебе нужны те паршивцы, которых прикончил Ономагулос, а еще — раскаленное железо и щипцы для пыток. Ты нам форменный допрос учинил!Врач не обратил внимания на его раздражение.— Ономагулос… Спасибо, что напомнил. Каким образом он узнал, что найдет в кошельках убитых монеты Ортайяса?— Великие боги, это должно быть ясно даже для тебя. — Гай Филипп воздел руки. — Если дрангариос нанял убийц, он должен был заплатить им деньгами своего господина. — Центурион жутко засмеялся. — Сомнительно, чтобы он стал платить им деньгами Туризина. И не надейся, что тебе удастся улизнуть, не ответив на мой вопрос. Зачем это, скажи на милость, ты нас так въедливо расспрашиваешь?Невозмутимый обычно грек не нашел быстрого ответа. Он поднял бровь и попытался было уничтожить старшего центуриона взглядом, но вмешался Марк.— Можно подумать, что ты пишешь исторический труд.Легкая краска залила лицо Горгидаса, и Скаурус понял, что врач относится к затеянному делу чрезвычайно серьезно.— Прости, — искренне сказал он. — Как долго ты этим занимаешься?— С тех пор, как моего видессианского языка хватило на то, чтобы попросить перо и пергамент. Ты же знаешь, что здесь нет папируса.— На каком языке ты пишешь? — спросил трибун.— Хеллекаста, ма диа!! — по-гречески, клянусь Зевсом! Какой еще язык подходит для серьезного размышления? — Горгидас ответил на своем родном языке, как иногда делал.Гай Филипп уставился на него в изумлении. Он знал по-гречески не больше двух дюжин слов, в основном бранных, но понимал, когда на нем говорили.— По-гречески? Из всех глупостей, которые я слышал, эта побивает все рекорды! Греческий! В Видессосе никто не слышал этого слова, не говоря уже о языке! Ты мог бы быть Гомером или… как его там? Ну, первым историком… Я слышал его имя, но будь я проклят, если помню его. — Он взглянул на Скауруса.— Геродот, — подсказал трибун.— Спасибо, это как раз он и был. Да, так я говорю, Горгидас, ты мог бы быть одним из этих старых ублюдков или даже обоими вместе, но кто об этом узнает в Видессосе? Греческий! — повторил он не то удивленный, не то раздраженный.Врач покраснел еще сильнее.— Да, греческий, а почему бы и нет? — сказал он резко. — Когда-нибудь, когда мой видессианский будет достаточно беглым, я буду писать на нем. Или попрошу одного из ученых перевести то, что я написал. Манто из Египта и Беросос из Вавилона писали на греческом, когда учили эллинов былой славе своих народов. По-моему, неплохо, если в Видессосе будут помнить о нас, когда последнего из нас уже не будет в живых.Он говорил с той настойчивостью, которую проявлял всегда, когда сталкивался с трудным решением. Но Марк видел, что грек не убедил Гая Филиппа. Что случится после его смерти, совсем не заботило старшего центуриона. Он, однако, чувствовал, что не стоит слишком насмехаться над врачом. Грубоватый вояка по-своему любил Горгидаса, поэтому он только пожал плечами и сдался.— Весь этот разговор — пустая трата времени. Мне лучше заняться с солдатами, они становятся слишком толстыми и ленивыми.Он ушел, все еще покачивая головой.— Думаю, видессиане заинтересуются твоей книгой, — сказал Марк Горгидасу. — У них тоже есть историки. Я помню, Алипия Гавра говорила, что читала некоторых, и мне показалось, делала заметки для собственной книги. Иначе для чего она присутствовала на военном совете Маврикиоса? Кстати, она могла бы помочь тебе перевести твою работу на видессианский.В глазах врача мелькнула благодарность, но Горгидас остался скептиком, как обычно.— Алипия могла бы это сделать, не будь она замужем за фальшивым Императором и не находись на противоположной стороне Бычьего Брода. Но стоит ли нам болтать о таких пустяках?— Даже если бы Алипия была на луне, я все равно хотел бы прочитать твою книгу.— Ты ведь умеешь читать по-гречески, не так ли? Я совсем забыл об этом. — Горгидас вздохнул и сказал печально: — Скаурус, я начал писать эту книгу по одной-единственной причине — чтобы не сойти с ума. Боги знают, что я не этот… как там его?.. — Врач горько усмехнулся. — Но написать несколько внятных предложений я в состоянии.— Я хотел бы увидеть то, что ты уже написал, — повторил трибун. Он всегда считал историю с ее спокойным и холодным взглядом на события более полезным оружием в каждодневной жизни и политике, чем высокую пламенную риторику. Геродот и Полибий дали ему больше, чем двадцать демосфенов, продававших свой язык, как женщины тело, и иногда создававших речи и в защиту, и в обвинение для одного и того же дела.— Если уж мы заговорили об Алипии и Бычьем Броде, — прервал Горгидас размышления трибуна, — скажи, говорил ли Туризин что-нибудь о том, как он собирается пересечь пролив? Я спрашиваю не как историк, ты понимаешь. Просто здравый взгляд на вещи позволяет привести несколько возражений.— У меня тоже есть возражения. Нет, не говорил, и я не знаю, что у него на уме, — ответил Скаурус и, все еще думая о классиках древности, продолжал: — Но что бы он ни измыслил, пусть это осуществится. Туризин, как и Одиссей, — настоящий сафрон .— Сафрон? — повторил Горгидас. — Ну что же, будем надеяться, что ты прав.Это греческое слово означало не столько превосходство ума и смелость, сколько умение держаться на безопасном расстоянии от тех, кто в избытке обладал этими качествами. Горгидас не был уверен, что это определение подходит к Гаврасу, но подумал, что оно достаточно точно характеризует самого трибуна.Недовольно щебеча, чернокрылые птички кружили над вооруженными людьми, карабкающимися по веревочным лестницам в старый рыбацкий баркас.— Чума на вас, глупые птицы! — крикнул им Виридовикс, погрозив кулаком. — Я люблю морские путешествия не больше вашего.По всем песчаным пляжам западных пригородов Видессоса солдаты Туризина Гавраса грузились в этот час на такой разномастный флот, какого Марк даже представить себе не мог. Три или четыре зерновоза составляли его костяк, кроме них собрано было множество таких рыбацких суденышек и лодок, что их не сразу заметишь. Тут были лодки контрабандистов с большими парусами и серыми узкими бортами, маленькие баркасы ныряльщиков за губками, простые шлюпки и бескилевые баржи, взятые с рыночных переправ, — о том, как они будут плавать по морю, можно было только гадать. Попадались и суда, назначения которых трибун, знакомый с морским делом не больше других римлян, даже не мог себе представить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45