А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Значит, вы полагаете, что эта музыка и свистящие звуки представляют собой искаженный вариант второй версии текста? Ну, а второй язык?
– И это не намного легче. Язык, вне всякого сомнения, древнеегипетский.
– Вам удалось что-нибудь понять?
– Очень мало… Хотя мы использовали все возможности. Правда, коптский язык и иероглифы немного помогли нам. Особенно много возни было с редукцией гласных.
– Что же удалось понять?
Йеттмар взял одну из бумаг и заглянул в нее.
– Я уже сказал, что очень мало… и это немногое – не на сто процентов. Мы можем только догадываться. Иногда мы пытались понять предложение по одному-единственному слову. Как плохие студенты во время письменной контрольной. Если бы за наш перевод выставили оценку, мы получили бы, пожалуй, не больше слабенькой троечки.
– Слушаю ваш перевод! – сказал я раздраженно.
– Ну… в целом это звучит так… Те двое подошли к Иму, и человек в кожаном пиджаке сказал: «Я остаюсь. Я был прислугой и жил в бедности, а теперь я – господин… Следы наших ног затерялись, и никто никогда не найдет нас». На это Иму ответил: «Нас ждут», или что-то в этом духе. Тогда человек в кожаном пиджаке сказал: «Уничтожу тебя и останусь здесь». Вот, в основном, и все. Не очень много смысла, а?
Но смысл все же был. И я очень удивился, что Йеттмар ничего не подозревает, а если подозревает, то не подает виду. Любопытно, почему бы это? 25 октября Прибор для создания вольтовой дуги был не больше портфеля. Карабинас поставил его на стол, потом роздал нам защитные очки.
Сам не знаю, чего я ожидал от этого опыта. Скорее всего, уверенности в том, что нам все это не приснилось.
Те, кто не имел отношения к прибору, заняли места в креслах, и Йеттмар включил видеомагнитофон. К приему Иму все было готово.
Карабинас немного поковырялся в приборе, потом повернулся к нам.
– Готово?
Я поднял вверх большой палец:
– Порядок, Никое! Можешь начинать!
Сквозь светло-зеленые стекла очков комната имела странный оттенок, как будто мебель залили щавелевым соусом. Розалин да, не отрывая глаз от скарабея, сидела в самой гуще этого соуса. Осима кусал губы. Карабинас осенил себя крестом и включил вольтову дугу.
Мгновенная вспышка голубого огня положила конец господству зелени. Вокруг скарабея тоже возникло голубое свечение, и он медленно, как бы лениво шевельнулся.
– Вы видели? Шевельнулся…
– Что? – шепнул Осима.
– Скарабей…
– Не может быть… Я ничего не видел.
– Может быть, у меня обман зрения?
– Видеозапись потом покажет… Вы думаете, у нас что-то получится?
В этот момент сияние вокруг скарабея усилилось, и комната заполнилась странными звуками. Тихие стоны, болезненные выкрики, бренчанье, щелчки, – но в этих звуках невозможно было выделить ни членораздельной речи, и ни той музыки, которую мы слышали в самый первый раз.
– Что за чертовщина? – подпрыгнул Осима.
Но никто не успел ответить: шумы пропали, и в воздухе слышалось только ритмичное постукивание мотора. Оно то усиливалось, то затихало, как будто в зависимости от того, больше или меньше топлива подавал тот, кто управлял мотором. Сквозь стук ста л и пробиваться звуки, похожие на нежные переливы свирели: очевидно, это разговаривали те, кто обслуживал работающий мотор.
Неожиданно шум усилился еще больше, и кто-то так внятно, словно стоял рядом с нами, произнес:
– Оги!
Сквозь стук кто-то послушно повторил:
– Оги!
– Кер! – продолжал певуче первый.
– Кер! – донесся ответ.
– Хору! – пропел первый голос, но значительно более напряженно, чем до сих пор.
Грохот мотора усилился до фортиссимо, и откуда-то издалека, как сквозь стальные стены, кто-то повторил мягко, обессиленно:
– Хору!
– Что это было? Боже мой! Что это? – повернулся ко мне побелевший, как мел, Осима, – Мотор во времена фараонов?
Карабинас повернул ко мне свои очки, кивнул головой и что-то переключил в приборе. Скарабей как будто снова шевельнулся, но может быть, этим впечатлением мы были обязаны вольтовой дуге.
Мы все еще слышали замирающий грохот, когда Розалин да вцепилась в мою руку и показала в воздух.
– Видишь, Петер?
– Где?
– Там… у стены…
Я так сжал ей локоть, когда увидел картину, что она вскрикнула и отдернула руку.
Надо полагать, я был не в себе, потому что лишь смутно помню эти события. Словно не я, а кто-то другой пережил последующие минуты. У меня и сейчас такое ощущение, будто эту историю я от кого-то услышал.
Однако я сидел в комнате и собственными глазами видел звездное небо и огромный красный диск, занимающий весь небосклон. И ни одна из этих звезд не была мне знакома.
Звездное небо покачивалось вправо-влево, как будто положение камеры или проектора не было как следует зафиксировано. Красный диск, как оторвавшийся воздушный шар, колыхался между рамой окна и моим письменным столом.
В этот момент что-то с сильным треском зашипело, как будто игла проигрывателя попала на вмятину в пластинке. Картина исчезла, чтобы уступить место другой. Теперь вместо звездного неба в воздухе раскачивалось огромное изображение Африки, заснятой с высоты в несколько тысяч метров. Затем снова последовал треск, и появились пирамиды, которые плясали, словно началось землетрясение, а в угол комнаты направился мужчина, вернее, его нижняя половина: верхняя часть тела отсутствовала, длинные руки свисали почти до колен.
Треск все усиливался, и я был вынужден зажать уши руками. При этом очки свалились мне на колени, и глаза резанул свет вольтовой дуги.
Я хотел было закричать, чтобы все это прекратили, но Карабинас уже вскочил и выдернул шнур прибора из розетки. В комнате воцарилась тишина: голубой свет, пляшущие пирамиды и перерезанный по пояс человек пропали, растворились в пустоте.
С полминуты все сидели в полном молчании, затем снова, уже в который раз, молчание нарушила Селия:
– Ущипните меня, Кнут! Потом более энергично:
– Не там и не так сильно!
Карабинас безмолвно сматывал кабели, Йеттмар и Миддлтон переглядывались, Розалинда смотрела на меня, а Осима на скарабея. Неясно было только, за кем наблюдало это крошечное создание… Может быть, за всеми нами?
Наконец, Карабинас закончил сматывать кабели и посмотрел на меня.
– Надо бы заканчивать, Петер.
– Почему?
– Не знаю… Я почувствовал, что нужно закончить. Может быть, из-за шума… я почувствовал, что что-то не в порядке.
Осима согласно кивнул головой.
– И я так считаю. Вы видели пирамиды? Они плясали так, как будто было землетрясение.
– А вы уверены, что это не было землетрясение? – спросил Хальворссон.
Карабинас потряс головой.
– Уверен. Иначе они бы потрескались. Я думаю, Осима прав. Кроме того, еще этот перерезанный пополам человек…
– Б-р-р-р! – содрогнулась Селия.
– Нет в этом ничего устрашающего, – буркнул Карабинас. – Это, очевидно, объясняется тем же, что и пляшущие пирамиды, и странный треск.
– Но чем же? – нетерпеливо спросила девушка.
– Тем, что мы не умеем обращаться с прибором. Он работает плохо, со сбоями. Информацию передавал сумбурно. Треск свидетельствовал и о том, что вольтова дуга, правда, может заставить его функционировать, но так, как если бы, скажем, в очень сложный авиационный двигатель залили низкооктановый бензин. От этого двигатель быстро выйдет из строя.
– Поэтому-то вы и прекратили…
– Поэтому. Даже… больше нельзя проводить на нем опыты. И так неизвестно, может быть, мы уже причинили ему непоправимый вред.
Я подошел к нему и обнял за плечи.
– Мы должны были это сделать. Никое. Это было в наших же интересах. Он угрюмо кивнул.
– Не спорю… По крайней мере, теперь мы знаем, что не сошли с ума. Хотя… я и до того был совершенно уверен в этом. Но больше никогда мы не должны действовать силой… Вплоть до тех пор, пока…
– Пока?
– Ты сам хорошо знаешь, – пробурчал он и замолк. Я вернулся к своему креслу и сел. Я ожидал, что, как уже не раз бывало, вспыхнет спор. Но сейчас, как ни странно, ни у кого не было охоты спорить. Все лишь сидели молча, опустив головы, словно вольтова дуга их парализовала.
Наконец Розалин да нарушила молчание.
– Мистер Йеттмар… Вы переводили текст… Что может означать «оги», «кер», «хору», в общем – то, что было слышно сквозь шум? Это нормальная речь или тот странный разговор?
– Очевидно, последнее.
– Вы можете сказать, что бы это значило? Йеттмар молча покачал головой. Хальворссон уставился куда-то вдаль, потом медленно повернулся к Розалинде.
– Я знаю… Только не смейтесь.
– Давайте же!
– Собственно, не то, что знаю, но… Это были как будто числа.
– На чем вы основываетесь?
– На датской телевизионной хронике.
Мы ошарашенно воззрились на Хальворссона.
– На телевидении? – остолбенела Розалинда. – Что вы имеете в виду. Кнут?
– Сейчас объясню, – сказал великан, и голос его был непривычно серьезным. – Вы знаете, что мне все это напомнило?.. Представьте себе, что к старту готовится ракета. Ее двигатели гудят: экипаж проверяет работу двигателей. Грохот то меньше, то сильнее, в зависимости от того, как пилот подает топливо. А потом начинается обратный счет: Оги… Кер… Хору! Пилот в кабине повторяет числа, затем раздается жуткий грохот, и космический корабль отправляется к звездам… Ну, вот это оно мне и напомнило!
Его слова были встречены гробовой тишиной.
Датчанин вытер лоб и тихо продолжил:
– Следующее изображение показывает уже звездное небо… красный диск – это, вероятно, неизвестный мир, откуда стартовал космический корабль. Потом долгий-долгий путь через звезды и Африка с высоты… Это вам ничего не говорит?
Тут Розалинда встала, обняла меня за шею, и чихать ей было на то, что скажут остальные.
– О, Петер, – шепнула, или, вернее, простонала она, привалившись к моему плечу. – Я боюсь… я чувствую какую-то необъяснимую опасность… Петер. Не лучше ли все это бросить? И совсем… навсегда забыть?
Никто не сказал ни слова, вселишь смотрели в замешательстве кто перед собой, а кто на ковер.
– Петер… ведь этот Иму… эти Рут, Map и… Дему… О, Петер!
– Что же они, дорогая? – погладил я ее по руке. Она печально покачала головой.
– Я мало разбираюсь в истории… еще меньше в египтологии… но…
– Но?
Она прижалась лицом к моему лицу, и в ее глазах блестели слезы.
– Они… они… не земные люди, Петер! 26 октября После двух бессонных ночей мы снова собрались у меня в кабинете. У всех под глазами обозначились темные круги: отметины часов бодрствования. Две ночи потребовалось мне, чтобы решение созрело.
– Я не хочу прибегать к громким словам, коллеги, – начал я. – Каждому совершенно ясно, о чем идет речь. Мы и раньше подозревали, что благодаря случайности напали на след некоей суперкультуры. Только тогда мы полагали, что эта культура земного происхождения. Теперь мы уже знаем, что это не так… Есть у кого-нибудь сомнения или возражения?
Никто не шелохнулся.
– А это меняет все дело. Я хочу задать вопрос. Кто считает, что мы должны передать информацию в другие руки? Этот случай ведь давно уже вышел за рамки компетенции египтологии. Это, может быть, самое великое открытие в мире с тех пор, как человек спустился с дерева. Впервые открылась возможность установить контакте внеземной цивилизацией. Я думаю, мы просто не в состоянии понять по-настоящему, что это может означать. Имеем ли мы право оставить эту тайну себе? Вот в чем вопрос!
Действительно, это была трудная и требовавшая решения проблема.
Хальворссон улыбнулся.
– Вы еще не решили, Петер?
– Я-то да. И я знаю, что бы я сделал, если бы мог решать в одиночку. Но я не могу решать в одиночку. Вы мои сотрудники. Мое мнение – это лишь один голос из многих.
Селия вступила в разговор:
– Мы уже голосовали однажды, Петер,,. Пусть не об этом, но о похожем. И тогда тоже вопрос заключался в том, можем ли мы оставить эту тайну себе. И какой мы сделали выбор? Что это все-таки наше дело. Дело человечества, а мы тоже часть человечества. И если сейчас мы все откроем? Речь уже давно идет не о том, кто первым раскопает подземную пирамиду, а о том, какое все это будет иметь значение для человечества.
– Вы можете решить? – спросил Осима. Селия потрясла головой.
– Я нет. Но они решат…
– Кто? – недоуменно поднял голову Карабинас.
– Те, кто спустился к нам с неба. Иму и остальные.
– Но ведь Иму мертв, и остальные тоже!
– Тогда решат те, кто еще не умер.
– Это не совсем ясно…
– Что не ясно? Речь идет просто о том, что мы должны выполнить программу, завещание Иму. Средства для этого в наших руках. Мы можем сделать все, что только захотим. Я считаю, что это единственно возможное решение.
Я снова почувствовал, что обязан вмешаться.
– Спокойно, только спокойно, – поднял я вверх указательный палец.
– Итак, мисс Джордан предлагает, чтобы мы выполнили программу. Хорошо. А принятие решения мы потом предоставим тем, кто родится в соответствии с программой. А не дерзость ли это? Безответственно поставить на карту судьбу человечества? Ведь мы даже не знаем, кто они такие. А если они со своей мощной суперкультурой уничтожат человечество или, по крайней мере, обрекут его на рабство? Это, к сожалению, тоже не исключено…
Селия решительно потрясла головой.
– Не верю. Нет и нет!
– Почему же нет?
– Ну, во-первых… Они были носителями суперкультуры и три тысячи лет назад. Не говоря уже о том, на каком уровне развития находилось человечество. Если они тогда не причинили зла, то почему они должны это сделать теперь… Ведь они и Эхнатону желали только добра. Очевидно, что самое развитое государство древности было создано благодаря их советам.
– Но в конце концов всем пришлось за это поплатиться!
– Так ведь… это было тогда.
– С тех пор человечество многому научилось…
– Позвольте, но это просто смешно, Селия, – сказал Хальворссон. – Человечество как раз имеет ту особенность, что оно совершенно неспособно хоть чему-то научиться. Нигде и никогда!
– Кроме того? – спросил я.
– Кроме того, – продолжала Селия, – я считаю, что и они в своем развитии прошли по тому же пути, по какому идем мы. Возможно, что для всех разумных существ – это единственный путь развития во вселенной. Очевидно, и они балансировали на краю пропасти, убивали друг друга в мировых войнах и прочее. И наверняка достигли той стадии, когда сумели возвыситься над самими собой. Невозможно, чтобы, обладая такой технической базой, они относились враждебно к другим разумным существам.
– Я думаю, Селия, что вас слегка заносит, – сказал я задумчиво. – У нас нет никаких доказательств тому, что вы говорите, хотя звучит это чрезвычайно привлекательно. Значит, для всех разумных существ во вселенной должен наступать такой момент, когда они осознают бессмысленность злобных чувств и враждебных намерений. Не забывайте, что это всего лишь теория. Мы скорее располагаем доказательством противного.
– Что вы говорите!
– То, что вы слышите.
– И какие это доказательства, если позволите спросить?
– Сам Иму и его товарищи. Если я верно понял их послание, в той сцене, которую мы видели, они как раз тем и занимались, что приканчивали друг друга. А что вы скажете на такие слова, как «я был беден, но хочу быть богатым?» Это звучит совсем не так, как слова человека, возвысившегося над человеческими слабостями!
– Вы можете говорить, что хотите, а я настаиваю на своей теории!
– И это ваше право, Селия. Вопрос лишь в том, достаточно ли этого для продолжения опытов. Вспомните только ту вспышку, после которой мужчина в кожаном пиджаке сильно уменьшился в размерах. И подумайте о голографической технике скарабея. А с тех пор тот мир продвинулся еще на три тысячи лет в своем развитии!
– Не исключено также, что они давно уже все погибли… Уничтожили сами себя.
– Может быть, это были беглецы. Может быть, они спасались от какой-то естественной катастрофы.
– Или разведчики.
– Или преступники, – сказал я. – Похитили космический корабль и улизнули от правосудия.
– Как только вам могли прийти в голову такие глупости? – сверкнула на меня глазами Селия.
– Я только прикидываю возможности.
– Хорошо же вы прикидываете!
– Давайте-ка остановимся! – воскликнул Карабинас, прерывая нас. – Ну, а что будет, если мы заявим о нашем открытии компетентным органам?
– Произведут нас в почетные генералы. А потом у нас будет великолепная возможность наблюдать до самого конца, как одна половина человечества с «благословения» открытой нами суперкультуры истребляет вторую половину. С другой стороны, если мы не заявим и сами ничего не сделаем, то, может быть, упустим единственную великую возможность для нашего мира.
– Ну, Иму, и задачку ты нам задал! – погрозил Йеттмар скарабею.
Селия протянула в мою сторону руку.
– А вы, Петер? Что вы решили?
Все повернулись ко мне и затихли. Стало так тихо, что действительно слышно было бы, если бы в комнате пролетела муха.
– У меня тоже, пожалуй, есть предложение, программное предложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46