- Все-таки жалко, что он нас увидел!
- Я сначала сам об этом пожалел! Но, в конце концов, что
ж поделаешь!
- А как вы думаете, встреча с вами отразится на его
планах?
- Да, он будет действовать с еще большей осторожностью
или же решится на какой-нибудь отчаянный шаг. Как и большинство
незаурядных преступников, Стэплтон, вероятно, слишком
полагается на свою хитрость и воображает, что обвел нас вокруг
пальца.
- Почему же вы не хотите арестовать его?
- Мой дорогой Уотсон! Вы человек действия. Ваши инстинкты
толкают вас на самые решительные меры. Ну хорошо, допустим, что
ночью он будет арестован. А что это даст нам? Мы ничего не
сможем доказать. Вот в чем дьявольская хитрость этого замысла!
Если б пособником Стэплтона был человек, мы бы раздобыли
кое-какие улики, но попробуйте вытащить на свет божий огромного
пса! Разве это поможет нам затянуть петлю на шее его хозяина?
- Но ведь состав преступления налицо?
- Ничего подобного! Вс° это одни догадки и предположения.
Нас поднимут на смех в суде, если мы явимся туда с такой
фантастической историей и подкрепим ее такими уликами.
- А сэр Чарльз?
- Найден мертвым, следов насильственной смерти не
обнаружено. Мы-то с вами знаем, что он умер от страха, и знаем,
что его напугало. Но как убедить в этом тех двенадцать тупиц,
которые будут присяжными заседателями? На чем основано
предположение, что тут замешана какая-то собака? Где следы ее
укусов? Мы с вами опять-таки знаем, что собаки не кусают
мертвых и что сэр Чарльз умер до того, как она на него
кинулась. Но ведь это надо доказать, а доказывать нам нечем.
- Ну, а сегодняшняя ночь?
- Она ничего особенного не дала. Прямой связи между
собакой и гибелью каторжника все-таки нет. Никто этой собаки не
видел. Правда, мы ее слышали, но у нас нет доказательств, что
она гналась за каторжником. Полное отсутствие мотивировки! Нет,
друг мой, факт остается фактом: состава преступления мы
установить не можем, но, чтобы сделать это, стоит пойти на
любой риск.
- Что же вы намерены предпринять?
- Я возлагаю большие надежды на миссис Лауру Лайонс.
Когда истинное положение дел станет ей известно, она окажет нам
серьезную помощь. Кроме того, у меня есть и другой план. Но не
надо загадывать вперед, хотя я все-таки надеюсь, что завтра
победа будет за мной.
Больше мне ничего не удалось выведать от Холмса, и до
самых ворот Баскервиль-холла он шел молча, погруженный в свои
думы.
- Вы зайдете?
- Да. Теперь уж не имеет смысла скрываться. Но еще одно
слово, Уотсон. Не говорите сэру Генри о собаке. Пусть
приписывает смерть Селдена тем же причинам, которые старался
подсказать нам Стэплтон. Так ему будет легче перенести то
испытание, что ждет его завтра, когда он пойдет обедать в
Меррипит-хаус, если я правильно цитирую ваш последний отчет.
- Но меня тоже туда звали.
- Тогда вам придется отказаться от приглашения. Пусть
идет один, это легко устроить... Ну-с, так. К обеду мы,
наверно, опоздали, но к ужину пришли в самый раз.
Глава XIII. СЕТИ РАССТАВЛЕНЫ
Сэр Генри не столько удивился, сколько обрадовался своему
новому гостю, так как был уверен, что, узнав о событиях
последних дней, Шерлок Холмс не усидит в Лондоне. Тем не менее
баронет изумленно поднял брови, когда выяснилось, что мой друг
явился без багажа и даже не дает себе труда объяснить его
отсутствие. Холмса тут же снабдили всем необходимым, и за
поздним ужином мы поведали баронету ту часть своих приключений,
которую ему следовало знать. Но до этого мне пришлось выполнить
одну тяжкую обязанность - сообщить Бэрримору и его жене о
гибели Селдена. Дворецкий принял это известие с нескрываемым
чувством облегчения, но миссис Бэрримор горько плакала, закрыв
лицо передником. В глазах всего мира этот Селден был
преступником, чем-то средним между дьяволом и зверем, а она
по-прежнему видела в нем озорного мальчугана, ребенка,
цеплявшегося в детстве за ее руку. Поистине чудовищем должен
быть человек, если не найдется женщины, которая оплачет его
смерть!
- С тех пор как вы уехали, Уотсон, я все сижу дома и
пропадаю с тоски, - сказал баронет.- Надеюсь, такое
послушание мне зачтется? Если б не данное вам слово не выходить
на болота, я бы провел вечер гораздо веселее, потому что
Стэплтон прислал мне записку с приглашением.
- Да, вы провели бы вечер гораздо веселее, я в этом не
сомневаюсь, - сухо сказал Холмс. - Кстати, вы, вероятно, не
цените, что, глядя на человека со сломанной шеей, мы оплакивали
вас?
Сэр Генри широко открыл глаза:
- Это почему же?
- Потому, что злосчастный каторжник был в костюме с
вашего плеча. Он получил его от Бэрримора, у которого могут
быть из-за этого серьезные неприятности с полицией.
- Нет, вряд ли. Насколько я помню, там не было никаких
меток.
- Ну что ж, его счастье, да и ваше тоже, поскольку вы все
замешаны в противозаконных деяниях. В сущности говоря, мне как
добросовестному сыщику следовало бы немедленно арестовать всю
вашу компанию. Обличающим документом могут послужить письма
Уотсона.
- Расскажите лучше, как обстоит наше дело? - спросил
баронет. - Удалось ли вам разобраться в этой путанице? Мы с
Уотсоном с чем приехали, с тем и сидим - ничего не разузнали.
- Я думаю, что в самом ближайшем будущем многое
выяснится. Дело на редкость трудное и запутанное. Для меня
некоторые пункты до сих пор покрыты мраком... Но он рассеется,
непременно рассеется.
- Уотсон, вероятно, уже рассказывал вам о том, что мы
слышали на болотах. Так что это не пустое суеверие. Мне а свое
время приходилось иметь дело с собаками, и тут меня не
проведешь - собачий вой нельзя не узнать. Если вам удастся
надеть намордник на этого пса и посадить его на цепь, то я буду
считать вас величайшим сыщиком в мире.
- Будет он и в наморднике, будет и на цепи, только
помогите мне.
- Я сделаю все, что вы прикажете.
- Прекрасно! Но я потребую слепого повиновения без всяких
"зачем" и "почему".
- Как вам будет угодно.
- Если вы соглашаетесь на это, тогда мы разрешим нашу
задачу. Я не сомневаюсь, что...
Холмс осекся на полуслове и устремил пристальный взгляд
куда-то поверх моей головы. Лампа светила ему прямо в лицо -
неподвижное, застывшее, словно лицо классической статуи. Оно
было олицетворением тревоги и настороженности.
- Что случилось? - в один голос воскликнули мы с сэром
Генри.
Холмс перевел взгляд на нас, и я почувствовал, что он
старается подавить свое волнение. Его лицо по-прежнему ничего
не выражало, но глаза светились торжеством.
- Простите меня, но я не мог сдержать свой восторг, -
сказал он, показывая на портреты, висевшие на противоположной
стене. - Уотсон утверждает, что я ничего не смыслю в живописи,
но это в нем говорит чувство соперничества, так как мы
расходимся в своих оценках произведений искусства. А портреты
на самом деле великолепные.
- Рад слышать, - сказал сэр Генри, с удивлением глядя на
моего друга. - Я в картинах мало что понимаю. Вот лошадь или
бычок - другое дело. Но кто бы мог подумать, что у вас есть
время интересоваться искусством !
- Не беспокойтесь, хорошую вещь я всегда замечу. Бьюсь об
заклад, что вон та дама в голубом шелковом платье - кисти
Неллера. А толстый джентльмен в парике, безусловно, написан
Рейнольдсом. Это, вероятно, фамильные портреты?
- Да, все до одного.
- И вы знаете их по именам?
- Бэрримор долго натаскивал меня по этому предмету, и я,
кажется, могу ответить свой урок без запинки.
- Кто этот джентльмен с подзорной трубой?
- Это контр-адмирал Баскервиль, служивший в Вест-Индии. А
вот тот, в синем сюртуке и со свитком в руках, сэр Вильям
Баскервиль, председатель комиссии Палаты общин при Питте16.
- А этот кавалер напротив меня, в черном бархатном
камзоле с кружевами?
- О! С ним вы должны познакомиться. Это и есть виновник
всех бед - злодей Гуго, положивший начало легенде о собаке
Баскервилей. Мы его, вероятно, не скоро забудем.
Я смотрел на портрет с интересом и некоторым недоумением.
- Боже мой! - сказал Холмс. - А ведь по виду он такой
спокойный, тихонький. Правда, в глазах есть что-то бесовское.
Но я представлял себе вашего Гуго эдаким дюжим молодцом с
разбойничьей физиономией.
- Портрет подлинный, в этом не может быть ни малейших
сомнений. Сзади на полотне написано его имя и дата - тысяча
шестьсот сорок седьмой год.
Весь остальной вечер Холмс говорил мало, но портрет
беспутного Гуго словно приковывал его к себе, и за ужином он
почти не отрывал от него глаз. Однако ход мыслей моего друга
стал ясен мне только тогда, когда сэр Генри ушел к себе. Холмс
захватил свечу со своего ночного столика и, вернувшись вместе
со мной в пиршественный зал, поднес ее к потемневшему от
времени портрету.
- Вы ничего особенного не замечаете?
Я долго рассматривал широкополую шляпу с плюмажем, белый
кружевной воротник и длинные локоны, обрамляющие суровое узкое
лицо. Это лицо никто не упрекнул бы ни в грубости черт, ни в
жестокости выражения, но в поджатых тонких губах, в холодном,
непреклонном взгляд" было что-то черствое, чопорное,
беспощадное.
- Он никого вам не напоминает?
- В нижней части лица есть что-то общее с сэром Генри.
- Да, пожалуй, чуть-чуть есть. Но подождите минутку!
Он встал на стул и, держа свечку в левой руке, прикрыл
согнутой правой широкополую шляпу и длинные локоны.
- Силы небесные! - воскликнул я вне себя от изумления.
С полотна на меня смотрело лицо Стэплтона.
- Ага! Разглядели? Мои-то глаза привыкли отделять самое
лицо от того, что его обрамляет. Умение проникать взором за
маскировку - основное качество сыщика.
- Поразительно! Как будто его портрет!
- Да, любопытный пример возврата к прошлому и в
физическим и в духовном отношении. Вот так начнешь изучать
фамильные портреты и, пожалуй, уверуешь в переселение душ. Он
тоже Баскервиль, это совершенно очевидно.
- И метит в наследники.
- Безусловно. Этот случайно попавшийся мне на глаза
портрет помог нам восполнить один из самых трудных пробелов.
Теперь мы его поймали, Уотсон, теперь мы его поймали! И клянусь
вам, завтра к ночи он будет биться в наших сетях, как бьются
его бабочки под сачком. Булавка, пробка, ярлычок - и коллекция
на Бейкер-стрит пополнится еще одним экземпляром.
Холмс громко расхохотался и отошел от портрета. В тех
редких случаях, когда мне приходилось слышать его смех, я знал,
что это всегда предвещает какому-нибудь злодею большую беду.
Одеваясь на следующее утро, я выглянул в окно и увидел
Холмса, который, оказывается, встал еще раньше и уже успел
куда-то отлучиться.
- Да, денек у нас будет хлопотливый, - сказал он,
радостно потирая руки в предвкушении всех этих хлопот. - Скоро
начнем действовать. Сети уже расставлены. А к вечеру будет
видно, запуталась в них эта большая зубастая Щука или уже
ускользнула на волю.
- Вы уже успели побывать на болотах?
- Я дошел до Гримпена и дал оттуда телеграмму в Принстаун
о смерти Селдена. Думаю, что никого из вас не станут беспокоить
по этому делу. Кроме того, я связался с моим верным Картрайтом,
который от тревоги за меня, по всей вероятности, не замедлил бы
умереть на пороге пещеры, как собака на могиле своего хозяина.
- С чего же мы сегодня начнем?
- Прежде всего повидаем сэра Генри. Да вот и он сам!
- С добрым утром, Холмс! - сказал баронет. - Вы похожи
на генерала, который обсуждает с начальником штаба план
предстоящего сражения.
- Так оно и есть. Уотсон явился за приказаниями.
- Я тоже.
- Прекрасно. Если не ошибаюсь, наши друзья Стэплтоны
пригласили вас сегодня к обеду?
- Надеюсь, что вы тоже пойдете? Они люди гостеприимные и
будут очень рады вам.
- К сожалению, мы с Уотсоном должны уехать в Лондон.
- В Лондон?
- Да. При данных обстоятельствах нам лучше быть там.
Лицо у баронета вытянулось:
- А я-то думал, что вы не покинете меня до конца!
Откровенно говоря, в Баскервиль-холле не так-то уютно одному.
- Друг мой, вы должны повиноваться мне беспрекословно и
делать все, что я от вас потребую. Скажите вашим друзьям, что
мы пришли бы с удовольствием, но неотложные дела призывают нас
в Лондон. Впрочем, мы скоро вернемся в Девоншир. Вы не забудете
передать им это?
- Если вы настаиваете.
- Уверяю вас, другого выхода нет.
По тому, как баронет нахмурился в ответ на эти слова, я
понял, что он обиделся и считает наш отъезд дезертирством.
- Когда вы думаете выехать? - холодно спросил он.
- Сразу же после завтрака. Мы доедем на лошадях до
Кумби-Треси, но Уотсон оставит вам свои вещи в залог, так что
ждите его обратно. Уотсон, напишите записочку Стэплтону,
извинитесь, что не можете у них быть.
- Мне тоже захотелось уехать в Лондон, - сказал баронет.
- Почему я должен сидеть здесь один?
- Потому, что вам нельзя покидать свой пост. Потому, что
вы дали слово слушаться меня во всем, а теперь я говорю вам:
оставайтесь здесь.
- Хорошо, я останусь.
- Еще одна просьба. Поезжайте в Меррипит-хаус на лошадях.
Отошлите экипаж обратно и скажите Стэплтонам, что домой вы
пойдете пешком.
- Пешком, через болота?
- Да.
- Но ведь вы же сами столько раз удерживали меня от
этого!
- А теперь можете идти совершенно спокойно. Я настаиваю
на этом только потому, что уверен в вашем мужестве.
- Хорошо, я так и сделаю.
- И если вы хоть сколько-нибудь дорожите жизнью, не
сворачивайте с тропинки, которая ведет от Меррипит-хаус к
Гримпенской дороге, тем более что это ближайший путь к
Баскервиль-холлу.
- Все будет исполнено в точности.
- Вот и хорошо. А мы постараемся выехать сразу же после
завтрака, чтобы попасть в Лондон днем.
Меня очень удивила эта программа действий, хотя я помнил,
как накануне вечером Холмс предупреждал Стэплтона о своем
отъезде. Но кто бы мог подумать, что ему придет в голову ехать
вместе со мной, да еще в такое время, которое он сам считал
критическим! Впрочем, мне не оставалось ничего другого, как
беспрекословно повиноваться моему другу, и вскоре мы простились
с опечаленным баронетом, а через два часа, отослав шарабан
домой, вышли на станционную платформу в Кумби-Треси. Там нас
ждал небольшого роста мальчик.
- Какие будут приказания, сэр?
- Садись в поезд, Картрайт, и поезжай в Лондон. Как
только приедешь, сейчас же дай от моего имени телеграмму сэру
Генри Баскервилю. Запроси его, не нашел ли он где-нибудь мою
записную книжку, которую я потерял. Если нашел, пусть вышлет ее
заказной бандеролью на Бейкер-стрит.
- Слушаю, сэр.
- А сейчас узнай в станционной конторе, нет ли там чего
на мое имя.
Мальчик вскоре вернулся с телеграммой. Холмс прочитал ее и
протянул мне. Там было написано следующее:
"Телеграмму получил. Выезжаю ордером на арест. Буду пять
сорок. Лестрейд".
- Это ответ на мою утреннюю. Лестрейд - лучший
сыщик-профессионал, нам может понадобиться его помощь... Ну-с,
Уотсон, время у нас есть, и я думаю, что сейчас самое время
нанести визит вашей знакомой миссис Лауре Лайонс.
План кампании, составленный Холмсом, прояснялся для меня с
каждой минутой. С помощью баронета он убедит Стэплтона, что нас
нет здесь, а на самом деле мы вернемся к тому времени, когда
наша помощь будет больше всего нужна. Если сэр Генри упомянет о
телеграмме, полученной от Холмса из Лондона, это рассеет
последние подозрения Стэплтона. И я уже видел мысленно, как
наши сети все туже и туже стягиваются вокруг зубастой щуки.
Миссис Лаура Лайонс сидела у себя в рабочей комнате.
Шерлок Холмс приступил к разговору с такой прямотой и
откровенностью, что у нее широко открылись глаза от изумления.
- Я расследую обстоятельства смерти сэра Чарльза
Баскервиля, - начал он. - Мой друг, доктор Уотсон, передал
мне все, что вы ему сообщили в связи с этим и о чем предпочли
умолчать.
- О чем же я умолчала? - дерзко спросила она.
- Вы признались, что вызывали сэра Чарльза к калитке к
десяти часам вечера. Как мы знаем, он умер именно в тот час и
на том самом месте. Вы умолчали о связи, существующей между
этими двумя фактами.
- Между ними не существует никакой связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145