Он набросил простыню на их переплетенные тела и, спотыкаясь, пошел дальше, в комнату для гостей. Лежа на кушетке, он глядел в потолок, чувствуя на губах пену от зубной пасты. Она, высыхая, стала жечь ему губы, и он ее слизал. Через секунду ощутил сильнейшую изжогу.
Да, сейчас уже не оставалось никаких сомнений. Теперь ему придется сделать последний шаг. К счастью или к несчастью, но отныне его жизнь связана с братьями Калониусами. Как только они проснутся, он тихо соберет свои вещички в небольшую сумку и начнет новую, кочевую жизнь. Он думал об этом этим ясным прозрачным утром и находил, что и в такой жизни есть свои преимущества.
Вдруг он заснул.
Его разбудили глухие шаги. Он медленно открыл глаза. В его комнате по каким-то неизвестным ему причинам оказалась его домовладелица. Она стояла спиной к нему с блокнотом и карандашом в руках и то и дело помечала что-то в нем. Маленькая, низенького роста полная старушка с лицом, привычным к стонам и стенаниям. Когда она повернулась наконец к нему, Лавджой увидел, как у нее дергаются губы от приступа неописуемых сильнейших эмоций.
-- Мадам,-- сказал он, садясь на кушетке, чувствуя, как трудно ему сейчас изъясняться на французском,-- что вы делаете в моей комнате, позвольте вас спросить.
-- Ах! -- только и сказала толстая дама.
Лавджой потряс головой, чтобы в ней стало яснее.
-- Мадам, я, конечно, должен поблагодарить вас за...
-- Ковер! -- Домовладелица снова схватила со стола свой блокнот.-- Ага! -- громко запричитала она.
Из соседней комнаты до него донесся высокий, возбужденный голос мужчины. Этот человек говорил на смеси арабского с французским.
-- Выходите, или мы начнем стрелять!
Лавджой сглотнул слюну. Ему стало не по себе. Интересно, собираются ли они пристрелить братьев Калониусов здесь, в его квартире, прямо на месте?
-- Считаю до пяти,-- крикнул все тот же взволнованный голос.
Он начал считать по-французски:
-- Месье Лавджой, я повторяю, на счет пять...
Его поразило как молнией от этих слов. Лавджой понял наконец, что... этот человек обращается к нему, Лавджою. На счет "quatre"1 он пулей вылетел из комнаты.
Перед его дверью стояли два полицейских. У одного в руке был пистолет, а домовладелица, вся дрожа от волнения, стояла за его спиной. Айрина с двумя братьями по-прежнему крепко спали.
-- Что...-- начал было Лавджой.
-- Не задавайте никаких вопросов,-- перебил его полицейский с пистолетом.
-- Пошли!
У них обоих были какие-то свирепые лица, и это довольно странно, ведь только наступило раннее утро. И это говорило о явной опасности, ожидающей его впереди.
-- С вашего позволения,-- сказал Лавджой,-- я надену брюки.
Они вошли и, стоя у двери, наблюдали за тем, как он надевал штаны, рубашку, ботинки, и один из них не выпускал из руки своего пистолета.
-- Хотелось бы узнать,-- сказал Лавджой,-- что такого я натворил...
-- Dкpеche-toi!2 -- сказал полицейский с пистолетом.
Лавджой вышел. Полицейские сопровождали его с двух сторон. Домовладелица следовала за ними на небольшом расстоянии. А Айрина с братьями Калониусами все спали. На лестнице он столкнулся с Карлтоном Свенкером. Тот бежал вверх по ступенькам.
Полиция не препроводила его далеко, всего лишь до кабинета директора школы Свенкера. Подойдя поближе к зданию, он услыхал там ворчание и гудение множества голосов. Лавджой в нерешительности остановился у двери.
-- Входи! -- сказал полицейский с пистолетом, ударом ноги открывая перед ним дверь.
Лавджой вошел. Его сразу ошарашили громкие вопли, перешептывания, звонкие проклятия; и если бы только не полицейские за спиной, он, несомненно, задал бы деру. Казалось, треть населения Алеппо набилась в этом помещении. Директор Свенкер стоял в углу за письменным столом, опершись о его крышку своими широко расставленными руками, призывая всех к порядку. Там в толпе он увидел датчанина, преподавателя математики, низенького англичанина, учителя истории, владельца книжного магазина, в котором работала Айрина, местного таксидермиста1, продавца крепких алкогольных напитков, двух продавцов ковров, мясника, двух девушек, обучающих желающих вязанию, шитью и умению готовить,-- все были там.
К этой разноликой, говорливой толпе присоединилась и домовладелица Лавджоя. Она оглядывала комнату с гордым, злобным видом.
-- Леди и джентльмены,-- повторял директор, пытаясь установить тишину,-- леди и джентльмены!
Но прилив возбужденной восточной беседы становился все громче, все мощнее.
-- Мистер Лавджой,-- громко, с явно огорченным видом, сказал директор, обращаясь к нему,-- что же вы делаете, скажите нам, ради Бога!
Вдруг в комнате установилась мертвая тишина. Все глаза с одинаковым накалом в них яростного гнева устремились на Лавджоя, который стоял рядом с полицейскими у самой двери с красными от выпитого глазами, с болезненным видом.
-- Я... я... я... право, не понимаю, о чем вы говорите,-- выговорил, наконец, Лавджой.
-- Прошу вас и не мечтать о том, что вам удастся отвертеться, молодой человек,-- строго сказал директор.
-- Я не думаю,-- сказал Лавджой.
-- Если бы не я, то вы сейчас находились бы в руках сирийского правосудия.
Лавджой только слегка пожал плечами.
-- Прошу вас, пожалуйста,-- прошептал он,-- нельзя ли мне сесть?
-- Что, черт подери, случилось с вашими волосами? -- раздраженно спросил его директор.
Невольно Лавджой поднес руку к голове. Потом он вспомнил.
-- Я... я... я... сбрил их,-- сказал он.
-- Боже Всемогущий, Лавджой,-- закричал директор.-- Мне придется кое-что сообщить в ваш университет в штате Вермонт!
Вдруг дверь отворилась, и полицейский втолкнул в комнату его повара, евнуха Ахмеда. Тот, бросив только один взгляд вокруг, тут же упал на пол и громко зарыдал. На лбу Лавджоя выступил пот.
-- Говорите правду, молодой человек,-- рявкнула на него домовладелица.-- Разве вы не собирались сегодня покинуть Алеппо?
Лавджой сделал глубокий вдох.
-- Да, собирался,-- признался он.
Злобный шепот пронесся по рядам.
-- В таком случае мы укокошили бы тебя на дороге,-- заверил его полицейский.-- Выстрелом в спину.
-- Прошу вас,-- стал умолять их Лавджой,-- прошу вас, объясните все...
Наконец, постепенно, фраза за фразой, после опроса нескольких проявляющих свое нетерпение местных жителей, все стало проясняться. Все началось с того, когда владелица дома увидела "мостовую" лампу в мебельной лавке. Потом она вдруг увидела, как переплавляют ее самовар в глубине ювелирного магазинчика. Потом, лихорадочно, на грани истерики, она посетила четыре разные лавки и увидела в них выставленные на продажу шесть ковров из различных домов, которые она сдавала преподавателям миссионерской школы. Она зарыдала в унисон с плачущим на полу Ахмедом, когда рассказывала о своих прочих находках,-- простынях и одеялах, подушках, маленьких столиках, серебряных вазочках, которыми она украшала внутреннее убранство своих домов,-- все это она видела в лавке хлопчатобумажных тканей, у старьевщика, у мясника. Она в ужасе прибежала в полицию, которая пошла по следу, и следы привели их к Ахмеду.
-- Он сказал, что мистеру Лавджою срочно понадобились одеяла и простыни для неожиданно нагрянувших гостей,-- сказала одна из белошвеек и мастериц кулинарии,-- и, вполне естественно, мне и в голову не пришло...
Ахмед, потрясенный, разбитый и весь мокрый от пота, не мог произнести ни одного вразумительного слова.
-- Они очень приятные джентльмены,-- только и повторял он неразборчиво,-- они очень приятные джентльмены. Они любят хорошо поесть, выпить. Они пели для меня на кухне. Они давали мне на чай по пять пиастров каждый день. Они пели мне на кухне.
Лавджой в ужасе глядел на своего предателя-слугу, которого подкупили песней на судомойке и двадцатью центами за каждый час суток. Он устало провел рукой по глазам, услыхав, что таксидермист требует заплатить ему за то, что он сделал чучело обезьянки.
-- Это чудовищный случай, скажу я вам,-- возмущался он.-- Эта обезьяна была повешена, я заверяю вас. Повешена за шею.
С закрытыми глазами Лавджой чувствовал, как все присутствующие содрогнулись от омерзения.
-- Ради Бога, Лавджой! -- снова услыхал он высокий, на библейский лад голос директора Свенкера.-- Это же просто чудовищно!
Лавджой открыл глаза и в это мгновение увидел, как в комнату величаво вплывала миссис Свенкер, слезы лились ручьями по ее щекам.
-- Уолтер! -- рыдала она.-- Уолтер! -- и бросилась на грудь своего мужа.
-- Что с тобой? -- всполошился директор.
-- Карлтон...
От этого имени у Лавджоя судорогой свело живот.
-- Что с ним случилось, что? -- закричал директор.
-- Твой сын Карлтон,-- в голосе миссис Свенкер появились драматические нотки.-- Твой сын украл пятьдесят фунтов из твоего настенного сейфа!
Директор Свенкер, обхватив голову руками, медленно спустился на стул.
-- О Господи,-- зарычал он, теперь уже приводя цитату из Ветхого Завета,-- сколько же мне еще страдать?
-- Думаю, сэр,-- робко сказал Лавджой,-- я знаю, где можно получить назад ваши деньги.
-- Бог всемогущий, Лавджой! -- директор с надеждой поглядел на него.-Неужели вы тоже замешаны во всем этом?
-- Если вы пойдете со мной,-- сказал с достоинством Лавджой,-- то, может, нам сразу удастся очень многое прояснить.
-- Только один шаг,-- предостерег его полицейский,-- и я стреляю. На поражение.
-- Куда вы хотите отвести нас? -- спросил директор Свенкер.-- Ах, ради Бога, ах, Корин, прекрати выть!
Миссис Свенкер выплыла из комнаты, стараясь приглушить свои громкие рыдания.
-- Ко мне домой,-- объяснил Лавджой.-- Там в данный момент находятся два джентльмена, которые могут пролить свет на несколько интересующих вас проблем.
-- Они любят хорошо поесть, выпить,-- без остановки рыдал на полу Ахмед.-- Они пели для меня на кухне.
-- Хорошо,-- коротко бросил директор.-- Пошли.
Полицейский, уперев дуло пистолета в ребра Лавджоя, повел его впереди, и вся процессия последовала за ними к дому, в котором совсем недавно проходили такие шумные безобразные загулы. Когда они шли через двор к его дому, директор школы все никак не мог успокоиться и громко рычал: "Да, вам, Лавджой, все это влетит в копеечку".
Лавджой только сглотнул слюну.
-- Боюсь, сэр, что у меня и ее не осталось.
-- Ну придется отработать,-- сказал он,-- лет двадцать, никак не меньше.
Лавджой снова сухо сглотнул слюну.
-- К тому же,-- продолжал директор Свенкер,-- вам придется купить парик.
-- Что-что, сэр?
-- Парик! Парик! Что это с вами? Вы оглохли? Парик! По-французски -"toupet".
-- Ах, вон оно что.
-- В таком виде над вами будут потешаться все ученики, и вам придется во избежание злых насмешек вообще уехать из этого города. Боже, теперь никакой дисциплины в школе в ближайшие полгода, это точно!
-- Да, сэр, согласен. Только, сэр... У меня нет денег на "toupet".
-- Ух! -- Директор помолчал.-- Я вам дам взаймы. Но отработаете, и с процентами.
-- Благодарю вас, сэр.
Когда они подходили к дому Лавджоя, к лестнице, ведущей наверх в его квартиру, из-за угла выехал Карлтон Свенкер на блестящем, сверкающим никелем велосипеде, правда, слишком большом для него, не по росту.
-- Карлтон! -- загремел директор школы.
Карлтон остановился. Остановилась и вся процессия.
-- Карлтон,-- заорал директор,-- где ты взял этот велосипед?
-- Купил, папочка,-- сказал Карлтон.
Свенкер, размахнувшись, нанес ему сокрушительный удар. Карлтон без чувств рухнул на землю.
Директор торопливо поднимался по ступенькам. Люди, следовавшие за ним в процессии, старались идти осторожно, чтобы нечаянно не наступить на распластавшегося на земле, в пыли, сынка директора.
Директор, рванув на себя дверь, большими шагами вошел. Все такими же большими шагами последовали за ним в комнату. Лавджой посмотрел на кровати. На них никого не было. В комнате царил такой невообразимый беспорядок, словно здесь состоялось несколько лихих кавалерийских атак,-- повсюду валялись пустые бутылки словно после буйного пикника пивоваров. Домовладелица снова заскулила, словно от острого приступа боли, записывая в своем блокноте весь причиненный ей этими постояльцами ущерб. Но их самих нигде не было.
-- Ну что,-- повернулся директор Свенкер к Лавджою.-- Где же эти два джентльмена?
-- Не спускай с него глаз, Андре,-- крикнула домовладелица полицейскому.-- Все это известные трюки.
-- Может, в соседней комнате,-- предположил Лавджой, теряя последнюю надежду.
Молча вся компания вошла в соседнюю комнату. Там был тот же ужасный беспорядок, полный разгром, но не было следа братьев Калониусов. Вся группа вернулась назад, в гостиную. Лавджой прошел в своей кабинет в итальянском стиле.
-- Они захватили с собой все мое теплое белье,-- беспомощно констатировал он.
-- Хорошо,-- сказал директор Свенкер.-- Теперь перейдем к случившемуся. Перед вами -- альтернатива: либо вы предстаете перед судом, перед сирийской Фемидой, либо даете все необходимые гарантии, остаетесь в нашем городе и начинаете отрабатывать причиненный всем ущерб. Выплатите все, до последнего пенни, независимо от того, сколько лет вам придется потратить на это.
-- Сколько, по-вашему,-- обратился директор к полицейскому с пистолетом,-- ему предстоит отсидеть за решеткой?
-- Минимум тридцать лет,-- не задумываясь, ответил полицейский.
-- Хорошо, я заплачу,-- пообещал Лавджой.
До трех тридцати дня проходила запись всех предъявляемых к нему претензий, и этот список постоянно рос,-- вазы, серебряная утварь, ковры, бифштексы, вина, постельное белье, "мостовые" лампы, столики, чучело обезьянки, книги. Еще пятьдесят фунтов, которые украл Карлтон из настенного сейфа, и плюс десять фунтов, выделенных ему директором на приобретение парика. В общем, общая сумма достигла громадной для него цифры -- 347 фунтов 27 шиллингов. Учитывая уровень сегодняшней зарплаты, притом если есть только два раза в день, то, как вычислил Лавджой, ему придется выплачивать свой долг лет семь. Только после этого его уволят, и он сможет вернуться в Америку.
Он подписал счет сразу за все оптом, и для его официального оформления был вызван адвокат, что увеличило сумму его долга еще на тридцать фунтов, всего -- 377,27. Полицейский с пистолетом угостил его сигарой, и вскоре все ушли. Он остался один в своем разрушенном доме, глядя на обломки своей разбитой жизни.
Он выглянул в окно. Директор школы Свенкер, подняв на руки неподвижное тело Карлтона, так и не пришедшего в себя от удара, понес его домой.
Лавджой сел, тяжело вздохнул. Он зажег сигару, подаренную ему полицейским, и молча уставился на валявшиеся кругом пустые бутылки.
Месяцы шли своим чередом, сменяя друг дружку, и теперь этот чудовищный эпизод в его жизни стал казаться ему внезапно обрушившейся на него карой Господней, бессмысленной неприятностью, типа чумы, очищением через зло, и все это совершалось само собой, неподвластное воле человека. Волосы у него отросли, и он продал свой парик, потеряв на продаже полтора фунта, и за исключением непродолжительного напугавшего его переживания из-за разыгравшегося воображения Айрины, вдруг решившей, что она беременна двойней, жизнь Лавджоя шла как и прежде, хотя теперь ежедневно ему приходилось сталкиваться с горькой нищетой, и он понимал, что освобождение от ее хватки на горле придет не скоро, может, ему придется страдать до этого так же долго, как и библейскому Иакову.
К тому времени, когда Лавджой наконец стал расчесывать свои волосы, он почти совсем забыл о калифорнийцах с их велосипедами.
Но вот однажды...
Он читал "Семь столпов мудрости", ту сцену, когда Лоуренс Аравийский оказался в руках свирепых турок, когда вдруг откуда-то издалека до него донесся громкий крик.
Кто-то кричал, называя его по имени. Он отложил книгу в сторону.
-- Стэнфорд, Стэнфорд,-- неуверенный голос этого человека дрожал,-Стэн...
-- Нет, не может быть.-- Он встал, чувствуя, как его верхняя губа задирается кверху, обнажая зубы для атавистического рычания.
-- Стэнфорд,-- снова раздался этот голос.
Он быстро сбежал вниз по лестнице, ноги у него подкашивались. Там, на главной дороге, он увидел странный караван. Верхом на осле, покачиваясь из стороны в сторону от нестерпимой жары, голода, жажды и изнеможения, сидел Сен Клер Калониус. Его с обеих сторон поддерживали крепкие люди. Глаза у него запали, губы, без кровинки, побледнели. А сзади на таком же осле, точно в таком же состоянии сидел его брат, Ролан Калониус.
-- Вот этого подобрал в пустыне,-- сказал ближайший к Лавджою погонщик мулов.-- Он лежал там. Почти без признаков жизни. А этого,-- он ткнул большим пальцем в Ролана,-- вытащил со дна колодца, он уже чуть концы не отдал.
Сен Клер окинул его диким взглядом.
-- Стэнфорд, старичок...-- хрипло прошептал он, еле шевеля треснутыми губами.-- Я просто в восторге. Увидимся, как только мы выйдем из больницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38