Негодуя и отвращаясь, мы потянулись душой к тем улочкам и закоулкам, к тем грязным тупичкам и трущобам у Темзы, рядом с Сити, где, обогнув любой угол, ты увидишь крест над великим собором Рена, и он поразит тебя, словно молния.
- Только не забывайте, - сказал мне Грант, как всегда отрешенно и весомо, - что самое убожество этих мест говорит о победе человека. Да, вы правы, люди живут тут хуже, чем при варварстве. Они живут в низкопробной цивилизации. Но я уверен, что большей частью они порядочны, добродетельны, а добродетель - дерзновенней и опасней, чем кругосветное плавание. Кроме...
- Да, да? - поторопил я его.
Он не ответил.
- Ну, говорите же, - сказал я снова, но большие голубые глаза смотрели не на меня.
- В чем дело? - настаивал я, поглядев, как и он, на улицу.
- Странно, - сказал наконец Грант, - да, очень странно, что меня вот так осекли, когда я ударился в оптимизм.
Я предположил, что здесь хорошие люди, а вон идет самый плохой человек в Лондоне.
- Где? - спросил я. - Где он?
- Я не ошибся, - продолжал Бэзил тем странным сонным тоном, который так бесил собеседников, - я был прав, люди здесь добродетельны. Они герои, что там - святые! Стащат ложку-другую, побьют кочергой жену, но все равно они ангелы в белых одеждах, с крыльями и сиянием.
Во всяком случае, по сравнению с ним.
- С кем? - воскликнул я и тут увидел того, на кого глядели бычьи глаза Гранта.
Стройный человек шел сквозь толпу, ничто в нем не выделялось, но многое озадачивало, если его разглядеть. Он носил цилиндр какой-то странный, чуть изогнутый, как те цилиндры, которые декадент 80-х годов старался обратить в подобие этрусской вазы. Волосы с сильной проседью он, видимо, чуть-чуть подвил, ощущая и ценя красоту серебряного и серого. Лицо у него было узкое, скорее, восточное; усы - небольшие, без проседи.
- Что он такое сделал? - спросил я.
- Точно сказать не могу, - ответил Грант, - но главный его грех в том, что он не считается с людьми. Наверное, и сейчас задумал какую-нибудь пакость.
- Пакость? - переспросил я, - Что ж, если вы так хорошо его знаете, расскажите мне о нем. Кто он?
Бэзил Грант не очень долго глядел на меня.
- Вы не поняли, - сказал он, - имени его я не знаю. Я никогда его не видел.
- Не видели! - вскричал я, все-таки рассердившись. - Что же вы имеете в виду? Чем он хуже всех?
- Я имею в виду то, что сказал, - спокойно ответил Бэзил. - Когда я увидел его, все эти люди обрели поразительную, полную невинность, Я увидел, что обычные, бедные обитатели этих мест - разносчики, карманники, бродяги в каком-то самом глубоком смысле стараются быть хорошими. А еще я увидел, что он старается быть плохим.
- Вы же никогда... - начал я.
- Господи, да поглядите на него! - крикнул Бэзил, пугая вожатого. Посмотрите на его брови. Вот она, адская гордыня, из-за которой один из высших ангелов узнал презрение даже в небесах! Посмотрите на усы, он вырастил их назло. Ради всего святого, посмотрите на волосы! Ради Бога, ради звезд небесных, посмотрите на шляпу!
Я растерянно заерзал на месте.
- Ну, что вы! - сказал я. - Это выдумки, чушь какая-то... Возьмем факты. Вы никогда...
- Факты! - вскричал он в отчаянии. - Неужели вы настолько погрязли в предрассудках, так привержены темной, древней вере, что полагаетесь на факты? Неужели вы не доверяете мгновенному впечатлению?
- Мгновенное впечатление, - сказал я, - все-таки не так надежно.
- Вот это - чушь! - ответил он. - На чем же еще стоит мир? Что приносит пользу? Друг мой, философия мира сего может полагаться на факты, ведь ее прямое дело - отвлеченные умозрения. Но как вы нанимаете клерка? Меряете ему череп? Добываете историю болезни? Изучаете факты? Ну, нет! Вы берете того, кто все спасет, и отвергаете того, кто вас ограбит, повинуясь мгновенному озарению, которому повинуюсь и я, говорю вам, не колеблясь, что этот человек - негодяй.
- Говорите вы вообще хорошо, - не сдался я, - но ведь все это нельзя проверить.
Бэзил вскочил, покачнувшись на нестойком империале.
- Идите за ним! - воскликнул он. - Ставлю пять фунтов, прав я.
Мы прыгнули на мостовую и побежали за незнакомцем.
Человек с серебристыми волосами и золотистым восточным лицом шел впереди, и длинные фалды безукоризненного фрака вздымались за его спиной. Вдруг он свернул с большой, широкой улицы и юркнул в темный проулок.
Мы молча свернули за ним.
- Странно для такого человека... - начал я.
- Для какого? - спросил мой друг.
- С таким лицом, в таких ботинках, - объяснил я. - По правде говоря, странно, что он попал в эту часть света.
- А, да!.. - откликнулся Бэзил и больше ничего не сказал.
Мы шли вперед, вглядываясь в полумглу. Незнакомец, словно черный лебедь, появился на фоне фонаря и снова исчез. Фонари стояли редко, туман сгущался по всему Лондону, и мы перебегали от света к свету, пока Бэзил не остановился, словно взнузданный конь. Остановился и я. Мы чуть не налетели на незнакомца. Тьма перед нами, почти вся, была чернотой его фрака.
Сперва я подумал, что он обернется, но, хотя мы были почти рядом, он не заметил нас. Он четырежды стукнул в низенькую дверцу на грязной, обшарпанной улочке, и мерцание газового света прорезало тьму. Мы вслушивались, но разговор был простри, короткий и непонятный. Наш элегантный друг протянул какую-то бумажку и сказал:
- Возьмите кеб.
А низкий, глубокий голос ответил изнутри:
- Хорошо.
Дверь щелкнула, мы снова оказались в темноте и снова понеслись по лабиринту проулков, полагаясь на фонари.
Едва пробило пять часов, но зима и туман обратили ранний вечер в ночь.
- Странная прогулка для лакированных башмаков, - признал я.
- Не уверен, - смиренно ответил Бэзил Грант. - Мы идем к Бэркли-сквер.
Напрягая взор, я тщился понять, действительно ли это так, минут десять гадал и сомневался, а потом увидел, что друг мой прав. Мы вступали в унылые земли богатого Лондона - более унылые, наверное, чем земля бедняков.
- Поразительно! - сказал Бэзил Грант, когда мы свернули на Бэркли-сквер.
- Что именно? - спросил я. - Кажется, вы говорили, что все это естественно.
- Я не удивляюсь, - ответил Бэзил, - что он прошел через бедные улицы. Я не удивляюсь, что он пришел сюда.
Я удивляюсь тому, что он идет к очень хорошему человеку.
- Какому? - устало спросил я.
- Странно действует время, - сказал он с обычной своей непоследовательностью. - Нельзя сказать, что я забыл те годы, когда был судьей и все меня знали. Я их очень хорошо помню, но так, как помнят книгу. Пятнадцать лет назад я знал это место не хуже лорда Розбери и гораздо лучше мерзавца, который идет сейчас к Бомонту.
- Кто такой Бомонт? - сердито спросил я.
- Очень хороший человек, лорд Бомонт оф Фоксвуд.
Неужели не слышали? Честнейший, благороднейший аристократ, который трудится больше матроса, социалист, анархист, кто он там еще, во всяком случае - философ.
Да, как ни жаль, он немного не в себе. Как ни жаль, он помешался на нынешнем культе новизны и прогресса. Пойдите к нему и скажите, что готовы съесть вашу бабушку, и он согласится, если вы приведете социальные и медицинские доводы - предположим, что это дешевле кремации. Прогрессируйте, двигайтесь вперед, а там не важно, к звездам или к бесам. Естественно, в доме у него кишат литературные и политические моды - те, кто не стрижет волос ради романтики, и те, кто стрижет их очень коротко ради гигиены; те, кто ходит на ногах, чтобы не утомлять руки, и те, кто ходит на руках, чтобы не утомлять ноги. Обитатели его салона глупы, как он, но они, как и он, хорошие люди.
Удивительно, что к нему идет негодяй!
- Друг мой, - твердо сказал я, топнув ногой, - истина проста. Употребляя ваше выражение, вы, как ни жаль, немного не в себе. Вы видите на улице совершенно незнакомого человека и немедленно создаете теорию об его бровях.
Потом вы подозреваете его в преступлении, потому что он идет к честному лорду. Это чушь. Согласитесь со мной, Бэзил, и пойдем домой. Сейчас там пьют чай, но путь далек, мы опоздаем к обеду.
Глаза его сверкнули, как лампы в тумане и мгле.
- А я-то думал, - сказал он, - что поборол тщеславие!
- Чего же вы хотите? - воскликнул я.
- Я хочу, - отвечал он, - того, чего хочет барышня, надевая новое платье. Я хочу того, чего хочет мальчик, когда бранится с учителем, словом, хочу покрасоваться. Насчет этого человека я уверен так же, как вы уверены в том, что у вас шляпа на голове. Вы говорите, это нельзя проверить. Я говорю - можно, а потому поведу вас к Бомонту. С ним приятно познакомиться.
- Неужели... - начал я.
- Конечно, - прибавил он, - я попрошу прощения, мы не одеты. - И, перейдя через мглистую площадь, он взошел на ступени.
Услышав звонок, лакей во фраке и манишке открыл нам и, услышав имя моего друга, перешел от недоумения к почтению. Нас быстро повели в гостиную, но беловолосый хозяин успел выйти нам навстречу.
- Дорогой мой! - воскликнул он, тряся Бэзилу руку. - Сколько лет я вас не видел! Вы жили... э... в деревне?
- Не совсем, - улыбнулся Бэзил.. - Я жил в затворе, дорогой Филипп. Надеюсь, не пометал?
- Вы! - вскричал пылкий аристократ. - Вы пришли как раз кстати. Знаете, кто здесь?
- Нет, не знаю, - серьезно ответил Грант.
Тем временем из гостиной донесся взрыв смеха.
- Бэзил, - торжественно сказал лорд Бомонт, - у меня сам Уимпол.
- А кто это? - спросил Грант.
- Ну, ну! - воскликнул лорд. - Нет, вы были в деревне. Вы были у антиподов. Вы были на луне. Кто такой Уимпол? Кто такой Шекспир?
- Что до Шекспира, - мирно отвечал мой друг, - предполагаю, что он не Бэкон. Скорее, Мария Стюарт. Что же до Уимпола...
- Неужели вы не слышали о короле остроумия?! - вскричал в экстазе лорд Бомонт. - Да он преобразил беседу - не в искусство, им она была всегда, а в великое искусство, как преобразил ваяние Микеланджело. Ответы его...
Снова раздался смех, и почти сразу в переднюю вышел тучный, одышливый человек.
- Мой дорогой! - взволновался хозяин.
- Больше не могу! - сказал гость. - Нет, Бомонт, я не дам над собой потешаться дешевому щелкоперу. Я не петрушка! Я...
- Ну, ну, ну! - забеспокоился лорд. - Познакомьтесь, друзья мои. Судья Грант, то есть просто Грант. Бэзил, вы знаете сэра Уолтера Чолмли?
- Как же, как же, - отвечал Бэзил, кланяясь почтенному баронету и с любопытством глядя на него. От злости он вспотел и побагровел, но даже это не скрыло благородства черт, белизны волос, достойной осанки и породистого, хотя и двойного подбородка.
Сэр Уолтер был величав и вежлив, так вежлив, что мог проявить несомненную слабость гнева, не утратив достоинства; так вежлив, что даже неловкий поступок облачался в благовоспитанность.
- Я несказанно огорчен, Бомонт, - угрюмо сказал он, - что недостаточно учтив с вашими гостями, особенно в вашем доме. Но ни вы, ни новые гости тут не виноваты. А вот этот наглый выскочка, этот балаганный...
В эту минуту появился молодой человек с рыжими усами и мрачным взором; по-видимому, его тоже не развлекал пир остроумия.
- Вы, наверное, помните Драммонда, хотя бы школьником, - сказал Гранту хозяин, - теперь он мой секретарь.
- Прекрасно помню, - отвечал Бэзил.
Драммонд с удовольствием и уважением пожал ему руку, но мрачности не утратил. Обернувшись к баронету, он сказал:
- Леди Бомонт просила передать вам, сэр Уолтер, что очень просит вас остаться. Она вас почти не видела.
Почтенный гость, все еще багровый, явственно боролся с собой, но воспитанность победила, и, глухо пробормотав:
"Леди Бомонт... желание дамы... конечно...", он пошел за Драммондом в гостиную. Через полминуты оттуда раздался смех, свидетельствующий (по всей вероятности) о том, что его опять обидели.
- Я не сержусь на доброго старого Чолмли, - заметил хозяин, - у него несовременный ум.
- А что такое ум современный? - спросил Грант.
- Ну просвещенный, прогрессивный... трезво смотрит на факты...
Тут раздался еще один раскат смеха.
- Я спрашиваю потому, - заметил Грант, - что один ваш друг с современным умом запрещал есть рыбу, а другой разрешал есть людей. Надеюсь, я не перепутал.
- Знаете, Бэзил, - возбужденно говорил лорд, следуя за нами, - я никак не пойму, с кем вы. Иногда мне кажется, что вы - истинный либерал, иногда что истинный реакционер. Современный ли вы человек?
- Нет, - весело и громко ответил Бэзил, входя в гостиную.
Многие обернулись, впервые за вечер оторвав взор от нашего незнакомца, только двое по-прежнему глядели на него. Дочь хозяина, Мьюриел, не спускала с него больших фиалковых глаз, видимо, разделяя жажду аристократок к словесным развлечениям. Сэр Уолтер смотрел угрюмо, видимо, всячески желая выбросить его в окно.
Блистательный джентльмен, которого мы видели в северных кварталах, был тут, не столько усевшись, сколько извившись на легком изогнутом стуле и всем - от серебристых завитков до изящных ног - напоминая кольца змеи.
- Никак не пойму, мистер Уимпол, - весело сказала Мьюриел, - как вам это удается. Вы говорите серьезно, мудро, но так забавно! Если бы я о чем-нибудь таком подумала, я бы сразу рассмеялась.
- Я согласен с мисс Бомонт, - сказал сэр Уолтер, снова вскипая обидой. - Если бы я подумал о такой чепухе, я бы не сумел сохранить терпение. Да, я бы его потерял.
- Потеряли? - встревоженно переспросил Уимпол. - Не сохранили бы? Скорее сдайте его в музей!
Все засмеялись, а сэр Уолтер побагровел и крикнул:
- Какая глупость! Да вы знаете, с кем говорите?
- Конечно, - отвечал Уимпол. - Я никогда не говорю глупостей, не изучив аудиторию.
Грант пересек гостиную и прошел за спину рыжего секретаря. Тот стоял, прислонившись к стене, и мрачно смотрел на говоривших, а еще мрачнее - на дочь хозяев, жадно внимавшую Уимполу.
- Можно вас на минутку, Драммонд? - спросил Грант. - Простите, леди Бомонт, это по делу.
Позвал он и меня. Мы вышли в какую-то комнату.
- Драммонд, - резко начал Бэзил, - здесь много хороших людей, много и умных. К несчастью, хорошие - неразумны, а умные - дурны. Только вы и честны, и совсем не глупы. Что вы думаете об Уимполе?
У секретаря было бледное лицо, а волосы - рыжие. Теперь они стали одного цвета.
- Не мне о нем судить, - отвечал он.
- Почему? - спросил Грант.
- Потому что я его ненавижу, - далеко не сразу, но с большой силой ответил Драммонд.
- Ну, хорошо, - спокойно сказал Грант, - а до этого, раньше что вы думали?
- Мне очень трудно, - ответил секретарь, и звонкий его голос поведал нам, как он честен. - Я себе не доверяю. Надо бы сказать, что вначале он мне нравился, но это неправда. Да, я его ненавижу, это мое частное дело. Но я и осуждаю его - кажется, беспристрастно. Когда он пришел в первый раз, он был потише, но мне не понравился, как бы тут сказать?., нравственный запах. Потом к нам стал ходить бедный старый сэр Уолтер и этот дешевый шут принялся его высмеивать. Тогда я понял, что он - плохой человек, нельзя смеяться над старыми и беззащитными. Он издевается так, словно вынести не может старости и добродушия. Вот вам показания пристрастного свидетеля. Да, я его ненавижу, потому что одна леди им восхищается. Но я бы ненавидел его и за то, что его ненавидит сэр Уолтер.
Речь эта вызвала во мне и жалость, и уважение. Несомненно, чувства к мисс Бомонт были безнадежны; несомненно, мнение об Уимполе было обоснованным. И все же мне казалось, что чувства, как бы благородно он их ни передавал, на мнение воздействовали.
Пока я думал об этом, Грант неожиданно шепнул мне на ухо:
- Ради Бога, уйдем отсюда!
Я никогда не понимал вполне, как же именно влияет на меня Бэзил; но влиял он так, что я через пять минут уже был на улице.
- Мерзкое дело, - заметил он, - но занятное.
- Какое дело? - растерянно спросил я.
- Вот это. Послушайте, друг мой, лорд и леди Бомонт пригласили нас на званый ужин, где будет и мистер Уимпол во всей своей славе. В этом ничего странного нет. Странно то, что мы не пойдем.
- Конечно! - сказал я. - Уже шесть, мы не успеем переодеться. Что же тут странного?
- Немало, - отвечал Грант. - Вы и сами удивитесь тому, что мы сделаем.
Я тупо глядел на него.
- Сделаем? - повторил я. - Что же именно мы должны сделать?
- Подождем часок-другой вот здесь, у дома, - объяснил он. - Вечер хороший, зимний... Вы уж простите меня, все от тщеславия! Хочу вам показать, что я прав. Можете вы, с помощью сигары, подождать, пока выйдут сэр Уолтер и загадочный Уимпол?
- Могу, - ответил я. - Интересно, кто выйдет первым.
Как вы думаете?
- Не знаю, - сказал он. - Может вылететь разъяренный сэр Уолтер. Может выйти Уимпол, пустив, словно фейерверк, последнюю остроту. Но оба они рано или поздно выйдут, им тоже надо переодеться.
И тут случилось то, чего мы не ожидали - враги вышли оба, сразу. Они постояли в сомнении; а потом простая любезность, вероятно, присущая обоим, побудила сэра Уолтера улыбнуться и сказать:
- Сейчас туман. Разрешите, я подвезу вас.
Я не успел бы сосчитать до двадцати, как экипаж увез их; и не успел бы сосчитать до двадцати трех, как Грант прошипел мне на ухо:
- Бегите за ними! Бегите, как от бешеной собаки!
Мы побежали по темным, перепутанным улицам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12