Ей не терпелось расспросить этого красивого, интересного мужчину о нем самом и его хозяйке, поэтому она держалась чрезвычайно предупредительно.
— А ваша хозяйка — она кто?
— Дальняя родственница твоего хозяина, милая.
— О! Ей, наверное, сто лет!
— Да уж не меньше.
— Ну да! А как она на характер? Сердитая?
— На меня трудно сердиться, — сказал Конан.
— Это точно. Вы такой очаровательный мужчина.
Конан оскалился и зарычал, подражая дикому зверю. Служаночка в восторге захлопала в ладоши.
— Я так и думала! Как вас увидела, так сразу и подумала!
— Что?
— Не притворяйтесь! Вы знаете — что!
— Что я оборотень?
— Нет, что вы страстный мужчина.
— Я буду страстным, если ты мне кое-что расскажешь. Кто тут главный?
— Хозяин. Ларен.
— Он, кажется, убит горем.
— Не настолько, чтобы не заправлять всем в собственном доме. От него ни одна мелочь не уйдет, будьте уверены! Вы его с толку сбили, я видела, но это ненадолго. Он уже скоро во всем разберется.
— Он не сумел разобраться с исчезновением собственной дочери, где уж ему меня раскусить.
— Это правда, — девушка лукаво блеснула глазами. — Раскусить такого мужчину под силу только женщине…
— Кстати, о женщинах, — Конан не поддержал ее игривого тона, хотя в другое время не упустил бы случая. — Нэнд, жена хозяина. Какая она?
— Тихая. Хозяин думает, она сошла с ума, но она просто… она мечтательная. Ей все думается, что она разговаривает с Майрой. Майра была ее единственным ребенком. У них больше почему-то не рождалось детей. Боги не были благосклонны к Ларену и Нэнд, и тут уж ничего не поделаешь. А когда Майра погибла… Жаль ее. Она хорошая была. — Служаночка на миг затуманилась грустью. — Майра никогда не сердилась, а уж какая насмешница! Мы с ней, бывало, хохотали и хохотали!.. К ней двое сватались. Аркамон и Рувио.
— И как они, симпатичные? — поддразнил девушку Конан.
Она надулась.
— За кого вы меня принимаете? Я чужих женихов не отбиваю. Рувио — просто душенька. На вас чем-то похож, только с бородкой. Маленькая такая бородочка, он ее маслом смазывает. От него всегда приятно пахнет.
— Хочешь сказать — потом, сталью, конским навозом, пылью?
— Фи, мой господин, как вы можете такие ароматы назвать приятными! Нет, амброй и мускусом.
— Кром! Какая мерзость!
— Он мужественный. И нравился Майре. Лицо открытое, доброе. Да вы его увидите, поймете.
— Где же я смогу его увидеть? Не на гладиаторской же арене!
— Помилуйте, господин мой, вы все шутите! Господин Рувио гостит в доме. Это наш хозяин, господин Ларен, придумал. И Рувио, и Аркамон — оба наши гости. Как в былые времена, когда они ухаживали за Майрой. Госпожа Нэнд их видит, и ей кажется, будто все как встарь, будто Майра вот-вот войдет в сад и со смехом подбежит сперва к матушке, а потом к батюшке, ну уж а после примется дразнить женихов.
— Стало быть, в доме сейчас гостят оба соперника… — задумчиво повторил Конан. — Интересно.
— Да уж куда интереснее! — служанка наморщила нос. — Оба мрачные, друг на друга волками глядят. Как будто подозревают, что кто-то из них утопил Майру в пруду.
— А что, такое возможно?
— Да чтоб вам провалиться, мой дорогой господин, с подобными предположениями! Мне и самой иной раз в голову лезет… Да я ведь глупая служанка, что на меня глядеть.
Конан остановился и воззрился на девушку.
— Ну вот, я на тебя гляжу.
— А толку-то? — Она с сердцем передернула плечами. — Вот гостевые покои. Извольте.
Они вошли в небольшую комнату, убранную просто, но изящно. Белые драпировки закрывали окна и дверные проемы. Кровать стояла посреди комнаты. Для умывания был предназначен большой серебряный таз в форме раковины.
— Мило, — Конан огляделся по сторонам и явно остался доволен увиденным.
Он уложил Эригону на кровать и заботливо укрыл ее. Покрывало при этом упало, и лицо старухи открылось девушке. Служанка застыла на месте с вытаращенными глазами. Конан резко обернулся к ней.
— Что это с тобой?
— Какая уродина! — прошептала девушка.
— Посмотрим еще, какой будешь ты в ее годы.
— Вы шутите, господин, да разве я доживу до такого возраста! У меня работа опасная.
— Хватит болтать, — строго приказал Конан. — Ты будешь ей прислуживать. Подавать умывание и все такое. А этот Аркамон — он кто?
Разговор изменил свое направление так неожиданно, что девушка не сразу поняла, о чем ее спрашивают. Они покинули комнату, где дремала старуха, и снова выбрались в сад.
— Аркамон — человек неприятный, хотя пахнет от него еще лучше, чем от Рувио. Он какой-то скользкий. Служанки такие вещи сразу угадывают, — сказала девушка со скромной гордостью. — Ну вот, положим, бывают господа, которых всякая служанка охотно приласкает, будь он хоть женат, хоть холост. А бывают такие, от которых бежать хочется. А почему — непонятно.
— Очевидно, не только служанкам хотелось бежать от Аракамона, но и Майре.
— Она ведь ему отказала, не так ли? — ответила служанка. — А уж Майра знала толк в этой жизни. Можете мне поверить! Она и в мужчинах разбиралась, и в еде.
— А при чем здесь еда? — изумился Конан. С его точки зрения, пища должна быть мясной и обильной, а все остальное абсолютно не имеет значения. — Какая связь между мужчинами и едой?
— Радость жизни! — служанка назидательно подняла палец.
— Радость от того, что мужчина ест?
— Нет, — служанка захихикала и подтолкнула Конана под руку. — Добрая трапеза и хорошие мужчие объятия доставляют почти равное удовольствие. Да не притворяйтесь вы, будто не понимаете, о чем речь! Если женщина хорошо кушает, то и в постели она хороша.
Конан не выдержал и ущипнул служанку за бочок. Она взвизгнула.
— Проверить, что ли, насколько ты права?
— Это уж как вам хочется, мой господин… А вот бедняжка Майра — та любила покушать, я к чему веду. Она только цветочный мед не любила. И то — не столько не любила, сколько просто от него чихала. Как поест, хоть немножко, так все, готово дело, чихает целый день, как заговоренная! Такое воздействие на нее оказывал. Вы когда-нибудь слыхали о подобном?
— Трудно, наверное, чихая заниматься любовью с мужчиной, — заметил Конан.
Служанка хихикнула снова, но затем вспомнила о том, что разговаривают-то они об умершей, и снова посерьезнела.
— Так я и говорю, она всегда много кушала. И в тот день плотно поела, а после пошла к пруду, чтобы облиться прохладной водой из кувшина — у нас все так делают. Свалилась прямо в пруд, должно быть, и выбраться не смогла. Ее обед прямо на дно утащил, я так это объясняю. Еда в желудке как камень лежит, ей нужно дать время…
— Ясно, — сказал Конан изумленно. Сам он редко испытывал подобные ощущения. Ел он, когда удавалось, всегда много, но неудобств от еды пока не случалось.
Служанка поцеловала его и, смущенная собственной дерзостью, поскорее убежала. А Конан принялся бродить по саду. Ему хотелось получше осмотреть пруд.
Однако в десяти шагах от пруда он уловил чьи-то громкие, возбужденные голоса и остановился. Как тень, киммериец метнулся к густым кустам, что росли на берегу, и спрятался там. Ему почему-то подумалось, что лучше подслушать ссору незамеченным. Кто бы сейчас ни ругался между собой, при постороннем человеке эти двое не будут столь откровенны.
Конан осторожно выглянул в просвет между листьями. Он сразу узнал по описанию служанки обоих женихов бедной Майры. Рувио был широкоплеч, с темно-русой бородкой, со скуластым, немного простодушным лицом. Его соперник Аркамон казался старше лет на десять. Он был выше, стройнее, но в его бледном оливкового цвета лице угадывалось нечто неприятное, тревожащее. Такие мужчины действительно редко имеют успех у служанок — а уж служанки-то в людях хорошо разбираются!
Голос у Рувио был низкий, немного хриплый — от волнения, надо полагать, а у Аркамона — резкий, пронзительный.
— Я удивляюсь только одному — твоей наглости, — говорил Аркамон. — Как у тебя хватает нахальства оставаться в этом доме!
— То же самое я мог бы спросить у тебя, — возразил Рувио. — Она ведь отказала тебе, а ты продолжаешь изображать из себя ее безутешного жениха. Интересно, чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы Ларен признал тебя своим наследником? Жаждешь усыновления?
— А ты разве нет?
— Я? — Рувио горько рассмеялся. — Я любил Майру, вот и все. Мне жаль Ларена и Нэнд. Я пытаюсь немного облегчить их страдания.
— Чем? Тем, что расхаживаешь по их саду с кислым видом?
Аркамон рассмеялся. В его смехе не было ни тепла, ни веселья; это был ледяной, бездушный хохот, который слишком многое сказал Конану, но, кажется, совершенно ничего не открыл Рувио. Парень продолжал горячиться:
— Я любил Майру и до сих пор люблю ее! Но я — человек. Когда закончится срок траура, я сумею начать жить дальше. Может быть, даже когда-нибудь найду себе жену. Кто знает! Встречу девушку, которую сумею полюбить… Я не изображаю из себя «сына» несчастных родителей, как это делаешь ты. Я — их искренний, сердечный друг. И как бы ни сложилась дальше моя судьба, я навсегда останусь их другом.
— Кажется, ты пытаешься сказать мне, что ты — лучше меня? — осведомился Аркамон.
— Ничего я не пытаюсь! Я просто объясняю тебе свое поведение и выражаю недоумение касательно твоего. Ты здесь никто и останешься никем.
— Можно подумать, ты здесь — важная шишка! — воскликнул Аркамон. Глаза его вспыхнули дьявольским блеском. — Это ведь из-за тебя она утопилась.
— Что?
Рувио побледнел. Его бородка стала казаться приклеенной к белому лицу. Затем краска медленно прихлынула к щекам Рувио.
— Повтори! Что ты сказал? Повтори! — прошептал он, обращаясь к Аркамону.
Его соперник с деланной небрежностью пожал плечами.
— Только не изображай, будто я сказал что-то ужасное или что-то такое, о чем ты прежде не знал…
— О чем я не знал?
— О том, что она доверяла тебе.
— Разумеется, она доверяла мне, если собиралась выйти за меня замуж! — горячо воскликнул Рувио.
— Ты обесчестил ее, мерзавец! Ты лишил ее невинности прямо здесь, в саду! Думаешь, я этого не знаю? — Аркамон надвинулся на Рувио и с ненавистью уставился на него.
Рувио чуть шевельнул плечами.
— Мы действительно были вместе здесь, в саду, но какое это имеет значение, коль скоро до нашей свадьбы оставалось всего несколько дней?
— Свадьба? Ты меня смешишь! — Аркамон снова хохотнул. У Конана мороз прошел по коже при звуках этого отвратительного смеха. Рувио передернуло.
— В моих намерениях не было смешить тебя, Аркамон.
— Ты узнал, что ее семья далеко не так богата, как ты предполагал. Ты ведь сам сказал ей, что передумал жениться… В отчаянии бедняжка бросилась в пруд и утонула. Разве не так все было?
Рувио молча размахнулся и ударил Аркамона по лицу. Тот схватил противника за запястье.
— Не смей этого делать! — прошипел Аркамон.
Рувио все так же безмолвно вырвался и накинулся на Аркамона с кулаками. Сверкнул нож.
Конан понял, что пора вмешаться. Он выскочил из своей засады — по счастью, оба врага были так заняты попыткой выпустить друг другу кишки, что не заметили соглядатая и обнаружили Конана лишь в тот миг, когда он вмешался в драку.
Несколькими мощными ударами Конан разбросал соперников по сторонам. Сидя на земле, Рувио потирал загривок и ощупывал плечо, на котором остались царапины. Аркамон с хищной улыбкой спрятал нож и первым поднялся на ноги.
— Кого имею счастье приветствовать? — обратился он к киммерийцу.
— Меня зовут Конан, — представился тот. — Я телохранитель одной старой дамы. Родственницы здешних хозяев.
— Боги! — с деланным негодованием вскричал Аркамон. — Неужели старая кочерга тоже претендует на наследство?
— Кто говорит о наследстве? — удивился Конан.
— Он! — хмуро произнес Рувио, указывая на Аркамона.
— Ничего подобного, — заявил Аркамон. — Это Рувио играет здесь с Нэнд в дочки-матери. Точнее, в сыночки-матери. Отвратительное зрелище. У вас будет возможность полюбоваться на это, дружище.
Он кивнул Конану и удалился.
Киммериец проводил его глазами и повернулся к Рувио.
— Он вас ранил?
— Пустяки. — Молодой человек снова потер царапину на плече.
Что-то сверкнуло на солнце, да так ярко, что киммериец на миг прикрыл глаза. "Неужели почудилось? — подумал он. — Надо проверить!"
— Я помогу вам встать! — объявил Конан, протягивая руку Рувио.
— Благодарю.
Молодой человек схватил протянутую ему руку, и Конан обхватил пальцами его запястье.
— Браслет! — удивленно проговорил он, нащупав украшение, которое мгновение назад привлекло своим блеском его внимание. — Как странно, золотой.
— В этом нет ничего странного, — улыбнулся Рувио. — Богатые мужчины в Шадизаре часто обвешивают себя золотыми безделушками. Наверное, вам кажется это в диковину.
— Да, — сказал Конан. — В Киммерии единственное, что украшает мужчину, — это его меч. Железный, разумеется, а не золотой.
Рувио хмыкнул.
— Ну а мы здесь, кажется, чересчур изнежены.
— Глядя на вас, этого не скажешь, — прищурился Конан.
— Чистая видимость… Впрочем, этот браслет мне дорог вовсе не потому, что он золотой. Взгляните, какая изящная работа. Мне подарила его моя покойная невеста. Я ношу его в память о ней.
— Ясно, — сказал Конан.
Он не стал говорить Рувио, что совершенно такой же браслет вручила ему Эригона. Старуха явно бывала в этом доме и прежде. Браслет она точно украла отсюда. А может быть, в числе ее знакомцев — ювелир, изготовивший эту вещицу? Или же старуха имеет какое-то отношение к смерти Майры?
Конан неловко извинился перед Рувио и вернулся в покои к старухе. Она уже проснулась и встретила своего телохранителя радостно.
— Осмотрелись?
— Да.
— Вам понравился дом?
— Сад понравился мне больше. Кроме того, я видел обоих женихов Майры.
Старуха напряглась.
— Они оба здесь?
— Кажется, хозяин дома рассказывал вам об этом.
— Не помню… — Она потрясла головой и взглянула на Конана испуганно. — Кажется, я и впрямь теряю рассудок… Забываю самые простые вещи.
— В этом нет ничего удивительного, учитывая ваш возраст. Надеюсь, вы успеете найти бедняжку Майру до того, как помрете от старости. Это будет вашим последним — или единственным? — добрым делом в жизни.
— Да, да, — слабо покивала старуха. — Ну так что женихи?
— Говоря коротко, они подрались.
— Боги! Кто-нибудь ранен?
— Нет, разве что Рувио получил пару царапин.
— У Аркамона был нож. Я так и подумала.
— Нет ничего удивительного в том, что у знатного человека при себе нож, — возразил Конан. — И то, что он пустил его в ход, когда пришла нужда…
— Да, но ведь Рувио этого не сделал!
— У меня такое ощущение, будто и вы неравнодушны к Рувио.
Старуха устало опустила морщинистые веки. Видно было, как перекатываются ее глазные яблоки.
— Мужчины как дети, — сказала она. — Они любят игрушки. Старики тоже как дети и тоже любят игрушки…
— Кстати, об игрушка, — заговорил Конан. — Помните, любезная Эригона, тот браслет, который вы вручили мне в виде аванса? Красивый такой золотой браслет? Еще посоветовали не продавать его здесь, в Шадизаре, а потерпеть до какого-нибудь другого города, где эту вещицу никто не узнает…
Старуха молчала.
Конан наклонился над ней.
— И знаете что меня удивило сегодня, пожалуй, больше всего? На руке у Рувио точно такой же браслет.
— Что? — удивилась старуха, но так ненатурально, что даже очень простодушный человек вряд ли позволил бы ввести себя в заблуждение. — Какой еще браслет у Рувио? Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Я говорю о том, что Рувио имеет точно такую же безделушку, что и я. Откуда у него эта вещь?
— А он что говорит?
— Он сказал, что ему подарила Майра. В знак любви. А я думаю, он лжет. Я думаю…
— А я вообще не думаю! — объявила старуха. И запела весьма фривольную песенку, которую наверняка подхватила в кабаке Абулетеса.
Конан попытался еще раз вернуться к разговору о браслете, но тщетно: Эригона либо напевала, либо закатывала глаза и притворялась спящей, либо вдруг начинала хохотать, сотрясаясь всем своим истощенным телом. Последнее зрелище было настолько жутким и отвратительным, что киммериец в конце концов прекратил расспросы и оставил Эригону в одиночестве.
Завтрак приготовили прямо в саду, о чем Конану сообщила хихикающая служанка.
— Вы спите, мой господин? Сладко ли вам было в опочивальне с мумией?
— Прямо как в склепе, — буркнул киммериец.
— А вы ночевали в склепах?
— Чем я только не занимался в склепах, моя дорогая… Кстати, как тебя зовут? Мы с тобой, можно сказать, близкие друзья, а я до сих пор не выяснил, как мне тебя называть.
— "Дорогая" и «милая» — очень хорошие имена.
— Да, но слишком распространенные. Иной раз крикнешь наугад: «милая» — и бегут к тебе сразу пять служанок, две шлюхи, одна повивальная бабка и одна кошка…
— Не слишком-то вы вежливы, мой господин.
— Есть дела, в которых вежливость просто неуместна.
— Ладно, — служанка сделала вид, что обиделась, но не вытерпела и громко фыркнула от смеха.
1 2 3 4 5