– Скорее всего. Заметьте, что он вынужден был пользоваться услугами людей, так что ни о существовании закона, ни о двойниках не знал ничего.
– Тогда главное – не терять ни минуты! Он вот-вот узнает или только-только узнал, что мы подозреваем о его существовании. Он не застал нас врасплох, и теперь это может привести к самым непредсказуемым последствиям.
– У нас остается единственная возможность: отправить войска на Бангалорский архипелаг, – сказал князь Даджарра.
– А они успеют? – усомнился Локлан Лэрдский.
– Должны, – неуверенно произнес Аббон Флерийский. – Во всяком случае, пока он будет приходить в себя – а это должно занять довольно много времени, – моих сил, по идее, хватит, чтобы его контролировать.
– И как долго он может возвращаться в прежнюю форму? – спросил Далмеллин.
– Учтите, если он и сделал то, о чем мы подозреваем, это такая опасная операция, что месяц в запасе у нас просто обязан быть. Хотя с Агилольфингами никогда ни в чем нельзя быть уверенными. Это смертельное заблуждение.
– Спасибо, утешил, – буркнул герцог Гуммер, у которого от всех этих тайн голова шла кругом.
– Ну, что же, – сказал Теобальд. – Тогда нам пора расходиться, чтобы немного отдохнуть. Нас ждут большие труды.
– А я обещал Арианне провести с ней целую неделю, – признался император тоскливо.
– Ее величество мудрая женщина и любит вас, – утешил его Далмеллин. – Она наверняка придет к выводу, что лучше подождать еще немного, чем утратить Ваше величество навсегда.
– Надеюсь, – сказал император. – Прощайте, господа. До завтра. Точнее, уже до сегодня!
Было слышно, как он вышел в свою дверь.
– Сивард, – заговорил Аластер внезапно. – Можно задать тебе один личный вопрос?
– Валяй! – великодушно разрешил одноглазый.
– Отчего ты столько времени посвятил изучению драконов? И как вообще подобная идея пришла тебе в голову? Ведь всем известно, что этих существ давным-давно нет на Лунггаре, в их существование верят разве что дети.
– Откровенно говоря, – смущенно сказал Сивард, и Аластер дал бы правую руку на отсечение, что он покраснел при этом, – откровенно говоря, я ужасно хотел отыскать следы последнего дракона Лунггара. Господа! Я искренне прошу вас не разглашать мой маленький секрет – для меня трагедия, что их больше нет на свете. Я всегда мечтал, что однажды мне повезет и я найду его. И хоть краешком глаза гляну, какими же они были на самом деле. Но это просто глупая мечта. Несбыточная и наверняка смешная. Не обращайте внимания на то, что я вам тут наговорил. Простите.
Сивард неловко повернулся, столкнувшись с креслом. Скрипнули двери.
Оставшись наедине с Теобальдом, герцог Дембийский растроганно произнес:
– Никогда не представлял, что этого рыжего пройдоху посещают такие сказочные мечты и такие странные надежды. Как ты думаешь, подобная вера в чудеса должна быть вознаграждена?
Человек в серебряной маске чувствовал себя не самым лучшим образом. Он уже не был Эрлтоном, но еще не стал Далихаджаром, и подобная раздвоенность угнетала его. Конечно, он знал, что так и будет, и заранее готовился к подобному состоянию, но он абсолютно не был готов к тому, что так глупо выдаст себя поспешными действиями. Ненависть к потомкам Брагана заставила его действовать слишком опрометчиво и в тот момент, когда он еще не достиг полноты своего могущества. Ему нужны были силы на восстановление своей сущности – всего несколько дней, – но император мог заподозрить неладное и, скорее всего, уже знает, где искать врага.
Теперь человеку в серебряной маске оставалось одно – отыскать подлинного Ортона Агилольфинга среди его двойников и уничтожить его прежде, чем тот совершит возмездие.
Эрлтон заперся в башне замка и приказал никого не впускать и не беспокоить его в течение суток.
На огромном столе из черного обсидиана он разложил несколько портретов. Было там изображение Сиварда, выполненное не самым хорошим художником и дававшее лишь общее представление; портреты Аббона Флерийского, князя Аббона Даджарра по прозвищу Сгорбленный, Аластера Дембийского и императрицы Арианны.
Верховный магистр уселся в любимое кресло и глубоко задумался. Он должен безошибочно определить, кого следует, а кого не следует беспокоить.
Сперва он разделил портреты на две группы. В первую входили изображения тех людей, о которых его соглядатаи и шпионы собрали исчерпывающие сведения, вторые являлись для него загадками.
Эрлтон назубок знал биографию Сиварда, Аббона Сгорбленного и самой императрицы. Догадывался о том, что происходило в жизни придворного чародея, и совсем не представлял себе, что за человек Аластер Дембийский. Были у него и портреты Далмеллина, Гуммера и Локлана Лэрдского, но их он практически не принимал в расчет. Теобальда Верховный магистр мог увидеть только мысленно, а для его предприятия это не годилось.
Он нетерпеливо барабанил по гладкой поверхности стола тонкими длинными пальцами. Кто? Кто будет первым?
Придворного чародея лучше не задевать, потому что он может почувствовать, что кто-то копается в его мыслях. Это весьма опасно, ибо если Аббон Флерийский по-настоящему опытный и искусный маг, то он не только определит направление, но может и указать на того человека, который пытался проделать с ним подобную вещь. Поэтому с Аббоном Эрлтон решил связаться в последнюю очередь, только если вообще ничего не выйдет. Наиболее подходящими для него источниками информации могли стать Сивард Ру и князь Даджарра, ибо кому как не начальнику Тайной службы и главному министру империи должна быть известна тайна двойников? Да и какая там особенная тайна – просто нужно знать, по каким признакам они определяют, кто перед ними.
Эрлтон протянул руку и вытащил овальный портрет Аббона Сгорбленного, оправленный в черепаховую раму. Само изображение было величиной с ладонь и написано всего четырьмя красками: красной, черной, белой и синей, – но при этом казалось, что живое лицо выглядывает непосредственно из глубины картины.
Человек в серебряной маске положил портрет изображением вниз себе на сердце и закрыл глаза, стараясь слиться с тем, кто был там, на холсте.
Аббон удивленно вздрогнул. Ему показалось, что чей-то тихий голос позвал его по имени и попросил вспомнить об очень важной вещи. О чем, он не понял. Странные, смутные образы роились у него в голове: главный министр припоминал поочередно императорскую корону, потертые ножны меча Даджаген, ежегодный роанский турнир, невозмутимые лица гвардейцев и мрак… Немного погодя он понял, что это был мрак, царящий в зале Большого Ночного Совета, которую он только что покинул.
Голос, вопрошающий в самой глубине его сознания, оказался настойчивым, и князь Даджарра снова углубился в воспоминания, которые ему были абсолютно не нужны. Он видел императорский трон – массивное сооружение из золота, выполненное в виде сидящего дракона, свадьбу Ортона и отчего-то – его белый наряд с рубиновыми каплями драгоценностей, скорбное лицо государя, когда ему сообщили о смерти близнеца.
Внезапно туман рассеялся, и странный голос исчез из разума, а вместе с тем и из памяти Аббона, не оставив после себя даже следа.
– Ерунда! – воскликнул Эрлтон со злостью. – Быть такого не может!
А впрочем, ведь он не притворялся. Вот это дела! Главный министр великой империи понятия не имеет, кто перед ним – император или близнец. У него императором считается тот, у кого на голове в данный момент корона. Или тот, кто сидит на троне и зачитывает указ… Или… Неважно, все это внешние признаки, и князь Даджарра не может помочь своему будущему повелителю отыскать среди нескольких двойников настоящего Ортона I Агилольфинга. Но не беда. Сивард наверняка знает…
Одноглазый только собирался немного вздремнуть на диване у себя в кабинете, когда сладкое состояние усталости и дремы внезапно прервало грубое постороннее вмешательство.
– Кто из них император? – спросил чей-то голос в голове у рыжего.
Но Сивард давно уже привык к выбрыкам своего воображения, к тому же он был потрясен тем, что его теория относительно дракона не увенчалась успехом.
– Представляешь, – пожаловался он голосу. – Драконов нет. Теперь это можно считать установленным фактом. И о чем мне теперь мечтать?
Незримый собеседник явно оторопел от такого поворота событий и несколько минут приходил в себя. За это время доблестный начальник Тайной службы Великого Роана уже расслабился и стал медленно уплывать в сон.
– Кто из них император? – снова прогремело внутри его бедного черепа.
На сей раз Сивард решил ответить, надеясь, что тогда распоясавшееся подсознание отвяжется со своими дурацкими вопросами и начнет показывать его любимые цветные сны.
– Кто его знает? – сообщил он совершенно искренне. Но с головой явно было не все в порядке. Спать она отказывалась, думать тоже. Такое впечатление, что в ней засел не слишком сообразительный сотрудник Службы, из тех, кому нужно втолковывать по многу раз. Но помилуйте! Не посреди же ночи. И Сивард стал потихоньку злиться.
– Как ты их различаешь? – буквально взревело его подсознание.
Одноглазый решил избрать для борьбы с собой, любимым, иную тактику, чем проявление бурного протеста.
– Ты же знаешь, – увещевающе сказал он вслух, – что я их вообще не различаю. Мне еще этой радости не хватало в довершение всех прочих удовольствий, которые я имею после того, как согласился принять должность покойного Остена ан-Брая, упокой Господи его душу. Между прочим, воровать было интереснее и – главное – спокойнее.
Подсознание явно пришло в замешательство. Может, оно и собралось расспрашивать дальше, но Сивард решительно пресек эти жалкие попытки.
– Не спрашивай, – заявил он строго. – Не знаю и знать не хочу. Для этого есть Аластер. А я сплю, и если ты тоже не заснешь, у тебя будут крупные неприятности.
Эрлтон с досадой отшвырнул портрет Сиварда Ру.
Его недоумение росло с каждой минутой – он не представлял себе, чтобы люди, облеченные такой властью, не знали, кто на самом деле является их повелителем. Это было просто невозможно. Неужели им все равно? Неужели их гордость и самолюбие не задевает тот факт, что им не доверяют? Агилольфинги превзошли самих себя…
Еще более странным показалось Верховному магистру, что напоследок Сивард упомянул не придворного мага, а Аластера Дембийского.
Человек в серебряной маске боялся себе признаться, что многое просто успел забыть за несколько сотен лет вынужденного несуществования. Он так долго находился на грани жизни и смерти, и это было настолько хуже, чем просто жизнь или просто смерть, что он устал до безумия. Лицо герцога Дембийского вызывало у него смутные воспоминания о чем-то далеком, прекрасном, связанном с детством, которое было так давно, что его как бы и не было.
Эрлтону и хотелось, и в то же время было отчего-то тревожно прикасаться к разуму Аластера, и это смятение смущало. Он хотел быть грозным и непреклонным, хотел мстить и ненавидеть, и то, что в его душе вспыхивали какие-то иные, теплые, недопустимые теперь чувства, делало его уязвимым. Во всяком случае, сам он думал именно так.
Наконец он собрался с духом и прижал к сердцу портрет герцога Дембийского – командира знаменитой на весь мир гвардии Великого Роана. Движение это вышло слишком порывистым и тоже не напоминало простое механическое действие. Эрлтон сделал вид, что это произошло случайно. Он долго сидел, прижимая к себе изображение Аластера, но желаемого результата добиться не мог. Вместо мыслей, хоть каких-то мыслей, не говоря уже об императоре, – должен же человек о чем-то думать! – была слышна чарующая музыка. Эта музыка переполняла душу Верховного магистра и тем самым напоминала о том, что и у него есть душа – страждущая, мятущаяся, больная. Ее звуки доносились до Эрлтона сквозь пространство, умеряя его страдания, и это так не вязалось с грозным и величественным обликом Аластера-мстителя, защитника и воина.
Человек в серебряной маске почувствовал, , как глаза его начинают наполняться влагой, похожей по горечи на морскую воду. И он с усилием оторвал от себя портрет исполина.
Что касается необходимой ему информации, то путь к тайникам памяти и разума герцога Дембийского преграждала несокрушимая стена. Эрлтон предполагал, что даже если ему удастся ее преодолеть, то за стеной окажется нечто более страшное, а именно охранники этого бесценного сокровища. И сталкиваться с ними ни сейчас, ни потом магистр не хотел.
В самых потаенных уголках его мозга крутилась навязчивая мысль. Ему казалось, что он встретил нечто до боли знакомое, но Эрлтону было некогда заниматься этим.
Итак…
Итак, оставались Аббон Флерийский и императрица Арианна. Но если уж от простого командира императорских гвардейцев не удалось добиться ничего путного, что тогда говорить о придворном маге, которому исполнилось уже около четырех с половиной веков. Человек, проживший на свете так долго, несомненно, научился защищаться и нападать. Вызывать его сейчас на поединок было бы в высшей степени неосмотрительно. И потому Эрлтон решил прибегнуть к этому средству как к самому крайнему. в случае отчаянной нужды.
Ему пришло в голову, что императрица с ее женской интуицией и проницательным умом вполне может догадываться о том, чего ей не сказали. Что она может подсказать дельную мысль. И Эрлтон решительно взял портрет светловолосой красавицы. В ее лицо он тоже всматривался не одну и не две мучительно долгих минуты, пытаясь разгадать скрытую в нем тайну. Он знал эту женщину, но где, когда, как? Впрочем, теперь это уже не имело ровным счетом никакого значения. Человек в серебряной маске закрыл глаза и… погрузился в тепло и свет чужого счастья.
Как только закончился Большой Ночной Совет, Ортон бросился к своей возлюбленной. До рассвета оставалось смехотворно мало времени, а на рассвете он уже должен был заниматься планом военной кампании вместе с Аластером и Теобальдом. Выходило, что покинуть императрицу он должен еще затемно.
Те несколько часов, которые были выделены ему для любви и счастья, представлялись еще меньше и незначительнее из-за того, что нужно было обсудить с Арианной возникшие трудности.
Она не спала, ожидая прихода супруга, но, целуя и обнимая его со всем пылом истосковавшегося существа, поняла, что снова что-то произошло, и нежно отстранила от себя любимого.
– Погоди, Ортон, – сказала мягко. – По-моему, ты что-то должен мне рассказать.
– А откуда ты знаешь, родная? – изумился император.
– Я не знаю, я чувствую. Я теперь чувствую тебя насквозь. Ты еще порога не переступил, а я уже знала, что у тебя изменились планы на ближайшую неделю – я права?
– Арианна! – воскликнул Ортон смеясь. – Если однажды наш добрый народ свергнет нас с трона, то мы с тобой не пропадем. Будем показывать на ярмарках фокусы и устраивать сеансы ясновидения.
– А ты умеешь фокусы показывать? – спросила императрица с любопытством.
– Меня шут научил, – усмехнулся молодой человек.
– А-а, ну если шут, то тогда все в порядке.
– Кстати, о шуте, – пробормотал Ортон. – Ты со мной больше не говоришь об этом. Ты его стала меньше любить?
– Напротив, я люблю его гораздо больше, – серьезно ответила Арианна, глядя ему в глаза. – Я очень люблю его и не стыжусь говорить об этом даже тебе, моему супругу. Но поскольку я люблю тебя, то тебе нечего беспокоиться.
– Дай-то Бог, – улыбнулся он.
В этот момент на своем коврике завозился сонный Сту. Теперь это был уже не котенок и даже не львенок, а здоровый, откормленный и потому важный подросток, обещавший в самом недолгом времени превратиться в грозного хищника. Он поднял круглое ухо, пошевелил им, затем принюхался, окончательно убедившись в том, что видит и обоняет Ортона.
Сту страшно обрадовался и решил, что раз уж император пришел сюда, то непременно для того, чтобы поиграть со своим львенком, которому он за круговертью дел довольно давно не уделял должного внимания. Конечно, про круговерть дел Сту не знал, да и знать не желал. Он вытянул пухлые тяжелые лапы и осторожно, не выпуская когтей, обхватил ногу императора. Затем дернул, подтягивая любимое существо поближе к себе. Ортон расхохотался, когда шершавый язык принялся методично обрабатывать его колено, царапая кожу сквозь тонкую шелковую ткань.
– Арианна! Убери этого сорванца!
– Он тяжелый! – воскликнула девушка. – Я его теперь поднять не могу.
– Но он же должен тебя слушать?
– Когда как.
– Понятно. Но это уже безобразие.
– Сту! – рявкнул Ортон так, что даже его супруга подпрыгнула от неожиданности. – Запоминай: в стае один вожак, в империи один император. Вышло так, что это место занимаю я. А ты должен слушаться.
Львенок виновато уткнулся носом в его сапог и примирительно замурлыкал. Затем перевернулся на спину, выставив ослепительно белое, пушистое брюхо, которое всем заинтересованным предлагалось погладить для снятия нервного напряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52