А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Это, безусловно, очень мудрое решение, — отозвался я. — Но сейчас вас ждут солдаты, мадонна Паола ди Сантафьор и — поймите, наконец, — враги, которые в любую минуту могут ворваться сюда.
— Пускай себе ждут, — только и огрызнулся он.
— Неужели вы захотите покрыть свое имя позором? Войти в историю трусом, бежавшим с поля боя при одном звуке голосов противника и не осмелившимся ради спасения своей чести нанести хотя бы один-единственный ответный удар?
Казалось, мне удалось наконец-то задеть его за живое.
— Дай мне латы, — хрипло скомандовал он.
Я молча повиновался, и он так же молча поднял руки, когда я прилаживал на его грудь стальной нагрудник. Но в следующий момент мы услышали глухой удар, донесшийся снаружи со стороны ворот. Джованни в страхе сорвал с себя нагрудник, швырнул его на пол и повернулся ко мне; его глаза сверкнули, как у сумасшедшего.
— Иди туда сам! — закричал он, и его рука, указывающая в сторону двора замка, заметно дрожала. — Ты ловок давать советы. Посмотрим, каков ты в деле. Давай надевай доспехи и покажи свою доблесть!
Он едва ли отдавал себе отчет в том, что говорил, но его слова глубоко проникли мне в душу, и мое сердце затрепетало от надежды, безумной и долгожданной.
— Синьор Пезаро! — громко, чтобы привлечь его внимание, воскликнул я. — Скажите мне, какова будет моя награда?
Он тупо уставился на меня, явно не веря своим ушам.
Затем он по-идиотски рассмеялся и провел рукой по внезапно вспотевшему лбу.
— Что такое? — насторожился он. — Господи, что ты задумал, шут?
— Исполнить ваше повеление, — твердо произнес я. — Я облачусь в ваши доспехи, опущу забрало, и никто не усомнится в том, что это сам синьор Джованни, тиран Пезаро, выехал навстречу врагам. Но если мне удастся разогнать взбунтовавшийся сброд и разбить отряд, который прислал сюда Чезаре Борджа, чем вы вознаградите меня за это?
Он не сводил с меня глаз, и его лицо слегка порозовело. Он понял, насколько просто осуществить то, что я предлагал ему. Возможно, он слышал, что я умею неплохо обращаться с оружием — ведь всю свою юность я упражнялся во владении им, готовясь бросить синьору Джованни вызов, имевший столь плачевные последствия для меня. А может быть, он вспомнил, сколь смело и успешно я действовал в одиночку, почти безоружный, против троих бандитов в ту ночь, когда сопровождал мадонну Паолу в Пезаро. Однажды неуемное тщеславие уже подвигло его обратиться ко мне с просьбой написать стихи, авторство которых он не стесняясь присвоил себе, и неудивительно, что сейчас он с готовностью ухватился за мое предложение. Едва ли кому придет в голову, что в доспехах тирана Пезаро сражается шут Боккадоро. Таким образом, он сумеет доказать свое мужество, спасет свое доброе имя и, самое главное, сохранит расположение мадонны Паолы. Если я вернусь с победой, все лавры достанутся ему, и даже если впоследствии ему придется под давлением превосходящих сил Борджа покинуть Пезаро, это уже никак не отразится на его репутации.
Я не сомневался, что все эти мысли вихрем пронеслись в голове синьора Джованни Сфорца в те несколько секунд, пока мы стояли с ним лицом к лицу в комнате, в раскрытые окна которой доносились снизу нетерпеливые крики его сторонников, почти тонувшие в реве бунтовщиков, штурмовавших стены замка.
Он схватил меня за руки, повернул лицом к свету и пристально вгляделся в меня, словно желая в чем-то удостовериться.
— Сделай это, — сказал он, — и Бьянкомонте вновь станет твоим, если только в моей власти будет вернуть его тебе. Клянусь своей честью.
— Поклянитесь спасением своей души, и мы договорились, — потребовал я, и он немедленно подчинился. Бедный синьор Джованни, насколько он пал духом, если пропустил мимо ушей столь оскорбительный намек!
— А теперь, — продолжал я, — помогите мне с доспехами.
Я поспешно скинул пелерину и колпак с позвякивающими колокольчиками, поднял руки вверх, и, пока он прилаживал латы у меня на груди и на спине, мою душу переполняла радость, такая сильная, что на моих глазах даже выступили слезы. Я, шут, с гордым видом стоял, словно рыцарь, а синьор Пезаро своими благородными руками по очереди пристегивал ножные латы, солереты [Солерет — стальной ботинок в рыцарских доспехах. (Примеч. пер.)] с золотыми шпорами и наколенники. Затем он поднялся и, дрожа от возбуждения, прикрепил стальные нарукавники, эполеты и латный воротник и, наконец, подал мне великолепный черно-золотой шлем, увенчанный львом, гербом рода Сфорца. Я надел шлем, но прежде чем опустить забрало и скрыть от всех непосвященных лицо Боккадоро, я велел Джованни как следует запереть дверь, ведущую в его кабинет, и сидеть тихо до моего возвращения. И тут его охватили неожиданные сомнения.
— А если ты не вернешься? — спросил он.
Такая мысль не приходила мне прежде в голову. Я чуть пренебрежительно рассмеялся и указал на валявшийся на полу шутовской наряд.
— В таком случае, ваше превосходительство, вам не останется ничего иного, как довершить наш маскарад.
— Свинья! — заорал он. — Ты вздумал издеваться надо мной?
Вместо ответа я красноречиво указал рукой в сторону двора.
— Слышите? — спросил я. — Ваши подданные уже проявляют нетерпение. Лучше мне самому появиться внизу, чем кто-либо из них решит отправиться за вами.
Говоря это, я выбрал себе из кучи оружия тяжелую палицу и, закинув ее на плечо, шагнул к двери. Объятый ужасом, Джованни попытался задержать меня на пороге, но я попросту проигнорировал его.
— Прощайте, синьор Пезаро, — сказал я. — Хорошенько запритесь и никого не пускайте сюда.
— Останься! — выкрикнул он мне вслед. — Ты слышишь меня? Останься!
— Не делайте глупостей, иначе те, кто внизу, тоже услышат вас, — на ходу обронил я. — Прячьтесь в свою берлогу.
Мое появление во дворе было встречено дружными и радостными приветствиями — похоже, все уже потеряли надежду увидеть синьора Джованни. Я поискал глазами мадонну Паолу и увидел ее, стоявшую рядом со своим братом, который как будто намеревался остаться в числе зрителей предстоящей схватки. Ее щеки слегка порозовели, и глаза возбужденно сверкали при виде вооруженных храбрецов, отправляющихся в бой. Мне подвели коня, и я сел в седло. Но прежде чем я успел натянуть поводья, мадонна Паола шагнула ко мне и, положив руку на лоснящуюся шею коня, негромко произнесла:
— Синьор, вы поступаете храбро и благородно. Даже если победа окажется на стороне узурпатора, вы спасете свою честь и оставите о себе добрую память. Пусть же это воодушевляет вас, а я буду молиться за ваше возвращение.
Эти слова предназначались, очевидно, только для ушей синьора Джованни. Я молча поклонился ей и, размышляя о том, сколь загадочны бывают пути, ведущие к женскому сердцу, занял свое место во главе кавалькады.
Всего два месяца назад ей было невыносимо само присутствие синьора Джованни, и она содрогалась при одной мысли о том, что ей предстоит выйти за него замуж. Однако за это время он сумел значительно укрепить свои позиции, сперва воспользовавшись стихотворными талантами своего придворного шута, а затем сыграв на его же храбрости. И я почти не сомневался, что теперь она куда более благосклонно отнесется к предложению Джованни стать его женой и пойдет к алтарю с гордо поднятой головой и радостью в душе.
Я мог бы еще долго размышлять на эту тему, но рядом со мной находился Джакомо, ждущий моих команд, а во дворе замка воцарилось напряженное молчание, нарушаемое лишь яростными криками, которые доносились со стороны ворот, где разбушевавшаяся толпа обрушила град камней на поднятый мост. Нападавшие, вероятно, решили, что объятые паникой синьор Джованни и его сторонники в эту критическую минуту не нашли ничего лучшего, как обратиться с молитвой к Богу; они даже не подозревали, что почти сто двадцать вооруженных всадников готовы в любой момент растоптать их копытами своих коней. Я сделал знак рукой, и четверо солдат поспешили к воротам. Со страшным грохотом упал подъемный мост, и прежде чем осаждавшие сообразили, что происходит, ворота распахнулись, и мы с ходу врезались в их толпу, подобно клину, рассекая ее надвое. За нашими спинами загремели цепи поднимаемого моста, и мы оказались отрезанными от замка, в самой гуще неприятеля.
Закипела ожесточенная схватка, которая, я уверен, надолго осталась в памяти жителей Пезаро, очень скоро убедившихся в том, что военное искусство не являлось их ремеслом. Не выдержав нашего натиска, они бежали, уступив поле боя профессионалам Чезаре Борджа. Но и у нас почти сорок лошадей остались без седоков, а прямо перед нами угрожающе ощетинились пиками закованные в сталь солдаты герцога Валентино, которые, в отличие от победителей, еще были полны сил и сохранили боевой порядок. Командовал ими гигантского роста человек, и это был не кто иной, как Рамиро дель Орка, тот самый, что три года назад возглавлял погоню, пославшую за мадонной Паолой. С тех пор он приобрел репутацию одного из самых храбрых капитанов Чезаре Борджа, но пользовался дурной славой: с его именем было связано немало мрачных историй, от которых содрогалась вся Италия.
Завидев нас, ринувшихся в атаку на его отряд, он разразился громовым хохотом, тут же подхваченным его людьми.
— Gesu! — заревел он, и я слышал его голос даже за топотом перешедшей в галоп конницы. — Что случилось с Джованни Сфорца? Может быть, он стал мужчиной после того, как мадонна Лукреция развелась с ним? Я непременно сообщу ей эту новость, мой славный Джованни, живое воплощение молнии Юпитера [Юпитер — верховный бог римского пантеона; в числе прочего повелевал громами и молниями. Молниями он поражал своих врагов] !
Его шутки были явно рассчитаны на то, чтобы подбодрить своих солдат и смутить атакующих, и, надо признать, это ему отчасти удалось. Но в следующую секунду мы врезались в их ряды, и многим из этих весельчаков стало не до смеха, а кое-кто отправился в преисподнюю смеяться там вместе с ее хозяевами. Я же выбрал своим противником хвастуна Рамиро и со всего размаха обрушил на него свою палицу. Но Рамиро только поморщился — удар не оставил даже вмятины на его огромном, как пивной котел, шлеме, превосходном образчике кузнечного искусства — и в ответ взмахнул своим огромным мечом.
— Черт возьми! — рявкнул он. — Ты превратился в настоящего бога войны, Джованни. Иди же ко мне, мой неукротимый Марс [Марс — бог войны в римской мифологии] ! Поэты, сидя зимой у камелька, будут воспевать нашу битву. Поберегись!
Его удар пришелся сбоку по моему шлему, и затем меч отскочил мне в плечо. Это был превосходный, хорошо отработанный удар, и если бы не качество доспехов синьора Джованни, ратным подвигам шута настал бы конец. Нанесенный мною ответный удар угодил ему в плечо и оторвал от его лат стальную пластину. Он яростно выругался — теперь в его обороне появилось уязвимое место, — и его налитые кровью глаза сверкнули, как у маньяка. Вновь на мой шлем обрушился боковой удар его меча, и на сей раз отскочила одна из застежек забрала, так что оно повисло, приоткрыв мое лицо. С торжествующим криком он приблизился ко мне и высоко занес свой меч, собираясь пронзить им меня и этим закончить схватку. Но его рука вдруг замерла в воздухе, а с губ сорвалось изумленное восклицание, — вместо бородатого и белокожего синьора Джованни из-под забрала выглянуло совсем другое лицо, бритое и смуглое, с крючковатым носом.
— Я знаю тебя, пес! — взревел он. — Ты слишком храбр для Джованни Сфорца. Ты Бокка...
Он не успел закончить фразу: я ответил ему ударом такой силы, что едва не выбил его из седла, и прежде, чем он успел прийти в себя, я привстал на стременах и принялся дубасить палицей по его шлему.
— Мерзавец! — вполголоса выругался я. — Ты слишком многое узнал, чтобы оставлять тебя в живых.
С большим трудом он сумел отбиться от меня и отъехал на пару шагов назад, а я, воспользовавшись краткой передышкой, поспешил приладить болтавшееся забрало к шлему. Нет сомнений, для Рамиро день был полон неожиданностей, и я думаю, что обнаружить бойцовские качества у простого шута оказалось для него еще большим сюрпризом, чем обнаружить шута в доспехах Джованни Сфорца.
Рамиро опять атаковал меня, но уже молча и собранно — вероятно, мои удары не прошли для него бесследно. Он в очередной раз повторил свой излюбленный боковой удар, но теперь я был готов к нему и сумел отразить палицей его меч, и прежде чем он успел снова замахнуться, я нанес ему удар прямо в лицо. В последний момент Рамиро успел наклонить голову, и шлем отчасти смягчил удар, но его сила была столь велика, что великан не удержался в седле и без чувств рухнул на землю. Я не успел даже перевести дух, как на меня насело не менее дюжины солдат Рамиро, до сего момента остававшихся безучастными зрителями нашего поединка, исход которого, я думаю, оказался для них полной неожиданностью. Под их натиском я был вынужден шаг за шагом отступать, яростно отбиваясь и проявляя чудеса храбрости — как потом в один голос утверждали все те, кто следил за ходом битвы из окон замка, в том числе и мадонна Паола, — перед которыми воспетые в романсеро [Романсеро — название сборников испанских народных эпических песен («романсов»)] великие подвиги доблестных рыцарей минувших времен казались простыми потасовками, напоминавшими скорее уличную драку.
Наш отряд понес немалые потери, но вдохновленный моим успехом Джакомо умело руководил своими людьми, и победа быстро начала склоняться на нашу сторону. Лишившись своего капитана, солдаты противника уже не помышляли ни о чем ином, кроме отступления; и после того как им удалось благополучно эвакуировать бесчувственное тело Рамиро дель Орка с места схватки, они развернули коней и не останавливались до тех пор, пока ворота славного города Пезаро не остались далеко позади.

Глава X
ВЗЯТИЕ ПЕЗАРО

Не более пятидесяти всадников — все, что осталось от отряда в сто двадцать человек, полчаса назад совершившего вылазку из замка, — возвращались назад по пустынным улицам города, жители которого попрятались по своим норам, как крысы в минуту опасности.
Когда мы подъезжали к самым воротам замка, мне пришла в голову мысль, что во дворе нас будет встречать восторженная толпа; надо было срочно что-то придумать, чтобы избежать необходимости отвечать на приветствия, и я знаком подозвал к себе Джакомо.
— Объявите всем, что я ни с кем не заговорю до тех пор, пока не вознесу хвалу Господу за нашу блистательную победу, — приглушенным голосом пробормотал я из-под забрала. — Как только мы пересечем мост, немедленно расчистите мне дорогу.
Ничего не подозревавший албанец поспешил повиноваться, и, едва мост был опущен, он в сопровождении двух своих солдат оттеснил в сторону тех, кто спешил нам на встречу, включая мадонну Паолу и ее брата.
— Дорогу! — выкрикивал он. — Дорогу светлейшему синьору Пезаро!
Я беспрепятственно добрался до восточного крыла замка, спешился и, отмахнувшись от слуг, захотевших помочь мне разоружиться, в одиночестве поднялся по лестнице и постучался в дверь, за которой прятался синьор Джованни. Здесь меня уже ждали и немедленно впустили внутрь. Джованни все видел из окна своего кабинета; теперь его лицо пылало от возбуждения, и он весь дрожал, как осиновый лист, словно сам только что сражался с врагами. Однако заметив вмятины и бурые пятна на моих доспехах — немых свидетелей только что завершившегося кровавого побоища, — он отшатнулся от меня и слегка побледнел.
Он принялся восхвалять мою доблесть, говоря об огромной услуге, которую я оказал ему, и о благодарности, которую он всегда будет испытывать ко мне. Он глубоко сожалел, что за все годы, которые я провел при его дворе, он только сегодня узнал, чего я стою на самом деле. Вполуха слушая его, я стащил с головы шлем и с грохотом уронил его на пол — на большее у меня не хватило сил. Догадавшись, в каком состоянии я вернулся, он поспешил ко мне. С его помощью я избавился от доспехов, а затем он принес огромный серебряный таз и золотой кувшин, из которого поливал меня ароматной розовой водой, пока я смывал с себя запекшуюся корку пыли и пота. Потом он подал мне золотой кубок, наполненный до краев янтарного цвета вином, выпив которое я почувствовал себя так, как если бы заново родился. И все это время он непрестанно разглагольствовал о моей храбрости, выбирая при этом настолько слащавые выражения, что меня едва не тошнило от них, — уж лучше бы он пригрозил мне дыбой, если я когда-нибудь разболтаю о сегодняшнем маскараде.
Наконец настал черед вновь облачаться в черную с желтым пелерину и колпак с колокольчиками; делать было нечего: появись я сейчас в ином, непривычном для всех наряде, у придворных могли возникнуть подозрения. Джованни тоже понял это.
— Потерпи еще немного, — попросил он, подавая мне жалкое тряпье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24