С необычной для своих размеров ловкостью Браннун спрыгнул с пристани на палубу внешне неуклюжего, но устойчиво державшегося на плаву широкопалубного сулкарского корабля. Как и у всех подобных кораблей, его нос украшала гротескная фигура в виде чешуйчатой змеи.
Браннун потянул носом воздух и, прищурившись, взглянул на низкие облака.
— Ветер пока слишком слаб, чтобы мы могли выйти в море — возможно, к утру он усилится. Идем!
Можешь выбрать себе каюту — хочешь, рядом с вином, хочешь — рядом с шелком. Или ты предпочитаешь спать на палубе?
Я заверил его, что предпочту место в трюме. Мне казалось благоразумным как можно больше времени проводить под палубой, по возможности не показываясь на глаза сулкарцам и уменьшая тем самым вероятность разоблачения. Я признался Браннуну, что это мое первое морское путешествие, и выразил опасение по поводу возможных штормов. На какое-то мгновение мне показалось, что он задохнется от негодования.
— Шторма, шторма! — сплюнул он. — Я хожу в море зимой, хожу среди штормов! Почему, по-твоему, я назвал свой корабль «Ищущий Бури» ? — Он яростно взмахнул руками. — Потому что шторм для него — наивысшее наслаждение; чем выше волны, тем быстрее он летит по ветру. — Он покачал головой, не в силах поверить в мое невежество. — Возможно, в трюме ты не столь сильно промокнешь, — с неохотой признал он, затем глаза его вспыхнули. — Конечно, во время по-настоящему сильного шторма мне потребуется каждая пара рук на борту. Не сомневаюсь, твой наставник достойно оценит приобретенный тобой опыт.
На восемнадцатый день Луны Первых Щенков мы вышли из Эстпорта. Три дня спустя на нас обрушился первый шторм. Я узнал о кораблях и морском деле столько, сколько никогда не предполагал узнать — как на палубе, так и под ней. Команда Браннуна состояла из шумных и задиристых парней, типичных сулкарцев, но они были искусными моряками и, как мы в свое время узнали на собственном горьком опыте, отважными воинами. Каждый раз, когда я оказывался на палубе, от меня ожидали какой-либо помощи, и потому я при малейшей возможности предпочитал оставаться в трюме.
Впрочем, даже там я не мог полностью уединиться.
Едва закончился первый шторм, Браннун вошел в мою кабину со счетными палочками и документами в руках и бросил их на мою деревянную койку.
— Разберись-ка с этими грузовыми накладными, — приказал он. — Вряд ли твоему учителю понравится, что ты впустую теряешь время, когда у тебя столько возможностей набраться опыта.
Я с удовольствием сказал бы ему, что для подобной работы у меня есть управляющий, но, чтобы не выдать себя, постарался навести некоторый порядок среди исписанного неразборчивым почерком бумажного хаоса.
Когда Браннун вернулся несколько часов спустя, я сообщил ему, что, судя по счетным палочкам, в его трюме недостает четырех тюков шерсти — по сравнению с почти нечитаемыми грузовыми накладными.
— Вы, торговцы из Долин, — заявил Браннун, — вечно помешаны на точных подсчетах. — Он опять хлопнул меня по плечу так, что у меня застучали зубы, и проревел:
— Идем, пообедаем у меня в каюте! Там и обсудим, как правильно вести бухгалтерию.
Именно во время этого обеда я едва себя не выдал, Когда мы ели какую-то, вполне приемлемую на вкус, вареную рыбу, я заметил большую крысу, высунувшую голову из-за деревянного шпангоута, изгибавшегося вдоль стены. По привычке, прежде чем я успел что-либо сообразить, моя рука потянулась к висевшему на поясе ножу и метнула его в крысу, пронзив гнусную тварь насквозь.
Браннун набрал в грудь воздуха и пристально посмотрел на меня.
— Где ты научился так швырять нож, ученик? — прорычал он.
Проклиная себя за то, что позволил моим мускулам действовать помимо моей воли, я, стараясь выглядеть как можно более униженно, поведал ему о своем мнимом горьком прошлом.
— Несколько лет я был рабом в одном из ализонских замков, — объяснил я. — Замок этот просто кишел грызунами. У ализонцев нет таких чудесных животных, как ваши кошки, и потому нас, рабов, заставляли уничтожать каждую, попавшуюся на глаза крысу, именно таким способом. Прошу прощения за то, что обнажил нож без твоего разрешения.
Браннун расхохотался и так стукнул меня по плечу, что я чуть не свалился со скамьи, которая, как и стол, была прикреплена к палубе деревянными гвоздями.
— Разрешения? — проревел он. — Если бы я мог так ловко и метко бросать нож! Мне потребовалось несколько лег, чтобы обучиться искусству метания топора — и пока я не увидел твоего броска, я восхищался собственной ловкостью. Ты должен показать моим парням, как ты это делаешь! Я вижу, ты так наловчился за все те годы, что реагируешь на любое движение, едва заметив его краем глаза. Будь, пожалуйста, осторожнее, и не прибей ненароком нашу корабельную кошку или кого-нибудь из матросов ростом пониже. Мы теперь будем звать тебя не иначе как Казиар-Быстрый-Нож!
После этого случая, который мог окончиться весьма печально, я старался следить за всеми своими движениями, так же как и за своим языком. Подобная вынужденная бдительность и долгие часы заключения в каюте выводили меня из себя. Как ни странно, некоторое облегчение принесла мне корабельная кошка, с которой я познакомился на следующее утро после истории с крысой.
Я вышел на палубу, чтобы размять ноги, когда мимо торопливо прошел Браннун; казалось, он все время куда-то шел, наверх или вниз, на нос или на корму. Заметив меня, он остановился и воскликнул:
— А вот и наша кошка — мы зовем ее Морская Пена — лучший в мире крысолов. Дай ей несколько недель, и у нас на корабле будет куда меньше движущихся мишеней, вводящих в искушение твой нож.
Повернувшись, я увидел большую, кремового цвета кошку, которая смотрела на меня янтарными глазами.
Не зная, как принято вести себя с подобными животными, я присел и протянул ей руку, давая понюхать, как я обычно поступал с незнакомым псом. Кошка наклонила голову, затем проворно подошла ближе по наклонной палубе и потерлась о мои сапоги.
— Ты ей нравишься, парень! — одобрительно прогремел Браннун. — Морская Пена отлично разбирается в людях — наверняка, она признала в тебе собрата-крысолова!
В оставшиеся дни моего путешествия Морская Пена часто приходила ко мне в каюту, иногда сворачиваясь клубком на койке, иногда даже сидя у меня на коленях и мурлыча, словно настоящий пес, — исключительное в своем роде животное.
Кроме четырех, еще более суровых, штормов, нас задерживал в пути неблагоприятный ветер, но, когда подошла к концу Луна Волколака, пустынная линия горизонта на фоне водной глади сменилась долгожданными неровными очертаниями суши. Мы провели в море тридцать четыре дня — по моей оценке, поскольку во время самого страшного шторма мне трудно было определить, когда кончался день и начиналась ночь.
За время нашего плавания неизмеримо выросло мое уважение к капитану Браннуну и его команде — и вместе с ним убежденность в том, что путешествие по суше куда приятнее морского. Мысль о неподвижной земле под ногами или даже о стремительно несущейся лошади привлекала меня все больше. Я готов был поведать мою историю о поисках ламантинового дерева торговцам в Веннеспорте.
Глава 29
Казариан — рассказ о путешествии через Долины из Веннеспорта к руинам в окрестностях Ферндола
(26 день, Луна Волколака — 24 день, Луна Чордоша)
Мне потребовалось три дня, чтобы доставить все оставшиеся письма Мерет — два для родственников и еще два для ее знакомых торговцев. Сначала каждый из получателей смотрел на меня несколько искоса, но, прочитав письмо, искренне прилагал все усилия к тому, чтобы обеспечить меня лошадьми и припасами, которые могли мне понадобиться для путешествия в края, граничащие с Пустыней, пользовавшейся дурной славой. Кроме того, все с тревогой расспрашивали о Мерет. Лишь один из торговцев был ее возраста; остальные трое были значительно моложе. Судя по всему, она пользовалась у них немалым уважением, и, похоже, они были всерьез озабочены тем, как ее встретили после долгого путешествия через море. Я заверил их, что в Лормте ее ждал теплый прием, а глубокое знание родословных получило высокую оценку. Я не стал упоминать о ее ранах. Пусть считают, что она с головой погружена в научные исследования.., что, в определенном смысле, было недалеко от истины.
Как и предвидела Мерет, мнимая цель моего путешествия и в особенности местность, где я предполагал вести поиски, не вызывали у жителей Долин особого желания предлагать свои услуги в качестве сопровождающих. Один из родственников Мерет, со стороны ее родительницы, нерешительно предложил попробовать нанять для меня проводника, но я заверил его, что нарисованных лично Мерет карт вполне достаточно для того, чтобы привести меня туда, где я мог бы воспользоваться особой картой моего наставника. Я намекнул, что мой наставник предпочел бы, чтобы я выполнил свою миссию в одиночку, и в порыве вдохновения признался, что, из-за своего ализонского происхождения, считаю разумным по возможности избегать населенных мест. Едва услышав мои объяснения, родственник Мерет, несколько смущенный, но не скрывавший чувства облегчения, нагрузил меня двумя корзинами, в которых можно было найти все, необходимое для одинокого путника. Он также убедил меня, как только я доберусь до Палтендола, поменять моих верховых и вьючных лошадей на горных пони и дал мне письмо с рекомендацией к его тамошнему знакомому, торговцу шерстью. Я попытался расплатиться с ним несколькими серебряными слитками, но он решительно отказался их принять, сказав, что в письме Мерет четко оговорено, что мне должна быть оказана «семейная любезность». Поскольку предполагалось, что мне знакомы обычаи Долин, я вынужден был понимающе кивнуть и искренне поблагодарил за заботу.
На двадцать шестой день Луны Волколака я отправился в путь по дороге, ведущей из Веннеспорта в Тревампер. Мерет нарисовала для меня карту Долин, которую я мог открыто показывать кому угодно, с отмеченными на ней жирными линиями населенными пунктами. Также она написала для меня ряд личных комментариев, которые я должен был запомнить наизусть, так что теперь я мог выбирать наименее проторенные тропы, двигаясь все дальше на северо-запад.
Луна Волколака вскоре сменилась Луной Чордоша, а я все еще продолжал тяжкий путь, часто проклиная переменчивую погоду. С утра день мог быть прохладным и ясным, но через час с горных склонов спускались тучи, осыпая меня мокрым снегом, дождем или градом. Иногда казалось, будто на лошадей и на меня поочередно обрушиваются все три стихии.
После Тревампера уже не осталось ничего, что можно было бы назвать дорогой, но мне в любом случае приходилось избегать людных троп. Мое продвижение временами становилось изнурительно-медленным. Я проехал к югу от Лорндола, затем поднялся на холмы к западу, огибая Хавердол, и двинулся дальше на север, взбираясь по крутым горным склонам, отделявшим Итордол на западе от Финдола на востоке.
К этому времени я проделал путь примерно в шестьдесят лиг, и миновала половина Луны Чордоша. Чтобы пополнить уменьшающиеся запасы продовольствия, Я время от времени охотился. В силки, которые я ставил, прежде чем остановиться на ночь, иногда попадались кролики. Несколько раз на ужин мне доставались неуклюжие, медленно летающие птицы, беззаботно располагавшиеся в пределах броска моего ножа.
Добравшись до Палтендола, я тщательно разведал местность, прежде чем спуститься по извилистой тропинке в долину. Торговец шерстью, которого порекомендовали мне в Веннеспорте, оказался, как и многие другие, разговорчивым типом, который без умолку болтал об овцах. Однако он взял у меня серебряный слиток, когда я сказал ему, что не знаю, как долго продлятся мои поиски возле границ Пустыни, и что я предпочел бы купить у него горных пони прямо сейчас.
Пополнив мои запасы, он настоял на том, чтобы отправиться вместе со мной до самой границы Палтендола. Перед расставанием он предупредил меня, чтобы я остерегался весенних снежных лавин, а затем повернул назад, продолжая нести вздор о бесчисленных превратностях судьбы, обрушившихся на местные стада в то время, как он намеревался купить шерсть…
Я никогда особо не интересовался пони, в отличие от лошадей. Вскоре я обнаружил, что это животные весьма своенравные и упрямые. Никогда нельзя заранее предугадать, что у них на уме. Я жалел, что у меня нет подобающих случаю ализонских шпор, и еще больше — о том, что мой пони не имеет никакого представления об ализонской дрессировке. Однако, по мере того как мы забирались все дальше в гористую местность на северо-западе, испещренную безымянными долинами среди отвесных скал, я все больше убеждался, что оба моих животных исключительно твердо держатся на ногах, особенно на предательски узких уступах и крутых склонах. Учитывая характер местности, они казались ничем не хуже наших торгианцев. Смирившись со своенравным характером пони, на котором я ехал, я предоставил ему выбирать любой разумный, с его точки зрения, путь, лишь бы он вел в нужном мне направлении.
Когда до утесов и долин, которые, по словам Мерет, соседствовали с Ферндолом, было уже недалеко, у меня появилась новая ночная привычка. Расседлав пони и завернувшись в дорожное одеяло, я доставал камень Эльзенара и держал его в руке. Я не прикасался к нему ни во время морского путешествия, ни в течение многих утомительных лиг, пока пересекал Долины. В Лормте, беря камень у Мерет, я опасался, что его гнусная магия может вновь овладеть мной, как это случилось, когда я впервые увидел его в Ализоне. К моему облегчению, я не ощущал ни каких-либо беспокоивших меня вторжений в мои сны, ни признаков слабости, подобных тем, что я испытал в Ализоне. Однако я постоянно осознавал присутствие камня. Я ощущал его твердые очертания под камзолом, когда ложился, но не испытывал никаких магических воздействий до тех пор, пока не покинул Палтендол.
Двигаясь по дикому бездорожью, я обнаружил, что моя рука все время невольно тянется к груди. Когда я остановился на ночь в первый раз после того, как расстался с торговцем шерстью, что-то неожиданно заставило меня достать кулон из внутреннего кармана и повесить на шею. Камень казался необычайно холодным — холод ощущался даже сквозь перчатку, но я решил, что это, вероятно, из-за морозного воздуха. Я спрятал камень под камзол, поверх рубашки, и вскоре заснул.
Камень не вторгался в мои сновидения, как прежде в Ализоне, однако, проснувшись на следующее утро, я ощутил некое едва заметное чувство.., направления, словно слабое дуновение ветра подталкивало меня дальше на северо-запад.
После той ночи я каждый вечер перед сном брал камень в руку. Со смешанными чувствами страха и волнения я понял, что странное ощущение влечет меня в точности в том направлении, что было указано на последней карте Мерет — на которой якобы было отмечено место, где следует искать ламантиновое дерево.
Последние четыре или пять лиг мне уже не приходилось обращаться к карте Мерет за ориентирами, поскольку камень сам вел меня прямо к беспорядочному нагромождению серых камней, наполовину занесенных снегом. Судя по моим подсчетам, был двадцать четвертый день Луны Чордоша.
Я настороженно осмотрелся по сторонам. На снегу не было видно чьих-либо следов, его явно ничто не тревожило, кроме ветра. Я накормил и напоил пони, затем некрепко привязал их к росшему поблизости вечнозеленому дереву, так чтобы они смогли освободиться самостоятельно, если я не вернусь. С помощью отломанного от того же дерева сука я разгребал снег, пока под ним не показались ведущие под землю широкие каменные ступени.
Лестница резко сворачивала влево, заканчиваясь занесенной снегом площадкой, затем вновь уходила вниз, в темноту. Среди моего имущества было несколько факелов, но, повернувшись, чтобы забрать их, я неожиданно остановился. Моя рука потянулась к груди, и, прежде чем я успел осознать, что делаю, я обнаружил, что снимаю пепочку с шеи, так что камень свободно повис на моих пальцах. Он сверкал столь ярко, что на мгновение мне показалось, что он сияет ярче естественного света. Шагнув на ведущую вниз темную лестницу, % уже не сомневался в том, что камень действительно испускает холодное голубое свечение. Мне не требовалось никаких факелов, чтобы освещать путь.
Чем глубже я спускался, тем ярче светился кулон, пока я не оказался в большом пустом помещении у подножия лестницы. На древних каменных стенах дрожали мрачные тени. Когда я поднял камень, чтобы оглядеться, он засиял столь ярко, что мне пришлось заслонить глаза свободной рукой.
Внезапно я почувствовал, с той же отчетливой ясностью, как если бы в мою спину вонзилось холодное лезвие, что я здесь не один. Вздрогнув от страха, я резко опустил руку, схватившись за рукоять кинжала, но представшее передо мной зрелище настолько потрясло меня, что оружие так и осталось в ножнах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Браннун потянул носом воздух и, прищурившись, взглянул на низкие облака.
— Ветер пока слишком слаб, чтобы мы могли выйти в море — возможно, к утру он усилится. Идем!
Можешь выбрать себе каюту — хочешь, рядом с вином, хочешь — рядом с шелком. Или ты предпочитаешь спать на палубе?
Я заверил его, что предпочту место в трюме. Мне казалось благоразумным как можно больше времени проводить под палубой, по возможности не показываясь на глаза сулкарцам и уменьшая тем самым вероятность разоблачения. Я признался Браннуну, что это мое первое морское путешествие, и выразил опасение по поводу возможных штормов. На какое-то мгновение мне показалось, что он задохнется от негодования.
— Шторма, шторма! — сплюнул он. — Я хожу в море зимой, хожу среди штормов! Почему, по-твоему, я назвал свой корабль «Ищущий Бури» ? — Он яростно взмахнул руками. — Потому что шторм для него — наивысшее наслаждение; чем выше волны, тем быстрее он летит по ветру. — Он покачал головой, не в силах поверить в мое невежество. — Возможно, в трюме ты не столь сильно промокнешь, — с неохотой признал он, затем глаза его вспыхнули. — Конечно, во время по-настоящему сильного шторма мне потребуется каждая пара рук на борту. Не сомневаюсь, твой наставник достойно оценит приобретенный тобой опыт.
На восемнадцатый день Луны Первых Щенков мы вышли из Эстпорта. Три дня спустя на нас обрушился первый шторм. Я узнал о кораблях и морском деле столько, сколько никогда не предполагал узнать — как на палубе, так и под ней. Команда Браннуна состояла из шумных и задиристых парней, типичных сулкарцев, но они были искусными моряками и, как мы в свое время узнали на собственном горьком опыте, отважными воинами. Каждый раз, когда я оказывался на палубе, от меня ожидали какой-либо помощи, и потому я при малейшей возможности предпочитал оставаться в трюме.
Впрочем, даже там я не мог полностью уединиться.
Едва закончился первый шторм, Браннун вошел в мою кабину со счетными палочками и документами в руках и бросил их на мою деревянную койку.
— Разберись-ка с этими грузовыми накладными, — приказал он. — Вряд ли твоему учителю понравится, что ты впустую теряешь время, когда у тебя столько возможностей набраться опыта.
Я с удовольствием сказал бы ему, что для подобной работы у меня есть управляющий, но, чтобы не выдать себя, постарался навести некоторый порядок среди исписанного неразборчивым почерком бумажного хаоса.
Когда Браннун вернулся несколько часов спустя, я сообщил ему, что, судя по счетным палочкам, в его трюме недостает четырех тюков шерсти — по сравнению с почти нечитаемыми грузовыми накладными.
— Вы, торговцы из Долин, — заявил Браннун, — вечно помешаны на точных подсчетах. — Он опять хлопнул меня по плечу так, что у меня застучали зубы, и проревел:
— Идем, пообедаем у меня в каюте! Там и обсудим, как правильно вести бухгалтерию.
Именно во время этого обеда я едва себя не выдал, Когда мы ели какую-то, вполне приемлемую на вкус, вареную рыбу, я заметил большую крысу, высунувшую голову из-за деревянного шпангоута, изгибавшегося вдоль стены. По привычке, прежде чем я успел что-либо сообразить, моя рука потянулась к висевшему на поясе ножу и метнула его в крысу, пронзив гнусную тварь насквозь.
Браннун набрал в грудь воздуха и пристально посмотрел на меня.
— Где ты научился так швырять нож, ученик? — прорычал он.
Проклиная себя за то, что позволил моим мускулам действовать помимо моей воли, я, стараясь выглядеть как можно более униженно, поведал ему о своем мнимом горьком прошлом.
— Несколько лет я был рабом в одном из ализонских замков, — объяснил я. — Замок этот просто кишел грызунами. У ализонцев нет таких чудесных животных, как ваши кошки, и потому нас, рабов, заставляли уничтожать каждую, попавшуюся на глаза крысу, именно таким способом. Прошу прощения за то, что обнажил нож без твоего разрешения.
Браннун расхохотался и так стукнул меня по плечу, что я чуть не свалился со скамьи, которая, как и стол, была прикреплена к палубе деревянными гвоздями.
— Разрешения? — проревел он. — Если бы я мог так ловко и метко бросать нож! Мне потребовалось несколько лег, чтобы обучиться искусству метания топора — и пока я не увидел твоего броска, я восхищался собственной ловкостью. Ты должен показать моим парням, как ты это делаешь! Я вижу, ты так наловчился за все те годы, что реагируешь на любое движение, едва заметив его краем глаза. Будь, пожалуйста, осторожнее, и не прибей ненароком нашу корабельную кошку или кого-нибудь из матросов ростом пониже. Мы теперь будем звать тебя не иначе как Казиар-Быстрый-Нож!
После этого случая, который мог окончиться весьма печально, я старался следить за всеми своими движениями, так же как и за своим языком. Подобная вынужденная бдительность и долгие часы заключения в каюте выводили меня из себя. Как ни странно, некоторое облегчение принесла мне корабельная кошка, с которой я познакомился на следующее утро после истории с крысой.
Я вышел на палубу, чтобы размять ноги, когда мимо торопливо прошел Браннун; казалось, он все время куда-то шел, наверх или вниз, на нос или на корму. Заметив меня, он остановился и воскликнул:
— А вот и наша кошка — мы зовем ее Морская Пена — лучший в мире крысолов. Дай ей несколько недель, и у нас на корабле будет куда меньше движущихся мишеней, вводящих в искушение твой нож.
Повернувшись, я увидел большую, кремового цвета кошку, которая смотрела на меня янтарными глазами.
Не зная, как принято вести себя с подобными животными, я присел и протянул ей руку, давая понюхать, как я обычно поступал с незнакомым псом. Кошка наклонила голову, затем проворно подошла ближе по наклонной палубе и потерлась о мои сапоги.
— Ты ей нравишься, парень! — одобрительно прогремел Браннун. — Морская Пена отлично разбирается в людях — наверняка, она признала в тебе собрата-крысолова!
В оставшиеся дни моего путешествия Морская Пена часто приходила ко мне в каюту, иногда сворачиваясь клубком на койке, иногда даже сидя у меня на коленях и мурлыча, словно настоящий пес, — исключительное в своем роде животное.
Кроме четырех, еще более суровых, штормов, нас задерживал в пути неблагоприятный ветер, но, когда подошла к концу Луна Волколака, пустынная линия горизонта на фоне водной глади сменилась долгожданными неровными очертаниями суши. Мы провели в море тридцать четыре дня — по моей оценке, поскольку во время самого страшного шторма мне трудно было определить, когда кончался день и начиналась ночь.
За время нашего плавания неизмеримо выросло мое уважение к капитану Браннуну и его команде — и вместе с ним убежденность в том, что путешествие по суше куда приятнее морского. Мысль о неподвижной земле под ногами или даже о стремительно несущейся лошади привлекала меня все больше. Я готов был поведать мою историю о поисках ламантинового дерева торговцам в Веннеспорте.
Глава 29
Казариан — рассказ о путешествии через Долины из Веннеспорта к руинам в окрестностях Ферндола
(26 день, Луна Волколака — 24 день, Луна Чордоша)
Мне потребовалось три дня, чтобы доставить все оставшиеся письма Мерет — два для родственников и еще два для ее знакомых торговцев. Сначала каждый из получателей смотрел на меня несколько искоса, но, прочитав письмо, искренне прилагал все усилия к тому, чтобы обеспечить меня лошадьми и припасами, которые могли мне понадобиться для путешествия в края, граничащие с Пустыней, пользовавшейся дурной славой. Кроме того, все с тревогой расспрашивали о Мерет. Лишь один из торговцев был ее возраста; остальные трое были значительно моложе. Судя по всему, она пользовалась у них немалым уважением, и, похоже, они были всерьез озабочены тем, как ее встретили после долгого путешествия через море. Я заверил их, что в Лормте ее ждал теплый прием, а глубокое знание родословных получило высокую оценку. Я не стал упоминать о ее ранах. Пусть считают, что она с головой погружена в научные исследования.., что, в определенном смысле, было недалеко от истины.
Как и предвидела Мерет, мнимая цель моего путешествия и в особенности местность, где я предполагал вести поиски, не вызывали у жителей Долин особого желания предлагать свои услуги в качестве сопровождающих. Один из родственников Мерет, со стороны ее родительницы, нерешительно предложил попробовать нанять для меня проводника, но я заверил его, что нарисованных лично Мерет карт вполне достаточно для того, чтобы привести меня туда, где я мог бы воспользоваться особой картой моего наставника. Я намекнул, что мой наставник предпочел бы, чтобы я выполнил свою миссию в одиночку, и в порыве вдохновения признался, что, из-за своего ализонского происхождения, считаю разумным по возможности избегать населенных мест. Едва услышав мои объяснения, родственник Мерет, несколько смущенный, но не скрывавший чувства облегчения, нагрузил меня двумя корзинами, в которых можно было найти все, необходимое для одинокого путника. Он также убедил меня, как только я доберусь до Палтендола, поменять моих верховых и вьючных лошадей на горных пони и дал мне письмо с рекомендацией к его тамошнему знакомому, торговцу шерстью. Я попытался расплатиться с ним несколькими серебряными слитками, но он решительно отказался их принять, сказав, что в письме Мерет четко оговорено, что мне должна быть оказана «семейная любезность». Поскольку предполагалось, что мне знакомы обычаи Долин, я вынужден был понимающе кивнуть и искренне поблагодарил за заботу.
На двадцать шестой день Луны Волколака я отправился в путь по дороге, ведущей из Веннеспорта в Тревампер. Мерет нарисовала для меня карту Долин, которую я мог открыто показывать кому угодно, с отмеченными на ней жирными линиями населенными пунктами. Также она написала для меня ряд личных комментариев, которые я должен был запомнить наизусть, так что теперь я мог выбирать наименее проторенные тропы, двигаясь все дальше на северо-запад.
Луна Волколака вскоре сменилась Луной Чордоша, а я все еще продолжал тяжкий путь, часто проклиная переменчивую погоду. С утра день мог быть прохладным и ясным, но через час с горных склонов спускались тучи, осыпая меня мокрым снегом, дождем или градом. Иногда казалось, будто на лошадей и на меня поочередно обрушиваются все три стихии.
После Тревампера уже не осталось ничего, что можно было бы назвать дорогой, но мне в любом случае приходилось избегать людных троп. Мое продвижение временами становилось изнурительно-медленным. Я проехал к югу от Лорндола, затем поднялся на холмы к западу, огибая Хавердол, и двинулся дальше на север, взбираясь по крутым горным склонам, отделявшим Итордол на западе от Финдола на востоке.
К этому времени я проделал путь примерно в шестьдесят лиг, и миновала половина Луны Чордоша. Чтобы пополнить уменьшающиеся запасы продовольствия, Я время от времени охотился. В силки, которые я ставил, прежде чем остановиться на ночь, иногда попадались кролики. Несколько раз на ужин мне доставались неуклюжие, медленно летающие птицы, беззаботно располагавшиеся в пределах броска моего ножа.
Добравшись до Палтендола, я тщательно разведал местность, прежде чем спуститься по извилистой тропинке в долину. Торговец шерстью, которого порекомендовали мне в Веннеспорте, оказался, как и многие другие, разговорчивым типом, который без умолку болтал об овцах. Однако он взял у меня серебряный слиток, когда я сказал ему, что не знаю, как долго продлятся мои поиски возле границ Пустыни, и что я предпочел бы купить у него горных пони прямо сейчас.
Пополнив мои запасы, он настоял на том, чтобы отправиться вместе со мной до самой границы Палтендола. Перед расставанием он предупредил меня, чтобы я остерегался весенних снежных лавин, а затем повернул назад, продолжая нести вздор о бесчисленных превратностях судьбы, обрушившихся на местные стада в то время, как он намеревался купить шерсть…
Я никогда особо не интересовался пони, в отличие от лошадей. Вскоре я обнаружил, что это животные весьма своенравные и упрямые. Никогда нельзя заранее предугадать, что у них на уме. Я жалел, что у меня нет подобающих случаю ализонских шпор, и еще больше — о том, что мой пони не имеет никакого представления об ализонской дрессировке. Однако, по мере того как мы забирались все дальше в гористую местность на северо-западе, испещренную безымянными долинами среди отвесных скал, я все больше убеждался, что оба моих животных исключительно твердо держатся на ногах, особенно на предательски узких уступах и крутых склонах. Учитывая характер местности, они казались ничем не хуже наших торгианцев. Смирившись со своенравным характером пони, на котором я ехал, я предоставил ему выбирать любой разумный, с его точки зрения, путь, лишь бы он вел в нужном мне направлении.
Когда до утесов и долин, которые, по словам Мерет, соседствовали с Ферндолом, было уже недалеко, у меня появилась новая ночная привычка. Расседлав пони и завернувшись в дорожное одеяло, я доставал камень Эльзенара и держал его в руке. Я не прикасался к нему ни во время морского путешествия, ни в течение многих утомительных лиг, пока пересекал Долины. В Лормте, беря камень у Мерет, я опасался, что его гнусная магия может вновь овладеть мной, как это случилось, когда я впервые увидел его в Ализоне. К моему облегчению, я не ощущал ни каких-либо беспокоивших меня вторжений в мои сны, ни признаков слабости, подобных тем, что я испытал в Ализоне. Однако я постоянно осознавал присутствие камня. Я ощущал его твердые очертания под камзолом, когда ложился, но не испытывал никаких магических воздействий до тех пор, пока не покинул Палтендол.
Двигаясь по дикому бездорожью, я обнаружил, что моя рука все время невольно тянется к груди. Когда я остановился на ночь в первый раз после того, как расстался с торговцем шерстью, что-то неожиданно заставило меня достать кулон из внутреннего кармана и повесить на шею. Камень казался необычайно холодным — холод ощущался даже сквозь перчатку, но я решил, что это, вероятно, из-за морозного воздуха. Я спрятал камень под камзол, поверх рубашки, и вскоре заснул.
Камень не вторгался в мои сновидения, как прежде в Ализоне, однако, проснувшись на следующее утро, я ощутил некое едва заметное чувство.., направления, словно слабое дуновение ветра подталкивало меня дальше на северо-запад.
После той ночи я каждый вечер перед сном брал камень в руку. Со смешанными чувствами страха и волнения я понял, что странное ощущение влечет меня в точности в том направлении, что было указано на последней карте Мерет — на которой якобы было отмечено место, где следует искать ламантиновое дерево.
Последние четыре или пять лиг мне уже не приходилось обращаться к карте Мерет за ориентирами, поскольку камень сам вел меня прямо к беспорядочному нагромождению серых камней, наполовину занесенных снегом. Судя по моим подсчетам, был двадцать четвертый день Луны Чордоша.
Я настороженно осмотрелся по сторонам. На снегу не было видно чьих-либо следов, его явно ничто не тревожило, кроме ветра. Я накормил и напоил пони, затем некрепко привязал их к росшему поблизости вечнозеленому дереву, так чтобы они смогли освободиться самостоятельно, если я не вернусь. С помощью отломанного от того же дерева сука я разгребал снег, пока под ним не показались ведущие под землю широкие каменные ступени.
Лестница резко сворачивала влево, заканчиваясь занесенной снегом площадкой, затем вновь уходила вниз, в темноту. Среди моего имущества было несколько факелов, но, повернувшись, чтобы забрать их, я неожиданно остановился. Моя рука потянулась к груди, и, прежде чем я успел осознать, что делаю, я обнаружил, что снимаю пепочку с шеи, так что камень свободно повис на моих пальцах. Он сверкал столь ярко, что на мгновение мне показалось, что он сияет ярче естественного света. Шагнув на ведущую вниз темную лестницу, % уже не сомневался в том, что камень действительно испускает холодное голубое свечение. Мне не требовалось никаких факелов, чтобы освещать путь.
Чем глубже я спускался, тем ярче светился кулон, пока я не оказался в большом пустом помещении у подножия лестницы. На древних каменных стенах дрожали мрачные тени. Когда я поднял камень, чтобы оглядеться, он засиял столь ярко, что мне пришлось заслонить глаза свободной рукой.
Внезапно я почувствовал, с той же отчетливой ясностью, как если бы в мою спину вонзилось холодное лезвие, что я здесь не один. Вздрогнув от страха, я резко опустил руку, схватившись за рукоять кинжала, но представшее передо мной зрелище настолько потрясло меня, что оружие так и осталось в ножнах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27