Да, можно, если будешь считать каждый медяк, носить дешевый ширпотреб и ужинать в паршивой институтской столовке. Так и погрязнешь в серой, безликой массе изможденных женщин. А ваши проектировщики или эти журналисты — они лучше живут? Так вот, я так жить не желаю! Не согласна! Все ищут себе дополнительный доход. Любым путем. Кто может осудить за это? Ты говорил о рабочем классе, о руководящей силе, о пролетарской морали... А ты знаешь, что любой из них имеет еще одну зарплату? Вкалывает свои восемь часов на заводе, а вернувшись домой, подрабатывает у соседей: одному починит электропроводку, другому что-то исправит в ванной, третьему настроит телевизор. Разве это не честные деньги? Разве он засовывает руку в чужой карман? Он получает за свой труд, потому что, если ждать, пока придут из мастерской, борода до колен вырастет. Есть, конечно, всякие там мясники, парикмахеры, портные, сапожники и маляры, которые норовят шкуру с человека содрать. Или еще зубные техники и гинекологи! Но и их можно осуждать, собственно говоря, лишь тогда, когда они пользуются государственными материалами. А государству все равно, ведь за все расплачиваются частные лица, такие вот, как ты или я, которые не умеют заменить прокладку в кране или исправить телевизор. Только не надо мне про моральный облик...
Смущенный ее аргументами, Дан оборвал монолог Августы:
— Неужели ты в самом деле считаешь меня таким беспомощным, не способным обеспечить своей жене, своей любимой жизнь честную и достойную? Если у тебя были какие-либо житейские трудности, почему ты мне ничего не говорила? Я никогда не думал, что ты в чем-то нуждаешься.
Августа с ловкостью счетовода мигом прикинула на бумаге свои расходы. Питание и квартплату даже не включила в этот список. А вот одежда, обувь, косметика, парикмахерская, стирка белья и многое другое разом выстроилось в длинную колонку многозначных цифр, при виде которых лицо Дана сразу вытянулось. Она расхохоталась.
— Вот так-то, дорогой мой. В подобных заботах живет подавляющее большинство женщин, поэтому они и старятся быстрее. Самые ловкие выходят замуж за стариков типа Димитриу, остальные в меру своих способностей ищут дополнительные доходы: шьют, делают массаж, раздобывают и перепродают медикаменты, дают частные уроки... В общем, кто как может, пользуются связями и не упускают случая завести ценные знакомства.
— И ты встречала только подобных женщин?
— Не только женщин, но и мужчин. Не все, конечно, так живут, но большинство. А некоторые просто воруют.
— Но ты-то сама — как ты жила до сих пор? Как выходила из положения?
— Конечно, всякие там сомнительные делишки, махинации — это не для меня. Я, например, готовлю абитуриентов к вступительным экзаменам на свой факультет. Не полагается, но я это делаю. И делаю честно. Для меня час занятий — это действительно час работы, причем только с одним учеником... А знаешь, как другие? Набирают по три-четыре ученика, целую группу, занимаются тот же час, а плату берут с каждого. Да и теннис... Не думай, что это только источник бодрости и энергии. Денежные премии тоже играют роль. И еще скажу тебе кое-что. Сестра моя, что сейчас живет в ФРГ, здесь была учительницей, преподавала историю. Но, выехав на Запад, поняла, что там с ее специальностью делать нечего. Хильде повезло — она переучилась на зубного техника, удалось неплохо устроиться. И теперь время от времени может позволить себе небольшую посылочку для меня. Вот откуда у меня модные платья, туфли и прочие вещички. Но сказать по правде, вкалывает она там до изнурения.
— Ну и в чем же тогда ей повезло?
— А в том, что нет у нее поводыря: повернись направо, повернись налево, делай то, не делай это... Хильда, как я, волевая и независимая. Замуж не захотела. Но будь спокоен, рано или поздно она сколотит себе состояние. А что до удовольствий, взгляни-ка лучше на наших женщин. Какие у них-то радости в жизни?
— Ну, это смотря у кого.
— Да что там говорить! — вспыхнула Августа.— Осточертели мне и жалкий этот город, и людишки его никчемные. С радостью уезжаю отсюда. А уж в Бухаресте-то я не пропаду...
— Уезжаешь, значит, без всякого сожаления?
— Да если даже и сожалею о чем, никто об этом не узнает, потому как не умею плакаться в жилетку.
Глаза Августы стали вдруг грустными, слезинка скатилась по щеке, еще пылавшей от такой странной, такой неожиданной исповеди. Она прошептала:
— Знай и помни, что тебя я любила по-настоящему. Наверное, и сейчас еще люблю. Но вот такая я уродилась, и ничем ты меня не исправишь. Думай обо мне что хочешь, но этой ночью ты останешься со мной. В последний раз. Надо же нам проститься!..
Августа обняла его, крепко прижалась. Он ощутил тепло ее такого родного тела, но остался холодным и бесстрастным.
— Ну хватит! — воскликнула она и мгновенно сбросила одежду. Обнаженная, она снова прижалась к нему, ища губами его губы.— Ну иди же ко мне, мой милый, иди! Забудем хоть на минуту обо всем, останемся одни на всем свете...
Дан молча снял со своих плеч ее руки, нервно потирая ладонью лоб, сказал:
— Не могу я так. У меня ведь тоже есть свои убеждения, есть душа, которую ты разбередила. Я ведь не только стремился к твоему восхитительному телу, во мне жило большое уважение к тебе, Августа. Я любил каждый твой жест, даже гримасы гнева и надутые обидой губы. Потому что все это вместе было тобою, составляло нечто яркое и возвышенное — душу моей любимой. Ну а теперь... Ты разрушила сегодня все и навсегда. Впрочем, оно началось не сегодня, это разрушение. А на нынешнюю ночь ты предлагаешь мне дубликат моей Августы. Он похож на нее, но это не Августа. Эту женщину я не люблю и не могу любить. Та, другая, мне желанна, ее люблю, о ней мечтаю. И было бы настоящим предательством по отношению к ней, если бы я остался. Пойми, что-то умерло во мне.
Он подобрал со стула стеганый халатик, укутал ее до подбородка. Августа молча плакала. Крупные, как бусины, слезы скатывались по щекам, и казалось, что им не будет конца. Дан взял ее безвольную руку, нежно прикоснулся губами и сказал:
— Желаю тебе счастья, Августа! Я никогда ничего не забуду. Хотелось бы, чтобы не забыла и ты.
Он вышел из комнаты. Августа его не провожала. Когда замок щелкнул, она села перед зеркалом и долго, мучительно всматривалась в свое отражение.
ГЛАВА 12
Вот уже много дней Ольгу терзали противоречия, и она опасалась сделать какой-нибудь опрометчивый шаг. Как главный редактор уездной газеты, она была в курсе всех заводских дел, о результатах расследования, проведенного Штефаном Попэ, ей рассказал сам первый секретарь. Эти сведения находились в явном противоречии с тем, что внушали ей инструктор Мирою и секретарь Иордаке, а репортерские известия о все более частых конфликтах на заводе свидетельствовали о необходимости коренных перемен. Санда — настоящая подруга! — деликатно стараясь не упоминать имя Павла Космы, рассказывала ей об атмосфере, царившей на заводе. Она видела, что Ольга тяжело переживает разрыв с мужем, однако понимала, что Косма сильно оскорбил ее, и о необходимости помириться не заговаривала. «Как хорошо, что у меня есть такие преданные друзья!» — оттаивая, думала Ольга. Вот и сейчас, когда в поисках Штефана она позвонила ему домой, то с радостью услышала голос Санды:
— Укатил на ночь глядя в Бухарест. Ты разве не знала?
«Если первый секретарь поехал в Бухарест вместе со Штефаном, следовательно, будут обсуждать проблемы «Энергии», и в центре внимания опять будет Косма. Боже, хватило бы ему только ума! — с тревогой подумала Ольга.— Ведь такого натворил в последнее время»... Перед отъездом Догару поинтересовался, почему до сих пор не опубликованы результаты проводившейся на заводе анкеты. Когда Ольга сослалась на недостаточный объем материала, первый секретарь внимательно посмотрел на нее и твердо сказал: «А у меня впечатление, что и тех хорошо известных сведений, которые скопились у вас, хватит на целый десяток газетных номеров. Не хочу на тебя давить, товарищ Стайку, слишком уважаю твою честность и принципиальность, но было бы хорошо, если бы анкета появилась в газете еще до моего возвращения. С комментариями редакции или без. Давайте дадим слово рабочим, мастерам, инженерам — пусть выскажутся о ситуации, сложившейся на заводе, и о возможных путях ее исправления».
Догару проводил ее до дверей кабинета и вдруг тепло, с сочувствием сказал: «Знаю, тебе очень тяжело, Ольга. Ты, видно, как и я, из породы однолюбов. А однолюбы должны уметь противостоять любым трудностям, даже отчаянию». Она не нашлась что ответить, молча протянула руку. Он по-отечески погладил ее растрепавшиеся волосы и, будто они ни о чем другом не говорили, посоветовал: «А знаешь, сходи-ка ты сегодня к парикмахеру. Пусть все недоброжелатели лопнут от зависти». Ольга с большим трудом сдержалась, чтобы не ткнуться лицом в его широкую грудь и не разрыдаться. Почувствовал первый секретарь это или нет, но он легонько подтолкнул ее к порогу...
Вернувшись в редакцию, она обнаружила у себя на столе материалы анкеты. «Ну что ж, чему быть, того не миновать»,— решила она и вот уже битых два часа изучала страничку за страничкой. «Да, откладывать больше нельзя. Бедный Павел, что его ожидает теперь? Делать нечего, я не имею права держать это под сукном. Но чего-то тут все же не хватает...» Конечно, факты были неумолимы. Каждый в отдельности; а все вместе... Не было в этой анкете цельности. Она посидела в раздумье, потом позвонила Штефану. Он уехал. Тогда она позвонила «домой». Ответила доамна Испас:
— Это ты, Оленька? Тебе нужен Дан? А он с раннего утра на заводе. Ищи его там. Хочешь, я сама позвоню?
Ольга поблагодарила. Пока набирала номер «белого дома», подумала: «Бедная доамна Испас. С какой радостью была бы я ей дочкой или племянницей, но она видит во мне только свою будущую невестку. Не может старушка понять, что мы с Даном просто друзья. Что поделаешь, если сердце мое плачет по другому? По тому, кто меня так гнусно растоптал. Я и ненавидеть его не могу, и забыть не могу».
Дан сразу согласился:
— Да, конечно! Как же не помочь нашей прессе? Сейчас могу выкроить часок. Жди меня в редакции. Но с условием: горячий крепкий кофе и сигареты.
Усевшись в кресло с чашкой обжигающего кофе, Дан испытующе посмотрел на Ольгу, пытаясь понять, что за беда у нее приключилась. Ольга, не говоря ни слова, протянула ему папку. Пока Дан читал, она отвечала на телефонные звонки, давала какие-то указания, просматривала принесенные заметки, без колебаний отправляя некоторые из них прямо в корзину. И когда он отложил последнюю страницу, в свою очередь посмотрела на него испытующе.
— По-моему, все изложено точно и объективно. Ты в чем-нибудь сомневаешься?
Ольга отрицательно покачала головой. Дан долго смотрел в окно, потом зашагал по кабинету, цепляясь за штабеля газетных подшивок. Остановившись рядом с ней, спросил:
— Скажи честно, Ольга, зачем ты меня позвала? Ты опытная журналистка и лучше меня знаешь, что надо делать. Совет мой — пустой звук. Есть тут, правда, еще один аспект, деликатный: ты любишь Павла и тебе больно собственными руками готовить ему удар. Ты должна прямо сказать об этом Догару... Но постой, он же в отъезде. Да, в самом деле, ситуация сложная, и не знаю, право, что тебе посоветовать. Может, позвонить в Бухарест, в отдел печати?
Ольга печально смотрела на него.
— Нет, Дан, ты ошибаешься. Хотя мне и вправду очень больно, я этого и не скрываю, с некоторого времени у меня такое ощущение, словно я лежу на операционном столе, а какие-то чудовища готовят меня к кошмарному эксперименту. Ты не можешь не знать, что означал для меня Павел. Я не могу без него, Дан. Со всем его упрямством, уживающимся с деликатностью и тонкостью, о которых ведомо лишь мне одной. Все вы видите в нем только выскочку и карьериста, но известно ли тебе, что Павел в действительности просто закомплексованный человек? Один из тех, что поднялись на гребне событий. Но там, на высоте, нужно поддерживать баланс, а для этого у него не хватает ни знаний, ни опыта. Он даже самому себе
~ не признавался в этом, гордость не позволяла, но меня-то провести не мог: я слишком хорошо его знала.
— Скажи, пожалуйста, Ольга, ты боишься?
— А это на меня похоже?
— Да нет. Просто события — из ряда вон... Веришь не веришь, а у меня самого сердце словно в тисках. Но ты по-настоящему его любишь, Ольга?
— Да, очень люблю,— задумчиво ответила она.— Несмотря на то, что он мне сделал и что он творит на заводе, все равно люблю.
— В этом твоя проблема?
— Да нет,— улыбнулась Ольга,— не для исповеди и не для сочувствия я тебя позвала. Свой долг я выполню до конца. Чего бы это ни стоило мне, даже если после этого мы с Павлом навсегда станем врагами. Но я о другом хочу спросить: что ты думаешь об этих материалах?
— Я уже сказал.
— Но почему же тогда меня преследует мысль, что здесь чего-то недостает? И не могу понять — чего именно.
Дан нахмурился.
— Поясни, пожалуйста.
— Понимаешь,— с готовностью начала Ольга,— газета ведь не просто отчет о событиях и не информационный листок. Газета — это трибуна, где обсуждаются проблемы большой значимости. Мы обязаны встряхнуть людей! Одним словом, взрывчатого вещества в этой папке достаточно, а вот искры не хватает.
— Ну что я могу сказать. Если бы это была научная статья или исследование... Но кое-что я, кажется, начинаю понимать: тебе не хватает базовой идеи, направляющей мысли. В этом-то я смогу, пожалуй, помочь... Вот тебе мой совет: поговори с главным инженером.
Ольга на мгновение усомнилась:
— С Овидиу Настой? Тем, кто столько лет твердит: «Я не вмешиваюсь, я только исполнитель, я ничего не решаю!»? А впрочем, ведь это он помог вам тогда в деле с трансформаторами?
— Он самый. Вот уже много лет он воюет с Павлом, поддерживает ценные инициативы молодежи, техническое творчество. Только делает это иначе, чем делал Пэкурару. Знаешь, он ведь беспартийный, но у него ясный и острый ум, опыт, кроме того, он отличается исключительной честностью и сознательностью. С ним ты можешь говорить в открытую. Насколько мне известно, его не раз приглашали в уездный комитет, Штефан и даже первый секретарь часто советуются с ним. И с пользой для себя.
Она онемела от удивления, когда, разыскав по телефону главного инженера Овидиу Насту, услышала в ответ:
— Давненько я жду вашего звонка, товарищ Стайку!
— Так уж и давненько, товарищ главный инженер? — осторожно поинтересовалась она.
— Ну, если четыре месяца — это недавно, то я ошибаюсь.
Ольга быстро спросила:
— Вас Дан Испас предупредил?
— Испас? При чем здесь Испас? — в свою очередь удивился главный инженер. — Вы хотите сказать, Виктор Догару. Это он вчера сказал мне, что вы непременно будете меня разыскивать.
Комментарии, как говорится, были излишни. Она поразилась проницательности первого секретаря: «Мысли, что ли, читает на расстоянии? Но если бы не Дан, мне бы и в голову не пришло разыскивать Насту». Ольга собрала со стола бумаги, положила в папку и вызвала машину. По дороге на завод она еще раз проанализировала материалы анкеты и пришла к выводу, что в поисках «цементирующей основы» без главного инженера действительно не обойтись.
Наста сидел перед кучей диаграмм, табелей, графиков, процентных выкладок. Его удивительно живые, молодые глаза словно просвечивали собеседника насквозь. Он пригласил ее за большой стол, на котором были разложены его бумаги, и сказал своим неизменно спокойным голосом:
— Вот что, товарищ главный редактор, я человек мягкий, но это когда речь идет о людях. Если же затрагиваются интересы общественные, тут мне брат не брат и отец не отец.
Ольга обиженно вскинула глаза.
— К чему такое предисловие? Может, вы сомневаетесь в моей объективности?
— Нисколько не сомневаюсь! — с теплотой, даже сочувствием ответил Наста. — Но я человек старый, навидался всякого в своей долгой жизни и понимаю, как тебе сейчас тяжело. На этом поставим точку. Помни: все, что я тебе скажу,— это результат многих бессонных ночей, бесконечных подсчетов и проверок, советов с самыми лучшими людьми завода, очных ставок с собственной совестью, ибо — хочу, чтобы и ты знала,— в том, куда мы завели завод, есть доля и моей вины. Это все моя пассивность, привычка к безукоризненной исполнительской дисциплине. Я, видишь ли, человек старомодный. А у нас дело дошло до того, что начальство считает себя чуть ли не помазанником божьим, и никто ему не советчик и не судья.
— Я догадываюсь, кого вы имеете в виду. Но сейчас хотела бы попросить вас о следующем: прочтите, пожалуйста, вот это, сделайте необходимые пометки, а потом обсудим. Скажу заранее: я ищу «общую идею», нечто такое, что могло бы не просто объединить разрозненные факты, а вскрыло бы причины явлений и помогло найти решение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42