Да он и не родной мне...
— А твои сыновья? Может, и за них не отвечаешь?
— Не слушались отца, сукины сыны... Да их и нет уже. Одного убили, а про другого и не слыхать...
— Не слыхать? — с недоброй усмешкой переспросил Латка.— Про Пилипа, про Пилю — не слыхать?
—' Не слыхать,— выдержал его взгляд Кот.
— Пойдем посмотрим, не прячется ли кто у вас.
Все вышли во двор.
— Так никого из банды тут нет? — еще раз переспросил Латка хозяина, глядя ему прямо в глаза.
— Никого,— с тревогой в голосе заверил тот.
— А если найдем? Тогда что? — следя за выражением глаз кулака, допытывался Латка.
Кот молчал.
— Тогда что? Чего ж ты молчишь?
Из хаты выбежала Котиха. Она переглянулась с мужем и уверенно сказала:
— Никого у нас нет. Отвечаем!
— Не верю кулакам,— развел руками Латка, оборачиваясь к Карабуту и Поликарпу. — Хоть убей, не верю. ..
Те с любопытством смотрели на предкомбеда, чувствуя, что он ведет этот разговор неспроста.
—- Значит, никого нет? — Иван Гаврилович снова повернулся к хозяевам. — А если найду — головами отвечаете! Головами! Договорились?
— Договорились,— повторила Котиха.
— Может, оружие где спрятано? — продолжал спрашивать Латка.
— Нет никакого оружия! — заверил Кот.
— Нету никакого оружия! — в тон мужу сказала жена.
— Ну, нет так нет...— вздохнул Латка.— А пока начнем,— и, вынув наган, пошел к повети.
Парни, взяв оружие на изготовку, шли по обе стороны; встревоженные хозяева поплелись за ними.
В загоне Латка остановился. Прислушиваясь, постоял минуту и уже поднял ногу, чтобы шагнуть дальше, когда из-под навеса донесся едва слышный стон.
Предкомбеда обернулся к хозяевам, спрашивая взглядом: «Слышите?»
Котиха упала на колени и завопила:
— Помилуйте! Он больной!
— Помилуйте...— выдавил из себя и Кот.
— Снимите его с насеста,— приказал Латка.— Поликарп, помоги. Да погляди., нет ли там еще кого.
Кот принес лестницу и через минуту спустил с чердака Пилю, которого внизу подхватили и положили на солому Котиха и Поликарп. Ивась увидел знакомое, красное от жара, слюнявое лицо с грязным, как всегда, носом.
— Что будем делать? — ни к кому не обращаясь, сказал Латка.
— Пустить в расход? — спросил Поликарп, щелкнув затвором.
— Помилуйте! Он теперь у меня один...— взмолился Кот.
— И у Нарижного был один,— бросил Поликарп.
— Где его оружие? Давайте сюда! — приказал
Латка.
Кот бросился в угол сарая и, вилами покопав навоз, а потом землю, вытащил аккуратно завернутые в промасленную тряпку винтовку, кинжал и несколько обойм патронов.
— Все? — спросил Латка.
Кот мгновенно подумал, потом повернулся к другому углу и откопал наган и пистолет «стер».
— Все?
— Все,— ответил Кот.
— Какой тебе больше нравится? — спросил Иван Гаврилович у Карабута.— Бери, какой по вкусу.
У того радостно блеснули глаза:
— Спасибо! Большое спасибо! Я возьму «стер».
— А ты, Поликарп, бери наган...
— Спасибо вам, Иван Гаврилович! Теперь я казак по всей форме!
Кот и Котиха стояли. Латка с отвращением посмотрел на Пилю, потом перевел взгляд на его отца:
— Договорились головой отвечать?
— Он не виноват! Это все Петро! Дядя его с толку сбил!
— Не батька, значит, повинен, а дядька?
— Он, он, проклятый! Петро!—убеждал Латку кулак.
— Значит, не ты, а Петро должен головой отвечать?
— Он, он, проклятый!
—Значит, ты согласен, что Петра надо убить? — допытывался Латка,
— Согласен! Согласен! — торопился Кот.
Латка, задумавшись, молчал, Ивась смотрел на Пилю. Больной, тот выглядел еще противнее, чем обычно. А мог бы он, Ивась, расстрелять его? Расстрелять сейчас, больного? Он содрогнулся от этой мысли. В это мгновение Иван Гаврилович тоже обернулся к Пиле, но, посмотрев на него, сразу же отвел глаза.
— Не хочется руки марать.
— Спасибо вам,— Котиха поклонилась.
— Решим так... — Предкомбеда снова помолчал. — Вы, ребята, идите к тачанке, а я с хозяевами зайду в хату. Больного расстреливать- не будем.,
— Бог вас отблагодарит! — Котиха заплакала.— Хоть и не родной он мне, а жалко...
— Бог вас отблагодарит! — повторил за женой Кот,
Поликарп взнуздал лошадей, подъехал к крыльцу,
вскоре в дверях показался и Иван, Гаврилович. Садясь на тачанку, он повертел перед ребятами ручку от свежей раскрашенной деревянной ложки.
— На память себе взял,:— довольно улыбнулся он.
— Почему именно, это.? — удивились парни.
— Потом, узнаете,— подмигнул им Иван Гаврилович,,— Погоняй, Поликарп, погоняй. Не рано уже.., Так-то вот, племянничек.. .—сказал Латка после паузы. С тех пор. как Ивася назначили завполитпросветом, Иван Гаврилович почему-то звал его племянником.— Так-то вот, племянничек. ., А ведь я тебя когда-то барчуком звал... Глуп был... Спасибо, в Красной Армии малость просветили, растолковали, что к чему. А то ведь я как думал: раз человек в господском ходит, он и есть барин. Учитель — барин! Врач — барин! А выходит, вон кулак в мужицком, а барин, буржуй, враг! А твои отец или, скажем, Хома хоть и в господском ходили, а наши. .. А знаешь, почему я тебя племянником зову? Знаешь?
— Нет.
— Революция нас породнила. Интеллигенцию и бедняков породнила наша Октябрьская' революция. Вот я и смотрю* теперь на тебя как на родственника!
Кончался август. В субботу вечером Ивась собирался на репетицию, как вдруг пришел Поликарп и передал приказ Латки явиться в отряд с винтовкой.
— Просто так, на всякий случай,— объяснил Поликарп, заметив озабоченность на лице Карабута. — И спешить не надо, иди спокойно, как всегда. Иван Гаврилович предупредил, чтоб не бегом.
— Чего он приходил? — спросила мать.
— Сегодня вечером собрание комбеда,— успокоил ее Ивась.
Когда он впервые пришел домой с винтовкой, мать встретила его без слез, а отец расспрашивал об операции на хуторах, восприняв вступление сына в отряд комбедовцев как совершенно закономерный шаг.
«Надо было быть смелее! — корил себя Ивась, вспоминая, сколько он потерял из-за своего послушания.— Да, да, смелее!»
Недавно ему сказала об этом и Оля... Он даже покраснел, вспомнив этот разговор. Во время репетиции Мирон и Оля, поженившиеся еще в прошлом году, поссорились. Слухи о том, что живут они не очень счастливо, шли давно, но только тут Ивась увидел, с какой враждебностью смотрела Оля на мужа. Репетиция шла Днем. Мирон сразу же по окончании куда-то убежал, и Оля, осматривая себя перед зеркалом, осталась наедине с Ивасем, который запирал ящики. Они вышли из театра вместе и остановились, прощаясь у ворот.
— Вы несчастливы? — отважился спросить ее Ивась.
Оля посмотрела на него и опустила глаза.
— Смелее надо было быть...— вздохнула она и добавила, уже смеясь: — «Но я другому отдана и буду век ему верна! ..»
Ивась тогда ничего не успел сказать, да он и не знал, что сказать. Выходит, тот единственный поцелуй был не случаен? Какой же он тёха! .. Тогда, в 1917 году, не записался в Социалистический союз молодежи, три года прошло, пока вступил в комсомол, а тут еще и девушку проворонил... Тёха...
Однако зачем это его позвали к Латке с винтовкой? Он ускорил шаг, но, вспомнив предупреждение не спешить, снова пошел обычным шагом.
Отряд квартировал в общежитии ремесленного училища, рядом с театром, и первый, кого увидел Ивась, был Иван Гаврилович.
— Что случилось? — спросил его Ивась.
— Пока ничего. Делай свое дело, а там, ежели что, скажу...
Карабут пошел в театр, стали читать новую пьесу, но мысли его все время возвращались к Латке. «Пока ничего. ..» А что может быть? Чего он ждет?
Когда совсем стемнело и уже зажгли лампу, вошел Иван Гаврилович. Он кивнул Ивасю, и тот, передав пьесу одному из актеров, вышел из помещения. Латка, загадочно улыбаясь, ждал Карабута у дверей.
— Вот зачем я вызывал тебя с винтовкой,— и он вынул из кармана деревянную ложку без ручки.
Ивась вспомнил, что месяц назад Латка показывал ему и Поликарпу ручку от ложки, но не понимал, для чего все это, и только смотрел на предкомбеда.
— Нет?
— Нет.
— Это знак, что сегодня Петро Кот будет ночевать дома.— Он сложил обломки ложки вместе.— Видишь, сошлись, ошибки быть не может. А теперь пойдем в штаб. Стемнело, можно выступать.
Налететь на хутор надо было совершенно неожиданно, и, чтобы Кота кто-нибудь не известил о выступлении отряда, решили выехать из села в противоположную сторону, а уже в степи повернуть на хутора.
Не доезжая с километр до хутора Кота, бойцы слезли с подвод. Тем временем конники зашли в тыл и стали на пути к Орели, за которой начинался лес, куда могли скрыться бандиты.
— Тихо! Чтоб ни звука! — шепотом приказал Латка.
Ночь была темная, и хотя глаза привыкли к темноте,
то один, то другой боец спотыкался на дороге, и Кара- буту казалось, что вот сейчас поднимется собачий лай и Кот выскользнет из капкана. В самом деле — можно ли незаметно войти во двор? А если там собаки? Надо было их заранее уничтожить. Подумал ли об этом Латка? Спросить? Но ведь он предупредил, чтоб ни звука. ..
Миновали рощицу, показались очертания хутора. За хатой большой глубокий пруд,— бежать теперь Коту некуда, только на комбедовцев, которые, рассыпавшись цепью, с винтовками наперевес тихо подходили к хате, белевшей впереди. Окна были заперты и, очевидно, еще
завешены изнутри, но одна щелочка осталась, и сквозь нее пробивался едва заметный лучик света. Время близилось к полуночи, и будь Котиха одна, давно спала бы... Так что тот, кто передал Латке ложку без ручки, не подвел...
Поликарп и еще двое, шедшие впереди, должны были первыми ворваться в хату и схватить бандитов. Они дошли уже до середины двора, как вдруг залаяла собака, и почти в то же мгновение хлопнула дверь и из хаты метнулись три фигуры. Ивась нажал на спуск, но не услышал выстрела своей винтовки, оглушенный стрельбой товарищей. Бандиты бросились к пруду. Один из них повернулся и выстрелил из револьвера, но тут же упал, подстреленный Поликарпом. Двое скрылись в камышах. Ребята продолжали стрелять наобум по зарослям, пока Латка не приказал прекратить бессмысленное расходование патронов.
— Гельдиного бандюгу свалил! — крикнул Поликарп, склонившись над убитым.— Котище смылся!
Латка на миг задумался.
— Пойдем, племянничек, попросим у хозяйки чем посветить...
Свет в хате был погашен, но в печи горел огонь, и Карабут увидел богато накрытый стол, а на нем среди мисок с варениками, жарким и сметаной три стакана и рюмочку. Бутылку хозяйка, очевидно, успела прибрать.
— Не дали вам поужинать,— с деланным сочувствием проговорил Латка и, взяв пучок соломы, которой топилась печь скрутил жгут и зажег его. — Посветить надо...
Он вышел во двор и поднес огонь к крыше. Сухой рогоз вспыхнул, и через минуту на пруду стало видно каждую камышинку.
— Там! — Латка показал глазами, прицелился и выстрелил из винтовки туда, где зашевелились заросли.
Раздались выстрелы. Латка поднял руку:
— Будет! — И с несколькими бойцами взбежал на пригорок, откуда был виден не только берег пруда, но и плес за камышами.
Хата пылала, пламя так и гудело, стало светло как днем. Ивась тоже пошел за Латкой и внимательно следил, не всколыхнется ли где-нибудь на пруду густая растительность. Бойцы напряженно всматривались в зеленую стену камыша, иногда поглядывая в сторону, на Котиху, которая выносила из хаты имущество — полотно, смушки, одежду.
— Плеска не слыхать было,— сказал Латка,— а впрочем, он мог и неслышно переплыть на тот берег...
Бойцы постояли с четверть часа на пригорке, но не заметили в зарослях никакого движения.
— Я полезу туда! — вызвался Поликарп.
— И я! И я! — раздались голоса.
Там, откуда бандиты вбежали в пруд, тростники были примяты. Поликарп с револьвером в руке смело вошел в воду, за ним полезли еще трое, остальные примолкли, напряженно прислушиваясь к хлюпанью под ногами бойцов.
Вдруг раздался крик:
— Есть!
И через минуту еще:
— Оба готовы!
Вскоре трупы бандитов лежали на берегу.
— Он! Петро Кот! — облегченно вздохнул Латка, подойдя к убитому.— Узнаешь? — спросил он у Ивася.
Тот посмотрел на мертвого бандита, а перед глазами встал Иван Крыця, его лукавый взгляд, когда он, поднимая тыкву, смотрел на Мордатого, и его окровавленное лицо на крыльце волостного правления. И кровь на стене.
— Лежишь, проклятый! — сказал один из комбедовцев, осматривая труп бандита.
И тут к ним подошла Котиха.
Она стояла опустив голову, словно стыдясь поднять глаза на тех, чьи друзья погибли от руки ее мужа.
— Собирайтесь, ребята! — крикнул Латка.— Пора домой! — Он обернулся к Котихе: — Вы уж сами его схороните... Прощайте...
Подводы подъехали к хутору, еще когда началась стрельба. Теперь Ивась сел с Иваном Гавриловичем на тачанку, Поликарп — на козлы. Ехали молча. Латка был задумчив. Потом лицо его прояснилось.
— Вот и закончилась в Мамаевке гражданская война! Закончилась, товарищ Карабут, племянничек дорогой!
— Должно быть, так! — ответил тот.— А только впереди еще борьба и борьба. ..
— Нелегко будет бороться... Это верно. Но гражданская у нас закончилась...— Латка глубоко вздохнул и еще раз повторил: — Закончилась! Теперь — за мирный труд!
1956—1967
??
??
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— А твои сыновья? Может, и за них не отвечаешь?
— Не слушались отца, сукины сыны... Да их и нет уже. Одного убили, а про другого и не слыхать...
— Не слыхать? — с недоброй усмешкой переспросил Латка.— Про Пилипа, про Пилю — не слыхать?
—' Не слыхать,— выдержал его взгляд Кот.
— Пойдем посмотрим, не прячется ли кто у вас.
Все вышли во двор.
— Так никого из банды тут нет? — еще раз переспросил Латка хозяина, глядя ему прямо в глаза.
— Никого,— с тревогой в голосе заверил тот.
— А если найдем? Тогда что? — следя за выражением глаз кулака, допытывался Латка.
Кот молчал.
— Тогда что? Чего ж ты молчишь?
Из хаты выбежала Котиха. Она переглянулась с мужем и уверенно сказала:
— Никого у нас нет. Отвечаем!
— Не верю кулакам,— развел руками Латка, оборачиваясь к Карабуту и Поликарпу. — Хоть убей, не верю. ..
Те с любопытством смотрели на предкомбеда, чувствуя, что он ведет этот разговор неспроста.
—- Значит, никого нет? — Иван Гаврилович снова повернулся к хозяевам. — А если найду — головами отвечаете! Головами! Договорились?
— Договорились,— повторила Котиха.
— Может, оружие где спрятано? — продолжал спрашивать Латка.
— Нет никакого оружия! — заверил Кот.
— Нету никакого оружия! — в тон мужу сказала жена.
— Ну, нет так нет...— вздохнул Латка.— А пока начнем,— и, вынув наган, пошел к повети.
Парни, взяв оружие на изготовку, шли по обе стороны; встревоженные хозяева поплелись за ними.
В загоне Латка остановился. Прислушиваясь, постоял минуту и уже поднял ногу, чтобы шагнуть дальше, когда из-под навеса донесся едва слышный стон.
Предкомбеда обернулся к хозяевам, спрашивая взглядом: «Слышите?»
Котиха упала на колени и завопила:
— Помилуйте! Он больной!
— Помилуйте...— выдавил из себя и Кот.
— Снимите его с насеста,— приказал Латка.— Поликарп, помоги. Да погляди., нет ли там еще кого.
Кот принес лестницу и через минуту спустил с чердака Пилю, которого внизу подхватили и положили на солому Котиха и Поликарп. Ивась увидел знакомое, красное от жара, слюнявое лицо с грязным, как всегда, носом.
— Что будем делать? — ни к кому не обращаясь, сказал Латка.
— Пустить в расход? — спросил Поликарп, щелкнув затвором.
— Помилуйте! Он теперь у меня один...— взмолился Кот.
— И у Нарижного был один,— бросил Поликарп.
— Где его оружие? Давайте сюда! — приказал
Латка.
Кот бросился в угол сарая и, вилами покопав навоз, а потом землю, вытащил аккуратно завернутые в промасленную тряпку винтовку, кинжал и несколько обойм патронов.
— Все? — спросил Латка.
Кот мгновенно подумал, потом повернулся к другому углу и откопал наган и пистолет «стер».
— Все?
— Все,— ответил Кот.
— Какой тебе больше нравится? — спросил Иван Гаврилович у Карабута.— Бери, какой по вкусу.
У того радостно блеснули глаза:
— Спасибо! Большое спасибо! Я возьму «стер».
— А ты, Поликарп, бери наган...
— Спасибо вам, Иван Гаврилович! Теперь я казак по всей форме!
Кот и Котиха стояли. Латка с отвращением посмотрел на Пилю, потом перевел взгляд на его отца:
— Договорились головой отвечать?
— Он не виноват! Это все Петро! Дядя его с толку сбил!
— Не батька, значит, повинен, а дядька?
— Он, он, проклятый! Петро!—убеждал Латку кулак.
— Значит, не ты, а Петро должен головой отвечать?
— Он, он, проклятый!
—Значит, ты согласен, что Петра надо убить? — допытывался Латка,
— Согласен! Согласен! — торопился Кот.
Латка, задумавшись, молчал, Ивась смотрел на Пилю. Больной, тот выглядел еще противнее, чем обычно. А мог бы он, Ивась, расстрелять его? Расстрелять сейчас, больного? Он содрогнулся от этой мысли. В это мгновение Иван Гаврилович тоже обернулся к Пиле, но, посмотрев на него, сразу же отвел глаза.
— Не хочется руки марать.
— Спасибо вам,— Котиха поклонилась.
— Решим так... — Предкомбеда снова помолчал. — Вы, ребята, идите к тачанке, а я с хозяевами зайду в хату. Больного расстреливать- не будем.,
— Бог вас отблагодарит! — Котиха заплакала.— Хоть и не родной он мне, а жалко...
— Бог вас отблагодарит! — повторил за женой Кот,
Поликарп взнуздал лошадей, подъехал к крыльцу,
вскоре в дверях показался и Иван, Гаврилович. Садясь на тачанку, он повертел перед ребятами ручку от свежей раскрашенной деревянной ложки.
— На память себе взял,:— довольно улыбнулся он.
— Почему именно, это.? — удивились парни.
— Потом, узнаете,— подмигнул им Иван Гаврилович,,— Погоняй, Поликарп, погоняй. Не рано уже.., Так-то вот, племянничек.. .—сказал Латка после паузы. С тех пор. как Ивася назначили завполитпросветом, Иван Гаврилович почему-то звал его племянником.— Так-то вот, племянничек. ., А ведь я тебя когда-то барчуком звал... Глуп был... Спасибо, в Красной Армии малость просветили, растолковали, что к чему. А то ведь я как думал: раз человек в господском ходит, он и есть барин. Учитель — барин! Врач — барин! А выходит, вон кулак в мужицком, а барин, буржуй, враг! А твои отец или, скажем, Хома хоть и в господском ходили, а наши. .. А знаешь, почему я тебя племянником зову? Знаешь?
— Нет.
— Революция нас породнила. Интеллигенцию и бедняков породнила наша Октябрьская' революция. Вот я и смотрю* теперь на тебя как на родственника!
Кончался август. В субботу вечером Ивась собирался на репетицию, как вдруг пришел Поликарп и передал приказ Латки явиться в отряд с винтовкой.
— Просто так, на всякий случай,— объяснил Поликарп, заметив озабоченность на лице Карабута. — И спешить не надо, иди спокойно, как всегда. Иван Гаврилович предупредил, чтоб не бегом.
— Чего он приходил? — спросила мать.
— Сегодня вечером собрание комбеда,— успокоил ее Ивась.
Когда он впервые пришел домой с винтовкой, мать встретила его без слез, а отец расспрашивал об операции на хуторах, восприняв вступление сына в отряд комбедовцев как совершенно закономерный шаг.
«Надо было быть смелее! — корил себя Ивась, вспоминая, сколько он потерял из-за своего послушания.— Да, да, смелее!»
Недавно ему сказала об этом и Оля... Он даже покраснел, вспомнив этот разговор. Во время репетиции Мирон и Оля, поженившиеся еще в прошлом году, поссорились. Слухи о том, что живут они не очень счастливо, шли давно, но только тут Ивась увидел, с какой враждебностью смотрела Оля на мужа. Репетиция шла Днем. Мирон сразу же по окончании куда-то убежал, и Оля, осматривая себя перед зеркалом, осталась наедине с Ивасем, который запирал ящики. Они вышли из театра вместе и остановились, прощаясь у ворот.
— Вы несчастливы? — отважился спросить ее Ивась.
Оля посмотрела на него и опустила глаза.
— Смелее надо было быть...— вздохнула она и добавила, уже смеясь: — «Но я другому отдана и буду век ему верна! ..»
Ивась тогда ничего не успел сказать, да он и не знал, что сказать. Выходит, тот единственный поцелуй был не случаен? Какой же он тёха! .. Тогда, в 1917 году, не записался в Социалистический союз молодежи, три года прошло, пока вступил в комсомол, а тут еще и девушку проворонил... Тёха...
Однако зачем это его позвали к Латке с винтовкой? Он ускорил шаг, но, вспомнив предупреждение не спешить, снова пошел обычным шагом.
Отряд квартировал в общежитии ремесленного училища, рядом с театром, и первый, кого увидел Ивась, был Иван Гаврилович.
— Что случилось? — спросил его Ивась.
— Пока ничего. Делай свое дело, а там, ежели что, скажу...
Карабут пошел в театр, стали читать новую пьесу, но мысли его все время возвращались к Латке. «Пока ничего. ..» А что может быть? Чего он ждет?
Когда совсем стемнело и уже зажгли лампу, вошел Иван Гаврилович. Он кивнул Ивасю, и тот, передав пьесу одному из актеров, вышел из помещения. Латка, загадочно улыбаясь, ждал Карабута у дверей.
— Вот зачем я вызывал тебя с винтовкой,— и он вынул из кармана деревянную ложку без ручки.
Ивась вспомнил, что месяц назад Латка показывал ему и Поликарпу ручку от ложки, но не понимал, для чего все это, и только смотрел на предкомбеда.
— Нет?
— Нет.
— Это знак, что сегодня Петро Кот будет ночевать дома.— Он сложил обломки ложки вместе.— Видишь, сошлись, ошибки быть не может. А теперь пойдем в штаб. Стемнело, можно выступать.
Налететь на хутор надо было совершенно неожиданно, и, чтобы Кота кто-нибудь не известил о выступлении отряда, решили выехать из села в противоположную сторону, а уже в степи повернуть на хутора.
Не доезжая с километр до хутора Кота, бойцы слезли с подвод. Тем временем конники зашли в тыл и стали на пути к Орели, за которой начинался лес, куда могли скрыться бандиты.
— Тихо! Чтоб ни звука! — шепотом приказал Латка.
Ночь была темная, и хотя глаза привыкли к темноте,
то один, то другой боец спотыкался на дороге, и Кара- буту казалось, что вот сейчас поднимется собачий лай и Кот выскользнет из капкана. В самом деле — можно ли незаметно войти во двор? А если там собаки? Надо было их заранее уничтожить. Подумал ли об этом Латка? Спросить? Но ведь он предупредил, чтоб ни звука. ..
Миновали рощицу, показались очертания хутора. За хатой большой глубокий пруд,— бежать теперь Коту некуда, только на комбедовцев, которые, рассыпавшись цепью, с винтовками наперевес тихо подходили к хате, белевшей впереди. Окна были заперты и, очевидно, еще
завешены изнутри, но одна щелочка осталась, и сквозь нее пробивался едва заметный лучик света. Время близилось к полуночи, и будь Котиха одна, давно спала бы... Так что тот, кто передал Латке ложку без ручки, не подвел...
Поликарп и еще двое, шедшие впереди, должны были первыми ворваться в хату и схватить бандитов. Они дошли уже до середины двора, как вдруг залаяла собака, и почти в то же мгновение хлопнула дверь и из хаты метнулись три фигуры. Ивась нажал на спуск, но не услышал выстрела своей винтовки, оглушенный стрельбой товарищей. Бандиты бросились к пруду. Один из них повернулся и выстрелил из револьвера, но тут же упал, подстреленный Поликарпом. Двое скрылись в камышах. Ребята продолжали стрелять наобум по зарослям, пока Латка не приказал прекратить бессмысленное расходование патронов.
— Гельдиного бандюгу свалил! — крикнул Поликарп, склонившись над убитым.— Котище смылся!
Латка на миг задумался.
— Пойдем, племянничек, попросим у хозяйки чем посветить...
Свет в хате был погашен, но в печи горел огонь, и Карабут увидел богато накрытый стол, а на нем среди мисок с варениками, жарким и сметаной три стакана и рюмочку. Бутылку хозяйка, очевидно, успела прибрать.
— Не дали вам поужинать,— с деланным сочувствием проговорил Латка и, взяв пучок соломы, которой топилась печь скрутил жгут и зажег его. — Посветить надо...
Он вышел во двор и поднес огонь к крыше. Сухой рогоз вспыхнул, и через минуту на пруду стало видно каждую камышинку.
— Там! — Латка показал глазами, прицелился и выстрелил из винтовки туда, где зашевелились заросли.
Раздались выстрелы. Латка поднял руку:
— Будет! — И с несколькими бойцами взбежал на пригорок, откуда был виден не только берег пруда, но и плес за камышами.
Хата пылала, пламя так и гудело, стало светло как днем. Ивась тоже пошел за Латкой и внимательно следил, не всколыхнется ли где-нибудь на пруду густая растительность. Бойцы напряженно всматривались в зеленую стену камыша, иногда поглядывая в сторону, на Котиху, которая выносила из хаты имущество — полотно, смушки, одежду.
— Плеска не слыхать было,— сказал Латка,— а впрочем, он мог и неслышно переплыть на тот берег...
Бойцы постояли с четверть часа на пригорке, но не заметили в зарослях никакого движения.
— Я полезу туда! — вызвался Поликарп.
— И я! И я! — раздались голоса.
Там, откуда бандиты вбежали в пруд, тростники были примяты. Поликарп с револьвером в руке смело вошел в воду, за ним полезли еще трое, остальные примолкли, напряженно прислушиваясь к хлюпанью под ногами бойцов.
Вдруг раздался крик:
— Есть!
И через минуту еще:
— Оба готовы!
Вскоре трупы бандитов лежали на берегу.
— Он! Петро Кот! — облегченно вздохнул Латка, подойдя к убитому.— Узнаешь? — спросил он у Ивася.
Тот посмотрел на мертвого бандита, а перед глазами встал Иван Крыця, его лукавый взгляд, когда он, поднимая тыкву, смотрел на Мордатого, и его окровавленное лицо на крыльце волостного правления. И кровь на стене.
— Лежишь, проклятый! — сказал один из комбедовцев, осматривая труп бандита.
И тут к ним подошла Котиха.
Она стояла опустив голову, словно стыдясь поднять глаза на тех, чьи друзья погибли от руки ее мужа.
— Собирайтесь, ребята! — крикнул Латка.— Пора домой! — Он обернулся к Котихе: — Вы уж сами его схороните... Прощайте...
Подводы подъехали к хутору, еще когда началась стрельба. Теперь Ивась сел с Иваном Гавриловичем на тачанку, Поликарп — на козлы. Ехали молча. Латка был задумчив. Потом лицо его прояснилось.
— Вот и закончилась в Мамаевке гражданская война! Закончилась, товарищ Карабут, племянничек дорогой!
— Должно быть, так! — ответил тот.— А только впереди еще борьба и борьба. ..
— Нелегко будет бороться... Это верно. Но гражданская у нас закончилась...— Латка глубоко вздохнул и еще раз повторил: — Закончилась! Теперь — за мирный труд!
1956—1967
??
??
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20