А родные дети зовут меня «мой пузатый карапуз».
То есть, как не умею готовить. В моих кастрюлях встречаются пищевые эманации трёх видов: условно съедобные, несъедобные и борщ.
Зато у меня не толстые дочки.
Иногда, для утешения, беру в гастрономе шницели, они отличные. Их можно прикладывать к синякам или запирать в холодильнике. Со шницелями холодильник выглядит полной чашей. Они меняют цвет, от понедельника к субботе. Юннатам нравится такой феномен.
Пару раз я их ел. Похожи на мой борщ, только в сухарях.
Из раскладушки кто-то тырит пружинки, отчего раскладушка бесконечно стремится стать гамаком. От души провиснуть в ней мешает близкий пол. Но если спать животом вниз, даже удобно.
И всё равно, всё равно.
Ангел мой утешитель, мне грустно, меня не греют твои шницели.
78
У меня была знакомая девочка, Таня.
Красивая. В её честь мальчики устраивали гонки. Победитель получал приз — женские истерики по утрам, на завтрак. Проигравший клялся не мешать, раз сам не умеет ездить.
Победил Илья, он доехал. А Ваня разбил папин форд и тем излечился от любви.
Таня любила котиков. А мальчиков не особо, из-за их избыточности. По крайней мере, она ни разу не привела в дом мальчика с поломанной ножкой, больными глазками и прочими милыми нарушениями здоровья.
Ну и вот. Таня встретила на улице подходящего для любви котика, с очаровательным изъяном. Кто-то откусил ему бочок. Оттуда всё время вываливались какие-то детали.
Таня привезла свою находку мне. Она сказала, раз у меня уже есть один, значит там и второй.
Мой кот сразу понял, его предали. Он залез на шкаф и стал оттуда плакать. Слёзы капали на ковёр и прожигали дыры. Честно.
Приехал ветеринар, надел перчатки, сложил что вывалилось назад в пузик. Прямо медицинским своим мизинцем. Зашил, забрал весь мой кошелёк и уехал. Таня стала падать в обморок. Ей показалось, настал удачный момент. Красивой девушке вообще идёт полежать без чувств, товарно выгнув ноги. Я ставил ей компрессы на лоб.
То была ужасная ночь. Во всех углах страдали милые мне существа. На шкафу мой старый кот, под столом новый, на диване красивая Таня.
Нового кота назвали Варя. Он оказался женщиной. Какал исключительно в домашние цветы. Я тогда ещё удивился, насколько женщины обожают любые цветы, по кактусы включительно.
Варя выросла и однажды ушла по карнизу навстречу женскому счастью. Позже я видел её в компании с котом-бандитом Николаем. Судя по лицам, они шли в магазин.
Морали в этой истории нет. И развязки тоже.
Я рассказал её, потому что в доме пусто.
79
Ездил в Москву грустить. Думал, буду бродить, жалеть себя. Может, напьюсь.
В первый день встретил Марину, мы с ней переписываемся. Она похожа на счастливую птицу и всё время целуется. Главный её изъян — муж по фамилии Попов. Мы с Мариной целых двести метров шли, обнявшись. Марина придумала мной дразнить своего Попова. Это были лучшие двести метров за последний год. Я даже надеялся, что Попов меня зарежет и я умру из-за любви. Но муж по фамилии Попов сказал, что слишком они меня уважают, всей семьёй.
Как-то я неправильно живу.
В день второй пришёл Женя. Журналист. Купили пива и отправились искать, где там фестиваль в Коломенском. Помню, было жарко, лезли в гору сквозь сирень, потом ехали на жопе вниз, потому что гора попалась вертикальная, а пилить лестницу было нечем. Говорили при том про сиськи. Потом пили, пели в забегаловке громче кофейного аппарата, погрустить опять не вышло.
В третий день пришла Катя.
Красивая. Курит, матерится, ходит в кедах. При том ангел. Рядом с ней, хоть безгрешен как монах, даже лук не ем, всё равно я чудовище. Так и гуляли по Китай-городу. Красавица и Я. Было невыносимо грустно, даже хуже чем планировал сначала.
80
— У меня, между прочим, язык рождён для орального секса. Я могу языком мух ловить. В полёте. Мне хамелеоны завидуют.
Так я сказал ей одними глазами.
— А я тебя всю жизнь ждала, — ответила она, тоже одними глазами. И добавила, уже другими глазами:
— Пойдём в парилку?
— Не могу, — устоял я. Мне запрещено применять своё страшное искусство против беззащитных секретарш. Тем более в бане.
У шефа новая секретарша. Латышская женщина Иветта. От песен советского кинематографа всё в ней делается горячо и упруго. Я спел «вагончик тронется, вагончик тронется» голосом Барбары Брыльской. Иветта в ответ множественно меня поцеловала, неприцельно. Куда бог пошлёт поцеловала. Стало очевидно: нынче меня ждёт ужасный успех. Если вы приняли «ужасный успех» за безграмотность и тавтологию, значит вы не видели Иветту.
Она села рядышком, почти на меня, спросила:
— Ничего, что я такая некрасивая?
У мужчин принято горячо возражать. Я не был настолько трезв, чтобы врать, но и не настолько был пьян, чтобы обмануться.
И ответил невежливо:
— Ничего, я тоже не Пирс Броснан.
Она сказала, ей нравятся дерзкие. И потрогала меня грудью. И положила руку на плечо. И запела многозначительным басом «ты меня на рассвете разбудишь».
Первый тост говорил шеф. С новогодним пафосом, из положения «стоя».
— Мы, короли дерьма и пара…
Сантехники за столом одобрительно кивнули.
Иванов рассказал историю про Булочкина. Булочкину велели позвонить, успокоить клиента, сказать, что обещаный с утра мастер будет к обеду.
Телефонный Булочкин был учтив.
— Простите, — начал он издалека, — вы ещё не заебались ждать?
Потом мы пытались создать в бассейне резонансную волну, чтоб выплеснулось и затопило нижний этаж. Для смеху. Ещё сломали душ и оторвали дверь в парилку.
В общем, всё как у людей.
81
Барды нормальные люди, просто не давайте им петь. Знакомый автор песен Юрий однажды убил своим творчеством живое существо. Это было в гостях. Юрий запел про костёр, палатки и полные трусы дождя. И ровно через 4 секунды сдох хозяйский попугай Алёша. Упал с холодильника башкой вниз, будто свинцовый. Ушёл, не дослушав припева. Юрий потом шутил про силу искусства, но как-то растерянно.
Съездил я, братья, на этот их Грушинский фестиваль.
В самую, прости господи, клоаку. По цене пражского отеля арендовал тамбур в палатке. То была двухместная палатка, в ней жили кроме меня авторы Саша, Серёжа и пицот миллионов муравьёв. А может, сиксильон, я плохо считаю огромные цифры. Три квадратных метра в 27 слоёв, смотрите сами.
И вот. Весь этот дружный коллектив (кроме Саши и Серёжи) на ночь вползал ко мне в спальник и спал, свернувшись в сиксильон калачиков.
Они меня не ели, не унесли и не выбросили в Волгу, хоть могли б. Они гибли дивизиями, если я крутился во сне. Лишь мужественно хрустели, на прощанье. Думаю, это бардовская песня воспитала в муравьях презрение к смерти. Или даже тягу к суициду.
Из удобств палатке полагался двухдырный туалет модели «будка над бездной», в пределах прямой слышимости. Товарищи! Эти барды, когда какают, всё равно поют!
Пока я выживал, Саша стал лауреатом. Вопреки моему божественному аккомпанементу. Понимаете, у Саши такой баритон, лауреатский. Женщины с него натурально плачут мокрыми слезами. Саше дали медаль. Меня тоже поймали и обмедалили, как соучасника. Спаси теперь, Господи, мою душу.
Ходил на Гитару, смотрел на Гору, для тех кто Понимает.
Помню только, было скользко и третья струна сползла на четверть тона.
Видел живого члена жюри Наташу. Кажется, даже трогал её руками. Красивая и неприятно замужняя. Целовался с известным бардом Леной. Но как-то впопыхах, не вдохновенно.
В общем, хорошо съездил.
82
У Сани в Москве дочка. У дочки огромная кухня, на кухне трёхспальный диван. На диване жил я, вокруг меня была еда, в той еде моя погибель.
О, это изощрённое гостеприимство, селить гостей в пищеблоке. Не сходя с дивана я ел, спал и читал дневники Булгакова. Очень удобно. После завтрака можно было терять сознание сразу до обеда. Потому русский завтрак, он для латыша гибель.
Вообще, русские едой проверяют, друг ты или нет. Отказаться нельзя, хозяйка обидится, отберёт диван.
Ужин наступал в полночь и начинался с борща. Потом пирожки, которые едой не считаются. Пирожки — это способ не скучать, пока греется второе. На второе овощи, мясо. Вино.
В два часа ночи уже казалось всё, победа. Но Олесечка, дочка, доставала из воздуха мясной рулет. И тортик. И ещё под столом прятался арбузик.
Я взглядом объяснял, моя миссия на земле совсем другая, внутри меня нет места рулетику. Во мне уже котлетки, супчик, пирожки и яблочки. Рулетик — говорил я глазами — пусть возвращается откуда пришёл, в нуль-пространство. Иначе я взорвусь и запачкаю обои.
Олеся говорила, моё кокетство неуместно. Хотя бы кусочек, крошечку. И роняла в тарелку такое, похожее на тунгусский метеорит.
После ужина устраивали музыкальный вечер. Папа и дочь, как в детстве.
Олесин муж, продюсер фильмов, придумал всё запечатлеть. У него работа снимать про любовь и семейное счастье. Он отлично всё умеет. Он светил как осветитель, гремел как декоратор, плевал в камеру как оператор, ругался матом как режиссёр и бегал туда-сюда как девушка с хлопушкой. Я не подозревал, что в кино так интересно.
Посмотрели первый дубль. Оказалось, у Олеси слишком голые ноги. Роман, как муж и продюсер, потребовал надеть более траурный костюм. Или сложить всё каким-нибудь приличным узлом, хотя бы. Олеся — жена вредная и в то же время ногастая. Сказала, — что за глупые предрассудки. И с ней было трудно спорить.
А Рома очень темпераментный режиссёр. Он вспылил, сказал, что порнографию снимать не станет.
Эта мысль понравилась Олесе. Женщины с хорошей фигурой, я заметил, очень лояльны к порнографии.
Поскольку других прекрасных актрис под рукой не было, Роман рассердился на занавески. Их пришлось оторвать и выбросить. Потом три дубля по-дурацки мигала свеча. Потом другая свеча стояла на окне совсем как у одного режиссёра из Таиланда, это же кошмар, вы понимаете.
Было много дублей. Выбрали самый прекрасный, пошли спать. Утром Рома стал смотреть и закричал — О боже!
По возгласу было ясно, кто-то нервный ночью выпал с балкона, пролетал мимо окна и своим идиотским туловищем испортил нам фильм. Мы побежали к Роме, стали спрашивать — где, где, где всё пропало.
И Рома показал на экран — вот тут, Слава головой мотает!
И правда, на 46-й секунде за Сашиным ухом качается тень, это я танцую головой.
Так я попал в мировой кинематограф.
83
Маша достигла новых вершин в изобретении хитровыгнутых вопросов.
Передаю прямую речь:
— Папа, а наш кот уже думал о неизбежности грядущей смерти? И если да, то уже успел смириться?
Уверен, что да. Прыгать со шкафа мне, спящему, на мою спящую спину, может только глубоко смирившийся кот.
Маша привела какие-то непостижимые для простых сантехников рассчёты. По ним выходит, будь он человеком, ему было бы 10 лет. А Маше только 8. Поэтому сама она успела лишь осознать, но пока ещё не приняла. Но планирует в ближайший месяц.
Чтобы отвлечь растущий организм от декаданса, я сказал: если немецкий не будет выучен за час, возьму ремень и смирение наступит уже сегодня. И простые детские заботы, (как бегать вокруг стула с такой скоростью, чтоб стать неуязвимой, например) прогонят мысли о краткосрочноти цветенья вишен.
Тогда Маша взяла лист, написала семнадцать русских слов и семнадцать немецких. И нарисовала рядом меня, хоть меня не задавали. Это прикладное детское шаманство, рисовать ужасное не страшным и тем самым избежать.
На картине я представлен добрым египтянином, с глазом вбок. Я небрит, улыбчив, у меня коротенькие лапки, вторичный признак дырявых зубов.
С точки зрения психологии это значит, меня здесь никто не боится.
84
Володька взял и умер. Гуляка, бабник, я люблю его. Второй день реву как восьмиклассница. Это самый идиотский подарок мне на день рождения — умереть. Я и не собирался праздновать, сорок не празднуют, и совсем не обязательно было вот так.
Дорогой русскоязычный читатель, ты не представляешь, как все тут любят Володьку, жена и другие женщины, которым его не досталось. Они все знали друг про друга и ночами плакали от счастья, что он такой.
Он вдруг скинул аккордеон, выбежал на улицу, стал кричать, как приличные люди никогда не кричат, потом потемнел и сник. В скорой был уже без сознания и через два дня всё. Божье чувство юмора ужасно неисповедимо. На мой взгляд, в мире полно более достойных персонажей.
ТАМ, в СИРЕНЕВЫХ СУМЕРКАХ, из тех, кого люблю-люблю, у меня бабушка и теперь вот Володька. Если я туда перееду, пусть меня встретит он, а не косматое чудовище Пётр.
Мы обнимемся, он скажет, пойдём, споём чего-нибудь, а потом познакомлю тебя с Наташей (иногда кажется, в любой точке вселенной Володьку ждёт своя отдельная Наташа), и ещё, тут в одном месте такие чебуреки, до слёз. Я обзову его свиньёй, что бросил меня одного и всё опять наладится.
85
Кто выбросит ёлку в январе, тот параноик. И жалкий раб порядка. Решительный хозяин сушит ель до образования хрустящей корочки. Это единственный способ однажды в марте засыпать зелёными иголками коридор, лестницу и ещё в дверных проёмах насыпать холмики.
Хорошо выдержанная ель к мусорнику приезжает гладким рыжим скелетом. Подмести за ней подъезд не сложно, это каких-то сто тысяч взмахов веником. За время подметания можно подружиться с соседями, соскучиться по домашним. А некоторых даже забыть и потом по любви жениться на незнакомке, удачно проживающей в вашей же квартире.
Кроме социального, никакого смысла в подметании лестниц нет. Всё равно иголки будут выползать из ниоткуда, как умирающие, но в целом бессмертные тараканы. Это их романтическая миссия, до августа напоминать про последний ёлкин путь.
Есть, впрочем, старый индейский способ — бросаться ёлками в окно и в ночь. Мало кто знает, как исполнять эту традицию.
Одни говорят, надо дождаться темноты, и со словами «господи, я не виноват» швырнуть ёлку два раза в батарею, потом уже попасть в окно. Если окно было со стеклом и закрыто, гадание на ёлке считается законченным. Если всё выбито ещё в том году, ответ на вопрос нужно искать в подсказках с улицы.
Другие наоборот, говорят, ёлками в окно бросаться надо по направлению в квартиру. Благо, немало этих красивых деревьев сейчас набросано по мусорникам.
Вот Оленька спрашивает: зачем ты, Слава Сэ, ахинею пишешь?
А у меня Лялька заболела, сижу дома, варю макароны, смотрю, как стиралка внутри себя узоры из простыни складывает. Час уже, а красиво ни разу не получилось. «Рожать литературу» при таком засильи быта стратегически неверно. Другое дело наплести, как ёлка высохла, отопление подорожало, маринады съедены и, в целом, зима состоялась.
86
Наш санаторий снаружи как дворец. А изнутри как брошенный амбар под Пензой. Темно в нём, сыро и одиноко. Лишь шакалит по коридорам индийский миллиардер. Не призрак, живой.
Вот однажды спускается миллиардер в заповедные санаторные подземелья, а там лично я сижу на ведре, курю. Испугал меня, конечно. В чёрном-чёрном подвале вдруг чёрный-пречёрный миллиардер, такое не сразу забудешь. Подходит, вежливый весь, спрашивает по-английски:
— М?
В переводе с английского «М» значит:
— Я купил санаторий за два сундука денег. Я мечтал сотворить здесь прохладный рай, чтоб из Индии на лето прилетать с индюшатами. Но в вашей стране никто не делает евроремонтов «под рай», три строительных конторы расфигячили годовой бюджет Камбоджи, а тут по-прежнему пусто и тёмно, как в амбаре под Пензой. Меж тем, ваше правительство сказало мне по телефону:
«Оставишь на зиму памятник без отопления, заставим ещё и тюрьму купить, не сидеть же тебе в государственной. Через час приедет комиссия по насыщению латвийских каторг индийскими миллиардерами, что мы скажем ей, о величайший из сантехников, владеющих искусством курить, сидя на ведре?»
Так спросил миллиардер и посмотрел мокрыми индийскими глазами на меня и на окружающий мороз. И столько было внимания, столько ласки в его «М», что я ответил развёрнуто:
— Я тут развесил семь километров труб и полтыщи радиаторов. Я вдохнул два мешка цемента и теперь меня не берёт кокаин. А в вашем подвале болото по пояс и кто-то плавает в нём, скользкий, опасно толстый. И варить трубы там очень страшно. Особенно, когда кто-то в темноте осторожно кусает за попу.
Ещё вода в кране пахнет мезозоем и химики компании Липтон не в силах превратить её в чай. Только в чачу. Огромные местные крысы отнимают у нас, что захотят. Даже обрезки труб, говорят, что на зубочистки. Нас они не жрут, потому что сантехники мельче коров и визжим, если укусить.
А ещё, на глазу ячмень и родная жена ушла к режиссёру. У жены шесть знакомых режиссёров и все — Аполлоны, ни одного с ячменём или хотя бы пузатого. Подозреваю даже, эти режиссёры не какают, такие у них талантливые лица. То есть шансов на любовь у меня — ноль. А я, как назло, в этом году непрочь.
И теперь невроз — моё второе имя. Поэтому, если всякие тут обезьяны будут мне М-ыкать, я возьму ацетиленовую горелку и выжгу на их левой ягодице фас безвременно сбежавшей жены, а на правой — профили всех шести её режиссёров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
То есть, как не умею готовить. В моих кастрюлях встречаются пищевые эманации трёх видов: условно съедобные, несъедобные и борщ.
Зато у меня не толстые дочки.
Иногда, для утешения, беру в гастрономе шницели, они отличные. Их можно прикладывать к синякам или запирать в холодильнике. Со шницелями холодильник выглядит полной чашей. Они меняют цвет, от понедельника к субботе. Юннатам нравится такой феномен.
Пару раз я их ел. Похожи на мой борщ, только в сухарях.
Из раскладушки кто-то тырит пружинки, отчего раскладушка бесконечно стремится стать гамаком. От души провиснуть в ней мешает близкий пол. Но если спать животом вниз, даже удобно.
И всё равно, всё равно.
Ангел мой утешитель, мне грустно, меня не греют твои шницели.
78
У меня была знакомая девочка, Таня.
Красивая. В её честь мальчики устраивали гонки. Победитель получал приз — женские истерики по утрам, на завтрак. Проигравший клялся не мешать, раз сам не умеет ездить.
Победил Илья, он доехал. А Ваня разбил папин форд и тем излечился от любви.
Таня любила котиков. А мальчиков не особо, из-за их избыточности. По крайней мере, она ни разу не привела в дом мальчика с поломанной ножкой, больными глазками и прочими милыми нарушениями здоровья.
Ну и вот. Таня встретила на улице подходящего для любви котика, с очаровательным изъяном. Кто-то откусил ему бочок. Оттуда всё время вываливались какие-то детали.
Таня привезла свою находку мне. Она сказала, раз у меня уже есть один, значит там и второй.
Мой кот сразу понял, его предали. Он залез на шкаф и стал оттуда плакать. Слёзы капали на ковёр и прожигали дыры. Честно.
Приехал ветеринар, надел перчатки, сложил что вывалилось назад в пузик. Прямо медицинским своим мизинцем. Зашил, забрал весь мой кошелёк и уехал. Таня стала падать в обморок. Ей показалось, настал удачный момент. Красивой девушке вообще идёт полежать без чувств, товарно выгнув ноги. Я ставил ей компрессы на лоб.
То была ужасная ночь. Во всех углах страдали милые мне существа. На шкафу мой старый кот, под столом новый, на диване красивая Таня.
Нового кота назвали Варя. Он оказался женщиной. Какал исключительно в домашние цветы. Я тогда ещё удивился, насколько женщины обожают любые цветы, по кактусы включительно.
Варя выросла и однажды ушла по карнизу навстречу женскому счастью. Позже я видел её в компании с котом-бандитом Николаем. Судя по лицам, они шли в магазин.
Морали в этой истории нет. И развязки тоже.
Я рассказал её, потому что в доме пусто.
79
Ездил в Москву грустить. Думал, буду бродить, жалеть себя. Может, напьюсь.
В первый день встретил Марину, мы с ней переписываемся. Она похожа на счастливую птицу и всё время целуется. Главный её изъян — муж по фамилии Попов. Мы с Мариной целых двести метров шли, обнявшись. Марина придумала мной дразнить своего Попова. Это были лучшие двести метров за последний год. Я даже надеялся, что Попов меня зарежет и я умру из-за любви. Но муж по фамилии Попов сказал, что слишком они меня уважают, всей семьёй.
Как-то я неправильно живу.
В день второй пришёл Женя. Журналист. Купили пива и отправились искать, где там фестиваль в Коломенском. Помню, было жарко, лезли в гору сквозь сирень, потом ехали на жопе вниз, потому что гора попалась вертикальная, а пилить лестницу было нечем. Говорили при том про сиськи. Потом пили, пели в забегаловке громче кофейного аппарата, погрустить опять не вышло.
В третий день пришла Катя.
Красивая. Курит, матерится, ходит в кедах. При том ангел. Рядом с ней, хоть безгрешен как монах, даже лук не ем, всё равно я чудовище. Так и гуляли по Китай-городу. Красавица и Я. Было невыносимо грустно, даже хуже чем планировал сначала.
80
— У меня, между прочим, язык рождён для орального секса. Я могу языком мух ловить. В полёте. Мне хамелеоны завидуют.
Так я сказал ей одними глазами.
— А я тебя всю жизнь ждала, — ответила она, тоже одними глазами. И добавила, уже другими глазами:
— Пойдём в парилку?
— Не могу, — устоял я. Мне запрещено применять своё страшное искусство против беззащитных секретарш. Тем более в бане.
У шефа новая секретарша. Латышская женщина Иветта. От песен советского кинематографа всё в ней делается горячо и упруго. Я спел «вагончик тронется, вагончик тронется» голосом Барбары Брыльской. Иветта в ответ множественно меня поцеловала, неприцельно. Куда бог пошлёт поцеловала. Стало очевидно: нынче меня ждёт ужасный успех. Если вы приняли «ужасный успех» за безграмотность и тавтологию, значит вы не видели Иветту.
Она села рядышком, почти на меня, спросила:
— Ничего, что я такая некрасивая?
У мужчин принято горячо возражать. Я не был настолько трезв, чтобы врать, но и не настолько был пьян, чтобы обмануться.
И ответил невежливо:
— Ничего, я тоже не Пирс Броснан.
Она сказала, ей нравятся дерзкие. И потрогала меня грудью. И положила руку на плечо. И запела многозначительным басом «ты меня на рассвете разбудишь».
Первый тост говорил шеф. С новогодним пафосом, из положения «стоя».
— Мы, короли дерьма и пара…
Сантехники за столом одобрительно кивнули.
Иванов рассказал историю про Булочкина. Булочкину велели позвонить, успокоить клиента, сказать, что обещаный с утра мастер будет к обеду.
Телефонный Булочкин был учтив.
— Простите, — начал он издалека, — вы ещё не заебались ждать?
Потом мы пытались создать в бассейне резонансную волну, чтоб выплеснулось и затопило нижний этаж. Для смеху. Ещё сломали душ и оторвали дверь в парилку.
В общем, всё как у людей.
81
Барды нормальные люди, просто не давайте им петь. Знакомый автор песен Юрий однажды убил своим творчеством живое существо. Это было в гостях. Юрий запел про костёр, палатки и полные трусы дождя. И ровно через 4 секунды сдох хозяйский попугай Алёша. Упал с холодильника башкой вниз, будто свинцовый. Ушёл, не дослушав припева. Юрий потом шутил про силу искусства, но как-то растерянно.
Съездил я, братья, на этот их Грушинский фестиваль.
В самую, прости господи, клоаку. По цене пражского отеля арендовал тамбур в палатке. То была двухместная палатка, в ней жили кроме меня авторы Саша, Серёжа и пицот миллионов муравьёв. А может, сиксильон, я плохо считаю огромные цифры. Три квадратных метра в 27 слоёв, смотрите сами.
И вот. Весь этот дружный коллектив (кроме Саши и Серёжи) на ночь вползал ко мне в спальник и спал, свернувшись в сиксильон калачиков.
Они меня не ели, не унесли и не выбросили в Волгу, хоть могли б. Они гибли дивизиями, если я крутился во сне. Лишь мужественно хрустели, на прощанье. Думаю, это бардовская песня воспитала в муравьях презрение к смерти. Или даже тягу к суициду.
Из удобств палатке полагался двухдырный туалет модели «будка над бездной», в пределах прямой слышимости. Товарищи! Эти барды, когда какают, всё равно поют!
Пока я выживал, Саша стал лауреатом. Вопреки моему божественному аккомпанементу. Понимаете, у Саши такой баритон, лауреатский. Женщины с него натурально плачут мокрыми слезами. Саше дали медаль. Меня тоже поймали и обмедалили, как соучасника. Спаси теперь, Господи, мою душу.
Ходил на Гитару, смотрел на Гору, для тех кто Понимает.
Помню только, было скользко и третья струна сползла на четверть тона.
Видел живого члена жюри Наташу. Кажется, даже трогал её руками. Красивая и неприятно замужняя. Целовался с известным бардом Леной. Но как-то впопыхах, не вдохновенно.
В общем, хорошо съездил.
82
У Сани в Москве дочка. У дочки огромная кухня, на кухне трёхспальный диван. На диване жил я, вокруг меня была еда, в той еде моя погибель.
О, это изощрённое гостеприимство, селить гостей в пищеблоке. Не сходя с дивана я ел, спал и читал дневники Булгакова. Очень удобно. После завтрака можно было терять сознание сразу до обеда. Потому русский завтрак, он для латыша гибель.
Вообще, русские едой проверяют, друг ты или нет. Отказаться нельзя, хозяйка обидится, отберёт диван.
Ужин наступал в полночь и начинался с борща. Потом пирожки, которые едой не считаются. Пирожки — это способ не скучать, пока греется второе. На второе овощи, мясо. Вино.
В два часа ночи уже казалось всё, победа. Но Олесечка, дочка, доставала из воздуха мясной рулет. И тортик. И ещё под столом прятался арбузик.
Я взглядом объяснял, моя миссия на земле совсем другая, внутри меня нет места рулетику. Во мне уже котлетки, супчик, пирожки и яблочки. Рулетик — говорил я глазами — пусть возвращается откуда пришёл, в нуль-пространство. Иначе я взорвусь и запачкаю обои.
Олеся говорила, моё кокетство неуместно. Хотя бы кусочек, крошечку. И роняла в тарелку такое, похожее на тунгусский метеорит.
После ужина устраивали музыкальный вечер. Папа и дочь, как в детстве.
Олесин муж, продюсер фильмов, придумал всё запечатлеть. У него работа снимать про любовь и семейное счастье. Он отлично всё умеет. Он светил как осветитель, гремел как декоратор, плевал в камеру как оператор, ругался матом как режиссёр и бегал туда-сюда как девушка с хлопушкой. Я не подозревал, что в кино так интересно.
Посмотрели первый дубль. Оказалось, у Олеси слишком голые ноги. Роман, как муж и продюсер, потребовал надеть более траурный костюм. Или сложить всё каким-нибудь приличным узлом, хотя бы. Олеся — жена вредная и в то же время ногастая. Сказала, — что за глупые предрассудки. И с ней было трудно спорить.
А Рома очень темпераментный режиссёр. Он вспылил, сказал, что порнографию снимать не станет.
Эта мысль понравилась Олесе. Женщины с хорошей фигурой, я заметил, очень лояльны к порнографии.
Поскольку других прекрасных актрис под рукой не было, Роман рассердился на занавески. Их пришлось оторвать и выбросить. Потом три дубля по-дурацки мигала свеча. Потом другая свеча стояла на окне совсем как у одного режиссёра из Таиланда, это же кошмар, вы понимаете.
Было много дублей. Выбрали самый прекрасный, пошли спать. Утром Рома стал смотреть и закричал — О боже!
По возгласу было ясно, кто-то нервный ночью выпал с балкона, пролетал мимо окна и своим идиотским туловищем испортил нам фильм. Мы побежали к Роме, стали спрашивать — где, где, где всё пропало.
И Рома показал на экран — вот тут, Слава головой мотает!
И правда, на 46-й секунде за Сашиным ухом качается тень, это я танцую головой.
Так я попал в мировой кинематограф.
83
Маша достигла новых вершин в изобретении хитровыгнутых вопросов.
Передаю прямую речь:
— Папа, а наш кот уже думал о неизбежности грядущей смерти? И если да, то уже успел смириться?
Уверен, что да. Прыгать со шкафа мне, спящему, на мою спящую спину, может только глубоко смирившийся кот.
Маша привела какие-то непостижимые для простых сантехников рассчёты. По ним выходит, будь он человеком, ему было бы 10 лет. А Маше только 8. Поэтому сама она успела лишь осознать, но пока ещё не приняла. Но планирует в ближайший месяц.
Чтобы отвлечь растущий организм от декаданса, я сказал: если немецкий не будет выучен за час, возьму ремень и смирение наступит уже сегодня. И простые детские заботы, (как бегать вокруг стула с такой скоростью, чтоб стать неуязвимой, например) прогонят мысли о краткосрочноти цветенья вишен.
Тогда Маша взяла лист, написала семнадцать русских слов и семнадцать немецких. И нарисовала рядом меня, хоть меня не задавали. Это прикладное детское шаманство, рисовать ужасное не страшным и тем самым избежать.
На картине я представлен добрым египтянином, с глазом вбок. Я небрит, улыбчив, у меня коротенькие лапки, вторичный признак дырявых зубов.
С точки зрения психологии это значит, меня здесь никто не боится.
84
Володька взял и умер. Гуляка, бабник, я люблю его. Второй день реву как восьмиклассница. Это самый идиотский подарок мне на день рождения — умереть. Я и не собирался праздновать, сорок не празднуют, и совсем не обязательно было вот так.
Дорогой русскоязычный читатель, ты не представляешь, как все тут любят Володьку, жена и другие женщины, которым его не досталось. Они все знали друг про друга и ночами плакали от счастья, что он такой.
Он вдруг скинул аккордеон, выбежал на улицу, стал кричать, как приличные люди никогда не кричат, потом потемнел и сник. В скорой был уже без сознания и через два дня всё. Божье чувство юмора ужасно неисповедимо. На мой взгляд, в мире полно более достойных персонажей.
ТАМ, в СИРЕНЕВЫХ СУМЕРКАХ, из тех, кого люблю-люблю, у меня бабушка и теперь вот Володька. Если я туда перееду, пусть меня встретит он, а не косматое чудовище Пётр.
Мы обнимемся, он скажет, пойдём, споём чего-нибудь, а потом познакомлю тебя с Наташей (иногда кажется, в любой точке вселенной Володьку ждёт своя отдельная Наташа), и ещё, тут в одном месте такие чебуреки, до слёз. Я обзову его свиньёй, что бросил меня одного и всё опять наладится.
85
Кто выбросит ёлку в январе, тот параноик. И жалкий раб порядка. Решительный хозяин сушит ель до образования хрустящей корочки. Это единственный способ однажды в марте засыпать зелёными иголками коридор, лестницу и ещё в дверных проёмах насыпать холмики.
Хорошо выдержанная ель к мусорнику приезжает гладким рыжим скелетом. Подмести за ней подъезд не сложно, это каких-то сто тысяч взмахов веником. За время подметания можно подружиться с соседями, соскучиться по домашним. А некоторых даже забыть и потом по любви жениться на незнакомке, удачно проживающей в вашей же квартире.
Кроме социального, никакого смысла в подметании лестниц нет. Всё равно иголки будут выползать из ниоткуда, как умирающие, но в целом бессмертные тараканы. Это их романтическая миссия, до августа напоминать про последний ёлкин путь.
Есть, впрочем, старый индейский способ — бросаться ёлками в окно и в ночь. Мало кто знает, как исполнять эту традицию.
Одни говорят, надо дождаться темноты, и со словами «господи, я не виноват» швырнуть ёлку два раза в батарею, потом уже попасть в окно. Если окно было со стеклом и закрыто, гадание на ёлке считается законченным. Если всё выбито ещё в том году, ответ на вопрос нужно искать в подсказках с улицы.
Другие наоборот, говорят, ёлками в окно бросаться надо по направлению в квартиру. Благо, немало этих красивых деревьев сейчас набросано по мусорникам.
Вот Оленька спрашивает: зачем ты, Слава Сэ, ахинею пишешь?
А у меня Лялька заболела, сижу дома, варю макароны, смотрю, как стиралка внутри себя узоры из простыни складывает. Час уже, а красиво ни разу не получилось. «Рожать литературу» при таком засильи быта стратегически неверно. Другое дело наплести, как ёлка высохла, отопление подорожало, маринады съедены и, в целом, зима состоялась.
86
Наш санаторий снаружи как дворец. А изнутри как брошенный амбар под Пензой. Темно в нём, сыро и одиноко. Лишь шакалит по коридорам индийский миллиардер. Не призрак, живой.
Вот однажды спускается миллиардер в заповедные санаторные подземелья, а там лично я сижу на ведре, курю. Испугал меня, конечно. В чёрном-чёрном подвале вдруг чёрный-пречёрный миллиардер, такое не сразу забудешь. Подходит, вежливый весь, спрашивает по-английски:
— М?
В переводе с английского «М» значит:
— Я купил санаторий за два сундука денег. Я мечтал сотворить здесь прохладный рай, чтоб из Индии на лето прилетать с индюшатами. Но в вашей стране никто не делает евроремонтов «под рай», три строительных конторы расфигячили годовой бюджет Камбоджи, а тут по-прежнему пусто и тёмно, как в амбаре под Пензой. Меж тем, ваше правительство сказало мне по телефону:
«Оставишь на зиму памятник без отопления, заставим ещё и тюрьму купить, не сидеть же тебе в государственной. Через час приедет комиссия по насыщению латвийских каторг индийскими миллиардерами, что мы скажем ей, о величайший из сантехников, владеющих искусством курить, сидя на ведре?»
Так спросил миллиардер и посмотрел мокрыми индийскими глазами на меня и на окружающий мороз. И столько было внимания, столько ласки в его «М», что я ответил развёрнуто:
— Я тут развесил семь километров труб и полтыщи радиаторов. Я вдохнул два мешка цемента и теперь меня не берёт кокаин. А в вашем подвале болото по пояс и кто-то плавает в нём, скользкий, опасно толстый. И варить трубы там очень страшно. Особенно, когда кто-то в темноте осторожно кусает за попу.
Ещё вода в кране пахнет мезозоем и химики компании Липтон не в силах превратить её в чай. Только в чачу. Огромные местные крысы отнимают у нас, что захотят. Даже обрезки труб, говорят, что на зубочистки. Нас они не жрут, потому что сантехники мельче коров и визжим, если укусить.
А ещё, на глазу ячмень и родная жена ушла к режиссёру. У жены шесть знакомых режиссёров и все — Аполлоны, ни одного с ячменём или хотя бы пузатого. Подозреваю даже, эти режиссёры не какают, такие у них талантливые лица. То есть шансов на любовь у меня — ноль. А я, как назло, в этом году непрочь.
И теперь невроз — моё второе имя. Поэтому, если всякие тут обезьяны будут мне М-ыкать, я возьму ацетиленовую горелку и выжгу на их левой ягодице фас безвременно сбежавшей жены, а на правой — профили всех шести её режиссёров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14