исподнее под его стеклянные доспехи. И теперь облачала его в сами доспехи-набедренники, налокотники и все прочее, за исключением потерянной правой рукавицы. Вот его подбитые золотом латы с лучезарной эмблемой, усыпанные розовыми камнями. Теперь очередь за шлемом
– как ослепительно сверкают во тьме грани и геральдический гребень жар-птицы! Голда оставила забрало поднятым, а сзади подоткнула мех, чтобы шея не кособочилась от непривычной тяжести.
Но ему все равно было очень неудобно. Рыцарская сбруя шипами вдавилась в сверхчувствительное тело. Унижение, отвращение, ненависть переполняли его, словно клокочущая магма.
Доспехи засияли как солнце.
– О-о, мой Бог! – в восторге закричала Голда. – Бог Света, Красоты и Радости!
Она встала перед ним на колени, отогнула набедренники и принялась творить священный акт идолопоклонства. Ее крупное тело отливало цветом персика, оттененным эбонитово-черными уголками. Помимо своей воли он оживал, откликаясь на ее желание.
– Нет! – Впервые он услышал свой голос под сводами пещеры. Напрягая руки, пытался оттолкнуть благоговейно склонившееся над ним лицо. Мышцы налились свинцом. Сияние все усиливалось.
– Бог Солнца! – пела она. – Мой Бог!
Она так легко приподняла его, как будто доспехи ничего не весили; ее безмерная, зазывная мягкая плоть поглощала розовое сияние. Погружаясь в этот омут, он слышал ее крики и жмурился перед лавиной слепящего света, затмевающей солнце и сознание.
Она блаженно откинулась на меховую подстилку, а он повис в красноватой пустоте и подумал: «Я умер, хуже, чем умер, я проклят».
Наконец он решился открыть глаза. Кровавое сияние, исходившее изнутри, воспламенившее доспехи, опять ослепило его. Бесчисленные болевые импульсы отдавались в каждой клетке кожи и звенели, пульсировали в такт бешено стучащему сердцу.
Его левая рука была прижата к груди. Он поднял ее. Потом правую; дерево тоже лучилось; оказывается, он может согнуть грубо вытесанные пальцы. С неимоверным усилием откатившись от тела женщины, он оперся о стену пещеры и встал. Поток солнечных лучей заливал все вокруг, проникая в самые темные уголки. Он уловил какое-то движение у входа и двинулся туда.
Это был старик, хоронившийся за уступом скалы. Он все-таки не мог не подглядывать.
Ноданн ухватил его за патлы на загривке и приподнял над землей. Торжествующий смех Бога Солнца походил на рев урагана. Тщедушное тело Айзека Хеннинга шмякнулось на каменный пол рядом с Голдой. Старые кости затрещали, раздался жалобный стон. Женщина пошевелилась, вскинула голову, отупело уставилась сначала на этот мешок с костями, потом поднесла руку к глазам, чтоб защититься от слепящей ауры Аполлона.
Ноданн подошел к ним; его доспехи звенели при каждом шаге. Левой рукой в латной рукавице он схватил старика, а правую, деревянную, объятую пламенем лапищу поднес к искаженному страхом лицу.
– Теперь вы умрете, – сказал Стратег. – Оба.
Старик засмеялся.
Деревянные пальцы, вцепившиеся в плешивый череп, медленно поворачивали его. Смех перешел в пронзительный визг.
– Убей! Убей ее! Но сперва загляни ей внутрь! Загляни…
Ноданн положил конец крикам, оторвав голову от тела, отшвырнув от себя и то, и другое. Голда смотрела на него расширенными глазами, но страха в них не было.
«Загляни внутрь!»
Она подползла в пыли, замешенной кровью; несколько увядших апельсиновых лепестков застряли в ее волосах. Ноданн напряг зрение и разглядел в обширной фирвулажьей утробе двенадцатинедельного зародыша – в половину его мизинца. Здоровый и сильный плод. Мальчик.
– Сын! – выдохнул он. – Наконец-то!
Но как?.. Как могло это случиться под неумолимой, едва ли не смертельной радиацией проклятой звезды, что восемьсот лет смеялась ему в лицо? Всемогущему Стратегу до сих пор удавалось зачать лишь слабые беспомощные создания, и выжили из них всего несколько дочерей.
Он глянул вверх, на вздымающуюся уступами скалу. Потом вниз – на безмятежно спокойную женщину, чьи гены были для него строжайшим табу. Его племя противилось этому смешению еще на далеком Дуате, из-за чего едва не вспыхнула Сумеречная Война. Однако покойный Гомнол, проводя в жизнь свои евгенические схемы, отчаянно ратовал за такое кровосмешение как за скорейший путь к активности.
Возможно ли?
Он в нетерпении потянулся к микроскопическому мозгу, но потом испугался своей теперешней неуклюжести.
– Ты останешься здесь, – сказал он женщине. – Береги моего сына, пока я не приду за ним.
– Ты уходишь? – прошептала Голда.
– Да.
Слезы брызнули у нее из глаз. Она уткнулась лицом в пыль, сотрясаясь от судорожных рыданий. Ноданн поднял скомканный мех и накинул ей на плечи. В ответ она благоговейно коснулась губами зеркально гладкой рукавицы и едва слышно промолвила:
– Там, в углу… твое ружье.
Когда он обнаружил свой Меч и зарядную батарею, то не смог сдержать ликующего крика. Он попробовал выстрелить – оружие не действовало, но наверняка есть способ его починить.
– Прощай, – сказал он ей, закинув за спину Меч. – И запомни: ребенок будет носить имя Тагдал.
– Дагдал, – повторила она, всхлипывая. – Маленький Даг, сын моего Бога!..
Он вышел из пещеры и огляделся. Перед глазами все расплывалось, но он все-таки усмотрел крутой уступ на западном берегу – как раз то, что ему нужно, – и быстрым шагом направился туда. Отмахав километр или два, остановился, почувствовав, что ноги его не держат. Он еще очень слаб, этого следовало ожидать. Придется экономить силы.
В былые дни его творчество могло вызывать молнии и сдвигать с места горы; теперь же его едва хватило, чтобы выпилить посох и опереться на него. Мощный психокинез, некогда поднимавший в воздух пятьдесят конных рыцарей в боевых доспехах, ныне с трудом поддерживал дрожащие колени, пока он карабкался на уступ.
Солнце выглянуло из-за горной гряды за его спиной и нещадно палило в спину. Выбиваясь из сил, он упирался посохом в каменистую тропу и подтягивал наверх свое длинное тело. Пыль из-под сапог забивалась в нос и в глаза. Кусты и деревья по обеим сторонам тропинки источали едкий запах смолы. Назойливое жужжанье насекомых сливалось в ушах с неприятным скрежетом доспехов, составляя режущий слух аккомпанемент его неуклюжим движениям.
«Куда я иду?.. Зачем я здесь?.. Чтобы позвать. Направить своим телепатическое послание о том, что я жив». Выше, еще выше – эта скала станет преградой мыслям. Сквозь нее утратившая остроту внутренняя речь ни за что не пробьется…
Наконец по склону, густо заросшему можжевельником, он взобрался на вершину. Дышалось тут легче: подул ветерок. Отсюда можно окликнуть их… уцелевших братьев и сестер из королевского потомства. Окликнуть и попросить помощи.
Он вышел на открытое место, стал под сосной, заслоняющей его от солнца. У ее подножия еще сохранились пепелище и черные головешки костра, который развела Голда в честь его чудесного спасения. Он глянул вдаль и впервые увидел Новое море, уничтожившее его мир. Оно было не молочно-белое, как прежде мелководная лагуна, а огромное, синее, простирающееся в туманной дымке на север и на юг, насколько видел его ослабевший глаз.
Обеими руками – деревянной и одетой в непробиваемое стекло – Ноданн вцепился в посох, чувствуя, что сейчас упадет. Опустившись на колени, потрясенный представшим ему зрелищем, громко застонал. Разом вернулись воспоминания о накрывшей его гигантской волне, о криках утопающих, о прокатившемся над этой сумятицей хриплом, как воронье карканье, хохоте…
Усевшись под чахлой сосной, он стащил с себя доспехи. В траве, устилавшей каменистую почву, нашел землянику, которой утолил и голод, и жажду. Затем подполз к обрыву и вновь напряг дальнозоркие глаза.
Север. Прежде на Корсике были соляные пустоши, тянувшиеся от оконечностей северных гор до каменистого плато на континенте, где раскинулся небольшой городишко Вар-Меск, ставший благодаря огромным залежам кальцинированной соды в его окрестностях центром стекольной промышленности. Но солончаки теперь затопило, и Керсик стал островом – в полном смысле слова.
Юг. До самой Африки разлилось море; здесь и раньше были самые глубокие участки лагуны.
Восток. Лесистые холмы и долины Керсика.
Запад. Авен…
О Богиня, это действительно он, хотя сразу его и не разглядишь. Полуостров сильно сузился после потопа, однако при желании можно увидеть даже разрушенную, притихшую, бесхозную Мюрию и то, как соленая вода лижет разбитые ступени королевского дворца. Плантации заросли сорняками, антилопы, иноходцы, элладотерии одичали, равно как и жалкие остатки рамапитеков, что бесприютно бродят среди руин, тщетно надеясь, что повелители-тану вновь оживят похолодевшие маленькие торквесы.
Кто же уцелел? К кому взывать?
В мозгу беспорядочно, точно крупинки золота в кубке звездного ликера, крутились вопросы. Кровь стучала в висках, туманной пеленой затягивала глаза.
Позвать на помощь?
«Нет!» – предостерег его внутренний голос.
Но отчего? Отчего инстинкт самосохранения приказывает ему соблюдать осторожность, не обнаруживать себя, пока не окрепнет и окольными путями не выяснит, какие события произошли за те выброшенные из жизни полгода, что он без движения провалялся в керсиканской пещере?
От чего ему прятаться? От кого?
Он потерял сознание, а когда очнулся, то уже твердо знал, что не должен звать братьев и сестер, ориентируясь на слабые телепатические импульсы, коими отмечены координаты городов на материке. Лишь одному живому существу он может открыться, чтобы выведать всю правду о том, что случилось в Многоцветной Земле после потопа. При всей своей слабости он наверняка сумеет передать сообщение на скрытом канале. И призыв его будет услышан вопреки всем доводам здравого смысла.
Больше ему неоткуда ждать помощи.
Из последних сил он выковал в мозгу крохотную, но яркую иглу, предназначенную только для одного ума; и она стрелой пронеслась над Новым морем, пронзив пол-Европы:
«Мерси!»
2
Созвездие значилось в его каталоге под индексом К-1-226, но стоило ему как следует присмотреться к незнакомой трехпланетной системе, и он тут же сообразил: Элирион. Вторая же планета со стороны Солнца, зажатая собственными ледниками шестимиллионнолетней давности, – это Полтрой. Полтроянцы, которых в Содружестве почитали образцом культурного развития, здесь находились на уровне питекантропов. Маленькие коренастые каннибалы с выпученными красными глазками, сверкающими из-под рыжего меха, сновали среди льдов, подстерегая себе подобных, дабы проломить им череп и вдоволь полакомиться свежими мозгами.
Элирион был последним объектом поиска и явно никакой ценности для него не представлял, однако он в нарушение графика задержался на два часа, наблюдая за первобытными обитателями. Он внушал себе, что это чисто интеллектуальное любопытство: интересно же поглядеть, с чего начиналась такая знаменитая цивилизация. Но внутренний голос в ответ насмехался над ним, заявляя, что он попросту тянет время, не желая возвращаться домой к ожидающим его неприятным новостям.
Полтроянцы каменного века нелепо скакали вокруг своих неподвижных жертв, затем благоговейно опускались перед ними на колени, прежде чем начать ритуальную трепанацию. Кровожадный вождь маленького клана был как две капли воды похож на Оминина-Лимпиротина, четвертого спикера в Консилиуме.
Марк наконец оторвался от захватывающего зрелища и сообщил роботу, направляющему поиск: СОМНЕНИЙ НЕТ. После чего мгновенно вернулся в свою телесную оболочку, защищенную скафандром от непомерных мозговых перегрузок. Он увидел свет в обсерватории, и на миг в душе вспыхнула надежда: предчувствия обманули его. Но то был не Хаген, а Патриция Кастелайн. Ее мысли не читались, и полная их непроницаемость сама по себе подтвердила Марку факт происшедшей катастрофы.
ОТКЛЮЧИТЬ ВСПОМОГАТЕЛЬНУЮ МОЗГОВУЮ ЭНЕРГЕТИКУ. Раскаленный мозг начал остывать. Где-то за глазными яблоками он ощутил тошнотворные приливы реальности.
ВОССТАНОВИТЬ НОРМАЛЬНЫЙ ОБМЕН ВЕЩЕСТВ.
Временное охлаждение, краткий интервал мраморного безмолвия после длительной межпланетной активности.
ОТКЛЮЧИТЬ ДВИГАТЕЛИ. СПУСК. ПОГАСИТЬ СИГМА-ПОЛЕ. СОМКНУТЬ СВОД. ДОЛОЙ ВНУТРЕННИЕ И ВНЕШНИЕ ЗАЩИТНЫЕ ЛАЗЕРЫ. ДОЛОЖИТЬ О РАБОТЕ ОРГАНИЗМА.
– Все жизненные органы функционируют нормально, – заверил робот.
По логике вещей Хаген должен быть уже на месте, чтобы проследить за сканированием мозга и помочь отцу освободиться от скафандра после двойной проверки всех физиологических параметров.
Отсутствие Хагена ясно показало ему, что помощи теперь ждать не от кого, и он сам отдал соответствующие команды:
УДАЛИТЬ МОЗГОВЫЕ ЭЛЕКТРОДЫ. ОТКЛЮЧИТЬ КОНТАКТЫ ГОЛОВНОГО И СПИННОГО МОЗГА. СНЯТЬ ПАСКУДНЫЙ ШЛЕМ.
Робот невозмутимо исполнил приказы. Застежки шлема щелкнули, тяжелый металлокерамический колпак сдвинулся на четверть оборота. Воздух теплый и влажный, свет рассеянный, знакомый ручной хронограф бесстрастно напоминает о том, что он вновь на плиоценовой Земле.
23.07.33 ……….. 16,5 + 27
Скафандр медленно распался на две половины. Разоблачившись, он тут же на месте сделал некоторые изометрические замеры, пощупал царапины, оставленные на лбу психоэлектронным терновым венцом, и рассеянно отметил, что кровь уже подсохла. Под скафандром он был одет в плотно прилегающий к телу черный комбинезон с вмонтированным устройством для переключения кровообращения. Он весь пропотел и провонял кожной смазкой, в которой варился целых двадцать дней. Пора бы изобрести формулу вещества с более приятным запахом.
– К тебе можно, Марк?
От этого голоса снова сдавило узлом все внутренности; сейчас он снимет свое космическое облачение, а дурные предчувствия, напротив, будут облечены в слова.
Он забросил скафандр в кладовую. Дверь отворилась, и вошла Патриция, держа в руках два запотевших стакана с кружочками лимона. Бледно-голубое с золотыми нитями платье открывало спину; она выглядела гораздо моложе, чем в последний раз, а ее распущенные волосы цветом напомнили ему леденцы из кленового сахара, атрибут детских воспоминаний о Нью-Гемпшире.
Он почувствовал на губах легкий и тающий, словно снежные хлопья, поцелуй, потом взял у нее стакан и с наслаждением отхлебнул крепкой освежающей жидкости, приправленной лимонным соком.
– Сколько человек ушло с Хагеном?
– Двадцать восемь. Дети в полном составе и пятеро внуков. Перед отплытием они взорвали все наши океанские лайнеры.
– Оборудование?..
– Пять тонн разнообразного оружия, портативный сигма-генератор, механические установки для защиты мозга, много калькуляторов и обрабатывающих станков – зачем они им понадобились?.. И еще целый набор запчастей. Это было четыре дня назад. Мы попытались преследовать их на лодках, но Хаген, Фил Овертон и Кеог-младший едва нас не потопили своим психокинетическим шквалом. А мы без тебя, естественно, не сумели скоординировать принудительные усилия.
– Четыре дня. – (Патриция с горечью отметила, как глубоко ввалились его глаза, обведенные черными кругами.) – Теперь и мне их не достать. Неплохо задумано.
– Но мы же можем объединиться под твоим руководством. Нет такого места на Земле, куда бы не достиг твой психореактивный импульс. Они, разумеется, рассчитывают, что ты на такое не пойдешь. – (Тон Патриции и ее умственный настрой были абсолютно нейтральны, и немудрено, ведь у нее нет детей.)
– Я должен подумать. – Марк провел рукой по влажным волнистым волосам. Запах химической смазки почему-то больше обычного действовал на нервы; и, как всегда после звездного поиска, он ощущал зверский голод. – Пойду приму душ и переоденусь. Поесть что-нибудь найдется?
– Конечно, я же тебя ждала. А ты почему задержался?
Скривив губы в характерной усмешке, Марк направился в гардеробную.
– Хотел оттянуть неизбежное.
– Так ты этого ждал? – На лице Патриции промелькнуло то самое отчаяние, которого нельзя было разглядеть за умственным щитом.
– В какой-то мере я сам их спровоцировал.
Он стащил с себя комбинезон и вступил в допотопную с виду кабину душа, где все, однако, было переоборудовано по последнему слову техники: автоматически подавались струи попеременно горячей и холодной воды и жидкое душистое мыло, тут же имелись фонтанчик для соляных ванн и завершающий ледяной каскад. Патриция подала ему полотенце-тогу и оценивающе оглядела мускулистую фигуру своего любовника.
– Жаль, что во время звездных поисков с тебя сходит загар…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– как ослепительно сверкают во тьме грани и геральдический гребень жар-птицы! Голда оставила забрало поднятым, а сзади подоткнула мех, чтобы шея не кособочилась от непривычной тяжести.
Но ему все равно было очень неудобно. Рыцарская сбруя шипами вдавилась в сверхчувствительное тело. Унижение, отвращение, ненависть переполняли его, словно клокочущая магма.
Доспехи засияли как солнце.
– О-о, мой Бог! – в восторге закричала Голда. – Бог Света, Красоты и Радости!
Она встала перед ним на колени, отогнула набедренники и принялась творить священный акт идолопоклонства. Ее крупное тело отливало цветом персика, оттененным эбонитово-черными уголками. Помимо своей воли он оживал, откликаясь на ее желание.
– Нет! – Впервые он услышал свой голос под сводами пещеры. Напрягая руки, пытался оттолкнуть благоговейно склонившееся над ним лицо. Мышцы налились свинцом. Сияние все усиливалось.
– Бог Солнца! – пела она. – Мой Бог!
Она так легко приподняла его, как будто доспехи ничего не весили; ее безмерная, зазывная мягкая плоть поглощала розовое сияние. Погружаясь в этот омут, он слышал ее крики и жмурился перед лавиной слепящего света, затмевающей солнце и сознание.
Она блаженно откинулась на меховую подстилку, а он повис в красноватой пустоте и подумал: «Я умер, хуже, чем умер, я проклят».
Наконец он решился открыть глаза. Кровавое сияние, исходившее изнутри, воспламенившее доспехи, опять ослепило его. Бесчисленные болевые импульсы отдавались в каждой клетке кожи и звенели, пульсировали в такт бешено стучащему сердцу.
Его левая рука была прижата к груди. Он поднял ее. Потом правую; дерево тоже лучилось; оказывается, он может согнуть грубо вытесанные пальцы. С неимоверным усилием откатившись от тела женщины, он оперся о стену пещеры и встал. Поток солнечных лучей заливал все вокруг, проникая в самые темные уголки. Он уловил какое-то движение у входа и двинулся туда.
Это был старик, хоронившийся за уступом скалы. Он все-таки не мог не подглядывать.
Ноданн ухватил его за патлы на загривке и приподнял над землей. Торжествующий смех Бога Солнца походил на рев урагана. Тщедушное тело Айзека Хеннинга шмякнулось на каменный пол рядом с Голдой. Старые кости затрещали, раздался жалобный стон. Женщина пошевелилась, вскинула голову, отупело уставилась сначала на этот мешок с костями, потом поднесла руку к глазам, чтоб защититься от слепящей ауры Аполлона.
Ноданн подошел к ним; его доспехи звенели при каждом шаге. Левой рукой в латной рукавице он схватил старика, а правую, деревянную, объятую пламенем лапищу поднес к искаженному страхом лицу.
– Теперь вы умрете, – сказал Стратег. – Оба.
Старик засмеялся.
Деревянные пальцы, вцепившиеся в плешивый череп, медленно поворачивали его. Смех перешел в пронзительный визг.
– Убей! Убей ее! Но сперва загляни ей внутрь! Загляни…
Ноданн положил конец крикам, оторвав голову от тела, отшвырнув от себя и то, и другое. Голда смотрела на него расширенными глазами, но страха в них не было.
«Загляни внутрь!»
Она подползла в пыли, замешенной кровью; несколько увядших апельсиновых лепестков застряли в ее волосах. Ноданн напряг зрение и разглядел в обширной фирвулажьей утробе двенадцатинедельного зародыша – в половину его мизинца. Здоровый и сильный плод. Мальчик.
– Сын! – выдохнул он. – Наконец-то!
Но как?.. Как могло это случиться под неумолимой, едва ли не смертельной радиацией проклятой звезды, что восемьсот лет смеялась ему в лицо? Всемогущему Стратегу до сих пор удавалось зачать лишь слабые беспомощные создания, и выжили из них всего несколько дочерей.
Он глянул вверх, на вздымающуюся уступами скалу. Потом вниз – на безмятежно спокойную женщину, чьи гены были для него строжайшим табу. Его племя противилось этому смешению еще на далеком Дуате, из-за чего едва не вспыхнула Сумеречная Война. Однако покойный Гомнол, проводя в жизнь свои евгенические схемы, отчаянно ратовал за такое кровосмешение как за скорейший путь к активности.
Возможно ли?
Он в нетерпении потянулся к микроскопическому мозгу, но потом испугался своей теперешней неуклюжести.
– Ты останешься здесь, – сказал он женщине. – Береги моего сына, пока я не приду за ним.
– Ты уходишь? – прошептала Голда.
– Да.
Слезы брызнули у нее из глаз. Она уткнулась лицом в пыль, сотрясаясь от судорожных рыданий. Ноданн поднял скомканный мех и накинул ей на плечи. В ответ она благоговейно коснулась губами зеркально гладкой рукавицы и едва слышно промолвила:
– Там, в углу… твое ружье.
Когда он обнаружил свой Меч и зарядную батарею, то не смог сдержать ликующего крика. Он попробовал выстрелить – оружие не действовало, но наверняка есть способ его починить.
– Прощай, – сказал он ей, закинув за спину Меч. – И запомни: ребенок будет носить имя Тагдал.
– Дагдал, – повторила она, всхлипывая. – Маленький Даг, сын моего Бога!..
Он вышел из пещеры и огляделся. Перед глазами все расплывалось, но он все-таки усмотрел крутой уступ на западном берегу – как раз то, что ему нужно, – и быстрым шагом направился туда. Отмахав километр или два, остановился, почувствовав, что ноги его не держат. Он еще очень слаб, этого следовало ожидать. Придется экономить силы.
В былые дни его творчество могло вызывать молнии и сдвигать с места горы; теперь же его едва хватило, чтобы выпилить посох и опереться на него. Мощный психокинез, некогда поднимавший в воздух пятьдесят конных рыцарей в боевых доспехах, ныне с трудом поддерживал дрожащие колени, пока он карабкался на уступ.
Солнце выглянуло из-за горной гряды за его спиной и нещадно палило в спину. Выбиваясь из сил, он упирался посохом в каменистую тропу и подтягивал наверх свое длинное тело. Пыль из-под сапог забивалась в нос и в глаза. Кусты и деревья по обеим сторонам тропинки источали едкий запах смолы. Назойливое жужжанье насекомых сливалось в ушах с неприятным скрежетом доспехов, составляя режущий слух аккомпанемент его неуклюжим движениям.
«Куда я иду?.. Зачем я здесь?.. Чтобы позвать. Направить своим телепатическое послание о том, что я жив». Выше, еще выше – эта скала станет преградой мыслям. Сквозь нее утратившая остроту внутренняя речь ни за что не пробьется…
Наконец по склону, густо заросшему можжевельником, он взобрался на вершину. Дышалось тут легче: подул ветерок. Отсюда можно окликнуть их… уцелевших братьев и сестер из королевского потомства. Окликнуть и попросить помощи.
Он вышел на открытое место, стал под сосной, заслоняющей его от солнца. У ее подножия еще сохранились пепелище и черные головешки костра, который развела Голда в честь его чудесного спасения. Он глянул вдаль и впервые увидел Новое море, уничтожившее его мир. Оно было не молочно-белое, как прежде мелководная лагуна, а огромное, синее, простирающееся в туманной дымке на север и на юг, насколько видел его ослабевший глаз.
Обеими руками – деревянной и одетой в непробиваемое стекло – Ноданн вцепился в посох, чувствуя, что сейчас упадет. Опустившись на колени, потрясенный представшим ему зрелищем, громко застонал. Разом вернулись воспоминания о накрывшей его гигантской волне, о криках утопающих, о прокатившемся над этой сумятицей хриплом, как воронье карканье, хохоте…
Усевшись под чахлой сосной, он стащил с себя доспехи. В траве, устилавшей каменистую почву, нашел землянику, которой утолил и голод, и жажду. Затем подполз к обрыву и вновь напряг дальнозоркие глаза.
Север. Прежде на Корсике были соляные пустоши, тянувшиеся от оконечностей северных гор до каменистого плато на континенте, где раскинулся небольшой городишко Вар-Меск, ставший благодаря огромным залежам кальцинированной соды в его окрестностях центром стекольной промышленности. Но солончаки теперь затопило, и Керсик стал островом – в полном смысле слова.
Юг. До самой Африки разлилось море; здесь и раньше были самые глубокие участки лагуны.
Восток. Лесистые холмы и долины Керсика.
Запад. Авен…
О Богиня, это действительно он, хотя сразу его и не разглядишь. Полуостров сильно сузился после потопа, однако при желании можно увидеть даже разрушенную, притихшую, бесхозную Мюрию и то, как соленая вода лижет разбитые ступени королевского дворца. Плантации заросли сорняками, антилопы, иноходцы, элладотерии одичали, равно как и жалкие остатки рамапитеков, что бесприютно бродят среди руин, тщетно надеясь, что повелители-тану вновь оживят похолодевшие маленькие торквесы.
Кто же уцелел? К кому взывать?
В мозгу беспорядочно, точно крупинки золота в кубке звездного ликера, крутились вопросы. Кровь стучала в висках, туманной пеленой затягивала глаза.
Позвать на помощь?
«Нет!» – предостерег его внутренний голос.
Но отчего? Отчего инстинкт самосохранения приказывает ему соблюдать осторожность, не обнаруживать себя, пока не окрепнет и окольными путями не выяснит, какие события произошли за те выброшенные из жизни полгода, что он без движения провалялся в керсиканской пещере?
От чего ему прятаться? От кого?
Он потерял сознание, а когда очнулся, то уже твердо знал, что не должен звать братьев и сестер, ориентируясь на слабые телепатические импульсы, коими отмечены координаты городов на материке. Лишь одному живому существу он может открыться, чтобы выведать всю правду о том, что случилось в Многоцветной Земле после потопа. При всей своей слабости он наверняка сумеет передать сообщение на скрытом канале. И призыв его будет услышан вопреки всем доводам здравого смысла.
Больше ему неоткуда ждать помощи.
Из последних сил он выковал в мозгу крохотную, но яркую иглу, предназначенную только для одного ума; и она стрелой пронеслась над Новым морем, пронзив пол-Европы:
«Мерси!»
2
Созвездие значилось в его каталоге под индексом К-1-226, но стоило ему как следует присмотреться к незнакомой трехпланетной системе, и он тут же сообразил: Элирион. Вторая же планета со стороны Солнца, зажатая собственными ледниками шестимиллионнолетней давности, – это Полтрой. Полтроянцы, которых в Содружестве почитали образцом культурного развития, здесь находились на уровне питекантропов. Маленькие коренастые каннибалы с выпученными красными глазками, сверкающими из-под рыжего меха, сновали среди льдов, подстерегая себе подобных, дабы проломить им череп и вдоволь полакомиться свежими мозгами.
Элирион был последним объектом поиска и явно никакой ценности для него не представлял, однако он в нарушение графика задержался на два часа, наблюдая за первобытными обитателями. Он внушал себе, что это чисто интеллектуальное любопытство: интересно же поглядеть, с чего начиналась такая знаменитая цивилизация. Но внутренний голос в ответ насмехался над ним, заявляя, что он попросту тянет время, не желая возвращаться домой к ожидающим его неприятным новостям.
Полтроянцы каменного века нелепо скакали вокруг своих неподвижных жертв, затем благоговейно опускались перед ними на колени, прежде чем начать ритуальную трепанацию. Кровожадный вождь маленького клана был как две капли воды похож на Оминина-Лимпиротина, четвертого спикера в Консилиуме.
Марк наконец оторвался от захватывающего зрелища и сообщил роботу, направляющему поиск: СОМНЕНИЙ НЕТ. После чего мгновенно вернулся в свою телесную оболочку, защищенную скафандром от непомерных мозговых перегрузок. Он увидел свет в обсерватории, и на миг в душе вспыхнула надежда: предчувствия обманули его. Но то был не Хаген, а Патриция Кастелайн. Ее мысли не читались, и полная их непроницаемость сама по себе подтвердила Марку факт происшедшей катастрофы.
ОТКЛЮЧИТЬ ВСПОМОГАТЕЛЬНУЮ МОЗГОВУЮ ЭНЕРГЕТИКУ. Раскаленный мозг начал остывать. Где-то за глазными яблоками он ощутил тошнотворные приливы реальности.
ВОССТАНОВИТЬ НОРМАЛЬНЫЙ ОБМЕН ВЕЩЕСТВ.
Временное охлаждение, краткий интервал мраморного безмолвия после длительной межпланетной активности.
ОТКЛЮЧИТЬ ДВИГАТЕЛИ. СПУСК. ПОГАСИТЬ СИГМА-ПОЛЕ. СОМКНУТЬ СВОД. ДОЛОЙ ВНУТРЕННИЕ И ВНЕШНИЕ ЗАЩИТНЫЕ ЛАЗЕРЫ. ДОЛОЖИТЬ О РАБОТЕ ОРГАНИЗМА.
– Все жизненные органы функционируют нормально, – заверил робот.
По логике вещей Хаген должен быть уже на месте, чтобы проследить за сканированием мозга и помочь отцу освободиться от скафандра после двойной проверки всех физиологических параметров.
Отсутствие Хагена ясно показало ему, что помощи теперь ждать не от кого, и он сам отдал соответствующие команды:
УДАЛИТЬ МОЗГОВЫЕ ЭЛЕКТРОДЫ. ОТКЛЮЧИТЬ КОНТАКТЫ ГОЛОВНОГО И СПИННОГО МОЗГА. СНЯТЬ ПАСКУДНЫЙ ШЛЕМ.
Робот невозмутимо исполнил приказы. Застежки шлема щелкнули, тяжелый металлокерамический колпак сдвинулся на четверть оборота. Воздух теплый и влажный, свет рассеянный, знакомый ручной хронограф бесстрастно напоминает о том, что он вновь на плиоценовой Земле.
23.07.33 ……….. 16,5 + 27
Скафандр медленно распался на две половины. Разоблачившись, он тут же на месте сделал некоторые изометрические замеры, пощупал царапины, оставленные на лбу психоэлектронным терновым венцом, и рассеянно отметил, что кровь уже подсохла. Под скафандром он был одет в плотно прилегающий к телу черный комбинезон с вмонтированным устройством для переключения кровообращения. Он весь пропотел и провонял кожной смазкой, в которой варился целых двадцать дней. Пора бы изобрести формулу вещества с более приятным запахом.
– К тебе можно, Марк?
От этого голоса снова сдавило узлом все внутренности; сейчас он снимет свое космическое облачение, а дурные предчувствия, напротив, будут облечены в слова.
Он забросил скафандр в кладовую. Дверь отворилась, и вошла Патриция, держа в руках два запотевших стакана с кружочками лимона. Бледно-голубое с золотыми нитями платье открывало спину; она выглядела гораздо моложе, чем в последний раз, а ее распущенные волосы цветом напомнили ему леденцы из кленового сахара, атрибут детских воспоминаний о Нью-Гемпшире.
Он почувствовал на губах легкий и тающий, словно снежные хлопья, поцелуй, потом взял у нее стакан и с наслаждением отхлебнул крепкой освежающей жидкости, приправленной лимонным соком.
– Сколько человек ушло с Хагеном?
– Двадцать восемь. Дети в полном составе и пятеро внуков. Перед отплытием они взорвали все наши океанские лайнеры.
– Оборудование?..
– Пять тонн разнообразного оружия, портативный сигма-генератор, механические установки для защиты мозга, много калькуляторов и обрабатывающих станков – зачем они им понадобились?.. И еще целый набор запчастей. Это было четыре дня назад. Мы попытались преследовать их на лодках, но Хаген, Фил Овертон и Кеог-младший едва нас не потопили своим психокинетическим шквалом. А мы без тебя, естественно, не сумели скоординировать принудительные усилия.
– Четыре дня. – (Патриция с горечью отметила, как глубоко ввалились его глаза, обведенные черными кругами.) – Теперь и мне их не достать. Неплохо задумано.
– Но мы же можем объединиться под твоим руководством. Нет такого места на Земле, куда бы не достиг твой психореактивный импульс. Они, разумеется, рассчитывают, что ты на такое не пойдешь. – (Тон Патриции и ее умственный настрой были абсолютно нейтральны, и немудрено, ведь у нее нет детей.)
– Я должен подумать. – Марк провел рукой по влажным волнистым волосам. Запах химической смазки почему-то больше обычного действовал на нервы; и, как всегда после звездного поиска, он ощущал зверский голод. – Пойду приму душ и переоденусь. Поесть что-нибудь найдется?
– Конечно, я же тебя ждала. А ты почему задержался?
Скривив губы в характерной усмешке, Марк направился в гардеробную.
– Хотел оттянуть неизбежное.
– Так ты этого ждал? – На лице Патриции промелькнуло то самое отчаяние, которого нельзя было разглядеть за умственным щитом.
– В какой-то мере я сам их спровоцировал.
Он стащил с себя комбинезон и вступил в допотопную с виду кабину душа, где все, однако, было переоборудовано по последнему слову техники: автоматически подавались струи попеременно горячей и холодной воды и жидкое душистое мыло, тут же имелись фонтанчик для соляных ванн и завершающий ледяной каскад. Патриция подала ему полотенце-тогу и оценивающе оглядела мускулистую фигуру своего любовника.
– Жаль, что во время звездных поисков с тебя сходит загар…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46