– Свежая. Пролита примерно два часа назад.
– Иаков… – Канацзучи уставился на валявшиеся рядом с пятнами разбитые очки.
– Выглядит так, будто была драка. Они уволокли его… вот туда.
Фрэнк указал на следы крови, обрывавшиеся у стенной панели, а затем обратил внимание на тонкую, едва заметную щель, выглядевшую как параллельный стык розовых стенных панелей.
В доме раздались крики и, быстро подхваченные, стали распространяться и множиться. Кто-то нашел тела.
Канацзучи между тем обнаружил место, где панель чуть потемнела от прикосновений, и надавил на него пальцем. Панель отошла по линии стыка; за ней открылся узкий проход.
Ручка двери тряслась, но замок не поддавался. Они услышали звон ключей. Когда ключ вошел в скважину, Оленья Кожа упал на колено, вскинул винтовку и меньше чем за пять секунд выпустил в дверь весь магазин, произведя пятнадцать выстрелов. За ними, без промедления, последовали еще шесть, из его кольта. Канацзучи подскочил к двери и открыл ее. Четыре трупа чернорубашечников.
Между тем крики усиливались. Фрэнк последовал за своим спутником в потайной ход.
Следуя за кровавыми пятнами, они спустились на пролет по лестнице, прошли по короткому коридору и там, в темноте, задержались – Макквити перезарядил револьвер. Вокруг множились шаги, голоса звучали все громче.
– Преподобного здесь нет, – сказал Канацзучи.
Фрэнк щелкнул заново заряженным барабаном кольта.
– Нет. Вот дерьмо! Здесь нам всяко оставаться нельзя.
Потайной ход вывел их в проулок к северу от дома. Проследить пятна крови и следы дальше не представлялось возможным из-за темноты. Здесь было безлюдно, но они слышали, как толпа со всех сторон устремляется к Дому надежды. На колокольне черной церкви ударили в колокол.
Канацзучи поспешил в лабиринт хижин, и они бежали, пока поднявшаяся суматоха не осталась далеко позади. Жилища были пусты: большая часть жителей отправилась в театр на представление. Оба нырнули в обшарпанную шаткую халупу с односкатной крышей.
– Хорошая новость, – прошептал Фрэнк, – они не знают, как мы выглядим.
– Но каждый из них будет искать нас. – Канацзучи хранил непроницаемое выражение лица. – А где Иаков, мы не знаем.
– Это плохая новость.
Передвигаясь настолько быстро, насколько позволяли пересеченная местность и весьма скромные навыки верховой езды Лайонела Штерна, они обнаружили дорогу на Новый город незадолго до семи часов. Иннес ехал первым, указывая путь по карте; через два участка их провела Ходящая Одиноко. Все это время Дойл присматривался к Джеку, пытаясь увидеть какие-либо признаки жизни, а не просто существования. Таковых не обнаружилось. На вопросы Дойла он не отвечал, взгляд его был устремлен к горизонту, лицо лишено какого-либо выражения.
Впереди расстилалась открытая пустыня, и, когда взошла луна, они ускорили аллюр до ровного галопа и проскакали пару миль, когда лошади вдруг занервничали. Иннес едва не вылетел из седла, когда его конь шарахнулся от чего-то или кого-то, напугавшего его. В лунном свете Дойл увидел кружащие над ними темные крылатые тени.
– Ночные совы? – спросил он.
Ходящая Одиноко покачала головой, спешилась и направилась направо, в узкий проход между голыми скалами. Вскоре донесся ее зов. Остальные тоже спешились и повели лошадей через проход, но перед выходом на открытое место лошади начали упрямиться.
Когда они миновали скалы, запах смерти ударил им в нос. С прогалины взлетели стервятники – не меньше трех дюжин.
Дневная жара и палящее солнце нанесли тридцати восьми валявшимся на открытом участке телам больше повреждений, чем эти люди получили, когда были убиты. Большую часть из них застрелили, с десяток человек скончались от ножевых ран. Пожиратели падали окончательно обезобразили трупы.
«Хорошо, что мы попали сюда затемно, – подумал Дойл. – При свете дня, должно быть, кошмарное зрелище».
Джек стоял в стороне, глядя на искромсанные тела. На его лице отражалась интенсивная работа мысли и, как показалось Дойлу, первые признаки гнева, пробудившегося от запаха и вида крови.
Дойл шагнул вперед и подобрал лежавший на песке жетон.
– «Помощник», – прочел он надпись. – «Феникс».
– У них у всех такие, – сообщила Ходящая Одиноко, пройдя подальше.
– Лайонел, оставайтесь на месте! – Дойл увидел появившегося в проеме Штерна.
– А что случилось?
– Ничего особенного, просто подождите. Так… Все средних лет, явно привычны к сидячему образу жизни…
– Ну и что все это значит? – спросил Престо.
– Они не похожи на служителей закона, – заметил Иннес.
– Так они ими и не являются, – указал Дойл, изучая окровавленный лист бумаги, который вытащил из-за пазухи у одного из убитых. – Это добровольцы – «помощники шерифа», так, кажется, здесь принято их называть. Преследовали этого человека.
Дойл протянул плакат. Престо чиркнул спичкой, и они увидели в свете ее пламени незамысловатый чернильный портрет демонического вида азиата, а под ним объявление о розыске с кратким описанием вменяемых ему преступлений.
– «Чоп-Чоп, убийца, отрубающий жертвам головы. Китаец, – начал читать вслух Иннес. – Разыскивается за совершение десяти жестоких убийств и подозревается во многих других отвратительных преступлениях».
– Деятельный малый, – сказал Престо.
– «Самый опасный из живущих людей», – прочел Дойл с мрачной усмешкой. – Пожалуй, в этом случае они не слишком преувеличили. А вот обещанная награда в пять тысяч долларов вполне объясняет наличие добровольцев.
– Боже правый, разве мог один человек сотворить такое? – воскликнул Престо, озирая следы бойни.
– Он действовал не один. Эти люди попали под перекрестный огонь. Стреляли оттуда и оттуда, из-за скал. – Дойл указал на два края прогалины. – И стрелявших было как минимум четверо.
– С магазинными винтовками, – прозвучал из-за камней голос Иннеса. – Тут разбросаны гильзы.
– А головы у них у всех на месте, – указал Престо. – Это не похоже на modus operandi Чоп-Чопа.
И тут подошедший сзади Джек выхватил плакат из его руки и принялся внимательно рассматривать портрет.
– Кто это, Джек? – тихо спросил Дойл.
– Он знает, – отозвалась Ходящая Одиноко.
– Знает?
– Это человек из сна, – пояснила она, указывая на плакат. – Один из шести.
Джек поднял на нее взгляд, в котором блеснуло согласие.
– Тогда мы можем заключить, что на них напали, когда эти люди следовали за ним к Новому городу, – сказал Дойл.
Джек положил плакат на место и целеустремленно поспешил к лошадям.
– Нам стоило бы похоронить… – Престо наблюдал за собиравшимися поодаль стервятниками.
– О них позаботится пустыня, – спокойно заметила индианка, направляясь обратно к просвету между скал.
– А ты сам видел этого малого в снах? – осведомился Иннес.
– Когда я думаю об этом сейчас, то да… кажется, видел. – Престо внимательно смотрел на портрет. – Правда, сходство невелико.
– Надеюсь, этот парень хотя бы наполовину так хорошо владеет мечом, с которым, говорят, не расстается, как ты – рапирой, – заметил Иннес.
– Будем лучше надеяться, что он на нашей стороне, – тихо откликнулся Престо. Затем перекрестился, мысленно помолился за павших и покинул место резни.
Когда их немногочисленный отряд вернулся к лошадям, Джек уже вскочил в седло и, не дожидаясь своих спутников, помчался галопом на запад, вместе с державшейся чуть позади индианкой. Остальные поспешили следом, не обменявшись ни единым словом. Что ждало их в Новом городе?
«Эти, в белых рубахах, – необычная публика, – подумала Эйлин. – Конечно, для артистов, раз зрители пришли, пьесу смотрят и аплодируют, особой разницы нет. Странно только, что все это людское море разражается громовыми аплодисментами как по команде, да и все прочее – охают, смеются, вздыхают – делают одновременно, так, что тысяча голосов сливается в один».
Ример казался необъяснимо довольным и без конца, захлебываясь от восторга, восхвалял театр Нового города. Возможно, конечно, то было лишь ее впечатление, но этот придурок вел себя еще более глупо, чем обычно. Правда, в одном она должна была с ним согласиться. Кулисы и сцена в этом театре были устроены продуманно, функционально, пусть без всяких изысков, а уж зрительный зал и вовсе поражал великолепием. Своим убранством он мог соперничать с иными театрами Лондона и Нью-Йорка, а уж с провинциальными сценами, на которых ей приходилось выступать последние полгода, не могло быть никакого сравнения. Возможно, именно впечатление, произведенное всем этим бархатом, резьбой и позолотой, добавило в этот вечер Бендиго сценического пыла: глотку он рвал так, словно ему нужно было докричаться до зрителей через Гудзон.
Эйлин отыграла свой выход в первом акте, почти не оглушенная патетическими выкриками Римера, оравшего по большей части всего в нескольких дюймах от ее лица. Освободившись, она не ушла, как делала обычно, в гримерную, а отыскала укромное местечко в кулисах, откуда имелась возможность рассмотреть зрительный зал.
Она чувствовала беспокойство. Фрэнк так и не вернулся с новостями о Иакове; правда, он говорил, что на поиски может потребоваться время. Эйлин попыталась унять свои страхи: на слово Фрэнка Макквити можно, безусловно, положиться. Когда Фрэнк вернется после спектакля с Иаковом, они втроем покинут город, и Бендиго Ример навсегда останется в прошлом, подшитый к перечню ее прочих ошибок. Пусть чокнутый крохобор подавится ее чертовым жалованьем: сегодня ее последнее выступление со «Странствующей антрепризой».
Но что потом? Она отправится на восток с Иаковом, удостоверится, что он благополучно вернется домой… но и только. Да, конечно, она привязалась к старику, он дорог ей, но доброе отношение – это одно, а жизнь – несколько другое. Надо смотреть на вещи реалистично: разве размеренная, рутинная жизнь с ребе Штерном где-нибудь в Нижнем Ист-Сайде – это именно та судьба, которой она желала для себя по завершении театральной карьеры? С другой стороны, Фрэнк Макквити…
Ее взгляд выделил группу людей в черном – первых, кого она увидела здесь не в белых одеждах, – напротив, в ложе бельэтажа. Они обступили человека, одиноко сидевшего в первом ряду кресел, у самого барьера. Она прищурилась и прикрыла глаза от слепящих огней рампы.
Преподобный Дэй.
Их встреча, должно быть, закончилась. Она ощущала в груди тревожное биение сердца, хотя с чего бы это? Следовало ждать добрых новостей, наверное, Фрэнк с Иаковом ждут ее. Но почему же так ноет в груди?
Резко очерченное лицо смотревшего пьесу преподобного казалось подсвеченным изнутри каким-то нечистым, злобным огнем: в нем угадывался извращенный разум, сопряженный с холодной жестокостью. Голова его, словно наколотая на отвратительный стебель негнущейся шеи, постоянно клонилась на сторону.
Иаков не был в безопасности, и Эйлин это знала.
Она услышала отдаленные хлопки, как будто где-то снаружи театра запускали фейерверки; за ними последовали приглушенные возгласы и глубокий гул церковного колокола. В представление вторглась суровая реальность, и весь иллюзорный, сценический мир вдруг показался ей уязвимым, жалким и смехотворным.
Звуки заставили охранников напрячься; преподобный развернулся, подал знак, и двое из них торопливо вышли. Это отвлекло внимание преподобного от сцены, по которой с напыщенным видом, размахивая мечом, расхаживал изображавший героя Бендиго.
Горстка стражей-чернорубашечников во главе с рослым мужчиной в длинном сером плаще, которого Эйлин видела на улице, ворвалась в ложу. Преподобный Дэй повернулся к ним в явном беспокойстве, столь сильном, что его голос возвысился над голосами актеров.
– Нет! Нет! – выкрикнул преподобный.
Головы зрителей стали поворачиваться в его сторону, в зале поднялся встревоженный гомон.
– Нет! Нет! Нет! Нет! – кричал преподобный окружавшим его людям; те отпрянули, устрашившись его ярости.
Артисты растерянно и непонимающе озирались. Рабочие сцены встревоженно выглядывали из-за кулис.
Бендиго, поначалу наблюдавший за сценой, раздраженно зашагал к рампе.
Дэй развернулся, подошел, хромая, к барьеру ложи. Все взоры обратились к нему, сосредоточившись на его искаженном фанатичным рвением лице.
– Сие грядет! Грядет! Знамение явлено! Сие начинается, чада мои. Час пробил!
В одно мгновение по толпе одетых в белое зрителей прокатилась волна ужаса: крики, стоны и вопли издавали и мужчины, и женщины.
– Настал час исполнить святое действо! Момент нашего избавления!
Люди в белых рубахах, шатаясь, поднимались со своих мест и растекались в стороны, теснясь и толкаясь в нетерпеливом стремлении поскорее попасть туда, куда вело их предназначение.
– Прошу прощения…
– По местам, чада мои! Все по местам, ибо миг грядет…
– Прошу прощения!
Бендиго Ример стоял на авансцене, надувшись от негодования, как павлин, и размахивая мечом.
Наступила тишина. Преподобный изумленно уставился на лицедея.
– Послушайте, сэр. Мы здесь пытаемся дать представление. Чертовски хорошее представление, это я вам говорю! Не сомневаюсь, все, о чем вы говорите, очень важно, однако, надеюсь, с моей стороны не будет слишком большой дерзостью попросить вас повременить с этим до тех пор, пока мы не закончим.
Все затаили дыхание. Бендиго стоял, воинственно выпятив грудь.
Преподобный рассмеялся. Сначала это было хихиканье, потом оно переросло в раскатистый хохот, эхом отразившийся от стен зрительного зала. Публика подхватила его смех, и скоро весь театр содрогался от гогота, грозившего обрушить декорации и начисто лишившего Бендиго былой уверенности в себе.
Он сделал два нетвердых шага назад; грим на его лице размазался от обильного пота, меч упал. Актер затравленно озирался по сторонам, ища поддержки, но остальные исполнители, находившиеся на сцене, инстинктивно пятились, избегая его взгляда, нутром чуя надвигающиеся неприятности.
Неожиданно смех оборвался. В наступившей тишине Дэй склонился над ограждением ложи и улыбнулся Бендиго Римеру.
– Вы закончили.
Он резко взмахнул правой рукой, и занавес упал, как стеной перегородив сцену и изолировав актера на просцениуме.
Преподобный сжал кулаки. Подтяжки, поддерживавшие брюки Бендиго, с громким треском разорвались, штаны свалились, образовав скомканную кучу у лодыжек. Сам Ример, еще не поняв, что случилось, и реагируя на звук, непроизвольно сделал шаг, запнулся и грохнулся ничком на сцену.
Между тем актеры и рабочие сцены поспешно покидали театр. Одна Эйлин, парализованная страхом, смотрела на происходящее, стоя с левой стороны кулис.
Бендиго Ример с трудом поднялся на колени с растерянным, непонимающим видом обиженного ребенка. Публика снова отреагировала смехом – грубым, жестоким, бессмысленным и безрадостным, звучавшим на одной ноте.
Преподобный Дэй возвысился над ограждением ложи и взмахнул руками, как дирижер. Пуговицы на блузе Бендиго оторвались и покатились по сцене, а ленты его корсета стянулись и завязались, так туго перетянув живот актера, что его туловище стало напоминать песочные часы; Эйлин слышала, как из легких Римера со свистом выдавило воздух.
Его парик сбился, локоны принца упали на глаза, а пока он вслепую ползал по полу, вдруг оказалось, что собственное тело и движения уже вышли из-под контроля. Он внезапно дернулся и резко вскочил на ноги, словно подброшенный дюжиной невидимых рук.
Эйлин видела, как преподобный Дэй шевелил в воздухе пальцами, словно с помощью невидимых нитей управляя марионеткой. А Бендиго… танцевал, нелепо размахивая в воздухе руками и путаясь ногами в свалившихся штанах.
И тут Эйлин вспомнила, где она видела нечто подобное.
Его звали Александр Спаркс, и однажды он демонстрировал такую же ужасающую власть над мужчиной по имени Барри. Это происходило десять лет назад, в столовой усадебного дома на Йоркширском побережье.
Вместе с шестью другими аристократами Спаркс организовал заговор против королевской фамилии. Эйлин, по чистой случайности затянутая в сеть заговорщиков, со временем оказалась в самом центре интриги, выступив против семерых организаторов заговора вместе с братом Спаркса, агентом королевы Виктории, и тем молодым врачом, который впоследствии стал прославленным писателем. Вскоре после этого Эйлин покинула Англию, уехала в Америку и никогда больше не сталкивалась ни с кем из участников тех событий.
Но преподобный Дэй был решительно не похож на Александра Спаркса, и она не могла найти столь разительным переменам никакого объяснения, кроме того, что с течением времени дьявольская внутренняя природа пробилась наружу, сказавшись и на его внешности. Если это и вправду был тот самый человек, то железной хватке, которой он держал здешних людишек, удивляться не приходилось: в прошлом ей уже случалось видеть, как он творил подобные черные чудеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Иаков… – Канацзучи уставился на валявшиеся рядом с пятнами разбитые очки.
– Выглядит так, будто была драка. Они уволокли его… вот туда.
Фрэнк указал на следы крови, обрывавшиеся у стенной панели, а затем обратил внимание на тонкую, едва заметную щель, выглядевшую как параллельный стык розовых стенных панелей.
В доме раздались крики и, быстро подхваченные, стали распространяться и множиться. Кто-то нашел тела.
Канацзучи между тем обнаружил место, где панель чуть потемнела от прикосновений, и надавил на него пальцем. Панель отошла по линии стыка; за ней открылся узкий проход.
Ручка двери тряслась, но замок не поддавался. Они услышали звон ключей. Когда ключ вошел в скважину, Оленья Кожа упал на колено, вскинул винтовку и меньше чем за пять секунд выпустил в дверь весь магазин, произведя пятнадцать выстрелов. За ними, без промедления, последовали еще шесть, из его кольта. Канацзучи подскочил к двери и открыл ее. Четыре трупа чернорубашечников.
Между тем крики усиливались. Фрэнк последовал за своим спутником в потайной ход.
Следуя за кровавыми пятнами, они спустились на пролет по лестнице, прошли по короткому коридору и там, в темноте, задержались – Макквити перезарядил револьвер. Вокруг множились шаги, голоса звучали все громче.
– Преподобного здесь нет, – сказал Канацзучи.
Фрэнк щелкнул заново заряженным барабаном кольта.
– Нет. Вот дерьмо! Здесь нам всяко оставаться нельзя.
Потайной ход вывел их в проулок к северу от дома. Проследить пятна крови и следы дальше не представлялось возможным из-за темноты. Здесь было безлюдно, но они слышали, как толпа со всех сторон устремляется к Дому надежды. На колокольне черной церкви ударили в колокол.
Канацзучи поспешил в лабиринт хижин, и они бежали, пока поднявшаяся суматоха не осталась далеко позади. Жилища были пусты: большая часть жителей отправилась в театр на представление. Оба нырнули в обшарпанную шаткую халупу с односкатной крышей.
– Хорошая новость, – прошептал Фрэнк, – они не знают, как мы выглядим.
– Но каждый из них будет искать нас. – Канацзучи хранил непроницаемое выражение лица. – А где Иаков, мы не знаем.
– Это плохая новость.
Передвигаясь настолько быстро, насколько позволяли пересеченная местность и весьма скромные навыки верховой езды Лайонела Штерна, они обнаружили дорогу на Новый город незадолго до семи часов. Иннес ехал первым, указывая путь по карте; через два участка их провела Ходящая Одиноко. Все это время Дойл присматривался к Джеку, пытаясь увидеть какие-либо признаки жизни, а не просто существования. Таковых не обнаружилось. На вопросы Дойла он не отвечал, взгляд его был устремлен к горизонту, лицо лишено какого-либо выражения.
Впереди расстилалась открытая пустыня, и, когда взошла луна, они ускорили аллюр до ровного галопа и проскакали пару миль, когда лошади вдруг занервничали. Иннес едва не вылетел из седла, когда его конь шарахнулся от чего-то или кого-то, напугавшего его. В лунном свете Дойл увидел кружащие над ними темные крылатые тени.
– Ночные совы? – спросил он.
Ходящая Одиноко покачала головой, спешилась и направилась направо, в узкий проход между голыми скалами. Вскоре донесся ее зов. Остальные тоже спешились и повели лошадей через проход, но перед выходом на открытое место лошади начали упрямиться.
Когда они миновали скалы, запах смерти ударил им в нос. С прогалины взлетели стервятники – не меньше трех дюжин.
Дневная жара и палящее солнце нанесли тридцати восьми валявшимся на открытом участке телам больше повреждений, чем эти люди получили, когда были убиты. Большую часть из них застрелили, с десяток человек скончались от ножевых ран. Пожиратели падали окончательно обезобразили трупы.
«Хорошо, что мы попали сюда затемно, – подумал Дойл. – При свете дня, должно быть, кошмарное зрелище».
Джек стоял в стороне, глядя на искромсанные тела. На его лице отражалась интенсивная работа мысли и, как показалось Дойлу, первые признаки гнева, пробудившегося от запаха и вида крови.
Дойл шагнул вперед и подобрал лежавший на песке жетон.
– «Помощник», – прочел он надпись. – «Феникс».
– У них у всех такие, – сообщила Ходящая Одиноко, пройдя подальше.
– Лайонел, оставайтесь на месте! – Дойл увидел появившегося в проеме Штерна.
– А что случилось?
– Ничего особенного, просто подождите. Так… Все средних лет, явно привычны к сидячему образу жизни…
– Ну и что все это значит? – спросил Престо.
– Они не похожи на служителей закона, – заметил Иннес.
– Так они ими и не являются, – указал Дойл, изучая окровавленный лист бумаги, который вытащил из-за пазухи у одного из убитых. – Это добровольцы – «помощники шерифа», так, кажется, здесь принято их называть. Преследовали этого человека.
Дойл протянул плакат. Престо чиркнул спичкой, и они увидели в свете ее пламени незамысловатый чернильный портрет демонического вида азиата, а под ним объявление о розыске с кратким описанием вменяемых ему преступлений.
– «Чоп-Чоп, убийца, отрубающий жертвам головы. Китаец, – начал читать вслух Иннес. – Разыскивается за совершение десяти жестоких убийств и подозревается во многих других отвратительных преступлениях».
– Деятельный малый, – сказал Престо.
– «Самый опасный из живущих людей», – прочел Дойл с мрачной усмешкой. – Пожалуй, в этом случае они не слишком преувеличили. А вот обещанная награда в пять тысяч долларов вполне объясняет наличие добровольцев.
– Боже правый, разве мог один человек сотворить такое? – воскликнул Престо, озирая следы бойни.
– Он действовал не один. Эти люди попали под перекрестный огонь. Стреляли оттуда и оттуда, из-за скал. – Дойл указал на два края прогалины. – И стрелявших было как минимум четверо.
– С магазинными винтовками, – прозвучал из-за камней голос Иннеса. – Тут разбросаны гильзы.
– А головы у них у всех на месте, – указал Престо. – Это не похоже на modus operandi Чоп-Чопа.
И тут подошедший сзади Джек выхватил плакат из его руки и принялся внимательно рассматривать портрет.
– Кто это, Джек? – тихо спросил Дойл.
– Он знает, – отозвалась Ходящая Одиноко.
– Знает?
– Это человек из сна, – пояснила она, указывая на плакат. – Один из шести.
Джек поднял на нее взгляд, в котором блеснуло согласие.
– Тогда мы можем заключить, что на них напали, когда эти люди следовали за ним к Новому городу, – сказал Дойл.
Джек положил плакат на место и целеустремленно поспешил к лошадям.
– Нам стоило бы похоронить… – Престо наблюдал за собиравшимися поодаль стервятниками.
– О них позаботится пустыня, – спокойно заметила индианка, направляясь обратно к просвету между скал.
– А ты сам видел этого малого в снах? – осведомился Иннес.
– Когда я думаю об этом сейчас, то да… кажется, видел. – Престо внимательно смотрел на портрет. – Правда, сходство невелико.
– Надеюсь, этот парень хотя бы наполовину так хорошо владеет мечом, с которым, говорят, не расстается, как ты – рапирой, – заметил Иннес.
– Будем лучше надеяться, что он на нашей стороне, – тихо откликнулся Престо. Затем перекрестился, мысленно помолился за павших и покинул место резни.
Когда их немногочисленный отряд вернулся к лошадям, Джек уже вскочил в седло и, не дожидаясь своих спутников, помчался галопом на запад, вместе с державшейся чуть позади индианкой. Остальные поспешили следом, не обменявшись ни единым словом. Что ждало их в Новом городе?
«Эти, в белых рубахах, – необычная публика, – подумала Эйлин. – Конечно, для артистов, раз зрители пришли, пьесу смотрят и аплодируют, особой разницы нет. Странно только, что все это людское море разражается громовыми аплодисментами как по команде, да и все прочее – охают, смеются, вздыхают – делают одновременно, так, что тысяча голосов сливается в один».
Ример казался необъяснимо довольным и без конца, захлебываясь от восторга, восхвалял театр Нового города. Возможно, конечно, то было лишь ее впечатление, но этот придурок вел себя еще более глупо, чем обычно. Правда, в одном она должна была с ним согласиться. Кулисы и сцена в этом театре были устроены продуманно, функционально, пусть без всяких изысков, а уж зрительный зал и вовсе поражал великолепием. Своим убранством он мог соперничать с иными театрами Лондона и Нью-Йорка, а уж с провинциальными сценами, на которых ей приходилось выступать последние полгода, не могло быть никакого сравнения. Возможно, именно впечатление, произведенное всем этим бархатом, резьбой и позолотой, добавило в этот вечер Бендиго сценического пыла: глотку он рвал так, словно ему нужно было докричаться до зрителей через Гудзон.
Эйлин отыграла свой выход в первом акте, почти не оглушенная патетическими выкриками Римера, оравшего по большей части всего в нескольких дюймах от ее лица. Освободившись, она не ушла, как делала обычно, в гримерную, а отыскала укромное местечко в кулисах, откуда имелась возможность рассмотреть зрительный зал.
Она чувствовала беспокойство. Фрэнк так и не вернулся с новостями о Иакове; правда, он говорил, что на поиски может потребоваться время. Эйлин попыталась унять свои страхи: на слово Фрэнка Макквити можно, безусловно, положиться. Когда Фрэнк вернется после спектакля с Иаковом, они втроем покинут город, и Бендиго Ример навсегда останется в прошлом, подшитый к перечню ее прочих ошибок. Пусть чокнутый крохобор подавится ее чертовым жалованьем: сегодня ее последнее выступление со «Странствующей антрепризой».
Но что потом? Она отправится на восток с Иаковом, удостоверится, что он благополучно вернется домой… но и только. Да, конечно, она привязалась к старику, он дорог ей, но доброе отношение – это одно, а жизнь – несколько другое. Надо смотреть на вещи реалистично: разве размеренная, рутинная жизнь с ребе Штерном где-нибудь в Нижнем Ист-Сайде – это именно та судьба, которой она желала для себя по завершении театральной карьеры? С другой стороны, Фрэнк Макквити…
Ее взгляд выделил группу людей в черном – первых, кого она увидела здесь не в белых одеждах, – напротив, в ложе бельэтажа. Они обступили человека, одиноко сидевшего в первом ряду кресел, у самого барьера. Она прищурилась и прикрыла глаза от слепящих огней рампы.
Преподобный Дэй.
Их встреча, должно быть, закончилась. Она ощущала в груди тревожное биение сердца, хотя с чего бы это? Следовало ждать добрых новостей, наверное, Фрэнк с Иаковом ждут ее. Но почему же так ноет в груди?
Резко очерченное лицо смотревшего пьесу преподобного казалось подсвеченным изнутри каким-то нечистым, злобным огнем: в нем угадывался извращенный разум, сопряженный с холодной жестокостью. Голова его, словно наколотая на отвратительный стебель негнущейся шеи, постоянно клонилась на сторону.
Иаков не был в безопасности, и Эйлин это знала.
Она услышала отдаленные хлопки, как будто где-то снаружи театра запускали фейерверки; за ними последовали приглушенные возгласы и глубокий гул церковного колокола. В представление вторглась суровая реальность, и весь иллюзорный, сценический мир вдруг показался ей уязвимым, жалким и смехотворным.
Звуки заставили охранников напрячься; преподобный развернулся, подал знак, и двое из них торопливо вышли. Это отвлекло внимание преподобного от сцены, по которой с напыщенным видом, размахивая мечом, расхаживал изображавший героя Бендиго.
Горстка стражей-чернорубашечников во главе с рослым мужчиной в длинном сером плаще, которого Эйлин видела на улице, ворвалась в ложу. Преподобный Дэй повернулся к ним в явном беспокойстве, столь сильном, что его голос возвысился над голосами актеров.
– Нет! Нет! – выкрикнул преподобный.
Головы зрителей стали поворачиваться в его сторону, в зале поднялся встревоженный гомон.
– Нет! Нет! Нет! Нет! – кричал преподобный окружавшим его людям; те отпрянули, устрашившись его ярости.
Артисты растерянно и непонимающе озирались. Рабочие сцены встревоженно выглядывали из-за кулис.
Бендиго, поначалу наблюдавший за сценой, раздраженно зашагал к рампе.
Дэй развернулся, подошел, хромая, к барьеру ложи. Все взоры обратились к нему, сосредоточившись на его искаженном фанатичным рвением лице.
– Сие грядет! Грядет! Знамение явлено! Сие начинается, чада мои. Час пробил!
В одно мгновение по толпе одетых в белое зрителей прокатилась волна ужаса: крики, стоны и вопли издавали и мужчины, и женщины.
– Настал час исполнить святое действо! Момент нашего избавления!
Люди в белых рубахах, шатаясь, поднимались со своих мест и растекались в стороны, теснясь и толкаясь в нетерпеливом стремлении поскорее попасть туда, куда вело их предназначение.
– Прошу прощения…
– По местам, чада мои! Все по местам, ибо миг грядет…
– Прошу прощения!
Бендиго Ример стоял на авансцене, надувшись от негодования, как павлин, и размахивая мечом.
Наступила тишина. Преподобный изумленно уставился на лицедея.
– Послушайте, сэр. Мы здесь пытаемся дать представление. Чертовски хорошее представление, это я вам говорю! Не сомневаюсь, все, о чем вы говорите, очень важно, однако, надеюсь, с моей стороны не будет слишком большой дерзостью попросить вас повременить с этим до тех пор, пока мы не закончим.
Все затаили дыхание. Бендиго стоял, воинственно выпятив грудь.
Преподобный рассмеялся. Сначала это было хихиканье, потом оно переросло в раскатистый хохот, эхом отразившийся от стен зрительного зала. Публика подхватила его смех, и скоро весь театр содрогался от гогота, грозившего обрушить декорации и начисто лишившего Бендиго былой уверенности в себе.
Он сделал два нетвердых шага назад; грим на его лице размазался от обильного пота, меч упал. Актер затравленно озирался по сторонам, ища поддержки, но остальные исполнители, находившиеся на сцене, инстинктивно пятились, избегая его взгляда, нутром чуя надвигающиеся неприятности.
Неожиданно смех оборвался. В наступившей тишине Дэй склонился над ограждением ложи и улыбнулся Бендиго Римеру.
– Вы закончили.
Он резко взмахнул правой рукой, и занавес упал, как стеной перегородив сцену и изолировав актера на просцениуме.
Преподобный сжал кулаки. Подтяжки, поддерживавшие брюки Бендиго, с громким треском разорвались, штаны свалились, образовав скомканную кучу у лодыжек. Сам Ример, еще не поняв, что случилось, и реагируя на звук, непроизвольно сделал шаг, запнулся и грохнулся ничком на сцену.
Между тем актеры и рабочие сцены поспешно покидали театр. Одна Эйлин, парализованная страхом, смотрела на происходящее, стоя с левой стороны кулис.
Бендиго Ример с трудом поднялся на колени с растерянным, непонимающим видом обиженного ребенка. Публика снова отреагировала смехом – грубым, жестоким, бессмысленным и безрадостным, звучавшим на одной ноте.
Преподобный Дэй возвысился над ограждением ложи и взмахнул руками, как дирижер. Пуговицы на блузе Бендиго оторвались и покатились по сцене, а ленты его корсета стянулись и завязались, так туго перетянув живот актера, что его туловище стало напоминать песочные часы; Эйлин слышала, как из легких Римера со свистом выдавило воздух.
Его парик сбился, локоны принца упали на глаза, а пока он вслепую ползал по полу, вдруг оказалось, что собственное тело и движения уже вышли из-под контроля. Он внезапно дернулся и резко вскочил на ноги, словно подброшенный дюжиной невидимых рук.
Эйлин видела, как преподобный Дэй шевелил в воздухе пальцами, словно с помощью невидимых нитей управляя марионеткой. А Бендиго… танцевал, нелепо размахивая в воздухе руками и путаясь ногами в свалившихся штанах.
И тут Эйлин вспомнила, где она видела нечто подобное.
Его звали Александр Спаркс, и однажды он демонстрировал такую же ужасающую власть над мужчиной по имени Барри. Это происходило десять лет назад, в столовой усадебного дома на Йоркширском побережье.
Вместе с шестью другими аристократами Спаркс организовал заговор против королевской фамилии. Эйлин, по чистой случайности затянутая в сеть заговорщиков, со временем оказалась в самом центре интриги, выступив против семерых организаторов заговора вместе с братом Спаркса, агентом королевы Виктории, и тем молодым врачом, который впоследствии стал прославленным писателем. Вскоре после этого Эйлин покинула Англию, уехала в Америку и никогда больше не сталкивалась ни с кем из участников тех событий.
Но преподобный Дэй был решительно не похож на Александра Спаркса, и она не могла найти столь разительным переменам никакого объяснения, кроме того, что с течением времени дьявольская внутренняя природа пробилась наружу, сказавшись и на его внешности. Если это и вправду был тот самый человек, то железной хватке, которой он держал здешних людишек, удивляться не приходилось: в прошлом ей уже случалось видеть, как он творил подобные черные чудеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50