Я ему не враг. Я преданно служил под его началом, но его зависть к незаслуженному успеху Траппинга выедает его изнутри.
– Но он сам теперь командует полком.
Смит резко кивнул. Черты его лица посуровели.
– Ну, я сказал достаточно. Так с какой целью вы встречались?
– Я выполняю различные заказы, – сказал Чань. – Адъютант-полковник Аспич нанял меня, чтобы найти исчезнувшего Артура Траппинга.
– Зачем?
– Не из любви к последнему, если вы это имеете в виду. Траппинг был выдвиженцем мощной группировки, и их влиянием полк был переведен во дворец. Потом полковник исчез. Аспич хотел принять командование, но его беспокоило, как к этому отнесутся благожелатели Траппинга.
Смит сморщился от презрения. Чань порадовался своему решению сказать не всю правду.
– Понятно. И вы нашли его?
Чань, поколебавшись, пожал плечами – капитан казался простачком.
– Нашел. Он мертв. Убит. Я не знаю, как и кем. Тело его утопили в реке.
Смит в ужасе отпрянул:
– Но почему?
– Не знаю.
– Поэтому-то вы и оказались здесь? Вы докладывали об этом Баскомбу?
– Не совсем так.
Смит настороженно замер. Чань поднял руку:
– Не пугайтесь… Я пришел сюда поговорить с Баскомбом… что вы думаете о нем?
Смит пожал плечами:
– Он чиновник министерства. Неглуп… и у него нет высокомерия, свойственного всем здешним канцелярским крысам. А что?
– Просто хотел знать – он, по-вашему, мелкая сошка? Дело у меня было к графине ди Лакер-Сфорца и Ксонку, потому что они-то и были союзниками полковника Траппинга, в особенности Ксонк, и по неизвестным мне причинам один из них – я не знаю кто, впрочем – организовал на него покушение. Вы понимаете не хуже меня, что Аспич теперь у них в кармане. Ваше сегодняшнее сотрудничество, доставка ящиков с оборудованием в Королевский институт…
– И в Харшморт…
– Вот-вот, – сказал в тон ему Чань, радуясь полученным сведениям. – Роберт Вандаарифф – скорее всего, главный вдохновитель какого-то заговора, вместе с кронпринцем Макленбурга…
Смит поднял руку, останавливая его. Он вытащил фляжку, отвинтил колпачок и, нахмурившись, сделал большой глоток, потом протянул фляжку Чаню, который не отказался выпить еще. Глоток бренди снова разжег пожар в его горле, но Чань решил для себя, что, несмотря на боль, бренди приносит ему облегчение. Он вернул фляжку капитану.
– Все… – Смит говорил так тихо, что Чань почти не слышал его. – Все пошло наперекосяк, и тем не менее – повышения, награды, дворец, министерства… теперь мы проводим время, эскортируя телеги или важных шишек, которые по недостатку ума сами себя поджигают…
– Кому вы подчиняетесь во дворце? – спросил Чань. – Баскомбу и Граббе? Но и они должны получать какое-то разрешение сверху?
Смит не слушал его. Он погрузился в свои мысли. Когда он поднял глаза, Чань увидел на его лице признаки усталости, не замеченные им раньше.
– Дворец? Гнездо беспомощных герцогов во главе со старой каргой. – Смит покачал головой. – Вы должны идти. Скоро смена караула, и может появиться полковник. Он часто встречается по вечерам с заместителем министра. Они составляют планы, но никто из офицеров не знает какие. Большинство из них такие же наглецы, как и сам Аспич. Мы должны поспешить – может, им уже известно ваше имя. Я так понимаю, что ваша история о внезапном приступе болезни – это выдумка?
– Отнюдь, – вставая, покачал головой Чань. – Моя болезнь была следствием отравления… правда, у меня привычка не поддаваться смерти.
Смит позволил себе мимолетную улыбку.
– Что случилось с миром – человек отказывается подчиняться своему Творцу, когда Тот отдает ему приказ помереть?
* * *
Смит быстро проводил его по лестнице на второй этаж, а потом по лабиринту коридоров – на балкон над задним выходом.
– Тут смена караула происходит позднее, чем на парадном входе, и все еще дежурят мои люди, – объяснил он, внимательно разглядывая Чаня, его одежду, закончив невидимыми за темными стеклами глазами. – Боюсь, что вы можете оказаться негодяем… и в обычной ситуации таким бы я и счел вас, но в необычные времена происходят странные знакомства. Я верю, что вы рассказали мне правду. Если нам удастся помочь друг другу… что ж, значит, мы будем менее одиноки.
Чань протянул ему руку.
– Капитан, я и в самом деле негодяй, и тем не менее я враг этих людей. Я вам признателен за доброту. И надеюсь, что мне удастся отплатить вам той же монетой.
Смит пожал его руку и кивнул на ворота.
– Половина десятого. Вы должны идти.
Они спустились по лестнице. Вдруг Чань прошептал ему:
– Может, капитан, вы еще познакомитесь с одним немецким доктором – Свенсоном из посольства принца. Или с молодой женщиной, мисс Селестой Темпл. Мы вместе в этом деле – назовите им мое имя, и они помогут вам. Можете мне поверить, проку от них гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.
Они подошли к воротам. Капитан Смит коротко кивнул ему – любые иные знаки были бы замечены солдатами, – и Чань вышел на улицу.
Он направился на площадь Святой Изобелы и сел у фонтана, где мог легко увидеть любого, откуда бы кто к нему ни приближался. Луна проливала слабый свет из-за тяжелых облаков. С реки поднялся туман, и теперь влажный воздух щипал его саднящие горло и легкие. С ужасом и отчаянием спрашивал он себя – насколько сильные повреждения он получил. Он видел чахоточных больных, выхаркивающих из себя вместе с кровью жизнь, – не находился ли он теперь в начале такого пути? Он сделал еще один вдох и ощутил приступ боли, словно у него в легких было стекло, врезавшееся в его плоть с каждым движением. Он отхаркнул сгусток жидкости из горла, выплюнул его на мостовую. Слюна показалась ему темнее, чем обычно, но он не мог сказать – то ли от синевы, то ли от крови.
* * *
Ящики были отправлены в Харшморт. Почему? Потому что там больше места? Меньше случайных глаз? И то и другое было верно, но у него возникла еще одна мысль – порт. Харшморт был идеальным местом для отправки ящиков морем… в Макленбург. Он отругал себя за то, что не рассмотрел толком карты в круглой комнате, когда у него была такая возможность. По крайней мере, он мог рассказать о них Свенсону, теперь же у него было лишь самое общее представление о том, где размещались булавки с цветными головками. Он вздохнул об упущенной возможности, а потом перестал думать об этом.
Пока он был без чувств, надежда найти мисс Темпл окончательно исчезла, потому что куда бы она ни отправилась, там ее теперь наверняка не было, что бы с ней ни произошло за это время. Первое, что приходило ему на ум, был дом Баскомба, но он не хотел идти туда, хотя был и не прочь вздуть этого министерского деятеля. Впервые ему пришло в голову, что и Селесту, возможно, обуяло такое же желание – могла ли она пойти куда-то в другое место? Она оставила их, исполненная эмоций, после разговоров о ее потере. Но если она отправилась не к Баскомбу, то куда? Если верить ее словам (а он понимал, что делать этого не следует), то она выкинула Баскомба из своего сердца. Кто еще посягал на ее жизнь?
Чань обругал себя последним дураком и со всех ног поспешил в отель «Сент-Ройял».
На этот раз он не стал приближаться к парадному входу, сразу направившись к заднему, где люди в белых халатах из ночной кухонной смены тащили металлические короба, наполненные мусором и объедками. Он подошел к ближайшему, махнул рукой в сторону растущей груды коробов и резко спросил:
– Кто сказал, что это нужно грузить сюда? Где ваш управляющий?
Человек недоуменно посмотрел на него – они явно всегда ставили короба здесь, – но у Чаня был такой строгий и требовательный вид, что грузчик остановился и неуверенно сказал:
– М-мистер Альберт?
– Так! Где мистер Альберт? Мне нужно с ним немедленно поговорить!
Человек показал на входную дверь. К этому времени все остальные уже смотрели на них. Чань повернулся к ним.
– Отлично. Оставайтесь здесь. Мы решим, что с этим делать.
Он прошел в длинный служебный коридор и свернул за угол. Как он и рассчитывал, этот коридор вывел его от кухни к прачечной и кладовкам. Он поспешил дальше и наконец нашел то, что искал, – швейцара в форме, лениво потягивающего пивко из кружки. Чань вошел к нему в помещение, набитое щетками, ведрами и тряпками, и закрыл за собой дверь. Швейцар чуть не поперхнулся, увидев Чаня, и инстинктивно подался назад, загремев ручками швабр. Чань протянул руку и, ухватив швейцара за воротник, заговорил быстрым тихим голосом:
– Слушай меня. Я тороплюсь. Я должен доставить послание – лично и тайно в номер графини ди Лакер-Сфорца. Ты ее знаешь? Человек кивнул. – Отлично. Проводи меня туда по черной лестнице. Нас не должны видеть. Иначе может пострадать репутация этой дамы. Она должна получить это послание.
Он извлек из кармана серебряную монетку. Швейцар, увидев ее, кивнул, и тогда Чань одним движением вернул монетку себе в карман и вытолкнул швейцара из комнаты – он получит заработанное, как только доведет Чаня до места.
Номер оказался на третьем этаже с окнами на задний двор, что для подозрительного Чаня показалось вполне логичным: не забраться и не спрыгнуть – слишком высоко. Швейцар постучал в дверь. Никто не ответил. Он постучал еще раз. Ответа опять не последовало. Чань отодвинул его от двери и дал ему монетку, потом вытащил еще одну.
– Мы не встречались, – сказал Чань и сунул монетку в руку швейцара, удваивая плату.
Швейцар кивнул и сделал несколько шагов назад под пристальным взглядом Чаня, потом развернулся, побежал прочь и скоро исчез из вида. Чань вытащил свою связку ключей. Щелкнул замок, Чань повернул ручку и открыл дверь.
Этот номер был ничуть не похож на номер Селесты в «Бонифации» – он отличался избыточностью обстановки, которая была свойственна «Сент-Ройялу»: ковры и хрусталь, мебель, испещренная до последнего дюйма резьбой, цветы повсюду, роскошные занавеси, замысловатый рисунок на обоях, неимоверные размеры самого номера. Чань закрыл за собой дверь и остановился в гостиной. По первому впечатлению в номере никого не было. Газовый светильник был притушен. Он иронически улыбнулся, отметив еще одно отличие. Одежда – судя по всему кружева и шелка – были разбросаны повсюду: на спинках стульев, на диванах, даже на полу. Он не мог себе представить, чтобы что-либо в этом роде происходило под присмотром бдительного ока тетушки Агаты, но здесь нездоровые наклонности обитательницы определяли и ее отношение к беспорядку. Он подошел к изящному письменному столу, заваленному пустыми бутылками, и, взяв стоявший рядом не менее элегантный стул, подошел к двери и заклинил им ручку. Он не хотел, чтобы его поиски были прерваны.
Включив посильнее газовый светильник, он вернулся в гостиную. По обеим ее сторонам были открытые двери и одна закрытая – в дальнем конце. Он быстро посмотрел направо-налево – комнаты горничных, малая гостиная, тоже заваленные одеждой (а малая гостиная еще и стаканами и тарелками). Он подошел к закрытой двери и распахнул ее. За дверью было темно, и он на ощупь нашел газовый светильник и зажег его – перед ним была еще одна элегантная гостиная, он увидел два великолепных кресла и зеркальный поднос, уставленный бутылками. Чань замер – сердце у него тревожно екнуло. Под одним из кресел он увидел пару зеленых сапожек.
* * *
Он обвел взглядом комнату. На подносе стояло четыре бокала – полупустые и со следами помады, у другого кресла на полу стояли еще два бокала. Высоко на стене напротив него висело большое зеркало в тяжелой раме, в нем под углом была видна входная дверь. Чань с отвращением заглянул в него (он никогда не любил смотреть на себя), но его взгляд в зеркале привлекло что-то еще: на стене рядом с ним висела небольшая картина, которая могла принадлежать только кисти Оскара Файляндта. Он подошел к картине, снял ее со стены, перевернул и принялся рассматривать изнанку холста. Предположительно рукой художника синей краской там было написано «Фрагмент Благовещения, 3/13», а ниже было несколько знаков, напоминающих математическую формулу с греческими буквами, за которыми следовали слова «И будут возрождены».
Он развернул картину и с удивлением обнаружил, что она носит откровенно непристойный характер. Может быть, его поразил контраст между картиной и ее роскошной золотой рамой, которая нимало не соответствовала ее содержанию, отчего все это выглядело бесстыдством, но Чань не мог оторвать от нее глаз. Она была не такой уж порнографичной (на самом деле она даже не была такой уж откровенной), но в то же время от нее веяло какой-то очевидной нечистью. Он даже не мог объяснить это, но дрожь невыносимого отвращения была столь же явной, как и шевеление у него в паху. Этот фрагмент картины, похоже, не соседствовал с тем, что они видели в галерее. Здесь была изображена женщина, оседлавшая синего, почти невидимого любовника. При более внимательном рассмотрении Чань разглядел руки синей фигуры, обхватывающие бедра женщины. Руки тоже были синими, на пальцах множество колец, на запястьях – браслеты различных металлов (золота, серебра, меди, железа), но на человеке не было никаких синих одеяний – у него была синяя кожа. Может, это был ангел (что само по себе богохульство), но необыкновенное свойство картины состояло еще и в том, что фигуры были наделены совершенно реалистической телесностью – чувственность женских бедер в объятиях мужских рук и остановленного на мгновение сладострастного пылкого соития, темп которого тем не менее явственно угадывался в движении кисти художника.
* * *
Чань неловким движением вернул картину на место. Он еще раз кинул на нее взгляд, ошеломленный собственной реакцией, с изумлением и тревогой снова рассмотрел длинные ногти на концах синих пальцев и вдавленную ими нежную женскую кожу, потом повернулся к креслу и вытащил из-под него сапожки. Они наверняка принадлежали Селесте. Чань редко чувствовал какие-либо обязательства перед другими людьми, а тут к этим обязательствам добавилась еще неожиданно возникшая привязанность (да еще к женщине, совсем не подходящей для него), и теперь, когда эта связь разрушилась, он испытал невыносимые муки. Душераздирающий вид сапожек, сама мысль о том, что такие крохотные ножки носят ее по земле, стала для него мучительной. Он горько вздохнул, охваченный жалостью, уронил сапожки на кресло. В этой комнате была одна дверь – чуть приоткрытая. Он заставил себя толкнуть ее концом трости, она бесшумно распахнулась.
Это явно была спальня Розамонды. Массивная кровать с высокими столбиками черного дерева, с тяжелыми алыми занавесями камчатого полотна по обеим сторонам. На полу валялись предметы одежды, в основном нижнего белья, но еще здесь и там были видны то платье, то жакет, то туфли. Чань решил, что вещей Селесты здесь нет, хотя он ничего не мог об этом знать. При одной только мысли о нижнем белье Селесты перед его умственным взором возникли видения того, что оно прикрывало, и теперь (когда она, возможно, была мертва) это показалось ему каким-то извращением. Может быть, это было подсознательное влияние картины Файляндта, но Чань обнаружил, что его мысли (а может, изумился он, его сердце) тают от сладострастия, когда он представляет, как его руки обнимают ее стан… как соскальзывают на бедра, не зажатые корсетом, как гладят ее нежную кожу. Он тряхнул головой. Что за мысли, когда он через мгновение откинет алый занавес с кровати и увидит ее тело? Он усилием воли заставил себя вернуться к своей задаче, отрешиться от навязчивых фантазий. Чань набрал в грудь побольше воздуха – легкие его отозвались болью, – шагнул вперед и сдвинул полог.
* * *
Постельное белье лежало на кровати перепутанным комом, но Чань разглядел высовывающуюся из-под него бледную женскую руку. Он посмотрел на подушки, наваленные на голову женщины, и снял верхнюю. Под ней оказалась масса темно-каштановых волос. Он снял еще одну подушку и увидел лицо женщины – веки ее были опущены, губы чувственно-изящно приоткрыты, кожа вокруг глаз свидетельствовала о том, что еще недавно там были шрамы. Это была Маргарет Хук – миссис Марчмур. Она открыла глаза, и почти в то же мгновение Чань понял, что она совсем голая. Увидев его над собой, она зажмурила глаза, но никакого страха на ее лице он не увидел. Она зевнула и лениво села. Простыни соскользнули ей на талию, и она неторопливо натянула их на себя.
– Господи помилуй, – сказала она, зевнув еще раз. – Который час?
– Около одиннадцати, – ответил Чань.
– Ой, сколько я проспала. Нет, так нельзя. – Она подняла на него взгляд, в ее глазах сверкали искорки жеманного удовольствия. – Ведь вы Кардинал, верно? А мне сказали, что вы погибли.
Чань кивнул. По ее поведению, по крайней мере, нельзя было сказать, что эта новость огорчила ее.
– Я ищу мисс Темпл, – сказал он. – Она была здесь?
– Была… – неуверенно ответила женщина, ее мысли витали где-то в другом месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Но он сам теперь командует полком.
Смит резко кивнул. Черты его лица посуровели.
– Ну, я сказал достаточно. Так с какой целью вы встречались?
– Я выполняю различные заказы, – сказал Чань. – Адъютант-полковник Аспич нанял меня, чтобы найти исчезнувшего Артура Траппинга.
– Зачем?
– Не из любви к последнему, если вы это имеете в виду. Траппинг был выдвиженцем мощной группировки, и их влиянием полк был переведен во дворец. Потом полковник исчез. Аспич хотел принять командование, но его беспокоило, как к этому отнесутся благожелатели Траппинга.
Смит сморщился от презрения. Чань порадовался своему решению сказать не всю правду.
– Понятно. И вы нашли его?
Чань, поколебавшись, пожал плечами – капитан казался простачком.
– Нашел. Он мертв. Убит. Я не знаю, как и кем. Тело его утопили в реке.
Смит в ужасе отпрянул:
– Но почему?
– Не знаю.
– Поэтому-то вы и оказались здесь? Вы докладывали об этом Баскомбу?
– Не совсем так.
Смит настороженно замер. Чань поднял руку:
– Не пугайтесь… Я пришел сюда поговорить с Баскомбом… что вы думаете о нем?
Смит пожал плечами:
– Он чиновник министерства. Неглуп… и у него нет высокомерия, свойственного всем здешним канцелярским крысам. А что?
– Просто хотел знать – он, по-вашему, мелкая сошка? Дело у меня было к графине ди Лакер-Сфорца и Ксонку, потому что они-то и были союзниками полковника Траппинга, в особенности Ксонк, и по неизвестным мне причинам один из них – я не знаю кто, впрочем – организовал на него покушение. Вы понимаете не хуже меня, что Аспич теперь у них в кармане. Ваше сегодняшнее сотрудничество, доставка ящиков с оборудованием в Королевский институт…
– И в Харшморт…
– Вот-вот, – сказал в тон ему Чань, радуясь полученным сведениям. – Роберт Вандаарифф – скорее всего, главный вдохновитель какого-то заговора, вместе с кронпринцем Макленбурга…
Смит поднял руку, останавливая его. Он вытащил фляжку, отвинтил колпачок и, нахмурившись, сделал большой глоток, потом протянул фляжку Чаню, который не отказался выпить еще. Глоток бренди снова разжег пожар в его горле, но Чань решил для себя, что, несмотря на боль, бренди приносит ему облегчение. Он вернул фляжку капитану.
– Все… – Смит говорил так тихо, что Чань почти не слышал его. – Все пошло наперекосяк, и тем не менее – повышения, награды, дворец, министерства… теперь мы проводим время, эскортируя телеги или важных шишек, которые по недостатку ума сами себя поджигают…
– Кому вы подчиняетесь во дворце? – спросил Чань. – Баскомбу и Граббе? Но и они должны получать какое-то разрешение сверху?
Смит не слушал его. Он погрузился в свои мысли. Когда он поднял глаза, Чань увидел на его лице признаки усталости, не замеченные им раньше.
– Дворец? Гнездо беспомощных герцогов во главе со старой каргой. – Смит покачал головой. – Вы должны идти. Скоро смена караула, и может появиться полковник. Он часто встречается по вечерам с заместителем министра. Они составляют планы, но никто из офицеров не знает какие. Большинство из них такие же наглецы, как и сам Аспич. Мы должны поспешить – может, им уже известно ваше имя. Я так понимаю, что ваша история о внезапном приступе болезни – это выдумка?
– Отнюдь, – вставая, покачал головой Чань. – Моя болезнь была следствием отравления… правда, у меня привычка не поддаваться смерти.
Смит позволил себе мимолетную улыбку.
– Что случилось с миром – человек отказывается подчиняться своему Творцу, когда Тот отдает ему приказ помереть?
* * *
Смит быстро проводил его по лестнице на второй этаж, а потом по лабиринту коридоров – на балкон над задним выходом.
– Тут смена караула происходит позднее, чем на парадном входе, и все еще дежурят мои люди, – объяснил он, внимательно разглядывая Чаня, его одежду, закончив невидимыми за темными стеклами глазами. – Боюсь, что вы можете оказаться негодяем… и в обычной ситуации таким бы я и счел вас, но в необычные времена происходят странные знакомства. Я верю, что вы рассказали мне правду. Если нам удастся помочь друг другу… что ж, значит, мы будем менее одиноки.
Чань протянул ему руку.
– Капитан, я и в самом деле негодяй, и тем не менее я враг этих людей. Я вам признателен за доброту. И надеюсь, что мне удастся отплатить вам той же монетой.
Смит пожал его руку и кивнул на ворота.
– Половина десятого. Вы должны идти.
Они спустились по лестнице. Вдруг Чань прошептал ему:
– Может, капитан, вы еще познакомитесь с одним немецким доктором – Свенсоном из посольства принца. Или с молодой женщиной, мисс Селестой Темпл. Мы вместе в этом деле – назовите им мое имя, и они помогут вам. Можете мне поверить, проку от них гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.
Они подошли к воротам. Капитан Смит коротко кивнул ему – любые иные знаки были бы замечены солдатами, – и Чань вышел на улицу.
Он направился на площадь Святой Изобелы и сел у фонтана, где мог легко увидеть любого, откуда бы кто к нему ни приближался. Луна проливала слабый свет из-за тяжелых облаков. С реки поднялся туман, и теперь влажный воздух щипал его саднящие горло и легкие. С ужасом и отчаянием спрашивал он себя – насколько сильные повреждения он получил. Он видел чахоточных больных, выхаркивающих из себя вместе с кровью жизнь, – не находился ли он теперь в начале такого пути? Он сделал еще один вдох и ощутил приступ боли, словно у него в легких было стекло, врезавшееся в его плоть с каждым движением. Он отхаркнул сгусток жидкости из горла, выплюнул его на мостовую. Слюна показалась ему темнее, чем обычно, но он не мог сказать – то ли от синевы, то ли от крови.
* * *
Ящики были отправлены в Харшморт. Почему? Потому что там больше места? Меньше случайных глаз? И то и другое было верно, но у него возникла еще одна мысль – порт. Харшморт был идеальным местом для отправки ящиков морем… в Макленбург. Он отругал себя за то, что не рассмотрел толком карты в круглой комнате, когда у него была такая возможность. По крайней мере, он мог рассказать о них Свенсону, теперь же у него было лишь самое общее представление о том, где размещались булавки с цветными головками. Он вздохнул об упущенной возможности, а потом перестал думать об этом.
Пока он был без чувств, надежда найти мисс Темпл окончательно исчезла, потому что куда бы она ни отправилась, там ее теперь наверняка не было, что бы с ней ни произошло за это время. Первое, что приходило ему на ум, был дом Баскомба, но он не хотел идти туда, хотя был и не прочь вздуть этого министерского деятеля. Впервые ему пришло в голову, что и Селесту, возможно, обуяло такое же желание – могла ли она пойти куда-то в другое место? Она оставила их, исполненная эмоций, после разговоров о ее потере. Но если она отправилась не к Баскомбу, то куда? Если верить ее словам (а он понимал, что делать этого не следует), то она выкинула Баскомба из своего сердца. Кто еще посягал на ее жизнь?
Чань обругал себя последним дураком и со всех ног поспешил в отель «Сент-Ройял».
На этот раз он не стал приближаться к парадному входу, сразу направившись к заднему, где люди в белых халатах из ночной кухонной смены тащили металлические короба, наполненные мусором и объедками. Он подошел к ближайшему, махнул рукой в сторону растущей груды коробов и резко спросил:
– Кто сказал, что это нужно грузить сюда? Где ваш управляющий?
Человек недоуменно посмотрел на него – они явно всегда ставили короба здесь, – но у Чаня был такой строгий и требовательный вид, что грузчик остановился и неуверенно сказал:
– М-мистер Альберт?
– Так! Где мистер Альберт? Мне нужно с ним немедленно поговорить!
Человек показал на входную дверь. К этому времени все остальные уже смотрели на них. Чань повернулся к ним.
– Отлично. Оставайтесь здесь. Мы решим, что с этим делать.
Он прошел в длинный служебный коридор и свернул за угол. Как он и рассчитывал, этот коридор вывел его от кухни к прачечной и кладовкам. Он поспешил дальше и наконец нашел то, что искал, – швейцара в форме, лениво потягивающего пивко из кружки. Чань вошел к нему в помещение, набитое щетками, ведрами и тряпками, и закрыл за собой дверь. Швейцар чуть не поперхнулся, увидев Чаня, и инстинктивно подался назад, загремев ручками швабр. Чань протянул руку и, ухватив швейцара за воротник, заговорил быстрым тихим голосом:
– Слушай меня. Я тороплюсь. Я должен доставить послание – лично и тайно в номер графини ди Лакер-Сфорца. Ты ее знаешь? Человек кивнул. – Отлично. Проводи меня туда по черной лестнице. Нас не должны видеть. Иначе может пострадать репутация этой дамы. Она должна получить это послание.
Он извлек из кармана серебряную монетку. Швейцар, увидев ее, кивнул, и тогда Чань одним движением вернул монетку себе в карман и вытолкнул швейцара из комнаты – он получит заработанное, как только доведет Чаня до места.
Номер оказался на третьем этаже с окнами на задний двор, что для подозрительного Чаня показалось вполне логичным: не забраться и не спрыгнуть – слишком высоко. Швейцар постучал в дверь. Никто не ответил. Он постучал еще раз. Ответа опять не последовало. Чань отодвинул его от двери и дал ему монетку, потом вытащил еще одну.
– Мы не встречались, – сказал Чань и сунул монетку в руку швейцара, удваивая плату.
Швейцар кивнул и сделал несколько шагов назад под пристальным взглядом Чаня, потом развернулся, побежал прочь и скоро исчез из вида. Чань вытащил свою связку ключей. Щелкнул замок, Чань повернул ручку и открыл дверь.
Этот номер был ничуть не похож на номер Селесты в «Бонифации» – он отличался избыточностью обстановки, которая была свойственна «Сент-Ройялу»: ковры и хрусталь, мебель, испещренная до последнего дюйма резьбой, цветы повсюду, роскошные занавеси, замысловатый рисунок на обоях, неимоверные размеры самого номера. Чань закрыл за собой дверь и остановился в гостиной. По первому впечатлению в номере никого не было. Газовый светильник был притушен. Он иронически улыбнулся, отметив еще одно отличие. Одежда – судя по всему кружева и шелка – были разбросаны повсюду: на спинках стульев, на диванах, даже на полу. Он не мог себе представить, чтобы что-либо в этом роде происходило под присмотром бдительного ока тетушки Агаты, но здесь нездоровые наклонности обитательницы определяли и ее отношение к беспорядку. Он подошел к изящному письменному столу, заваленному пустыми бутылками, и, взяв стоявший рядом не менее элегантный стул, подошел к двери и заклинил им ручку. Он не хотел, чтобы его поиски были прерваны.
Включив посильнее газовый светильник, он вернулся в гостиную. По обеим ее сторонам были открытые двери и одна закрытая – в дальнем конце. Он быстро посмотрел направо-налево – комнаты горничных, малая гостиная, тоже заваленные одеждой (а малая гостиная еще и стаканами и тарелками). Он подошел к закрытой двери и распахнул ее. За дверью было темно, и он на ощупь нашел газовый светильник и зажег его – перед ним была еще одна элегантная гостиная, он увидел два великолепных кресла и зеркальный поднос, уставленный бутылками. Чань замер – сердце у него тревожно екнуло. Под одним из кресел он увидел пару зеленых сапожек.
* * *
Он обвел взглядом комнату. На подносе стояло четыре бокала – полупустые и со следами помады, у другого кресла на полу стояли еще два бокала. Высоко на стене напротив него висело большое зеркало в тяжелой раме, в нем под углом была видна входная дверь. Чань с отвращением заглянул в него (он никогда не любил смотреть на себя), но его взгляд в зеркале привлекло что-то еще: на стене рядом с ним висела небольшая картина, которая могла принадлежать только кисти Оскара Файляндта. Он подошел к картине, снял ее со стены, перевернул и принялся рассматривать изнанку холста. Предположительно рукой художника синей краской там было написано «Фрагмент Благовещения, 3/13», а ниже было несколько знаков, напоминающих математическую формулу с греческими буквами, за которыми следовали слова «И будут возрождены».
Он развернул картину и с удивлением обнаружил, что она носит откровенно непристойный характер. Может быть, его поразил контраст между картиной и ее роскошной золотой рамой, которая нимало не соответствовала ее содержанию, отчего все это выглядело бесстыдством, но Чань не мог оторвать от нее глаз. Она была не такой уж порнографичной (на самом деле она даже не была такой уж откровенной), но в то же время от нее веяло какой-то очевидной нечистью. Он даже не мог объяснить это, но дрожь невыносимого отвращения была столь же явной, как и шевеление у него в паху. Этот фрагмент картины, похоже, не соседствовал с тем, что они видели в галерее. Здесь была изображена женщина, оседлавшая синего, почти невидимого любовника. При более внимательном рассмотрении Чань разглядел руки синей фигуры, обхватывающие бедра женщины. Руки тоже были синими, на пальцах множество колец, на запястьях – браслеты различных металлов (золота, серебра, меди, железа), но на человеке не было никаких синих одеяний – у него была синяя кожа. Может, это был ангел (что само по себе богохульство), но необыкновенное свойство картины состояло еще и в том, что фигуры были наделены совершенно реалистической телесностью – чувственность женских бедер в объятиях мужских рук и остановленного на мгновение сладострастного пылкого соития, темп которого тем не менее явственно угадывался в движении кисти художника.
* * *
Чань неловким движением вернул картину на место. Он еще раз кинул на нее взгляд, ошеломленный собственной реакцией, с изумлением и тревогой снова рассмотрел длинные ногти на концах синих пальцев и вдавленную ими нежную женскую кожу, потом повернулся к креслу и вытащил из-под него сапожки. Они наверняка принадлежали Селесте. Чань редко чувствовал какие-либо обязательства перед другими людьми, а тут к этим обязательствам добавилась еще неожиданно возникшая привязанность (да еще к женщине, совсем не подходящей для него), и теперь, когда эта связь разрушилась, он испытал невыносимые муки. Душераздирающий вид сапожек, сама мысль о том, что такие крохотные ножки носят ее по земле, стала для него мучительной. Он горько вздохнул, охваченный жалостью, уронил сапожки на кресло. В этой комнате была одна дверь – чуть приоткрытая. Он заставил себя толкнуть ее концом трости, она бесшумно распахнулась.
Это явно была спальня Розамонды. Массивная кровать с высокими столбиками черного дерева, с тяжелыми алыми занавесями камчатого полотна по обеим сторонам. На полу валялись предметы одежды, в основном нижнего белья, но еще здесь и там были видны то платье, то жакет, то туфли. Чань решил, что вещей Селесты здесь нет, хотя он ничего не мог об этом знать. При одной только мысли о нижнем белье Селесты перед его умственным взором возникли видения того, что оно прикрывало, и теперь (когда она, возможно, была мертва) это показалось ему каким-то извращением. Может быть, это было подсознательное влияние картины Файляндта, но Чань обнаружил, что его мысли (а может, изумился он, его сердце) тают от сладострастия, когда он представляет, как его руки обнимают ее стан… как соскальзывают на бедра, не зажатые корсетом, как гладят ее нежную кожу. Он тряхнул головой. Что за мысли, когда он через мгновение откинет алый занавес с кровати и увидит ее тело? Он усилием воли заставил себя вернуться к своей задаче, отрешиться от навязчивых фантазий. Чань набрал в грудь побольше воздуха – легкие его отозвались болью, – шагнул вперед и сдвинул полог.
* * *
Постельное белье лежало на кровати перепутанным комом, но Чань разглядел высовывающуюся из-под него бледную женскую руку. Он посмотрел на подушки, наваленные на голову женщины, и снял верхнюю. Под ней оказалась масса темно-каштановых волос. Он снял еще одну подушку и увидел лицо женщины – веки ее были опущены, губы чувственно-изящно приоткрыты, кожа вокруг глаз свидетельствовала о том, что еще недавно там были шрамы. Это была Маргарет Хук – миссис Марчмур. Она открыла глаза, и почти в то же мгновение Чань понял, что она совсем голая. Увидев его над собой, она зажмурила глаза, но никакого страха на ее лице он не увидел. Она зевнула и лениво села. Простыни соскользнули ей на талию, и она неторопливо натянула их на себя.
– Господи помилуй, – сказала она, зевнув еще раз. – Который час?
– Около одиннадцати, – ответил Чань.
– Ой, сколько я проспала. Нет, так нельзя. – Она подняла на него взгляд, в ее глазах сверкали искорки жеманного удовольствия. – Ведь вы Кардинал, верно? А мне сказали, что вы погибли.
Чань кивнул. По ее поведению, по крайней мере, нельзя было сказать, что эта новость огорчила ее.
– Я ищу мисс Темпл, – сказал он. – Она была здесь?
– Была… – неуверенно ответила женщина, ее мысли витали где-то в другом месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101