Но тут Остап, опережая всех, схватил меня за руку и потащил на буксире в бешеном темпе к ближайшим с открытой калиткой воротам.
- Держи жидовских выблядков!
- Бей пархатых!
- Ату-ату!
Неслось нам в спины.
Я успел оглянуться.
Процессия, превратившись в озверелую толпу, отдалась упоению погони.
О, родимые проходные дворы, заборы, брандмауэры, крыши, чердаки, лестницы, спасшие заблудшие души, которые, быть может, ненароком сами спасли кого-то от погрома, взяв удар на себя.
Путая следы и балансируя по карнизам, распугивая голубей и кошек, мы благополучно добрались до тайного грота, где могли отсидеться.
На удивление, я довольно быстро очухался от дикого гона.
Остап же погрузился в мыслительные дебри, напрягая извилины.
В этот знаменательный момент он напоминал худосочного ангелочка, помявшего свои нежные крылышки в переполненном трамвае третьего кольцевого маршрута.
- М-да, - я попытался вместить свою широкую, не по годам, веснушчатую харю в осколок зеркала. - М-да, командор, но, как это не прискорбно, погромщиков из нас не получились... Полная Цусима и маленький Мукден!
- Что ты там проворковал?
Ну, тут я и выдал отчетливо, но с воинствующим самурайским акцентом:
- Бан-зай!
- Метил в воробья, попал в гуся!
Из задумчивого ангелочка Остап мгновенно превратился в юркого бесенка, предвкушающего апокалипсис.
- Не щипайся, больно!
- Бланманже, эклеры, содовая! И тридцать три удовольствия впридачу! Коля ты мой, Остен-Бакен!
- Тронулся?
- Обижаешь, - Остап прокашлялся и затянул. - Цу-у-у-у-сима! Во имя отца и сына и духа святого!
На всякий случай я спрятал зеркальце в тайник между камнями. Вдруг начнет вены резать - себе или мне - какая разница - все равно будет море крови, а у меня от нее - даже в минимальных количествах - мгновенно полуобморочное состояние и дурнота. Спрятал - и приготовился к самому худшему.
Остап набирал обороты.
- Вы, Остен-Бакен, кажись, завзятый любитель ребусов?
- Ну да, балуемся изредка.
- Так вот, скажите, как родному, что остается от утонувшего матроса?
Опасаясь подвоха, я состроил глупую физию:
- Жена и детки.
- Бабушка, теща и троюродная племянница... Остен-Бакен и есть Остен-Бакен!
- Ну, тогда память... Врагу не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает!...
- А может и следы на воде? Кумекай... От тебя, утопленника, остались бы только круги и ни фига больше, а от героического матроса - бескозырка!
- По мне - хоть ботинки.
- Ботинки тяжелые, а ты, Остен-Бакен, глуп, пробка пробкой... Чуешь, как можно загнать бескозырочку погибшего во славу Царя и Отечества!
- Кто на нее позарится?
- Увидишь. Вопрос - где взять.
- У флотских.
- Ясно, не у дворников... Попробуем-ка махнуть шило на мыло.
- Хочешь, я стибрю дома пачку папирос.
- Дешевка... Надо что-нибудь позабористей.
- Вишневая наливка?
- А помнишь, ваш студент трепался.
- Это который во флигеле?
- Анархист, помнишь?
- Про нелегальные писульки?
- Как он там завинчивал про народ? А матросы что, хуже народа? Книжки-то - за жисть.
- Я видел, видел... У него под койкой пачками...
- Позаимствуем.
- Маман мне запретила с ним якшаться.
- Сдрейфил?
- А вдруг он по шее накостыляет?
- Да мы, как всегда, заглянем на минутку. Я буду зубы заговаривать, а ты только успевай прятать за пазуху. Для начала штук пять хватит...
Студент-анархист, снимавший у нас флигель, был человек общительный и добрый и даже нам, шкетам, внушавший азы своего, как он выражался, единственно правильного учения.
Тем же вечером мы просочились в прокуренную, неприбранную комнату со следами то ли вчерашней групповой пирушки с курсистками, то ли заседания центрального комитета, по забывчивости еще не разгромленного жандармами.
Хозяин пил чай в прикуску с маковыми баранками.
Остап оседлал свободный стул и принял горсть баранок.
Я тоже, отоварившись баранками и куском сахара, приткнулся на краешек койки, той самой, под которой складировалась нелегальщина.
- Господин студент, а когда вас повесят, - начал Остап взволнованно, - вы будете дрыгать ногами?
- Предсмертная конвульсия.
- А можно одной большой-пребольшой бомбой взорвать царя, трех генералов и десять казаков с пиками?
- Если революция потребует - сделаем.
- А кто был первый анархист - Адам или Каин?
Ничего не подозревающий студент отвечал неугомонному несмышленышу серьезно и обстоятельно, не переставая уметать маковые баранки.
Я же, игнорируя развернувшуюся дискусию, выцарапал нужное количество тонких запрещенных брошюрок.
В их эффективности мы убедились уже на следующий день.
" Анархия, государство и собственость".
" К вопросу свободы воли".
" Русское освободительное движение в свете идей князя Кропоткина П.А.".
" Коммунизм и анархия".
" Герберт Спенсер, эволюционистская мораль, принципы социологии и его понимание общественных процессов".
Остап за одну ходку к публичному дому выменял пять бескозырок. А за "Спенсера" растроганный боцман даже отдал ему свой свисток.
В реализации товара среди сердобольных барышень, прогуливающихся по бульвару, я участия не принимал, наблюдая издали за священнодействием вдохновенного малолетнего вымогателя.
- Дамы и господа хорошие... Поимейте внимание... Отдам за даром по роковым обстоятельствам судьбы... Безкозырочка брательника, натурально утопшего в Цусимском сражении... Он пожертвовал молодой жизнью ради вас и ваших близких... Мать не вынесла горя, скончалась в одночасье... Отец, судебно-поверенный, в бреду помещен в богадельню... Сестра единокровная вынуждена пойти на панель... Бескозырочка святая реликвия защитника Царя и Отечества... Спасибо, спасибо... Мы еще покажем этим узкоглазым макакам! Мы разнесем их островки из пушек на кусочки... Как вы щедры, мадмуазель... Дай вам бог жениха - победителя...
И так Остап впервые вкусил сладость успеха - бескозырки под патриотичнеский аккомпанемент шли нарасхват и в основном за "красненькие"
Мы уже запаслись новой "нелегальщиной" с соответствующими магнетизирующими названиями - но тут ситуация в стране обострилась, и матросов перестали отпускать на берег.
Люди сделались нервными, истеричными, подозрительными.
В результате Остапу чрезвычайно захотелось в уютный волшебный город Рио-де-Жанейро, о существовании, которого он узнал из моих (зачем ложная скромность) уст. И о мулатах, и о белых штанах, и о географическом положении, климате, флоре и, конечно, фауне.
- Прости, командор, - сказал я, рыдая. - Но я не могу покинуть немытую Рассею!
- Ладно, Остен-Бакен, старайтесь тут без меня, трудитесь. Когда вымоете старушку - желательно с туалетным мылом - я вернусь.
Остап исчез с горизонта - но неожиданно снова появился в поле моего удивленного зрения. Я пребывал в полной уверенности, что командору доступно не только Рио-де-Жанейро, но даже и Южный полюс.
- Эх, такое дело сорвалось.
Утомленный, разочарованный, даже чуточку меланхоличный экс-эмигрант больше ничего не добавил, а через месяц все же раскололся.
Оказывается, поразмыслив перед отбытием , Остап пришел к строго определенному выводу: до Рио-де-Жанейро слишком далеко, и поэтому не мешало бы зафрахтовать посудину понадежней, чем какая-нибудь дырявая шаланда. И он разработал гениальную комбинацию, которая включала в себя грозовую (в прямом и переносном смысле) атмосферу лета девятьсот пятого.
Первым делом он отправился на броненосец "Князь Потемкин Таврический" - видите ли, ему было бы весьма лестно и приятно нарисоваться в городе мечты на этаком многоствольном (я имею в виду артиллерию, а не лес) корыте.
У трапа его, естественно, остановил грозный часовой.
- Мальцам ходу нема!
- Ой, мне жгуче треба до вашегу командиру.
- На хрена свинье свисток... Эй, жертва аборта, отчаливай пока не пальнул! Агитаторы, падлы, донимают, яко блохи... Так на хрена попу гармонь?
- Да я тут променад делал мимо их дому, и вижу в окошко промеж шторок, как сам господин полицмейстер тараканит командирскую женушку.
- Побожись.
- Вот те крест.
- Тараканит, говоришь?
- Еще как!
- Полицмейстер?
- Собственной персоной.
- Ну дуй, салажонок, обрадуй его высокоблагородие.
Юнга-самозванец поднялся на палубу, обозрел ситуацию и шнырк - туда, шнырк - сюда.
А приближалось время обедать. Ну, и недолго думая, Остап сыпанул в борщ по-флотски горсть болтов из машинного отделения. Для пущей наваристости добавил гаечные ключи, масленку и ветоши погрязней.
Эффекта никакого.
Тогда Остап бухнул в перловую кашу полтора десятка ботинков вместе со шнурками - новеньких, прямо из каптерки.
Тоже - промах.
Остался компот. Его-то юнга и заправил щедро винтовочными патронами и даже умудрился сунуть туда фугасный снаряд приличного калибра.
Матросики намек поняли - и давай офицериков за борт. Устроили соревнование - кто больше чинов притопит.
Остап как раз и рассчитывал на подобное развитие событий. Сначала бунт - кровавый и беспощадный, потом - похмелье и бегство за границу, разумеется на судне - от гнева властей.
Новоявленному юнге даже поручили водрузить на флагшток красные шелковые командирские кальсоны.
В общем, все Остап предусмотрел, кроме своих нетренированных нервов. Когда броненосец отчаянно и безшабашно пошел навстречу эскадре, оскалившейся жерлами серьезных орудий, Остап покинул обреченный, по его мнению, корабль вместе с какой-то глупой крысой, не верящей в революционную сознательность флотских масс.
Так не удалось Остапу увеличить число жителей Рио-де-Жанейро и познакомить их поближе с боевыми русскими моряками...
Глава 4.
ЗА ПАРТОЙ, ПОД ПАРТОЙ, ВНЕ ПАРТЫ
" Придется орудовать в
этих пределах"
О.Б.
О частной гимназии Филлипа Илларионовича Илиади надо рассказывать все или ничего (древнегреческая мудрость).
Впрочем, пытки Законом Божьим, вивисекция естественной историей, издевательство мертвыми и живыми языками, уморение математикой знакомы каждому, как и температурная лихорадка ежегодных экзаменов.
Когда на Остапа впервые напялили форму (до омерзения новенькую) и навьючили ранец, набитый под завязку тяжелым грузом бесполезных знаний, он забрыкался как, стригунок, привыкший к вольным просторам.
Но турецко-подданный сурово натянул удила и врезал шпорами.
- Нэ будэшь усытся - лэшу наслэдства!
А наследство преуспевшего янычара не помешало бы Остапу. И он смирился - но и в новых пределах его неуемная жажда мгновенного обогащения не давала ему покоя. Во время учебы в достославной гиманазии Илиади он осуществлял замысловатые комбинации по - легальному и не очень - отъему денежных знаков.
Проектов в голове Остапа зарождалось, с его неудержимым взрослением, бесчисленное множество, но для их реализации нужно было превратить гимназическую каторгу в комфортное пребывание за партой.
При полной поддержке класса Остап принялся за нейтрализацию преподавательских амбиций.
Первым пал математик.
Установив посредством умелой слежки его охочесть до предметов роскоши, трудноперевариваемых наличествующим бюджетом, Остап срочно организовал сбор средств на покупку роскошного, золотого, с соответствующей монограммой, портсигара, который и был поднесен жертве ко дню ангела.
Совестливый математик на протяжении всех учебных часов честно отрабатывал столь значительный подарок (любимейшему учителю от любезных учеников), что хорошо сказывалось на успеваемости гимназистов, но не на их познаниях.
Вторым Остап достал - латиниста. Голубчик попался на пристрастии к вину. Возвращаясь из гимназии, он вдруг стал регулярно обнаруживать в кармане шинели бутылку превосходной мадеры.
Мадеру бесплатно поставлял Остапу сын известного виноторговца Малиновского, отчаянный игрок в "железку", похабник, куряка и совратитель кошек: он поил их до одури валерьянкой, а потом зашвыривал в форточку солдатской казармы.
Отца Никодима, благолепного священика, Остап прищучил в ответственный момент задирания рясы над оголенным телом исповедующейся прихожанки. Отец отпустил грехи и изнывающей от страсти вдовушке, и любопытному отроку, и другим рабам Божьим, затрудняющимся в различии Авраама от Исаака.
Немец и историк тоже погорели на амурных делах.
У первого Остап перехватил любовное послание к белошвейке. Тот жутко боялся своей ревнивой жены и всю переписку вел посредством почтового сизаря. Остапу стоило не малых усилий подмена голубя.
Второго Остап подловил на выходе от девицы сомнительной репутации.
Дольше всех держались физик - мой незабвенный родитель и сам Илиади, преподававший греческий.
Родителя мы перевоспитали посредством дедушкиной астролябии. Стоило ему погорячиться в классе, как мы похищали из шкафа астролябию и возвращали ее туда после первой же хорошей отметки. Сначала он весьма огорчился пропаже и несказанно обрадовался возвращению семейной реликвии, потом занервничал, не понимая процесса: исчезновенние - появление, и успокоился только после того, как вывел закон сообщающихся сосудов: гимназия-квартира.
С Филлипом же Илларионовичем Илиади Остап вступил в изнуряющую, затянувшуюся смертельную схватку и победил, нежданно найдя ключ к непомерной тщеславности грека - в футболе.
У нас была блистательная, непобедимая команда, в которой Остап играл первую скрипку - центрфорварда. Другие гаврики тоже отличались отменной игрой. Катанян, трепло и подхалим финтил правым крайним. Слева рвался к чужим воротам Илька Файзинберг, мечтавший в глубине души заделаться классиком великой русской литературы. На подхвате мельчил польский пацанчик, обессмертивший себя девизом: " Ни дня без рюмки."
На протяжении пяти сезонов мы не уступали никому кубок города среди средних учебных заведений.
Остап играл вдохновенно и напористо, вкалачивая такие дули, что Илиади плакал от счастья.
Филлип Илларионович привык к победам своей команды, он нуждался в них, как умирающий больной в глотке кислорода.
Остап же не только развивал организм, чтобы валить защитников, а и подкреплял свое физическое и техническое превосходство психологической обработкой противника.
Помню, как мы начинали.
Увы, мне отвели роль заворотного бека, но Остап вручил другу костыли и забинтовал конечности. Был пущен слух, что на тренировке я вратарь, пострадал от его неберущихся ударов.
Ох, и по стенать же пришлось...
Позже Остап разработал специальную таксу для слабых команд, которые, дабы избежать разгромного поражения, оплачивали ему лично каждый незабитый мяч.
Свои дерзкие голевые прорывы Остап обычно сопровождал парализующими противника репликами.
- Сейчас как звездану кирпичом!
- Берегись - уши растопчу!
- Бью с левой - смертельной!
- Милорд, у вас трусы слетели.
- Ваша маман не переживет если вы вернетесь сегодня вечером домой безнадежным калекой!
Последнюю тираду Остап , как правило, нашептывал перед началом игры центральному защитнику, своему визави.
Остап делал все для победы - Илиади прощал грозному центрфорварду все.
Филлип Илларионович не представлял свою гимназию без городского кубка и трепетал при мысли, что Бендер может уйти в другое заведение.
Глава 5.
ПАМЯТНИК ЛОШАДИ ПРЖЕВАЛЬСКОГО
"Попрошу делать взносы"
О.Б.
Все свободное от посещений необременительных занятий и весьма интенсивных тренировок (бег, подтягивание, отжимы, качание пресса) время Остап комбинировал.
Он уже не рвался, как плененая, птица в город хрустальной мечты - Рио-де-Жанейро. Он неутомимо, в поте лица своего добывал деньги из воздуха, человеческой глупости, тупости, доверчивости и прочих аналогичных субстанций. Но, по натуре отчаянный мот и беспросветный кутила, Бендер, не задумываясь, транжирил полученное. Тратил и добывал. Добывал и тратил.
Всех подвигов Остапа не перечесть, но те, в которых я принимал самое непосредственное и активное участие (с правом на определенную долю добычи), каленым железом выжжены в моей памяти.
Однажды его осенило - собрать средства на сооружение памятника лошади Пржевальского.
- Други мои! - начал он свою трогательную, проникновенную речь, взобравшись на парту. - Никогда на свете не было более преданного и умного товарища, чем верный спутник и соратник по экспедициям великого путешественника Пржевальского - его кобыла. Голод, холод, ядовитые змеи, полчища скорпионов и кровожадной саранчи обрушились на заблудившуюся в дебрях Центральной Азии экспедицию. Все преодолели они, кроме свирепого голода. И тогда отощавшая кобыла отдала себя на съедение людям. Целую неделю продержалась экспедиция, оплакивая за завтраком, обедом и ужином довольно вкусную лошадь. Так пусть подвиг лошади Пржевальского не умрет в веках, пусть он возбуждает аппетит у новых, отважных, не щадящих себя исследователей!.. Наш уникальный памятник будет укором всем сытым и недалеким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12