70-летний музыкант стремился выполнять то, в чем ви­дел жизненное назначение, - «доставлять радость». Но опера неожиданно принесла автору вовсе не радостные переживания. Началось с почетных предложений наци­стского правительства.
Захватив власть, Гитлер и его сообщники старались привлечь видных деятелей немецкой культуры к укреп­лению «нового порядка». Не спрашивая согласия, Геб­бельс назначил Штрауса главой так называемой Импер­ской музыкальной камеры, учреждения, призванного ру­ководить музыкальной жизнью Германии. Политическая беспечность Штрауса сыграла с ним злую шутку: он принял новый пост и оказался, таким образом, связан­ным с гитлеровской властью, о чем вскоре пришлось горько пожалеть. Впоследствии он оправдывал свой по­ступок желанием «делать добро и предотвращать еще большие бедствия» (в письме к Цвейгу 17 июня 1935 г.). Но вскоре ему пришлось убедиться в утопичности этих намерений. Нацистские правители не постеснялись нане­сти первому музыканту Германии грубое оскорбление: ему была запрещена поездка в Австрию на Зальцбургский фестиваль, являвшийся его детищем. Причина за­прета была ясна: в Австрии, еще сохранявшей независи­мость, не действовали расистские законы, и к участию приглашались немецкие эмигранты, в том числе извест­ные музыканты «неарийского» происхождения - Бруно Вальтер и др. Штраус, поглощенный заботами о поста­новке «Молчаливой женщины», не реагировал на уни­жение.
Премьера была назначена па 24 июня 1935 года в Дрездене. Накануне спектакля он попросил корректуру афиши. С негодованием увидел он, что не указан автор либретто Ст. Цвейг. Штраус покраснел от волнения и, не повышая голоса, сказал: «Делайте что хотите, но за­втра же утром я покидаю Дрезден, и премьера пройдет без меня». Это вызвало тревогу, директор театра позвонил в Берлин, и оттуда последовало разрешение восстановить имя Цвейга, во избежание пуб­личного скандала. Спек­такль прошел с триум­фом, однако негодование Штрауса не унималось. Он написал Цвейгу пись­мо, в котором осудил шо­винистическую политику нового режима и доволь­но язвительно отозвался о расистской демагогии, что в условиях III импе­рии являлось государственным преступлением: «Считаете ли вы, будто я когда-либо руководст­вовался в своих действи­ях мыслью о том, что я германец? Думаете ли вы, что Моцарт сознательно сочинял «по-арийски»? Для ме­ня существуют только две категории людей: обладающие талантом и лишенные его... Состоит ли публика из ки­тайцев, жителей Верхней Баварии, Новой Зеландии или Берлина, мне совершенно безразлично».
Письмо Штрауса не попало к адресату. Чиновники гестапо следили за перепиской видных деятелей, письмо было вскрыто и доставлено Гитлеру. Прочитав его, фю­рер впал в бешенство и приказал запретить постановку «Молчаливой женщины». От более решительных мер в отношении строптивого композитора пришлось воздер­жаться во избежание международного скандала, чего на первых порах нацисты избегали. Опальная опера бы­ла возобновлена лишь в 1947 году. В письме к руковод­ству Дрезденского театра Штраус заметил, что его опе­ра наконец-то «освобождена из концлагеря Имперской музыкальной камеры».
Вскоре после запрещения «Молчаливой женщины» в Гармиш явился гитлеровский чиновник, от имени прави­тельства предложивший Штраусу подать в отставку с поста президента Музыкальной камеры по состоянию здоровья. Штраус не заставил себя просить, его недол­гая служба у нацистского государства закончилась. Этот эпизод остался мрачным пятном на его биографии, политическое безразличие стоило ему многих горьких дней. После конфликта первый композитор Германии уходит в тень. Изредка он гастролирует как дирижер в Европе, лечится на курортах, отдыхает в Италии. Ему снова присуждают за рубежом почетные звания (Лон­дон, Вена), устраивают фестивали его имени. Большую часть времени он проводит в кругу семьи, в Гармише. Но и здесь, в провинциальном уединении, расисты не оставляют его в покое. Они вторгаются в его семейную жизнь. Невестка Алиса, жена его сына Франца, была еврейкой. Любимые внуки композитора, Рихард и Хри­стиан, оказались полукровками, бесправными жителями III империи. В лицее Гармиша, где они учились, над ни­ми издевались, на улицах вслед им плевали, грозили. Штраус мог, по примеру многих немецких интеллиген­тов, переехать с семьей в любую страну, где был бы с почетом принят. Но он не решился покинуть родные ме­ста и привычную обстановку. В Германии и «присоеди­ненной» Австрии продолжались ужасы нацистского ре­жима. Члены семьи Алисы, жившие в Вене и Праге, бы­ли брошены в концлагерь Освенцим.
Опальный композитор совсем замкнулся в своем уединении. Он мало выезжал и почти не принимал уча­стия в музыкально-общественной жизни. Германию за­ливал поток низкопробных нацистских песен, гимнов, маршей. С чувством отвращения Штраус наблюдал за разгулом варварства. Впервые он испытывал столь мрачные, безнадежные чувства. В своих записках он горько сетовал: «Печально то время, когда художник моего масштаба вынужден, как мальчишка, спрашивать у министра, что он должен сочинять и исполнять. Я при­надлежу к нации слуг и кельнеров и почти завидую мо­ему другу Стефану Цвейгу, подвергающемуся расист­ским преследованиям...» Но даже в этих условиях Штраус не мог отказаться от музыки. Перешагнув за 70 лет, он все еще чувствовал творческую силу. В по­исках либретто Штраус снова обратился к Ст. Цвейгу.
Писатель наметил интересный сюжет из времен 30-лет­ней войны, и композитор восторженно откликнулся. Учи­тывая варварские нравы нацистской Германии, Штраус предложил вести совместную работу тайно и скрывать написанное до лучших времен. Цвейг отказался. «Это было бы ниже вашего достоинства, - писал он. - Такой человек, как Рихард Штраус, должен открыто пользо­ваться своими правами и не совершать ничего тайного... Ваши грандиозные, несравненные создания возлагают на вас обязанность не допускать ничего, что могло бы ограничить вашу свободную волю и художественную инициативу». Пришлось прекратить сотрудничество с Цвейгом, приносившее Штраусу истинную радость и удовлетворение. Известна трагическая участь талантли­вого писателя. Спасаясь от нацистских преследовате­лей, он несколько лет скитался по Европе, а затем на­правился в Южную Америку. Мучимый отчаянием, стра­шившийся победы фашизма, он вместе с женой покон­чил жизнь самоубийством.
В поисках литературного сотрудника Штраус обра­тился к австрийскому писателю, историку искусства Иозефу Грегору. Их совместная работа продолжалась несколько лет, но требовательный композитор часто вы­ражал недовольство новым либреттистом, с грустью вспоминая о дружбе с Гофмансталем и Цвейгом. Пер­вый плод знакомства с Грегором - завершение оперы на сюжет, предложенный Цвейгом. Она получила на­звание «День мира». Законченная в 1936 году, опера явно противостояла разгулу агрессивной военной пропа­ганды, которым была охвачена гитлеровская Германия. В своем баварском уединении Штраус словно стремился заявить о непричастности к безумию, господствовавше­му в стране. Сюжет этой одноактной оперы очень прост. Действие происходит в осажденном городе. Воины и го­рожане измучены лишениями. Суровый комендант, не желая сдавать крепость, решает взорвать ее вместе с жителями и солдатами. Но не успел он подать сиг­нал к взрыву, как вдруг доносится пушечный выстрел, а вслед за ним - колокольный звон. Приходит извес­тие о том, что братоубийственная война, продолжав­шаяся 30 лет, закончилась миром. Народ торжествует. Комендант крепости и командующий войсками осады, стоявшие во главе враждовавших сил, убеждаются в бессмысленности многолетней борьбы. Опера за­вершается хором народа, прославляющего мир и дружбу.
Штраус работал с увлечением, видимо, заинтересо­вавшись сюжетом. В музыке оперы есть новые черты, в частности большая роль хора, чем в прежних операх Штрауса. Этого требует сценарий, впервые в практике композитора выдвигающий на передний план народные массы. Особенно велика роль хора в финале, носящем ораториальный характер. Ясность и простота мелодики в духе народной песенности давала некоторым немец­ким критикам повод сравнивать эту сцену с финалом Девятой симфонии Бетховена. Нельзя, конечно, ставить пышный и радостный финал оперы рядом с недосягае­мой силой бетховенского гимна, но замысел Штрауса аналогичен - «Обнимитесь, миллионы!». Музыка в це­лом отличается суровым колоритом. При наличии неко­торых выразительных эпизодов (драматически мрачная начальная сцена, траурное шествие, переход от тревож­ного ожидания гибели к торжественному звону колоко­лов) опера не принадлежит к числу творческих удач Штрауса. Она осталась в памяти преимущественно как декларация старого музыканта, решившегося идти не в ногу с диктаторским режимом. Закончив либретто опе­ры, Грегор справедливо отмечал, что «в условиях со­временной Европы она все больше приобретает символи­ческий смысл».
Любопытна сценическая судьба «Дня мира». По иронии истории премьера состоялась в Мюнхене в 1938 году, когда было заключено пресловутое мюнхен­ское соглашение, сыгравшее зловещую роль и подго­товившее вторую мировую войну. Несмотря на пиетет, окружавший знаменитого композитора среди любителей искусства, опера не имела успеха. Впоследствии она лишь изредка появлялась на сцене некоторых немецких театров. Не успел Штраус закончить партитуру «Дня мира», как принялся за следующую. Словно отмежевы­ваясь от гнетущей современности, от авантюр и сомни­тельных побед Гитлера, старый мастер углубляется в милый его сердцу мир ан­тичности. Одну за дру­гой он заканчивает две оперы на древнегреческие сюжеты - обе в сотрудни­честве с Грегором. «Даф­на» повествует, на осно­ве известного мифа, о пре­красной нимфе, дочери богини Геи, которую по­любил бог Аполлон.
Опера названа «буко­лической трагедией», при­чем пасторально-идилли­ческий элемент выражен в ней несомненно силь­нее, чем трагедийный. Это наиболее ярко сказа­лось в пленительной му­зыке Дафны, в возвышен­ной красоте ее арий (осо­бенно начальных и фи­нальной), в чарующем звучании оркестра, словно окутывающего партию ним­фы шелестящими, певучими волнами. «Дафна» была впервые поставлена в октябре 1938 года в Дрездене, но большого отклика не получила. Германия была охва­чена военной горячкой. Нацисты оккупировали все но­вые и новые земли, назревала угроза мировой ката­строфы. В июле 1939 года праздновалось 75-летие Штрауса. Оно отмечалось довольно скромно - по тради­ции провели в некоторых городах штраусовские педели, и этим ограничились.
«Железный Рихард» чувствовал старость. Одолевали приступы ревматизма, все больше времени приходилось проводить па курортах. В сентябре 1939 года гитлеров­ские войска вторглись в Польшу. Разразилась мировая война. Штраус находился в Швейцарии, но вскоре вер­нулся домой. Его увлекали новые замыслы. Словно стремясь противостоять «готической» ночи нацизма, в ко­торую погрузилась его страна, старый композитор снова обратился к солнечной Греции. Он приступил к боль­шой 3-актной опере «Любовь Данаи», с подзаголовком «веселая мифология». Штраус давно подумывал об этом сюжете. Еще в 1920 году Гофмансталь предложил набросок сценария, и через много лет композитор вер­нулся к своей мысли. Он закончил партитуру в драма­тические дни войны, летом 1940 года. Видимо, понимая несвоевременность «веселой мифологии», он отложил по­становку до окончания войны. Предполагалось лишь исполнить оперу в концертном плане на Зальцбургском фестивале 1944 года. Но к этому времени гитлеровский рейх находился на краю гибели. В августе того же го­да состоялась генеральная репетиция, а затем последо­вало распоряжение правительства о закрытии театров. Как и желал автор, его опера дождалась премьеры по­сле войны, в августе 1952 года.
В опере фигурируют традиционные персонажи эл­линской мифологии во главе с Юпитером и прекрасной Данаей. Престарелый композитор снова блеснул моло­дой силой дарования. Многие страницы партитуры при­влекают полнокровной красотой мелодики и великоле­пием оркестрового наряда. Словно подводя итоги дол­гого творческого пути, Штраус сочетал в этой опере две стилистические манеры: тяжелую роскошь вагнеровских звучаний, характерную для ранних опер, особенно для «Гуитрама», и легкую прозрачность моцартовского пись­ма, к которой он стремился начиная с «Кавалера розы». Фрагменты, написанные в той и другой манере, связыва­ются плавно и свободно, чему способствует несравнен­ное мастерство композитора. Возвращаясь мыслью к дням молодости, Штраус привел в музыке «Данаи» лю­бопытную цитату из «Кавалера розы»: в оркестровом вступлении к последнему акту «Данаи» (где всесильный бог вынужден отступить перед чувством юной любви) звучит тема фельдмаршальши, с грустью признающей, что молодость прошла. «Любовь Данаи» - искренняя и трогательная поэма уходящего поколения, лирика заката могущественных сил перед лицом новой, юной зари. Быть может, ни в одной из опер Штрауса не раскрылась так ясно глубокая связь с заветными переживаниями композитора, как в этой «веселой» истории бога и смертной девушки.
Отложив партитуру «Данаи» до лучших времен, не­утомимый маэстро не успокоился. Он уже работал над новой оперой, замысел которой возник еще в 30-х годах. Однажды Цвейг обратил внимание Штрауса на либрет­то, написанное в конце XVIII века неким аббатом Касти для оперы А. Сальери «Сперва слова, потом музыка». Мысль увлекла Штрауса. Но в мрачных условиях того времени участие Цвейга исключалось и пришлось снова обратиться к Грегору. Не удовлетворившись первыми набросками сценария, Штраус сам взялся за составле­ние текста и привлек венского дирижера К. Крауса. Так возникла последняя и одна из самых оригинальных опер Штрауса. Она получила название «Каприччио», собственно, ничем не связанное с сюжетом и, по-видимо­му, обозначающее некоторую причудливость, капризность самого замысла. Опера носит подзаголовок «Разговор­ная пьеса с музыкой в одном действии». Партитура бы­ла закончена в августе 1941 года, премьера состоялась в родном Мюнхене в октябре 1942 года, в те дни, когда Советская Армия вела смертельный бой с гитлеровски­ми войсками. Великий мастер намеренно отстранялся от страшной действительности. Жанр и сюжет новой оперы оказались неожиданными даже для людей, близко зна­комых с его творческими замыслами. «Каприччио» - диспут на извечную тему оперной эстетики: что являет­ся определяющим началом - слово или музыка?
К этому вопросу Штраус обращался и раньше - в опере «Интермеццо». Тогда он отдавал первенствующую роль слову. Теперь, почти через 20 лет, он развернул по этому поводу дискуссию, притом в своеобразной форме оперного либретто. Он мечтал о легкой, веселой пьесе, блещущей остроумными диалогами, меткими репликами и хлесткими выпадами в духе Мольера или Уайльда. В значительной мере это удалось ему.
Заимствованный у Касти сюжет довольно затейлив. Действие происходит в замке некоей графини близ Па­рижа, во времена Людовика XVI. Поэт Оливье и музы­кант Фламанд спорят, каждый из них отстаивает пер­венство своего искусства. Оба влюблены в графиню. Она должна рассудить, кто из спорщиков прав, и тем самым показать, кого из поклонников она предпочитает. Графиня в нерешительности. Находящийся в замке ди­ректор театра предлагает поэту и музыканту вместо споров написать оперу. Граф, брат красавицы, пред­лагает им: «Опишите самих себя и сегодняшние собы­тия». Соперники принимают предложение и собираются в Париж. Через дворецкого поэт просит графиню принять его на следующее утро, чтобы получить указание, ка­ким финалом закончить оперу. Удивительное стечение обстоятельств - с тем же вопросом и с просьбой о встрече обращается к ней и музыкант. Пораженная сов­падением, графиня приходит к мысли о неразлучности поэта и композитора, о связи поэзии и музыки. Оба ис­кусства равноправны, никому из них нельзя отдать пред­почтение. Должно быть, мысли Штрауса выражены в словах графини: «Музыка будит чувства, они стремятся высказаться в словах. А в словах живет тоска по звуку, по музыке». Но в конечном счете у всех искусств одна родина, один источник - «наше сердце, жаждущее кра­соты». С умной скептической улыбкой многоопытный композитор приходит к выводу о бесплодности споров, о гармоничном слиянии обоих соперничающих начал.
Можно подумать, что ради столь общего вывода не стоило писать большую оперу, да еще с признаками лю­бовной интриги. Но музыка Штрауса полностью оправ­дывает этот своеобразный опыт. Завершая длинную галерею своих опер, композитор создал поистине обо­льстительную партитуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12