А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Нас бомбят!
Мы услышали вой бомбардировщиков. В окне появились снопы бело-желтого света, а затем, как гром после молнии, ужасающе пронзительно зазвенело.
Махтаб закричала в испуге. Муди схватил ее, положил между нами. Мы прижались друг к другу, безнадежно одинокие в ожидании неизбежности.
Муди в исступлении выкрикивал какие-то персидские молитвы, в его голосе слышалась паника. Он обнял нас, желая защитить, но это лишь усилило наш страх, потому что он дрожал всем телом. Мы с Махтаб молились по-английски, уверенные, что настала минута смерти.
Самолеты налетали волнами, то предоставляя нам минутную передышку, то снова пикируя, а их моторы передавали всю ненависть к людям на земле. Оранжевые и желтые снопы огня противовоздушной артиллерии устремлялись к небу. Каждый раз, когда над головами раздавался вой самолетов, мы ждали взрывов. Иногда свет был неярким, а отзвуки приглушенными. В другой раз освещалась вся комната, а разрыв сотрясал дом до основания, дрожали стекла, и мы не могли сдержать испуганных криков. При свете взрывов, огня противовоздушной артиллерии и менее яркого отблеска пылающих зданий я могла заметить, что Муди было страшно так же, как и мне.
Он прижимал нас все сильнее, а моя ненависть к нему еще больше нарастала, я готова была его убить. В какой-то миг я вспомнила письмо моей мамы и ее сон о том, что Махтаб потеряла ногу от взрыва бомбы.
О Боже! Прошу, умоляю тебя, помоги нам! Спаси нас! Спаси Махтаб!
Очередная волна бомбардировщиков пронеслась над нами. Проходили минуты, и постепенно мы расслаблялись в надежде, что все уже закончилось. Прошло много времени, пока мы позволили себе перевести дыхание. Налет продолжался около пятнадцати минут, но эти минуты нам показались вечностью.
Страх уступил место возмущению и ярости.
– Вот видишь, что ты сделал с нами! – крикнула я Муди. – Ты Этого хотел для нас?!
– Нет! – рявкнул он. – Я тебе этого не сделал. Твоя собственная страна хочет убить тебя.
Разгорелась ссора, но в это время Маммаль заглянул в дверь спальни и сказал:
– Не нервничай, да'иджан, это была только противовоздушная артиллерия.
– Мы слышали самолеты, – возразила я.
– Нет.
Невероятно, но Маммаль хотел меня убедить в том, что это были только учения, такие же, как во время Недели войны.
В холле зазвонил телефон. Это была Амми Бозорг. Маммаль и Муди успокоили ее, заверив, что у нас все нормально.
Насерин зажгла свечи, приготовила чай.
– Нечего волноваться, – сказала она и твердо добавила: – В нас не попадут.
Ее вера в Аллаха была непоколебимой, основанной на искреннем убеждении, что если даже Аллах допустит, чтобы она погибла от бомбы, то нет ничего более достойного, чем мученическая смерть в священной войне.
Ранним утром шумный город зализывал раны и взывал к мести. Налеты были, разумеется, делом иракской авиации, но радио с легкостью выдавало иную информацию: налет запланировали и контролировали американские советники. С точки зрения рядового иранца, президент Рейган лично летел во главе атакующей эскадры. В тот день малоприятным было оказаться американцем в Иране.
Муди почувствовал это и превратился в заботливого опекуна. Мы с Махтаб не поехали в школу. Как оказалось, вблизи школы было немало разрушенных зданий. Много людей погибло.
Позже Элен и Хормоз провезли нас по городу, чтобы мы увидели результаты налета. Целые кварталы домов были стерты с лица земли, разорванные бомбами или уничтоженные огнем. Кое-где все еще подымался дым.
Все соглашались, что это страшно, но у каждого были свои взгляды на причину случившегося. Для меня все это было естественным исходом жизни под руководством фанатичного безумца. Муди и Хормоз проклинали американцев.
Элен заняла сторону мужчин.
Муди втянул Хормоза в дискуссию на одну из своих излюбленных тем о двуличности американского правительства. Он утверждал, что Соединенные Штаты, желая достигнуть равновесия сил в Персидском заливе, настраивают обе страны друг против друга, вооружая Иран и Ирак. Он был убежден, что американцы финансируют не только бомбы, сбрасываемые с иракских самолетов, но и противовоздушную артиллерию иранцев, однако в результате длительного эмбарго на вооружение помощь Ирану оказывалась тайно.
– Иран вынужден тратить все свои деньги на оружие, – ворчал Муди. – Из-за эмбарго мы вынуждены покупать его через третьи страны и платить им больше.
Мы все молились, чтобы налет не повторился. Радио обнадеживало Муди, что так и будет, что священные войска шиитов достигнут быстрого и эффективного перевеса над американскими марионетками.
Город перешел на военное положение. Электростанции были уничтожены. Всем рекомендовалось как можно меньше расходовать электроэнергии.
Наступили ночи страха и напряжения. В течение нескольких недель налеты повторялись через каждые две-три ночи, а потом и каждую ночь. По вечерам, с наступлением темноты, Махтаб жаловалась, что у нее болит живот. Много времени мы проводили вместе в ванной, молясь, плача и дрожа. Спали мы в столовой на полу под большим столом. Пледы, свисающие по бокам, должны были защитить нас от разлетающихся осколков стекла. Мы страдали от недосыпания. Налет бомбардировщиков был самым страшным, что я видела в своей жизни.
Однажды после лекций мы, как всегда, пошли за хлебом. В тот день мы хотели купить барбари – испеченный на дрожжах хлеб в форме овальных булок длиной в два фута. Такой хлеб, свежий, еще теплый, намного вкуснее лаваша. Мы ждали в очереди в пекарне более получаса, присматриваясь к уже знакомому нам процессу. Группа мужчин работала быстро, отмеряя порции теста, формуя и откладывая в сторону, чтобы оно подошло. Когда тесто уже было готово, один из них придавал ему окончательный продолговатый вид. Пекарь отправлял буханки в нагретую печь и вынимал их с помощью плоской лопаты.
Через некоторое время закончился запас теста. Один из мужчин бригады начал готовить новое. Он вложил конец шланга в большую бочку и открыл кран. Зная, что бочка будет наполняться долго, пекарь сделал перерыв и пошел в туалет. Когда он входил туда и потом, когда выходил, оттуда доносился смрад.
Мне было интересно, помоет ли он руки, прежде чем приступить к работе. В поле зрения не было ни одного умывальника. Я почувствовала приступ тошноты, когда пекарь вернулся к бочке и помыл руки в воде, предназначенной для приготовления теста.
Внезапно раздался звук сирены, предупреждающий о воздушной тревоге. Через несколько секунд мы услышали рев приближающихся бомбардировщиков.
Разные мысли проносились у меня в голове, разум пытался бороться с паникой. Что делать: спрятаться здесь или бежать домой? Я решила показать Муди, что мы сумеем справиться с любой ситуацией, тогда и в дальнейшем он будет разрешать нам выходить одним.
– Беги, Махтаб! – крикнула я. – Мы должны добраться домой!
– Мамочка, я боюсь, – заплакала Махтаб.
Я подхватила ребенка на руки. Какое-то чувство подсказывало мне, что нужно бежать с улицы Шариата. Я бросилась в лабиринт бесконечных переулков и мчалась так быстро, как только могла. А рядом мы слышали залпы противовоздушной артиллерии, взрывы бомб, стоны и крики гибнущих людей.
Осколки артиллерийских снарядов сыпались вокруг нас. Мы продолжали бежать.
Махтаб спрятала лицо у меня на груди. Ее пальчики впивались мне в спину.
– Ой, мамочка, я боюсь, мне страшно! – всхлипывала она.
– Все будет хорошо, – говорила я, перекрикивая шум. – Молись, Махтаб, молись!
Наконец мы и вбежали в калитку. Муди выглядывал уже в ожидании. Он открыл дверь и втащил нас в дом. Мы столпились в коридоре первого этажа, опираясь спинами о бетонную стену, и так стояли до конца налета.
Как-то я взяла Махтаб и Амира в колясочке в парк. Наш путь лежал мимо волейбольной площадки, где как раз проходил матч.
Махтаб качалась на качелях, когда я вдруг услышала громкие голоса. Посмотрев в ту сторону, я увидела четыре или пять белых полугрузовых машин марки «ниссан», блокирующих вход в парк. «Пасдары! Ищут здесь кого-то», – подумала я.
Я проверила, все ли в порядке в моей одежде. Пальто было застегнуто, платок на своем месте. И все-таки у меня не было желания встречаться с пасдарами, поэтому я решила вернуться домой и позвала Махтаб.
Толкая перед собой колясочку с Амиром и держа Махтаб за руку, я шла в сторону ворот. Когда мы приблизились к волейбольной площадке, я убедилась, что сегодня мишенью для пасдаров были парни. С помощью карабинов их погрузили в машины. Они молча повиновались.
Что с ними будет? Я поспешила домой, подгоняемая страхом. Настроение было испорчено.
Эссей открыла дверь. Я рассказала ей и Резе об увиденном.
– Это, вероятно, потому, что они собрались группой, – предположил Реза. – Нельзя собираться без разрешения.
– Что с ними будет? – спросила я. Реза пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он безразличным тоном. Муди, по-своему прокомментировал инцидент:
– Напрасно пасдары не будут брать.
Иначе прореагировала Азар, когда я на следующий день в школе рассказала ей эту историю.
– Когда они видят группу ребят, то хватают их и отправляют на войну, – сообщила она с грустью. – То же самое делают в школах. Иногда подъезжают на грузовиках к школе для мальчиков и забирают учеников на фронт. Родители их никогда уже не увидят.
Как же я ненавидела войну! Она так бессмысленна. Я не могла понять людей, столь жаждущих убивать и до такой степени готовых умереть. Для Маммаля и Насерин жизнь, в том числе и их собственная, не имела большой ценности. Смерть – явление ординарное. Что человек может совершить без веры в Аллаха? Если даже случится худшее, то не было ли оно неизбежным? Их бравада во время бомбардировок не была притворной. Такая философия формирует мучеников-террористов.
Со всей силой это продемонстрировалось в пятницу пополудни, когда, как обычно, мы собрались в доме уже вернувшейся Амми Бозорг, где домочадцы бесконечно молились по случаю праздника. По телевизору шла трансляция проповеди. Я не обращала на это внимания до тех пор, пока не услышала возбужденных голосов Муди и Маммаля. Амми Бозорг вторила им стонами.
– Бомбят службу! – возмутился Маммаль.
Телевидение в прямом эфире показывало толпу правоверных, собравшихся на площади. Камеры были направлены в небо и отсняли иракские самолеты. Разрывы бомб образовали в толпе ямы, заполненные убитыми и ранеными.
– Там Баба Наджи! – вспомнил Муди. – Он всегда посещает моленья по пятницам.
Смятение охватило нижний Тегеран. Сообщалось о жертвах с обеих сторон, но хорошо спланированный налет свидетельствовал о явном перевесе Ирака.
Встревоженная семья ждала возвращения Баба Наджи. Часы пробили два, потом половину третьего. Баба Наджи никогда не возвращался с молений по пятницам позже.
Амми Бозорг приняла образ плакальщицы и, завывая, рвала на себе волосы. Она сменила цветную чадру на белую и уселась на полу, напевно декламируя Коран.
– С ума сошла, – сказал Муди сестре. – Ты должна дождаться, мы же ничего не знаем.
Родственники по очереди выбегали на улицу, высматривая патриарха рода. Проходили минуты в ожидании, полном напряжения, под ритуальное завывание Амми Бозорг. Казалось, что она гордится своим новым статусом вдовы.
Около пяти часов Ферест вбежала в дом с новостью.
– Он возвращается, – кричала она.
Весь клан собрался у дверей, чтобы схватить Баба Наджи в объятия, как только он переступит порог. Он вошел в дом медленно, молча, с потупленным взглядом. Все расступились, пропуская священного мужа. Его одежда была забрызгана кровью. К изумлению всех, он направился прямо в ванную, чтобы помыться.
Позднее Муди поговорил с ним и рассказал мне:
– Он переживает, что не погиб. Он хочет остаться мучеником, как его брат.
Муди не разделял слепого фанатизма своих родственников. Когда Тегеран привык к военному положению, командование гражданской обороны издало новые инструкции. Во время налета всем следовало находиться в помещении без окон на первом этаже. Мы вернулись в постель, чтобы немного отдохнуть в ожидании страшного сигнала, который выгонит нас на первый этаж под лестницу.
Там даже в присутствии Резы и Маммаля Муди не мог справиться с охватившим все его существо чувством страха. Он плакал, весь трясся в бессильной тревоге. Когда все заканчивалось, он проклинал американцев, но с каждым новым налетом в его словах становилось все меньше уверенности.
Время от времени наши глаза встречались, и это был краткий миг взаимопонимания. Муди осознавал, что несет ответственность за нашу судьбу, но он не имел ни малейшего представления, что в этой ситуации делать.
Раз в году в один и тот же день все в Иране отправляются в баню.
Происходит это по случаю персидского Нового года, Навруза, длящегося две недели. Это праздник, во время которого все женщины приводят свои дома в относительный порядок. Навруза с нетерпением ждут владельцы обувных магазинов, потому что все тогда покупают новую обувь. На протяжении этих двух недель мало кто работает: семьи собираются на праздничные ужины и чаепития. В соответствии с семейной иерархией родственники в порядке очередности предоставляют свои дома для праздничных торжеств.
Навруз выпадает на 21 марта, первый день весны. В тот вечер мы сели вместе с Резой, Маммалем и их семьями вокруг хафт син (семь «с»), или софры, заставленной блюдами с символическим значением, название которых начинается с буквы «с». Внимание всех было приковано к яйцам, положенным на зеркало. Персидская легенда гласит, что Земля покоится на роге быка. Этот бык каждый год переносит свою тяжесть с одного рога на другой. Точный момент прихода персидского Нового года можно установить, наблюдая за разложенными на зеркале яйцами. Когда бык перебрасывает земной шар с одного рога на другой, яйца подпрыгивают.
Все считают минуты, отделяющие старый год от нового, совершенно так же, как в Америке. Наблюдая за яйцами, мы ждали момента, когда солнце окажется в знаке Барана.
Внезапно в комнате стало темно, а вой сирены предупредил о появлении самолетов. В ту ночь яйца определенно подскакивали.
И хотя налеты вселяли ужас, жизнь как-то двигалась дальше, а бомбежки иракской авиации не помешали Ирану праздновать Навруз. Цикл приемов начался уже на второй день, и мы направились в дом патриарха и матроны рода. Реза, Эссей, Мариам, Мехди, Маммаль, Насерин, Амир, Муди, Махтаб и я втиснулись в машину Маммаля и поехали в дом Амми Бозорг. У меня, конечно, настроение было далеко не праздничное.
Длинноносая сестра Муди выбежала нам навстречу, как только мы вошли в дом. В радостном крике она бросилась к брату, осыпая его поцелуями. Потом она повернулась к Махтаб и нежно обняла ее. Прежде чем она поцеловала меня в щеку, я инстинктивно обтянула платок, чтобы избежать прикосновения ее губ.
У Амми Бозорг были уже приготовлены праздничные подарки. Она подарила Муди дорогой письменный стол и книжную полку с задвигающимися стеклами. Махтаб получила сшитое портнихой платьице из натурального шелка, привезенного из Мекки. Амми Бозорг, счастливая, крутилась все время и раздавала подарки всем, кроме меня. Муди не заметил, что меня обошли вниманием, а мне было безразлично.
Печальным был для меня этот день. Никто не утруждал себя (или не хотел) тем, чтобы поговорить со мной по-английски. Махтаб прижалась ко мне, боясь остаться рядом с Амми Бозорг.
Каждый день повторялись эти изнурительные церемонии.
Однажды утром, когда мы собрались навестить несколько домов, я надела коричневый шерстяной костюм с удлиненным жакетом, который мог вполне сойти за плащ. Надела толстые носки и на голову платок.
– Надо ли мне надевать манто на этот костюм? – спросила я Муди.
– Нет, конечно, нет, – ответил он. – Нужно присмотреться очень тщательно, чтобы увидеть, что это не плащ.
Маджид обвез нас по домам многочисленных родственников, где мы должны были показаться. Затем он нас оставил, у него были другие дела, и мы втроем поехали на такси в дом Хакима.
Когда мы вышли от них, было уже почти темно. Нам пришлось пройти несколько перекрестков, чтобы добраться до главной улицы и поймать такси. Машины с шумом проносились мимо, но свободного такси не было.
Внезапно возле нас затормозила полугрузовая машина, а за ней легковая. Из «ниссана» выскочили четверо бородатых пасдаров в оливково-коричневых мундирах. Один из них поймал Муди, а другие направили в него карабины. Меня окружили четыре стража революции в черных чадрах и начали что-то орать прямо мне в лицо.
Я знала, что причиной явился коричневый костюм. Мне нужно было надеть манто.
Пасдары тащили Муди в «ниссан», но он упирался, крича им что-то по-персидски.
«Заберите его в тюрьму! – умоляла я их в душе. – Возьмите его себе!»
Муди какое-то время спорил с пасдарами, а стражи революции выкрикивали мне в лицо персидские проклятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39