А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Я уже говорил: не собираюсь платить деньги за воздух.
– К тому же этот шоколад вечно крошится, – добавил Кларенс.
– «Двухпалубный»? – предложила Нэнси.
Нэнси была домохозяйкой лет пятидесяти, пристрастившейся к транквилизаторам. Она впервые заговорила. Разговор о шоколаде, словно луч света, озарил вечные сумерки, в которых она обитала.
– Нет.
– Шоколадная паста? – предложила Сейди-садистка, которая случайно оказалась поблизости.
– Нет.
– «Тоффи» с кокосовой стружкой? – реплика юного Барри.
– Нет.
– Но они такие класс…
– «Менестрели»! – предложил Майк.
– С орешком в каждом кусочке! – это Винсент.
– Ореховый крем! – брякнул Дон. – «Утоните в мечтах из орехового крема!»
– «Милки Вей»? – это был Питер.
– «Баунти»? – Сталин.
– Карамель? – Мисти.
– «Услада», – небрежно бросил желчный Фергус.
– «Наслаждение»! – поправил его Кларенс.
– Отвяжись! – раздраженно бросил Фергус.
– «Пикник», – сказала Чаки.
– «Лев»? – предложил Эймон.
– По-моему, «Пикник» и «Лев» – это одно и то же, – заметила Чаки.
– Нет, не одно и то же! – возмутился толстяк Эймон. – Большая разница. «Лев» – с орешками, а «Пикник» – с изюмом. Они только на вид одинаковые, потому что и там и там – вафля.
– Ну ладно, – уступила Чаки. Эймон удовлетворенно усмехнулся.
– Кому и знать, как не тебе! – добавила Чаки. Эймон строптиво мотнул головой, и его многочисленные подбородки задрожали, как желе.
Предложения между тем продолжали поступать.
– «Фьюз»?
– «Гэлакси»?
– «Марафон»?
– Погодите! – вдруг заорал Эдди. – Отмотайте немного назад! Что ты сказал? Что?
– «Фьюз»? – спросил Эймон.
– Да! – провозгласил Эдди, и его лицо от радости еще больше покраснело. – «Фьюз». Это что-то новое?
Все посмотрели на Эймона.
– Новейшее, – задумчиво сказал он. – Они появились на ирландском рынке чуть больше года назад и продавались довольно хорошо. Пользуются спросом у людей, которые любят довольно незамысловатые сладости, но нетрадиционного формата. Эти батончики – любопытная смесь, потому и называются «фьюз» – изюм, хрустящие хлопья, карамель и, конечно… – он победоносно улыбнулся, – шоколад.
Все встали и зааплодировали.
– Он великолепен, правда? – прошептал Дон. – Как знает предмет!
– Ладно, – сдался Эдди. – Мне семь.
– Мне тоже! – выкрикнул Майк.
– Запишите: мне пять! – завопил Сталин.
– И мне!
– Шесть!
– Восемь!
– Три, – я с удивлением услышала свой голос, хотя вообще-то не собиралась ничего заказывать. Но ораторское искусство Эймона возымело действие и на меня.
Потом каждый заказал по две пачки сигарет, по несколько газет, и Дон с Фредериком вышли в холодный вечер.
После чая, когда мы бесцельно слонялись по столовой, Дейви вдруг оторвался от своей газеты и воскликнул:
– Смотрите! Смотрите! Фотография Снортера! Все собрались вокруг него и с интересом смотрели.
– Похоже, он опять на кочерге, – печально заметил Майк.
– Недолго продержался, а? – сказал Оливер. Все грустно качали головами и выглядели очень расстроенными.
– А я думал, с ним будет все в порядке, – пробормотал Барри.
– Говорил, что на этот раз постарается, – сказала Мисти.
– Ну, при его работе: все эти сборища, кокаин, «Джек Дэниеле»… – задумчиво перечислил Фергус. – Чего и ждать!
Вся компания расселась вокруг стола.
– Это тот Снортер, который из «Киллера»? – осторожно поинтересовалась я.
«Киллер» – это такая группа, тяжелый рок. Раскрученные и очень известные. У Люка, кажется, были все их диски.
– Тот самый, – кивнул Майк.
– Откуда вы его знаете? – небрежно спросила я. Не хотелось попасть впросак, сделав слишком поспешные выводы.
– Да он был здесь! – воскликнул Дон, и его выпученные глаза едва не вылезли из орбит. – Здесь, у нас!
– Правда? – пробормотала я, и у меня в сердце слегка трепыхнулась надежда. – И как он?
Послышался одобрительный гул.
– Отличный парень, – сказал Майк.
– Достойный человек, – подтвердил Сталин.
– И волосы отличные, – добавил Кларенс.
– Очень тесные брюки: каждый прыщик видно, – поделился Джон Джоуи.
– Да уж, слишком тесные: если не образумится, не видать ему детей, – прыснул Питер.
Однако, если верить бульварной прессе, у Снортера по этой части проблем не было: благодаря его чрезмерной половой активности уже нескольким женщинам удалось привести его к венцу.
– А где его… э-э… поселили? – Я старалась вести себя дипломатично.
И все-таки было трудно поверить в то, что он тоже жил в одной из этих обшарпанных спален. Снортер обычно останавливался в первоклассных отелях.
– С нами, разумеется, – сказал Майк. – Его кровать стояла между кроватью Кристи и моей.
«Ага! – подумала я. – Значит, все-таки иногда знаменитости попадают в Клойстерс». Но почему-то это открытие не вызвало у меня большой радости. Ведь я жила под дамокловым мечом в ожидании обнародования отзыва.
И все же от трех «Фьюзов» мне немного полегчало.
31
Когда на следующее утро я узнала, что на манеже снова Джон Джоуи, у меня от радости чуть не случилась истерика.
Джозефина тут же обрушилась на него:
– В прошлую пятницу мы начали говорить о вашей личной и сексуальной жизни, – сказала она. – Может быть, вы с тех пор поразмышляли об этом?
Он пожал плечами. Ничего другого я и не ожидала.
– Если смотреть со стороны, ваша жизнь представляется очень одинокой. Вы согласны?
– Пожалуй, – послушно пробормотал он.
– Почему вы не женились? – спросила она, как уже спрашивала в пятницу.
Он выглядел растерянным, как будто не знал ответа.
– Ну, знаете… может быть, мне не попалась та самая женщина? – храбро ответил он.
– Думаете, из-за этого? – спросила она с усмешкой.
Он беспомощно уронил руки.
– Нуда, наверно…
– А я так не думаю. Джон Джоуи, – возразила Джозефина. – Итак, в прошлую пятницу я спросила вас, не девственник ли вы. Вы готовы ответить?
Он рассматривал свои ботинки, не осмеливаясь даже выглянуть из-под своих кустистых бровей.
Было совершенно ясно, что здесь Джозефине не видать такого легкого успеха, как вчера с Нейлом. Я вообще сомневалась, что у Джона Джоуи могут быть какие-нибудь тайны. И напрасно.
– Расскажите нам о своем детстве, – жизнерадостно предложила Джозефина.
«О господи, – подумала я, – нельзя же все время действовать по одной и той же схеме!» У Джона Джоуи был совершенно бесстрастный вид.
– Каким был ваш отец? – спросила она.
– А-а, да он давно уже в ящик сыграл…
– Расскажите, что помните, – твердо велела Джозефина. – Как он выглядел?
– Здоровый мужчина, – медленно произнес Джон Джоуи. – Высоченный, как шкаф. Мог бычка снести под мышкой.
– Какие ваши самые ранние воспоминания о нем?
Джон Джоуи думал долго и напряженно, вглядываясь в далекое прошлое. Я даже удивилась, когда он наконец все-таки заговорил:
– Я был совсем пацан… года три-четыре, – сказал он. – Кажется, это было в сентябре. Пахло сеном. Оно стояло в поле в таких маленьких стожках. Я валял дурака, дразнил свинью, размахивал палкой у нее перед носом.
Я с удивлением слушала это лирическое описание из уст Джона Джоуи. Кто бы мог подумать, что он способен выдать связный текст?
– И мне зашло в голову слегка шмякнуть ее этой палкой. Ну, я так и сделал, но не рассчитал, да и вышиб их нее дух…
Кто бы мог подумать, что этот немощный старик способен убить свинью?
– А Пи Джей разорался, как баба: «Ты убил свинью, я все папе скажу…»
– Кто это – Пи Джей? – спросила Джозефина.
– Брат.
– Вы испугались?
– Должно быть. Думаю, я знал, что свиней убивать не следует. Но папа подошел, посмотрел на все это дело да как засмеется! И говорит: «Вот это да! Это не всякому мужику под силу – свинью убить!»
– Значит, ваш отец не рассердился?
– Нет, ни капли. Он мною гордился.
– И вам это понравилось?
– Ну да. Это было здорово.
Джон Джоуи явно воодушевился.
Я, кажется, начинала уважать Джозефину. Она знала, на какие кнопки нажимать. Хотя я пока не очень соображала, куда она клонит в случае Джона Джоуи и его папаши.
– Попытайтесь одним словом выразить, каким вы себя тогда почувствовали благодаря своему отцу, – попросила она Джона Джоуи. – Все, что угодно: счастливым, печальным, слабым, сильным, умным, глупым, каким угодно… Подумайте немного.
Джон Джоуи думал долго и старательно, то сопя, то дыша ртом, что меня безмерно раздражало. Наконец он придумал:
– В безопасности, – веско изрек он.
– Уверены?
Он кивнул.
Кажется, Джозефина была очень довольна.
– Вы сказали, что Пи Джей «разорался, как баба», – сказала она. – Это звучит довольно уничижительно по отношению к женщинам. То есть я хотела сказать, что это звучит так, как будто…
– Я знаю, что такое «уничижительно», – перебил ее Джон Джоуи, и в его голосе звучала гордость и раздражение.
Все присутствовавшие в комнате изумленно выпрямились на стульях.
– Вы действительно презираете женщин? – спросила Джозефина.
– Да! – он ответил немедленно, не раздумывая. – Это вечное хныканье, слезы… И вечные требования заниматься ими…
– Ага, – понимающая улыбка тронула ненакрашенные губы Джозефины. – И кто же занимается ими?
– Мужчины.
– С чего бы это?
– Потому что мужчины сильные. Мужчины должны заниматься чем-нибудь и кем-нибудь…
– А вот вы, Джон Джоуи, – в сложном положении, не так ли? – спросила Джозефина, и в глазах у нее зажегся зловещий огонек. – Потому что хоть вы и мужчина и должны кем-нибудь заниматься, но любите, чтобы занимались вами. Вы любите чувствовать себя в безопасности.
Он кивнул.
– Но вы считаете, что женщина не способна позаботиться о вас, верно? Чтобы вы чувствовали себя в безопасности, заботиться о вас должен мужчина, правда?
За несколько минут она задала ему кучу вопросов, и ответы так и повисли в воздухе. Куда это она клонит? Неужели она намекает, что?.. Что Джон Джоуи?..
– Гей. Или «гомосексуалист», если вам привычнее это слово, – быстро произнесла она.
Лицо Джона Джоуи стало серым. Но, раскрыв рот от изумления, я поняла, что в данном случае нет и следа воинственного неприятия, которого я ожидала (Да кто ты такая, чтобы называть меня ненормальным? Да ты сама – старая гусыня, монашка, которая и члена-то не видала никогда… и так далее, и тому подобное).
Джон Джоуи выглядел смирившимся.
– Вы ведь знали это о себе, не так ли? – Джозефина пристально посмотрела на него.
К еще большему моему удивлению, Джон Джоуи устало пожал плечами и сказал:
– И да, и нет. А что пользы в том, что я знал?
«Мог бы стать священником, – я едва удержалась, чтобы не сказать это. – Был бы богатый выбор мальчиков».
– Вам шестьдесят шесть лет, – сказала Джозефина. – Какую одинокую жизнь вы вели все это время!
Казалось. Джон Джоуи смертельно устал и сердце его разбито.
– Вам пора начать жить открыто и честно, – продолжала Джозефина.
– Слишком поздно, – потерянно произнес он.
– Нет, не поздно, – возразила она.
Перед глазами у меня промелькнуло видение: Джон Джоуи сбрасывает свой допотопный черный лоснящийся костюм, переодевается в белую майку и бреется наголо. Или еще: Джон Джоуи в клетчатой ковбойке, кожаных штанах и с подкрученными усами, оставивший дойку коров ради плясок с односельчанами.
– Джон Джоуи, – сказала Джозефина тоном доброй школьной наставницы, – поймите одно: корень вашей болезни в вашей тайне. Пока вы лжете самому себе, вы будете продолжать пить. А если вы будете продолжать пить, вы умрете. Очень скоро.
Запугивать начала.
– Вам еще многое предстоит понять в собственной жизни, Джон Джоуи. Но сегодня мы преодолели очень важный барьер. Оставляю вас с вашими мыслями. Что до всех остальных, то я знаю, что не все вы – латентные гомосексуалисты и лесбиянки. Однако не думайте, что если не являетесь таковыми, то не можете быть алкоголиками и наркоманами.
В тот день поступила новая пациентка. Я узнала об этом, когда после ланча в столовую ворвалась Чаки и закричала:
– У нас новенькая! Я ее видела, когда убирала.
Я не слишком обрадовалась, услышав о новенькой. Мне хватало и этой чертовой Мисти О'Мэлли – моей соперницы за внимание Криса. К счастью, новенькая оказалась самой толстой женщиной, какую я когда-либо в жизни встречала. Конечно, я видела этих огромных теток на обложках «Джиральдо», но никогда не верила, что они реально существуют в природе. Вернувшись с дневных групповых занятий, мы обнаружили Анджелу в столовой. Доктор Биллингс представил нам ее и ушел.
В это время ко мне подошел Крис. У меня сердце екнуло, когда он сказал:
– Рейчел, почему бы тебе не поговорить с Анджелой?
– Мне? – удивилась я. – Почему именно мне?
– А почему нет? Пойди, поговори, – убеждал он меня. – Я думаю, она сейчас уютнее чувствует себя с женщинами. Поговори с ней. Вспомни, как ты сама себя чувствовала в первый день.
Меня подмывало ответить: «Но я – другое дело», но воздержалась, потому что хотела сделать ему приятное. Поэтому я изобразила на лице улыбку и отправилась к новенькой. Ко мне присоединился Майк, и мы попытались завязать с Анджелой разговор. Никто из нас не спросил ее, почему она оказалась здесь, хотя мы оба подозревали, что это как-то связано с едой, вернее, с ее чрезмерным потреблением.
Вид у Анджелы был испуганный и жалкий. И хотя я не собиралась ничего такого говорить, у меня против воли вырвалось: «Не волнуйтесь, мой первый день тоже был сплошной ужас. Потом станет легче».
Дон и Эдди орали друг на друга через стол, потому что Дон пролил каплю чая на газету Эдди. Эдди настаивал, чтобы Дон выплатил ему стоимость газеты, а Дон мужественно сопротивлялся. Я-то знала, как безобидна эта ссора, но на лице Анджелы отразился ужас. Мы с Майком постарались успокоить ее на этот счет.
– Эдди в ярости! – рассмеялась я. – Представляю, какой у него будет толстый кошелек, когда Дон выплатит ему все долги!
Произнеся слово «толстый», я поймала себя на том, что посмотрела на Анджелу, и она это заметила. Я себя просто ненавидела. Вечно попадаю впросак!
– Этот Дон – настоящий маленький Гитлер. Уже давно пора кому-нибудь ввести его в рамки, чтобы не слишком… – Майк прикусил язык, но потом решил все-таки закончить, – …раздувался, – пробормотал он.
– Это же всего лишь газета, – сказала я с вымученной веселостью. – Не что-нибудь солидное. Большое дело!
К моему ужасу, слова «большое» и «солидное» прозвучали у меня гораздо громче, чем хотелось бы. Я почувствовала, что на верхней губе у меня выступили капли пота.
Анджела и правда вздрогнула, или мне это показалось?
Фергус, отчаявшись урезонить разбушевавшихся Дона и Эдди, тоже подошел к нам.
– Ну как дела? – Он кивнул Анджеле и уселся рядом с нами. – Да! – Он покачал головой. – Тяжелый случай…
Мы напряглись. Воцарилась мертвая тишина.
– Ты имеешь в виду Дона и Эдди? – нервно спросила я, пытаясь сгладить его неловкость.
– Ага, – вздохнул беспечный Фергус. – Похоже, Эдди действительно думает, что крупно обогатится, получив с Дона…
– Ты, вероятно, хочешь сказать, что Эдди следует проявить широту… то есть, – поправилась я, – щедрость?
Я уже вся вспотела.
– Дело большое? Ты говоришь: «Большое дело?» – орал Эдди на Дона, а мне слышалось «большое тело».
– Вот ведь задница! – с чувством сказал Сталин.
Вообще-то он имел в виду какого-то футболиста, потому что как раз просматривал футбольные страницы, но прозвучало это совсем иначе.
Это был полный финиш. К нам подошел Питер и сел рядом. Я облегченно вздохнула.
– Привет, – сказал он Анджеле, – меня зовут Питер.
– Анджела, – опасливо улыбнулась она.
– Ну что ж, – брякнул он с усмешкой. – Нет необходимости спрашивать вас, почему вы здесь.
Я чуть не вырубилась.
– Может быть, Анджела и Эймон полюбят друг друга, – чуть позже предположил Дон. Он умильно сложил ручки, и глаза его засветились. – Как было бы славно! У них бы народилось много кругленьких детишек.
– Это вряд ли, – проворчал Винсент.
– Почему бы нет? – обиделся Дон. – Лиз Тейлор и Ларри Фортенски встретились в реабилитационном центре. Случаются удивительные любовные истории, мечты сбываются…
Я подумала, настолько ли латентно гомосексуален Дон, чтобы открыть для себя Джуди Гарленд? Если да, то я просто обязана обратить на нее его внимание.
Весь конец недели я дважды в день обливалась потом от ужаса, что Джозефина сейчас прочтет группе отзыв Люка. Но она почему-то не спешила, и мало-помалу я начала думать, что она вообще не собирается этого делать. Несмотря на эту утешительную мысль, я всякий раз буквально закипала, подумав о Люке. А думала я о нем почти постоянно. Меня бросало то в горячую ненависть с изощренными планами мести, то в слезливую растерянность с бесконечным повторением одного и того же вопроса: «За что он так жестоко со мной поступил?»
Общество других пациентов давало мне странное и неожиданное утешение. Почти все они решительно осуждали Люка и были очень добры ко мне. Но мне нравилось думать, что когда Крису случается приобнять меня, это свидетельствует о чем-то большем, нежели простое сочувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56