Лицо его блестело от пота. Он снова облизал губы и сказал:
— Делай как знаешь, Талбот.
Я держал курс 222° до тех пор, пока указатель буксирного троса не показал шестьсот метров, остановил моторы и позволил батискафу приобрести незначительную отрицательную плавучесть, которая ранее компенсировалась движением вперед и установленными под углом рулями. Мы погружались так медленно, что казалось, указатель эхолота стоит на месте. Свисающий с кормы буксирный трос заставлял ее опускаться, каждые тридцать метров мне приходилось останавливать двигатели и потихоньку отпускать трос. На глубине сто шестьдесят метров наши прожектора высветили дно моря. В этом месте не было скал, кораллов или губок, лишь небольшие участки сероватого песка и длинные черные полосы ила. Я включил оба двигателя, дал половину максимальных оборотов, выровнял рули и очень медленно начал продвигаться вперед. Достаточно было пяти метров. Расчеты Брайсона оказались почти идеальными. Когда на указателе буксирного троса было шестьсот
двадцать пять метров, слева я заметил отблеск какого-то предмета на дне почти вне нашего поля зрения. Это был хвост самолета, значит, мы проскочили нашу цель справа, потому что нос самолета был направлен в ту сторону, откуда мы приплыли. Я дал задний ход, а потом совсем выключил двигатели. Батискаф медленно начал опускаться; рулевой трос коснулся дна, однако оказалось, что уменьшение массы не в состоянии уравновесить небольшую отрицательную плавучесть. Батискаф своей нижней частью тяжело погрузился в черный ил.
Менее пятнадцати минут прошло с тех пор, как я отключил поглотитель углекислого газа, но воздух в кабине уже был спертым. На первый взгляд, ни Виланд, ни Ройал ничего не чувствовали; возможно, они решили, что это нормальные условия, но, вероятнее всего, вообще ничего не заметили. Оба они были полностью поглощены тем, что увидели в переднем иллюминаторе в мощном свете прожектора.
Я тоже был захвачен этим. Сотни раз я задумывался над тем, как буду себя чувствовать, как отреагирую, когда, наконец, увижу, если вообще когда-нибудь увижу, то, что лежало теперь, наполовину погруженное в ил, на дне рядом с батискафом. Я ожидал гнева, бешенства, боли, может быть, даже страха. Но сейчас я уже ничего этого не чувствовал. Меня охватили жалость и горе, я почувствовал глубокую грусть. Может, моя реакция была не такой, как я ожидал, потому что я находился в обморочном состоянии из-за невыносимой боли от ран, но знал, что дело не в этом: мне не было легче от сознания того, что жалость и грусть относятся не к тем людям, а ко мне самому... Я погрузился в печальные воспоминания и вместо того, чтобы прийти в ярость, расчувствовался, как человек, окончательно затерявшийся в своем собственном одиночестве.
Самолет погрузился в ил примерно на один метр. Правое крыло бесследно исчезло, наверняка оторвалось при ударе о воду. Исчез и кончик левого крыла, но часть хвоста и фюзеляж были совершенно целые, за исключением продырявленного, как решето, носа и выбитого переднего стекла — доказательство того, как погиб самолет ДС.
Мы находились вблизи корпуса, нос батискафа нависал над затопленной кабиной самолета. Внутри нее я мог различить два скелета: скелет в кресле первого пилота, которого удерживал ремень безопасности, сохранил выпрямленное положение; другой же, на месте второго пилота, наклонился вперед и был почти не виден.
— Прекрасно! Разве это не впечатляет, Талбот? — Виланд на какое-то время даже победил свою клаустрофобию, он потирал руки.— Прошло так много времени... но игра стоила свеч. Совершенно целый! Я опасался, что его может раскидать по всему дну. Опытный специалист по подводным работам справится с ним без труда, не так ли, Талбот? — Не ожидая ответа, он вновь уставился в иллюминатор, наслаждаясь видом.— Прекрасно! — Повторил он еще раз.— Действительно, прекрасно!
— Да, прекрасно,— согласился я. Меня самого поразил мой спокойный, равнодушный голос.— За исключением британского фрегата «Де Браак», затонувшего во время шторма у побережья штата Делавэр в 1798 году, это, вероятнее всего, самый крупный подводный клад в западном полушарии. Десять миллионов двести пятьдесят тысяч долларов в золотых слитках, изумрудах и нешлифованных алмазах.
— Точно! — Виланд забыл, что является представителем благородного племени преуспевающих бизнесменов и снова принялся потирать руки.— Десять миллионов...— Внезапно он осекся, вздрогнул и замолчал.— Каким образом... откуда тебе об этом известно, Талбот? — прошептал он.
— Я знал об этом еще раньше тебя, Виланд,— ответил спокойно я. Они оба отвернулись от иллюминатора и уставились на меня. Виланд со смешанным чувством удивления, подозрительности и зарождающегося страха, Ройал своим единственным здоровым холодным, бесцветным, окаменевшим глазом, раскрытым шире, чем когда-либо.— Боюсь, Виланд, по сообразительности тебе далеко до генерала. Да и мне тоже. Он расшифровал меня еще сегодня утром. Я даже понял, почему это произошло. А ты, Виланд, знаешь, почему?
— Что это ты городишь? — спросил он охрипшим голосом.
— Он сообразительный парень, наш генерал,— продолжил я, не обращая внимания на его слова.— Когда утром мы высадились на плавающем острове, он заметил, что я закрывал лицо только до тех пор, пока не убедился, что среди встречающих нет какого-то определенного человека. Позднее я перестал об этом заботиться. Признаю, с моей стороны это была неаккуратность. Ее хватило генералу, чтобы догадаться, что я не убийца, потому что настоящий убийца закрывал бы лицо от всех. Он также догадался, что я уже был на плавающем острове и поэтому
опасаюсь, что кто-то может меня опознать. В обоих случаях он был совершенно прав: я не убийца и до этого уже был на платформе. Точнее говоря, сегодня ночью.
Виланд молчал, его совершенно сбил с толку катастрофический смысл моих слов, с вытекающими из них мрачными перспективами. Он пришел в полное замешательство и был не в состоянии выразить свои противоречивые мысли словами.
— Кроме того, генерал заметил кое-что еще,— сказал я.— Он обратил внимание на то, что когда ты рассказывал мне о предстоящей работе, я ни разу не задал главного вопроса: какой клад мы должны поднять, в каком судне или самолете он находится? Я ведь ни разу не задал такого вопроса. Ведь так, Виланд? С моей стороны это была еще одна оплошность, но ты не обратил внимания. Генерал же отметил это и понял, что причина лишь в одном: я заранее все знал!
Настала десятисекундная пауза, а потом Виланд прошептал:
— Кто ты такой, Талбот?
— Только не твой друг, Виланд.— Я улыбнулся ему, насколько позволяла верхняя челюсть.— Ты умрешь, Виланд. Сдохнешь в мучениях, а испуская дух, будешь проклинать меня и тот день, когда мы встретились.
Снова тишина, еще более пугающая. Мне очень хотелось закурить, но внутри кабины это было невозможно. Бог свидетель, воздух и без того был спертым, дыхание наше неестественно участилось, пот начинал заливать наши лица.
— Я расскажу тебе одну историю,— продолжил я.— Это не сказка для детей, но можно начать так: «За тридевять земель...». Ну так вот, за тридевять земель была страна, с очень скромными военно-морскими силами — парочка бомбардировщиков, фрегат, канонерка. Правда, это немного, Виланд? Ну так вот, правительство страны задумало удвоить флот. Дела их шли совсем не плохо, благодаря нефти и экспорту кофе, так что они решили, что могут себе это позволить. Конечно, они могли потратить деньги с большей пользой, но в стране часто происходили революции и власть каждого нового правительства в значительной степени зависела от мощи ее вооруженных сил. Давайте усилим наши военно-морские силы, решили они. Кто так решил, Виланд?
Он пытался что-то сказать, но из гортани вырвался только хрип. Облизал губы и сказал:
— Колумбия.
— Интересно, откуда тебе об этом известно? Да, Колумбия. Им удалось закупить в Великобритании парочку бывших в употреблении бомбардировщиков, а в США — несколько фрегатов, минных тральщиков и канонерок. Принимая во внимание, что корабли были почти новыми, можно считать, что скупили их просто за бесценок: 10 250 000 долларов. Но загвоздка состояла в том, что Колумбии угрожал взрыв революции, гражданской войны и анархии; курс песо за границей стремительно падал, а Великобритания и США отказались от оплаты в песо. Ни один международный банк даже не хотел и слышать о Колумбии. Была достигнута договоренность об оплате натурой. Предыдущие правительства импортировали бразильские нешлифованные алмазы в промышленных целях на сумму два миллиона долларов, пустить в дело их еще не успели. К ним добавили колумбийское золото стоимостью два с половиной миллиона долларов, почти две тонны в двадцативосьмифунтовых слитках, но львиную долю оплаты составляли шлифованные изумруды. Наверное, не стоит напоминать тебе, Виланд, что рудник Музо в Восточных Андах — самое известное месторождение изумрудов в мире? Может быть, ты об этом знал?— Виланд не отвечал. Вытащил из нагрудного кармана кружевной платочек и вытер им лицо. Он выглядел больным.— В общем, это не так важно. Потом возникла проблема транспортировки. На первом этапе груз собирались доставить в Тампу по воздуху, точнее говоря, транспортным самолетом компаний «Авианка» или «Ланс», однако в начале мая 1958 года, когда приближались новые выборы, всем колумбийским самолетам полеты временно запретили. Часть руководителей государства стремилась любой ценой избавиться от этих сокровищ, чтобы они не попали в чужие руки, и поэтому начали подыскивать подходящую авиакомпанию, занимающуюся исключительно международными перевозками. Их выбор пал на Транскарибское общество чартерных рейсов. «Ллойд» согласился застраховать груз. Транспортный самолет Транскарибского общества представил ложный маршрут и вылетел из Барранкильи, над Юкатанским проливом взяв курс на Тампу. Только четыре человека находились на борту этого самолета. Первый пилот, родной брат-близнец владельца Транскарибского общества; второй пилот, он же штурман и женщина с маленьким ребенком. Полагали, что им лучше не оставаться в стране, если результаты выборов окажутся неблагоприятными и станет известна роль Транс-
карибского общества чартерных рейсов в вывозе сокровищ из страны. Поэтому-то и сообщили ложный маршрут, но это им ничего не дало, потому что один из благородных и прогрессивных првителей страны, которые так беспокоились об уплате долга Англии и Америке, оказался обычным мошенником и твоей марионеткой, Виланд. Он знал настоящий маршрут и сообщил тебе о нем по радио. Ты тогда находился в Гаване и уже все приготовил. Так, Виланд?
— Откуда тебе обо всем этом известно? — простонал Виланд.
— Потому что я был владельцем Транскарибского общества чартерных рейсов.— Я чувствовал невероятную усталость. Она могла быть вызвана болью, спертым воздухом, а может быть, просто жизненной пустотой.— Я тогда находился на земле в Белизе, в британском Гондурасе; мне удалось установить с ними радиосвязь... когда они уже исправили рацию. Они сообщили мне, что кто-то пытался взорвать самолет, но я знаю, что это было не так: хотели только уничтожить радиоаппаратуру, чтобы отрезать самолет от внешнего мира. И это почти удалось, но не совсем. Неужели, Виланд, ты не знал, что непосредственно перед нападением на самолет некто установил с ним радиосвязь? Это был я. Мне удалось поддерживать связь две минуты, Виланд! — Я посмотрел на него задумчиво, без всякого выражения.— Всего две минуты, и именно поэтому ты сегодня должен умереть.
Виланд вглядывался в меня с болезненным испугом в глазах. Он хорошо понимал, что сейчас произойдет или, по крайней мере, думал, что понимает: он уже знал, кто я такой; знал, что означает встреча с человеком, который потерял все, для которого жалость и сочувствие не существуют даже как слова. Медленно, как будто это стоило ему больших усилий и боли, он повернул голову, чтобы посмотреть на Ройала, но впервые не нашел в нем уверенности, спокойствия, ощущения безопасности. Произошло невероятное: Ройал боялся!
Я сделал пол-оборота и показал на разрушенную кабину самолета.
— Хорошенько посмотри туда, Виланд,— сказал я спокойно.— Это твоя работа. Ты можешь ею гордиться. В кресле первого пилота... этот скелет был когда-то моим братом-близнецом Питером Талботом. Тот, второй — это Элизабет Талбот, она была моей женой, Виланд. В хвосте самолета ты найдешь останки моего маленького сына Джона Талбота. Ему было три с половиной года. Я тысячи раз
думал, как умирал мой сынок, Виланд. Пули, убившие мою жену и брата, его не достали, он был жив до тех пор, пока самолет не ударился о воду. Две или три минуты, пока самолет падал, мой мальчик плакал и кричал, сходя с ума от страха, а мать не появлялась, несмотря на то, что он ее звал. И он звал ее снова и снова... Она не могла прийти к нему. Так, Виланд? Она сидела в своем кресле мертвая. А потом самолет рухнул в воду и не исключено, что даже тогда Джонни был еще жив. Может быть, самолет тонул медленно, потому что внутри него оставался воздух. Сколько времени прошло, пока над ним не сомкнулись волны? Можешь ли ты представить себе, Виланд: трехлетний мальчик, который кричит и выбивается из сил, умирает, и никого из близких нет рядом? А потом он перестал кричать и барахтаться. Мой сын умер.
Я долго вглядывался в кабину самолета, по крайней мере, так мне казалось, а когда отвернулся от иллюминатора, Виланд схватил меня за правое плечо. Я оттолкнул его, он упал на пол, не сводя с меня широко раскрытых, безумных от страха глаз. Рот его раскрылся, он тяжело дышал, быстро и хрипло втягивая воздух, и дрожал всем телом. Ройал еще владел собой, но с трудом: чуть дрожащими руками он вцепился в собственные колени, а глаза его, как у загнанного зверя, метались по всей кабине в поисках путей для бегства.
—- Я долго ждал этого часа, Виланд,— продолжал я.— Ждал два года и четыре месяца и за все это время даже пяти минут не думал о чем-нибудь другом. Мне незачем жить, Виланд, это ты должен понимать. Больше я не в силах вынести. Ужасно, но я чувствую, что хотел бы остаться здесь, рядом с ними. Я перестал обманывать себя, что есть какой-то смысл хвататься за жизнь. Теперь уже нет никакого смысла, я могу остаться здесь. Больше нет цели, потому что до сих пор меня заставляла жить лишь клятва, которую я дал себе третьего мая 1958 года: не умру, пока не найду и не уничтожу человека, который уничтожил мою жизнь. Я исполнил ее, и больше мне ничего не нужно. Мне не очень по душе, что и ты здесь будешь, но с другой стороны это даже хорошо. Убийца и его жертвы наконец встретились...
— Ты сошел с ума,— прошептал Виланд.— Что ты задумал?
— Помнишь тот электрический переключатель, который остался на столе? Ты меня еще спросил, а я ответил: «Он нам больше не понадобится». Так вот, он действитель-
но нам больше не понадобится. Это был переключатель от аппаратуры регулировки балласта, а без него она совершенно бесполезна. Без уменьшения балласта мы никогда не сможем всплыть. А значит, останемся здесь, Виланд. Навсегда.
Глава 12
Пот ручьями стекал по нашим лицам. Температура поднялась градусов до пятидесяти, воздух был влажным и невероятно спертым. Наше хриплое, скрежещущее дыхание было единственным звуком в этом маленьком стальном склепе на дне Мексиканского залива на глубине сто шестьдесят метров от поверхности.
— Не можем всплыть?! — едва слышно недоверчиво прошептал Виланд, его глаза были безумны от страха.— Мы застряли здесь? Здесь...— Голос его постепенно замирал. Он начал оглядываться вокруг с отчаянием крысы, загнанной в угол и ожидающей смерти. В данной ситуации сравнение было особенно удачным.
— Спасения нет, Виланд,— угрюмо ответил я.— Разве что через входной люк. Может, хочешь открыть его? На этой глубине давление снаружи может достигать пятидесяти тонн или что-то вроде этого. И если тебе удастся его открыть, тебя расплющит о противоположную стенку в лепешку толщиной пять сантиметров! Не воспринимай так трагично, Виланд, что последние минуты принесут тебе дополнительные страдания. Я бы никогда не поверил, что человек может так страдать. Ты увидишь, как в последние две секунды синеют руки и лицо, все крупные кровеносные сосуды в легких начнут разрываться, а сразу после этого...
— Прекрати! Прекрати! — заныл Виланд.— Умоляю, прекрати! Вытащи нас отсюда, Талбот! Я отдам тебе все, Талбот, все до последнего цента!
У него было лицо безумного, глаза, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц.
— Меня тошнит от тебя,— бесстрастно сказал я.— Я не вытащил бы тебя отсюда, Виланд, даже если бы мог. Именно потому, что ты мог меня уговорить, я оставил переключатель наверху. Нам осталось пятнадцать, максимум, двадцать минут жизни, если можно назвать жизнью невероятные муки, которые нам сейчас предстоят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25